Читать книгу Душа любовью пленена… Полное собрание стихотворений - Джованни Боккаччо - Страница 3

Вблизи ручья на пажити зеленой,

Средь трав обильных и цветов прелестных,

Сидели три создания небесных,

Беседуя о милых увлеченно.

Из-под венков листвы переплетенной

Блестело злато их волос чудесных,

Слились два цвета в сочетаньях тесных

От ветерка, что веял благосклонно.

Я рядом был, ко мне донесся с луга

Вопрос одной: «А если б недалече

Увидели любимых, мы с испуга

Бежали б тотчас?» – «О, какие речи, —

Ответила другая. – Нам, подруга,

Спасаться бегством от желанной встречи?»

Где тысячи дерев тенистый кров,

Она, в одежде легкой и парящей,

И глазками, и болтовней манящей

Раскинула силки; от ветерков

Власы, что златом я признать готов,

Рассыпались – вот ангел настоящий,

В своих роскошных локонах таящий

Не счесть приманок хитрых и крючков.

Кто смотрит на нее, тот в западне,

И так крепка та сеть ее тугая,

Сколь ни стремись, а не расторгнешь петель.

Гляжу, и ясно совершенно мне,

Что в плен попался, не предполагая,

Сколь может быть опасна добродетель.

Рак пламенел, к полудню время шло,

Вздыхал зефир при благостной погоде,

На море гладь, и тишь на небосводе —

И там она, где солнце не пекло.

Такую б небо полюбить могло,

Когда меж донн кружилась в хороводе,

И локоны, завитые по моде,

Убора злато плотно облекло.

Нептун, и Главк, и Форкий, и Фетида

Из вод глядели, словно говоря:

«Юпитер бы Европой пренебрег».

Я – за скалой, – увы, моя планида! —

Так зачарован, на нее смотря,

Что сам скалою обратиться смог.

Из Юлиевой гавани привел

Меня Амор под мирты в пору зноя.

На небе тишь, и море штилевое,

Зефир лишь, повевающий на дол,

Трепля верхушки, шелест произвел,

Когда мне вдруг послышалось такое

Пленительное пенье, что, покоя

Лишившись, я его небесным счел.

«То ангелицы, нимфы иль богини

В прекрасном месте слышится напев

Любви старинной», – мысль пришла украдкой.

Гляжу и вижу, как в тени дерев

На травах и цветах усевшись, сладко

Поет моя прелестная с другими.

Ни усыпивший Аргусовы взгляды,

Ни той кифары чудодейный звон,

Которой встарь владыка Амфион

Для стен фиванских двигал скал громады;

Ни глас сирен, не знающих пощады,

Что Одиссея тщетно звал в полон;

И никакой иной, коль мог бы он

В себе таить и бо́льшие услады, —

Ничто вовеки не сравнится с гласом,

Когда поет мой дивный ангелок,

Листвой, цветами кудри украшая.

В грудь огонек мне входит тем же часом,

В очах прекрасных он берет исток,

Как сто пожаров сердце мне сжигая.

Каталась донна в небольшом челне,

Что быстро глади рассекал морские,

Сидели рядом спутницы младые,

Она же пела сладостно вполне.

От берега на остров по волне,

Затем назад, компании честны́е

Встречали, словно видели впервые

Ее, которой место в вышине.

Я замечал, следя за ней глазами,

Что люди к ней приковывали взгляды,

Как будто очарованные все.

И чувства пробуждались, точно пламя,

Не будет в жизни большей мне отрады,

Чем петь о неземной ее красе.

Кто не поверит в сказку о дельфине,

Приплывшем, слыша Ариона глас,

Туда, где шел разбойничий баркас,

И бывшем как слуга при господине, —

Когда она нередко по пучине

В челне коротком в самый тихий час

Плывет и голосом чарует нас

Таким, какой пристал бы лишь богине?

Ей, мнится, угождает Посейдон,

Затишье посылая, и буруны

Не смеют подниматься за кормой.

Блажен, кто внемлет, сердцем упоен,

Кто удостоен милостью Фортуны

Мадонны глас услышать неземной!

Ту песнь, что древле пел Орфей, смирив

Пса Цербера и кормчего Харона,

Иль ту, с которой лира Амфиона

Ваяла стены семивратных Фив,

Иль ту, что, Иппокрену огласив,

Поют все те, на чьем челе корона

Из листьев лавра, так что упоенно

Внимают музы, боги, слух склонив, —

Наверное, похвалит очень скупо

Та дама, кто красой затмила всех,

Речами и повадками своими.

А я-то вознамерился на смех

О ней поведать виршами худыми!

Вы видите, насколько это глупо!

Белейшие жемчужины Востока

Блеснут под лалом пурпурным, живым,

Раскрывшись от улыбки нешироко;

Огнь под бровями черными таим,

Юпитер там с Венерой ясноокой,

Цвет лилии мешается с другим —

Пунцовых роз, палитрой той высокой,

Что не создать искусством никаким.

