Читать книгу Поправка-22 - Джозеф Хеллер - Страница 13

Капрал Колодный узнал об этом первый – когда в разведотдел позвонил дежурный полковой штабист – и был так ошарашен, что крался по палатке к столу капитана Гнуса на цыпочках, а услышанную новость сообщил ему невнятным от страха шепотом; однако капитан Гнус, который дремал до этого, взгромоздив тощие ноги на стол, воспринял весть Колодного с радостным оживлением.

– На Болонью? – весело заорал он. – Ну, чтоб меня… – Его одолел забористый хохот. – Так на Болонью? – между взрывами хохота выговорил он и в счастливом удивлении покачал головой. – Вот это да! Ух и хороши же будут у них у всех морды, когда они узнают, что им предстоит полет на Болонью! У-ху-ху-ху-хо!

Он хохотал от всей души – впервые с тех пор, как его обошел майор Майор, назначенный по приказу Кошкарта командиром эскадрильи, – а чтобы полнее насладиться своей радостью, он лениво поднялся и вплотную подступил к барьеру, на который кладут перед полетом подготовленные для бомбардиров карты.

– Да-да, оглоеды, на Болонью, – без устали повторял он, радостно вглядываясь в лица бомбардиров, с недоверием спрашивающих его, действительно ли их посылают на Болонью. – Именно туда, оглоеды, у-ху-ху-ху-хо! Жрите что приказано, оглоеды, теперь-то уж вам не выкрутиться!

Когда последний бомбардир ушел, капитан Гнус вылез из своей служебной палатки, чтобы приятственно понаблюдать, как воспринимают эту новость остальные члены экипажей, собравшиеся с полетным снаряжением – касками, парашютами и бронежилетами – у четырех грузовиков, которые ждали их для доставки на аэродром. Капитан Гнус, высокий, плоский, угрюмо расхлябанный в движениях человек с рыжеватой щетиной на угловато-заостренном бледном лице и усами-недоростками под хрящеватым носом – он брился раз в три, а то и четыре дня, – совершенно правильно предугадал, что получит удовольствие. На лицах у назначенных в полет людей явственно проступал цепенящий страх, и капитан Гнус удовлетворенно позевывал, жизнерадостно стряхивал дремотную вялость и сладострастно похохатывал, предлагая в очередной раз кому-нибудь из оглоедов жрать что приказано.

Бомбардировка Болоньи обернулась для капитана Гнуса первым по-настоящему радостным событием с того дня, когда после гибели над Перуджей капитана Дулуса его почти назначили командиром эскадрильи. Радиограмма о смерти Дулуса открыла перед ним самые радужные перспективы. Он сразу же логично рассудил, хотя никогда об этом раньше не думал, что преемником командира должен стать именно он. Во-первых, он был командиром разведотдела и, значит, неизмеримо превосходил мудростью тех офицеров, которые летали, постоянно рискуя жизнью, на боевые задания. Во-вторых, он не летал на боевые задания, а значит, был опять же мудрее всех других командиров эскадрилий, которые летали, и мог выполнять свой долг перед родиной сколь угодно долго. Чем больше капитан Гнус думал об этом, тем яснее ему становилось, что он прав. Оставалось только умело обронить в нужном месте нужное словечко – и как можно скорей. Он поспешил к себе в служебную палатку, чтобы наметить план действий. Усевшись в свое вращающееся кресло, взгромоздив ноги на стол и закрыв глаза, он принялся размышлять, как прекрасно все устроится, когда его назначат командиром эскадрильи.

Пока капитан Гнус размышлял, полковник Кошкарт действовал, и почти-командир был потрясен тем проворством, с которым майор Майор, как ему представлялось, его обошел; изумленно узнав о назначении майора Майора, он не стал скрывать свою горькую озлобленность. Когда его коллеги удивлялись выбору полковника Кошкарта, он говорил, что творится нечто странное; когда при нем обсуждали странное сходство майора Майора с Генри Фондой, он утверждал, что тот и есть Генри Фонда – очень подозрительный тип; а когда заходила речь о странностях майора Майора, он прямо объявлял его коммунистом.

– Они скоро все приберут к рукам, – злобно утверждал капитан Гнус. – Вы, конечно, можете им потакать, но я-то сидеть сложа руки не буду. Я буду бороться. Отныне каждому оглоеду, который явится ко мне в разведпалатку, придется подписывать клятву верности. И я не буду церемониться, когда ко мне придет этот оглоед майор Майор, – он у меня не подпишет клятву верности, даже если захочет.

