Читать книгу Убийство Адама Пенхаллоу - Джорджетт Хейер - Страница 8

Рабочий день Рэймонда начинался очень рано, поскольку кроме поместья под его началом были конюшни и небольшой конезавод. Хотя там трудились отличные конюхи, он не считал возможным пускать на самотек столь ответственное дело, как чистка, кормление и выгул лошадей. Ни один конюх, пытающийся вычесывать лошадь щеткой или наводить на нее блеск посредством лошадиных доз мышьяка, не имел шансов укрыться от всевидящего ока хозяина. Рэймонд имел скверную привычку появляться в конюшнях в самый неподходящий момент и моментально обнаруживать любые огрехи и нарушения. Его уважали, но не любили. Среди работников он слыл человеком, которого бесполезно водить за нос.

Его братья, Ингрэм и Барт, тоже пытались заниматься лошадьми. В свое время Ингрэм сумел убедить отца, что им следует заняться коневодством, чтобы немного подлатать пошатнувшиеся финансы, тем более что условия в Тревеллине были просто идеальные. Но воплотил идею в жизнь не Ингрэм, а Рэймонд. Благодаря его настойчивым усилиям и здравому смыслу старые ветхие конюшни с их сеновалами, высокими яслями и покатыми стойлами снесли и на их месте возвели современные четырехугольные постройки с внутренним двором. Именно Рэймонд с его практическим умом отверг бредовую идею Барта разводить скаковых лошадей. Благодаря его острому глазу в конюшни Тревеллина почти не попадали больные и бракованные лошади. Даже старик Пенхаллоу, который не слишком жаловал Рэймонда, был вынужден признать его умение безошибочно оценивать лошадь и в спорных случаях всегда вставал на его сторону.

Рэймонд и Ингрэм были погодками. Брюнеты с орлиным профилем и отцовскими серыми пронизывающими глазами, но Ингрэм был на полголовы выше, что его весьма огорчало, поскольку ограничивало выбор лошадей, на которых он мог ездить на охоту. Братья выросли в одной детской, ходили в одну школу, имели одинаковые вкусы и интересы, но никогда и ни в чем не соглашались друг с другом. В детстве бесконечно дрались, а став постарше, не упускали случая поставить друг другу палки в колеса. Сейчас они сохраняли вооруженный нейтралитет, но были постоянно начеку, чтобы в случае чего немедленно пресечь любые попытки противника посягнуть на свои неприкосновенные права и прерогативы. Первая мировая война оставила Ингрэма с несгибающимся коленом. Он служил в кавалерийском полку, его наградили Военным крестом. Рэймонд же был освобожден от военной службы, поскольку защищал национальные интересы, снабжая продовольствием страну.

После войны Ингрэм, в один из отпусков женившийся на девушке из Девоншира, осел в Дауэр-Хаусе, где жил на пособие, полагавшееся после увольнения из армии, и проценты с небольшого капитала, оставленного матерью. Он был любимчиком отца, тот безропотно оплачивал все его расходы, будь то операция по удалению аппендицита у Майры, обучение Рудольфа и Бертрана, содержание полудюжины лошадей для охоты или строительство гаража. Это расточительство раздражало Рэймонда, как и то, что Ингрэму досталось все материнское наследство. На любой сторонний взгляд это было вполне справедливо – ведь поместье должен был унаследовать Рэймонд, но то, что мать даже не упомянула сына в своем завещании, больно задевало его.

Он был единственным из братьев, кто родился не в Тревеллине, хотя горячо любил здесь каждый камень и каждую травинку. Но даже Ингрэм, знавший все его слабые места, не догадывался о том, как горько Рэймонд переживал данное обстоятельство. Вся его натура восставала против несправедливости. После свадьбы Пенхаллоу повез жену в длительное свадебное путешествие. С ними поехала ее горничная Марта и сестра Делия. Рэймонд попал в дом своих предков уже трехмесячным ребенком. А вот Ингрэм, Юджин, Чармин, Обри, близнецы и даже Клэй появились на свет в большой комнате рядом с главной лестницей, выходившей окнами на долину Фовей.