Волос прекрасных золото витое

Лоб осеняет, чудной их красе

И сам Амор дивится, ослепленный.

Описанному равно остальное,

В ней части тела соразмерны все.

Ты скажешь: ангел, видя облик донны.

Кудрей прекрасных волны золотые,

Невинно-искрометный взор очей,

Живой задор бесхитростных речей,

Веселый смех, изысканно-простые

Манеры донны – дал ли это ты ей,

Амор, иль клад природы спрятан в ней,

Но лишь она владелица ключей

К душе, где ран следы неизжитые.

Меня тоска гнетет, всё поглощая,

Несбыточной надеждой бременя,

Но возмещенья мук не обещая.

Взор донны, наподобие огня,

Столь живо жжет, желаньями смущая,

Что чувств иных нет в сердце у меня.

То блещущее пламя, чьим пыланьем

Когда-то путь любви мне был открыт,

Сжигает так, что, если воспарит

Душа вослед Аморовым призваньям,

Слабеет воля под его сияньем

И слепнут очи, сразу отгорит

Мой должный пыл, подавлен и разбит,

Я становлюсь бесчувственным созданьем.

Пока я в замешательстве таком,

Смеются над моим нелепым видом,

А кто вздохнет порою, сострадая.

Так, значит, эта страсть, которой жгом,

Вскрывает всё, что полагал я скрытым,

Меня свободы начисто лишая.

Зрачки мои не в силах воспринять

Любовный свет, что искры испускает

В глаза мои и в сердце проникает,

Оставив в нем, Амор, твою печать —

Как образ той, от коей мне страдать,

Так и того, кто мной повелевает,

И боль меня всего одолевает,

Как вижу я мадонны благодать.

Так, супротив желания и воли,

В присутствии ее я должен сразу

Куда-то отводить глаза свои.

О тягостный удел, причина боли:

На ту, что так всегда желанна глазу,

Взглянуть не смею от своей любви!

Взгляни я на прекрасных два зрачка —

Пылает сердце в их огне желанном

И в душу мне таинственным чеканом

Вбивается их образ на века.

Мой господин, другого огонька

Не шли мне, рая не сули обманом,

Сей пламень мне – отрадой и тираном,

Спасенье в нем, и гибель с ним близка.

Прошу я, лук свой отложи разящий,

Довольно, что я пленник этих глаз

И что твои нерасторжимы путы.

Пока ты всё прекраснее и слаще

Мне делаешь ее, как вот сейчас,

Лишь смерть меня спасет от пытки лютой.

Великий пыл любовного желанья

Зажег мне сердце юное и точит,

И всё сильнее в нем день ото дня;

Продлится до конца существованья,

Иные страсти гонит из меня

И правит мною всюду как захочет.

. . . . . . . .

Мне не под силу, как направлю взгляд

На розы-губы, на глаза-светила,

На лик и кудри золотые милой,

Что на земле мне дарит рай услад,

Умом постигнуть, знать я был бы рад,

Что в ней чудесней, что меня пленило:

Стать ангелицы дивной, легкокрылой

Иль смех, чьи ноты сладостно звучат.

Когда искрятся эти звезды светом

И днем как будто меркнут небеса,

Весь дольний мир в улыбке расцветет.

К ним сердцем устремляюсь, и при этом

Во мне преображенья чудеса,

Я на земле вкушаю райский плод.

Улыбка и чарующее слово,

Кудрей сплетенье, где мой взор увяз,

И руки, что меня сто тысяч раз

Убили и вернули к жизни снова, —

Всё это языки огня шального,

Что грудь мне жжет и ослепляет глаз

С тех пор, как донны лик меня потряс

И лика видеть не хочу иного.

Так выглядит, мне думается, та

Отрада, что блаженством одаряет

И возвещает смертным благодать.

Им чистая сияет красота,

Им добродетель крылья оперяет,

Чтоб вознести в лазоревую гладь.

Бывает, что, уйдя в себя на миг

И весь отдавшись мысли сокровенной,

Я высоко парю над сферой бренной

И вижу в небе ту, чей светлый лик

Льет благодать, как воду льет родник,

И чей лучистый взор меня мгновенно

Слепит и оплетает сетью плена,

Чтоб неземной восторг во мне возник.

Тогда, свое являя совершенство,

Небесные черты и добродетель,

Что Бог ей дал, над миром водворив,

Она родит в моей душе блаженство,

Какого лишь один Амор владетель,

И разжигает мой к добру порыв.

Гляжу на вас, на светлую, благую,

И входит, донна, сквозь глаза в меня

Та нежность, что покой дарит, гоня

Из сердца муки, боль мою страстну́ю,

Желания внушает зачастую,

Все суетные мысли проясня,

Так вашу красоту постигну я,

Единственную в мире, неземную.

И здесь я прославляю свой удел,

Амора, что отдал меня во власть вам

С тех пор, как взор на вас я бросил смело.

