Читать книгу Родители и взрослые дети. Как разрешить конфликты и восстановить отношения - Джошуа Коулман - Страница 9

Во время нашей первой встречи Шинейд, мать Карины, не поспешила встать мне навстречу. Казалось, она все еще раздумывает, является ли этот визит хорошей идеей. Она с усилием встала, не торопясь сложила газету и сунула ее в сумку. Женщина последовала за мной, опустив голову, как будто собиралась на казнь. В моем кабинете Шинейд села на диван. Повернувшись ко мне, она объявила: «Ну, полагаю, вам пришлось услышать все о том, какой ужасной матерью я была». В ее голосе звучала смесь страха и презрения.

Я сочувственно улыбнулся: «Я действительно выслушал довольно много жалоб».

«О, не сомневаюсь. Я слышала все это раньше, поэтому могу только представить, что она вам наговорила», – сказала Шинейд. Она изучала меня, чтобы понять, когда же начнется пытка. Если родители не читали мою книгу, они предполагают, что я начну их отчитывать прямо с порога.

Я же, как всегда, поддерживал оптимистичный и задушевный настрой. Хотя я и стараюсь вести себя непринужденно, мое отношение никогда не бывает снисходительным. От меня не услышишь: «О, все не так уж и плохо», скорее: «Ну да, жизнь может быть сложной, не так ли?» Я считаю, что родители искренне старались сделать все, что было в их силах, даже если это заставляло ребенка страдать. Такой настрой позволяет мне излучать заботу и внимание к родителям, несмотря на то что порой они и преуменьшают последствия своего поведения.

Шинейд рассказала, что выросла во Флориде в нестабильной и полной насилия семье. Ее отец иногда внезапно бил ее кулаком в живот и говорил: «Чтобы ты не думала о том, о чем сейчас думаешь». Ему поставили диагноз параноидная шизофрения, он постоянно пропадал в психиатрических лечебницах, а в сорок два года покончил жизнь самоубийством. Мать безжалостно сравнивала вес и внешность Шинейд с ее более привлекательными и общительными старшими сестрами. Нередко мать презрительно называла Шинейд маленьким гадким утенком.

Женщина рассказывала о трудностях своего прошлого в пренебрежительной манере, отмахиваясь от моего явно обеспокоенного выражения лица. «О, это было так давно, – сказала она. – Неужели это вообще имеет значение? Я не думала об этом годами». Я сказал, что это важно, потому что по сравнению с ее детством жалобы дочери могут вызывать недоумение. Я также заметил, что, поскольку она чувствовала себя настолько отвергнутой и нелюбимой родителями, негативное отношение дочери должно ей казаться гораздо более несправедливым. Она посмотрела на меня со скептицизмом в отношении полезности исследования этого вопроса.

Затем я рассказал ей о своем собственном опыте отчуждения от дочери. Это вызвало ее интерес.

Обычно я делюсь своей историей только с теми своими клиентами, с которыми не разговаривают взрослые дети. Мое отчуждение и последующее примирение с дочерью ставят меня в положение равного, а не еще одного всезнающего родителя или психотерапевта.

Ощущение того, что ее понимают, а не обвиняют, позволило Шинейд задуматься о ценности признания боли дочери. Это был ее единственный путь к обретению доверия.

В своей автобиографии «Ученица» Тара Вестовер описывает, какую важную роль сыграло признание ее матерью того факта, что она ею пренебрегала[15][16]: «Я знаю только одно: когда моя мать сказала мне, что не была для меня той матерью, какой ей хотелось бы быть, она впервые этой матерью стала».

Но такое откровенное признание является сложной задачей для большинства родителей. Трудно сказать: «Да, я не справился, я причинил тебе боль, я тебя подвел». Для этого требуется обнажить свое бьющееся сердце. Уж я-то знаю.

Это тяжелые сеансы как для родителей, так и для взрослых детей. Взрослому ребенку трудно рискнуть обнажить свои чувства перед тем же самым человеком, который и явился причиной его страданий. Родителю трудно столкнуться с вероятностью того, что он глубоко обидел, предал или подверг своего собственного ребенка мучениям. Невероятно тяжело. Но: оно того стоит!

Первый шаг должны сделать родители. Им нужно предоставить своему ребенку время и место, чтобы поговорить о том, почему это отчуждение было необходимо. Они должны сидеть и терпеть возникающие при этом боль, печаль и чувство вины; они должны сопереживать, отзеркаливать и находить в этом зерно истины. Моя роль сводится к тому, чтобы удерживать их от оправданий, разъяснений, аргументации, обвинений ребенка, своего бывшего или кого-либо другого. Некоторых родителей приходится сдерживать довольно серьезно, и на сеансе я не боюсь сказать: «Если вы продолжите общаться в таком ключе, вы убедите своего взрослого ребенка, что держаться от вас подальше было правильным решением».