Рэймонд был капризным и упрямым ребенком, из которого вырос замкнутый молодой человек, обещавший в старости превратиться в эксцентричного чудака. Все его интересы были сосредоточены в границах Тревеллина, и поскольку родители его не слишком любили, он рано обрел самостоятельность и привычку держать свои мысли при себе. Братья побаивались Рэймонда, а отец, узнавая в нем свой упрямый нрав, уважал сына. Правда, его раздражали здравый смысл и прозаичность Рэймонда, так сильно отличавшиеся от его буйной сумасбродности. Поскольку Пенхаллоу не собирался выпускать бразды правления из своих рук, они были вынуждены постоянно встречаться, что явно не шло на пользу их отношениям. Отец называл Рэймонда скупердяем с душой лавочника, а тот с горечью повторял, что если папашу не обуздать, поместье придет в упадок еще до того, как попадет в более надежные руки.

Но обуздать Пенхаллоу не было никакой возможности. Несмотря на всю свою эксцентричность, он пребывал в здравом уме. Его ближайший сосед, старый Джон Пробас, говаривал, что Адам просто опоздал родиться. Он напоминал ему его деда, настоящего сквайра девятнадцатого века, любителя выпить и устроить бешеные скачки. Тот проиграл в карты значительную часть своих имений и кончил дни жалким подагриком. Пенхаллоу по крайней мере не проигрывал поместья – он их закладывал.

У него были другие привычки, не столь пагубные, но достаточно неприятные для основного наследника, и главной из них являлось пристрастие к хранению огромных сумм денег в потертой жестяной коробке, которую Пенхаллоу прятал в одном из шкафчиков своей допотопной кровати. Он мог накопить там несколько сотен фунтов, а потом щедрой рукой пустить их по ветру. Сунуть кучу мятых купюр кому-то из своих детей, если тому посчастливилось угодить ему, одарить золотыми монетами слуг, послать кого-то из сыновей или старину Рубена за антикварной мебелью, продающейся с молотка, открыть перед викарием заветную коробку и предложить ему любое пожертвование на бедных или ремонт церкви – в общем, воображать себя царем Мидасом, купающимся в золоте. Отец вынуждал Рэймонда привозить ему из банка деньги, угрожая послать туда с чеком Ублюдка Джимми, если сын откажется выполнять приказ.

Сейчас в кармане у Рэймонда как раз был один из таких чеков, врученных ему родителем во время утренней беседы. Их ежедневные встречи редко проходили без трений, но сегодня разразилась настоящая гроза. Рэймонд отправился к отцу после завтрака и застал его в ярости, последними словами поносящим Марту, которая убиралась в спальне. При виде сына в глазах Пенхаллоу вспыхнул злобный огонек, и он немедленно набросился на беднягу. В подобных ситуациях Юджина обычно спасал бойкий язык, а Ингрэм и близнецы моментально выходили из себя и, не стесняясь, орали на папашу, забыв о сыновнем уважении к родителю. Рэймонд же молча стоял у камина, засунув руки в карманы бриджей и насупив брови. Ничто так не злило Пенхаллоу, как это мрачное самообладание и упорное нежелание вступать в перепалку.

– Ты что, оглох? – орал Адам, приподнявшись на кровати. – Надулся как мышь на крупу! Слова доброго от него не услышишь!

– Когда закончишь, взгляни вот на это, – холодно произнес Рэймонд, кивнув в сторону бухгалтерских отчетов, которые он положил на столик рядом с кроватью.

– Надо было сделать из тебя бухгалтера, – ухмыльнулся Пенхаллоу. – Ты был бы счастлив всю жизнь корпеть над цифрами.

Насмешка не произвела эффекта, и Пенхаллоу перешел к общей критике ведения дел в поместье. Вскоре он заявил, что, по словам Ингрэма, из жеребенка по кличке Демон ничего путного не выйдет. На самом деле Ингрэм ничего подобного не говорил, но этот выпад заставил Рэймонда покраснеть.

– Он – то, что надо, – произнес он.

Пенхаллоу уже забыл, что хотел разозлить сына, и с недоверчивым видом сдвинул брови.

– То, что надо, говоришь? А не рано ли судить? Лопатки у него отцовские?

– Лопатки и предплечья отличные. Круп сильный, колени подвижные, суставы высокие и широкие, – перечислил Рэймонд.

– А спина? Давай выкладывай! Помнится, у его матери…

– Спина короткая, круп длинный.

– Я должен посмотреть на него, – буркнул Пенхаллоу. – Ты его уже вывел?

– Две недели назад.

– Куда поставил?