Сильней мой дух желаньем не горел,

Чтоб обладать недостижимым счастьем —

Принадлежать красавице всецело.

Меня терзает чувственный недуг,

Когда смотрю и глаз отвесть не смею

От ваших, как прикованный, и млею,

И вздох из сердца испускаю вдруг,

Что усмиряет бурю тысяч мук,

Рождаемых горячкою моею;

Я обуздать желанья не умею,

Судом богов войдя в любовный круг.

И коль глаза, любовь с надеждой вместе

Вливающие в грудь мне, станут мне

Враждебны, разве мира я дождусь?

Вас не прошу идти я против чести,

Лишь вздох – его хватило бы вполне

Унять огонь, в котором я мечусь.

Так сладостно в капкан меня завлек

Амор ее прекрасными очами,

Что чем я дальше от нее, тем даме

Затягивать сильней на мне силок.

Я выхода не вижу, но далек

От мысли, чтоб распутаться, сетями

Доволен, и любовными страстями,

И нежной властью, что признать я смог.

Кто хочет, пусть пеняет на Амора,

А я его до сей поры хвалю,

Лишь только б не сжигал меня мой вождь.

Благословляю ясный светоч взора,

Что сердцем я так сладостно люблю,

Я сам не свой, его познавши мощь.

Амора порицают зачастую

За то, что он зануден и труслив,

Жестоковыен, загребущ, кичлив

И вздохами изводит подчистую.

А он и тем, кто речь ведет такую,

Навязывает выспренний порыв,

Путь к чести и отваге им открыв

И к благости мысль обратив людскую.

Амор пронзает душу, и она,

Вся трепеща, сливается с ним скоро,

Смирения и чуткости полна.

Он позволяет избежать раздора;

Им злонамеренность побеждена:

Кто ж устоит пред чарами Амора?

Амор, что в небе пламенном царит

И мощь и добродетель нам являет,

Достойнейшим свою приязнь дарит,

Мое перо и мысли направляет

И царства, где он бог и господин,

Быть верным гражданином вдохновляет.

Амор внушает веру, он один

Надеждой страх и ревность лечит, жалость

Из сокровенных черпая глубин.

Смиренных, как Рахиль, ему случалось

И ревностных, как Лия, умилить,

И горечь зложелательства смягчалась.

Так сердце, жар не в силах утолить,

Не устает, питаемо Амором,

Его о новой милости молить.

Оно приемлет труд и боль, к которым

Амор подталкивает, чтобы честь

Возлюбленной не запятнать позором.

Подобно бриллианту, чьих не счесть

Блестящих граней, чем Амор лучистей,

Тем обещает быть ценней, чем есть.

Его порой рисуют злые кисти

Так, будто он жестокосерд и тем,

Кто ранен им, угроза, что нет истей;

А он отнюдь не ссорится ни с кем,

Он благороден и великодушен,

Спесь, похоть, рознь ему чужды совсем;

В его лучах пленительно-воздушен

Небесный свод, и светел мир земной,

И ликом донны сон сердец нарушен.

Амор, споспешник доблести двойной,

Манер галантных и речей учтивых,

Охватывает радостной волной

И вместо помыслов честолюбивых

Внушает благость и любовный жар

Двум обладателям сердец счастливых.

Волшебный зов, неотразимость чар,

Признанья страстные и взор смиренный,

Где тлеет страсти медленный пожар, —

Всё это звенья цепи сокровенной,

Которой пленников своих Амор

Спешит связать, пронзив стрелой мгновенной.

И вот, хоть стих мой хром и голос хвор,

Без умолку пою ему осанну,

Ведь он у слабой музы свой фавор

Отторгнет вмиг, коль скоро перестану.

Как сладостен сей пламень неизбежный,

Растущий не по дням, а по часам,

Но если не вмешаться небесам,

Мой чёлн – в кусочки об утес прибрежный.

Так этот ангел, непорочный, нежный,

Меня в затворе вверил ста замкам,

То ласки льет целительный бальзам,

То нагоняет в мысли страх мятежный.

Я в положенье двойственном: горю,

Надеясь, точно феникс, возродиться,

В чем исцеленье мук моих, пожалуй.

Нельзя счастливым быть, я говорю,

Земною радостью, пусть ум стремится

К небесному святому идеалу.

Тот нежный дух, который силой взора

Мне в сердце входит из ее очей,

Со мной нередко говорит о ней

Красноречиво, на манер Амора.

И оттого отважный пыл – опора

Надежде, что становится сильней;

Продлись такое счастье много дней,

Блаженным я себя признал бы скоро.

Но некий страх велит мне трепетать

И к пристани спасенья пресекает

Мне путь, который чаялся свободным.

Я вижу, что любая благодать

Недолго в краткой жизни протекает

И силам повинуется природным.

Когда в места, где мной владел Амор,

Судьба меня порой приводит снова,

Желанья жарче пламени живого

Горят в груди, холодной с давних пор;

И мне сомненья застилают взор,