Но Шинейд была храброй. Она поняла, что из-за страха и стыда ей было трудно увидеть правду в упреках дочери. И на сеансе с Кариной она сквозь слезы принесла свои извинения. Это был долгий, тяжелый плач сожаления, тоски и печали. О том, что у нее не получилось стать такой матерью, какой она всегда мечтала быть. О том, сколько страданий причинила дочери, хотя желала, чтобы та чувствовала себя в безопасности. О том, что не смогла понять, как сильно сказалась ее собственная неизлеченная травма на воспитании дочери. А дочь со слезами на глазах ее благодарила. И попросила снова стать частью своей жизни.

Два случая, описанные мною в этой главе, отражают то, о чем люди обычно думают, когда обсуждают отчуждение: взрослые дети с обоснованными претензиями прекращают общение, потому что отношения оказались слишком болезненными и разрушительными. И в обоих случаях шанс на примирение зависел от способности родителей собраться с духом, проявить эмпатию и загладить свою вину за то, что их ребенок чувствовал себя обделенным вниманием, ущемленным или подвергался жестокому обращению.

Однако существуют и другие причины, по которым взрослые дети обрывают связи с родителями и отказываются от примирения, – причины, не имеющие ничего общего с жестоким обращением или пренебрежением со стороны родителей. Независимо от причин близкие отношения между родителем и взрослым ребенком требуют от обоих гораздо большего психологического здоровья, чем в предыдущих поколениях, когда было меньше стремления к тесной дружбе и правила отчуждения не базировались на такой психологически сложной структуре. С этой точки зрения близкие отношения между родителями и взрослыми детьми часто требуют следующего.

«Да, я не справился, я причинил тебе боль, я тебя подвел».

От родителя:

• Способности реагировать на негативное отношение, упреки, критику взрослого ребенка или отвержение без объяснений.

• Способности, не соглашаясь с жизненными принципами взрослого ребенка, при этом его не отвергать.

• Готовности понимать, что у взрослого ребенка есть своя жизнь, отдельная от жизни родителя. В связи с чем взрослый ребенок не обязан проводить с родителем больше времени, чем сам того желает.

• Способности родителей дистанцироваться от своих детских травм или других жизненных ран и разочарований, чтобы осознать, что:

а) взрослый ребенок не является тем человеком, кто сформировал личность родителя, и

б) взрослый ребенок не обязан компенсировать то, что родитель не получил в своей жизни.

• Способности выражать свои чувства без критики, не вызывая чувства вины и стыда.

• Способности к определенной саморефлексии.

От взрослого ребенка:

• Способности быть рядом с родителем без страха потерять себя в отношениях. Для этого необходимо обращать внимание на мысли, эмоции или потребности родителей, не испытывая при этом чрезмерной зависимости от их желаний.

• Способности выражать недовольство или замечания без чрезмерного страха расправы, даже если родитель к этому склонен.

• Способности принимать недостатки родителя (и как родителя, и как личности).

• Осознания, что неспособность родителя обеспечить то, чего он хотел или в чем нуждался, в большей степени связана с недостатками родителя, а не с присущим ему желанием заставить ребенка страдать.

• Понимания, что неспособность родителя предоставить ребенку то, что ему было необходимо, не является отражением самоценности ребенка.

• Способности к определенной саморефлексии.

В дальнейших главах мы ответим на следующие вопросы. Означает ли термин «жестокое обращение с детьми» нечто одно для сегодняшних взрослых детей и совсем другое для их родителей? Может ли развод навсегда вызвать разлад между родителями и их детьми? В какой мере психическое заболевание родителя может повысить вероятность психического расстройства взрослого ребенка или его супруга (принимая во внимание тот факт, что психическое заболевание родителя является очевидным влияющим на отчуждение фактором)? Повышают ли современные психотерапевты интенсивность и значимость претензий взрослых детей и вероятность отчуждения? Существуют ли такие вещи, как непримиримые различия в иерархии ценностей, индивидуальных особенностях личности или жизненных позициях родителей и взрослых детей? Могут ли бабушки и дедушки стать отчужденными, несмотря на то что они хорошо обращались со своими внуками? Существуют ли решения для непрекращающегося отчуждения братьев и сестер? Если примирение невозможно, возможно ли жить полноценной жизнью без детей или внуков?

Нам есть о чем поговорить.