– В верхний загон.

– А сколько там еще?

– Трое.

– Правильно, – кивнул Пенхаллоу. – Больше четырех однолеток в загон помещать нельзя. Готовишь его на продажу?

– Да.

– Прямо заправский барышник! Откуда что взялось.

Рэймонд молча пожал плечами. Пенхаллоу снова впал в хандру и, решив хоть как-то досадить сыну, сообщил ему о своем намерении вернуть Клэя в Тревеллин.

Это задело Рэймонда, хотя и не вызвало той вспышки гнева, на которую надеялся папаша. Не дать Клэю закончить курс, значит, просто выбросить деньги на ветер. Рэймонда бесило, что отец выкладывает приличную сумму, чтобы воткнуть Клэя в контору, которую тот немедленно бросит, как только Пенхаллоу отдаст концы. И зачем вообще тащить его в Тревеллин? Здесь и так уже предостаточно любимых братцев. И когда в довершение всего Пенхаллоу объявил, что Обри хватит ошиваться в городе и он намерен вернуть его домой, Рэймонд плотно сжал губы и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

Когда он явился на конюшню, на лице его было столь мрачное выражение, что мальчишка, шедший по двору с ведрами, припустился во всю прыть, чтобы не попасть под горячую руку. Конюх, чесавший серую в желтых яблоках кобылу, обменялся с напарником многозначительным взглядом.

Рэймонд наблюдал за конюхами. Придраться было не к чему, и он двинулся дальше. Верхние дверцы денников были открыты, и оттуда выглядывали красивые лошадиные головы. Рэймонд погладил свою лошадь для охоты, потрепал по гриве гнедую кобылу, проверил уши у грациозного ирландца, шагнул в стойло, чтобы осмотреть копыта у нервного жеребца, которого лечили от гниения стрелки. Потом к нему присоединился главный конюх, и разговор пошел на узкоспециальные темы. Он все еще выглядел взъерошенным, но злость исчезла, и лицо его просветлело, как всегда бывало, когда Рэймонд попадал к лошадям. Он с удовольствием оглядел конюшню, построенную по его собственному проекту, и подумал, что недавно нанятый конюх сюда отлично вписался. А еще надо посоветовать Барту расковать серого жеребца, а когда старик Пенхаллоу умрет… Он резко прервал свои размышления и отправился в сарай, где хранилась сбруя. Там один из работников отмывал грязную упряжь, висевшую на двойном крюке, вбитом в потолок. Сегодня утром Барт и Конрад, так же как и он сам, тренировали лошадей, и на длинной железной стойке лежали три седла. В застекленных шкафах, стоявших по стенам, хранились начищенные седла и уздечки с блестящими удилами – все в безупречном порядке. Рэймонд скользнул взглядом по попонам, разложенным для его осмотра, посмотрел на полки с бандажами, кивнул в ответ на просьбу конюха купить новую сбрую и коровьего масла для смазки и направился в амбары, где хранилось сено и зерно.

Покинув конюшни, он зашагал к ветхому сараю, где стоял его потрепанный автомобиль, и вывел его во двор. По дороге в Бодмин Рэймонд решил заехать на конезавод.

Там он нашел Ингрэма, беседующего с Могэном, старшим конюхом конезавода. Братья обменялись приветствиями, и Ингрэм сообщил:

– Я говорил Могэну, что нам лучше избавиться от Беглянки.

Рэймонд неопределенно хмыкнул.

– Как там папаша? – поинтересовался брат.

– Как всегда.

– Хочешь посмотреть на Демона? Я как раз иду к верхнему загону.

Рэймонд был не прочь посмотреть на жеребенка, с которым у него было связано столько надежд, но делать это в присутствии Ингрэма ему не хотелось.

– У меня нет времени, – ответил он. – Нужно ехать в Бодмин.

– А Уинс показывал тебе его круп?

– Да.

– Чертовски слабый, – заметил Ингрэм, вытягивая искалеченную ногу. – Когда будешь в Бодмине, скажи Гвитиану, чтобы прислал мне дюжину светлого пива.

– Ладно. Еще что-нибудь надо?

– Нет. А ты опять в банк?

Рэймонд, помрачнев, кивнул.

– Папаша продолжает прожигать жизнь?

– Может, ты обуздаешь его? Попробуй. Я уже сыт по горло.

Ингрэм рассмеялся:

– Да упаси бог! Оставь его в покое, и он уймется. А ты его только раззадориваешь. Твоя беда в том, что ты слишком прямолинеен.

Рэймонд сел в машину и завел мотор.

– Отец собирается вернуть домой Клэя, – мрачно произнес он.

– Черт!

– И Обри тоже, – добавил Рэймонд, переключая передачу.

– Проклятие!

– Вот теперь и посмейся! – злорадно посоветовал ему Рэймонд и уехал.

До Бодмина было недалеко, и вскоре он уже выходил из банка. На улице Рэймонд столкнулся со своей теткой Делией – окутанная облаком шарфиков, ленточек и вуалей, она несла из магазина тяжело нагруженную сумку.

Все, кто знал Делию Оттери с детства, утверждали, что она была прелестна, но терялась в тени своей сестры Рейчел. Племянники, лишенные возможности видеть ее в ту пору, были вынуждены верить им на слово. Они же помнили ее неопрятной увядшей старой девой с преждевременно поседевшими тусклыми волосами, уныло свисавшими до плеч. Девическая стройность очень быстро сменилась старческой костлявостью, ее лишь подчеркивали яркие цвета, оборки и свободный покрой, к которым она сохранила пристрастие с молодости. Сейчас Делия была в пестрой соломенной шляпке с полями, чуть обвисшими под тяжестью огромной оранжево-розовой розы. С этого сооружения спускалась вуалетка, цеплявшаяся за бахромчатый шарфик, небрежно обмотанный вокруг шеи. Из-под длинного коричневого пальто сверкал подол пронзительно-голубого платья. Поскольку погода была прохладной и совсем не летней, как то предполагала соломенная шляпка, Делия утеплила наряд, надев боа из перьев, которые были столь модны в начале века. Натура она была робкая и застенчивая, так что понять, какие чувства обрушились на нее при виде племянника, было сложно.

– О, Рэймонд! Какой сюрприз! – ахнула она, уронив сумку.

Всегда подтянутого и аккуратного Рэймонда очень раздражал нелепый вид его тетки. Ничуть не обрадовавшись встрече, он коротко бросил, поднимая ее сумку:

– Привет, тетя Делия!

Она продолжала стоять, щурясь и глуповато улыбаясь.

– Вот уж сюрприз так сюрприз, – произнесла Делия.

Поскольку Рэймонд приезжал в Бодмин не реже двух раз в неделю, а мисс Оттери ходила в магазин каждое утро, в их встрече не было ничего удивительного. Но молодые Пенхаллоу уже давно считали ее слегка помешанной, поэтому Рэймонд пояснил:

– Я приехал по делам. Как ваши дела? Как дядюшка Финис?

– Спасибо, чудесно. А как ты, дорогой?

– Отлично, – с улыбкой ответил Рэймонд.

– Ну и молодец! А как там милая Фейт? Мы уже сто лет с ней не виделись. В наши дни всем почему-то ужасно некогда!

– С ней тоже все в порядке.

Они стояли и смотрели друг на друга – мисс Оттери робко улыбалась, а Рэймонд лихорадочно соображал, как бы поскорее отделаться от нее.

– Я рада тебя видеть! Выглядишь просто замечательно! – снова защебетала Делия. – На днях я говорила Финису – да, это было во вторник, потому что я встретила в городе Майру и подумала, что у вас, молодых, свои дела, вы всегда заняты, особенно ты, Рэймонд, дорогой, – ну так вот, я сказала Финису, что мы не виделись с вами целую вечность. А вот мы и встретились!

– Да, – кивнул он и, не видя иной возможности отделаться от нее, предложил: – Может, подвезти вас до дома?

– Как это мило с твоей стороны! Ты ведь на машине? Я как раз собиралась зайти в лавку и купить зернышек для птичек, а потом хотела сесть на автобус, но если ты меня немного подождешь… Я тебя не задержу, ведь у тебя полно дел.

– Автомобиль стоит вон там. – Рэймонд указал в сторону своего транспортного средства. – Я подожду вас.

– Я только минуточку! – пообещала Делия. – Заскочу в лавку и сразу назад. Ты ведь помнишь моих птичек? Такие цыпочки!

Рэймонд мрачно кивнул. Еще бы он не помнил! Не прошло и трех недель с тех пор, как он в последний раз гостил в сером домике на окраине города, где Делия жила с братом. Все пространство гостиной, которое оставалось незанятым застекленными шкафами, где Финис хранил свою коллекцию фарфора, было заставлено и завешано золочеными клетками с щебечущими канарейками и волнистыми попугайчиками, и от них в комнате стоял невыносимый шум.

Через пятнадцать минут мисс Оттери плюхнулась на сиденье рядом с племянником, поставив корзинку с продуктами себе под ноги. Опоздание объяснила необходимостью проконсультироваться с лавочником насчет Дики, любимого кенара, который уже несколько дней недомогал.

– Милый человек! Всегда интересуется моими птичками. Конечно, мы давно друг друга знаем и поэтому у него ко мне особое отношение. Но ты ведь больше интересуешься лошадьми? Вполне естественно для молодого мужчины. И как там твои лошадки?

Рэймонд не был уверен, что на вопрос надо отвечать, однако сообщил, что выпустил пастись парочку однолеток.

– Чудесно! – воскликнула Делия. – Я всегда жалела, что мы забросили нашу конюшню. Разумеется, я не могла равняться с дорогой Рейчел, она была прекрасной наездницей, но я всегда любила лошадей, правда, только не очень норовистых. А Рейчел скакала на любой лошади – видел бы ты! Мой дорогой папочка – твой дедушка, Рэймонд, но только ты вряд ли его помнишь, поскольку он умер до твоего рождения, – сажал меня на таких смирных славных лошадок, что прогуливаться верхом было одно удовольствие. Я никогда не ездила на охоту. Мне это было не по душе, хотя я ничего не имею против охотников, потому что не могут же все думать одинаково, слишком скучно тогда было бы жить. Я любила сама управлять маленькой повозкой. Помнишь моего толстого пони Питера?

Рэймонд прекрасно помнил толстяка. Мисс Оттери просияла от счастья и принялась перечислять все случаи, когда это достойное животное проявляло свои выдающиеся способности. Истощив эту благодатную тему, она задумчиво произнесла, что хотела бы посмотреть на жеребят Рэймонда, поскольку любит любых детенышей, даже котят, хотя из тех вырастают ужасные существа, которые безжалостно душат бедных птичек и мышек.

– Ну что ж, приезжайте как-нибудь, я покажу вам конюшни, – сказал Рэймонд, зная, что тетка не примет приглашения из страха перед стариком Пенхаллоу.

Его предложение повергло Делию в смятение, и она стала, запинаясь, придумывать отговорки, пока машина не подъехала к домику, носящему пышное название «Азалия».

Отказавшись от настойчивого приглашения зайти и повидаться с дядей, Рэймонд, перегнувшись через тетку, открыл дверцу с ее стороны. Когда она вылезла из машины и забрала из рук Рэймонда свою сумку, из дома вышел Финис, он увидел из окна гостиной, как подъехала машина.

Простая вежливость не позволила Рэймонду сразу сорваться с места, хотя именно этого ему хотелось больше всего, и он обменялся с дядей рукопожатием. Однако из автомобиля он не вышел и задержал в своей ладони мягкую белую руку Финиса не дольше, чем требовали приличия.

– А я думаю, кто привез Делию домой. Очень любезно с твоей стороны! Как поживаешь, мой мальчик? Можешь не отвечать – ты в отличной форме. Заходи к нам, выпьем чего-нибудь прохладительного. Нет-нет, я настаиваю!

– Спасибо, дядюшка, но у меня нет времени. Рад видеть вас в добром здравии.

Финис откинул назад седую прядь, упавшую ему на лоб. Ухоженная рука была украшена агатовым перстнем.

– Пока держусь, хоть и немолод. А как твой батюшка?

Рэймонд знал, что Финис терпеть не может его отца, и это притворное участие заставило его нахмуриться.

– Как всегда, – бросил он.

– Какой характер! Выдающаяся личность, что и говорить!

– Почему бы вам не проведать его как-нибудь? – ехидно предложил Рэймонд. – Он будет рад вас видеть!

– Да, как-нибудь на днях… – неопределенно пообещал Финис.

Усмехнувшись, Рэймонд повернулся к тетке. Робко положив ему руку на плечо, она попыталась поцеловать его. Он не стал уворачиваться и сам чмокнул ее в морщинистую щеку. Кивнув дяде, нажал на газ, а брат и сестра замахали руками ему вслед.