Самоотверженная борьба за клятву верности почти мгновенно развернулась в грандиозную битву, и капитан Гнус почувствовал пылкое вдохновение, осознав себя ее идейным руководителем. Перед ним открылись широчайшие возможности. Все солдаты и офицеры, отправляясь на боевое задание, должны были подписать клятву верности – сначала в разведотделе у капитана Гнуса, чтобы получить маршрутные карты, потом в парашютной палатке, чтобы получить бронежилеты и парашюты, а потом еще и у лейтенанта Болкингтона, начальника автобазы, чтобы их доставили на аэродром. Клятва верности поджидала человека повсюду. Он предварительно подписывал ее, получая денежное довольствие, покупая что-нибудь в армейской лавке и даже подстригаясь или бреясь у парикмахеров-итальянцев. А для капитана Гнуса командир любого отдела, включившийся в грандиозную битву за клятву верности, оказывался досадным соперником, и он круглосуточно изобретал и планировал, как опередить новоявленных конкурентов. Ради безопасности отчизны он был готов на любые жертвы. Когда другие офицеры-администраторы, откликнувшись на его призыв, стали учреждать в своих подразделениях собственные клятвы верности, он переплевывал их, заставляя каждого оглоеда, который являлся к нему в разведпалатку, подписывать две, три, четыре клятвы верности; вслед за этим последовала присяга на вечную преданность и была создана сначала одна, потом две, потом три, потом четыре хоровые группы, исполнявшие под развернутым знаменем государственный гимн. Всякий раз, оставив своих соперников позади, он свысока приводил им себя в пример и всякий раз, когда они успешно следовали его примеру, тревожно выискивал, чем бы их снова перещеголять, чтобы снова свысока привести им себя в пример.

Исподволь и незаметно боевые офицеры оказались под пятой у тыловых администраторов, которые вообще-то существуют, чтобы облегчить им воинский труд. Их беспрестанно запугивали и ругали, понукали и поучали. А когда они теряли терпение, капитан Гнус указывал им, что по-настоящему верные родине люди без возражений подпишут клятву верности – столько раз, сколько потребует от них долг. Когда его спрашивали, какой в этом толк, он разъяснял, что верные моральному долгу люди с гордостью подпишут клятву верности – столько раз, сколько потребует от них он. А когда его спрашивали, при чем тут мораль, он утверждал, что государственный гимн – это великолепнейшая, высоконравственная музыка. Чем чаще подписывал человек клятву верности, тем вернее он был предан родине, тут у капитана Гнуса не возникало ни малейших сомнений, и капрал Колодный подписывал его именем клятву верности по нескольку сот раз на дню, чтобы он мог без труда доказать, что предан родине самоотверженней, чем кто бы то ни было другой.

– Важно, чтоб люди почаще клялись, – поучал единомышленников капитан Гнус, – и неважно, верят они своим словам или нет. Недаром детишки в школах ежедневно твердят по утрам перед уроками клятву верности своей стране, хотя они еще и понятия не имеют, что такое верность или, скажем, клятва.

Для капитана Птичкарда с капитаном Краббсом грандиозная битва за клятву верности была хуже грандиозной занозы в самом причинном месте, поскольку им становилось все труднее комплектовать боевые экипажи. Люди с утра до ночи пели, расписывались и клялись, так что подготовка к полетам отнимала теперь многие часы, а уж про срочный боевой вылет даже и заикаться не приходилось, но капитан Птичкард с капитаном Краббсом были слишком робкими, чтобы возвысить голос протеста против мероприятий капитана Гнуса, который развернул тем временем широкую кампанию за непрерывную проверку верности под лозунгом «Верность наверняка», призванную выявить отступников, утративших верность долгу и родине после последнего подписания клятвы. Капитан Птичкард с капитаном Краббсом выбивались из последних сил, стараясь не сорвать очередной вылет, когда к ним явилась делегация, возглавляемая капитаном Гнусом, который твердо заявил им, что, прежде чем назначать людей в экипажи, они должны брать с них клятву верности.

– Дело, конечно, ваше, – сказал капитан Гнус, – и я не собираюсь оказывать на вас давление, но все остальные офицеры вспомогательных служб давно уже требуют у них письменную клятву верности, и Федеральному бюро расследований может показаться странным, что вы так легкомысленно относитесь к безопасности страны. Если вам наплевать на вашу репутацию, то дело, повторяю, ваше – я-то просто решил вас предостеречь.

Мило Миндербиндер был тверд и решительно отказался снять майора Майора с пищевого довольствия, даже если тот коммунист, чему он не очень-то верил. Мило инстинктивно избегал любых новшеств, которые могли бы нарушить привычный порядок. Он твердо стоял на нравственной позиции и решительно отказывался включиться в грандиозную битву за клятву верности, пока капитан Гнус не явился со своей делегацией и к нему.

– Защита отечества – наш общий долг, – в ответ на возражения Мило Миндербиндера указал капитан Гнус. – Подпись под клятвой верности – дело, разумеется, добровольное, и забывать об этом не стоит. Люди вовсе не обязаны подписывать клятву, которую предлагают им капитан Птичкард и капитан Краббс. Но нам совершенно необходимо, чтоб ты уморил их голодом, если они откажутся ее подписать. Это как Поправка-22, понимаешь? Ты ведь, надеюсь, не против Поправки-22?

Доктор Дейника был непреклонен.

– Откуда вы взяли, что майор Майор коммунист?

– А разве он отрицал это, пока мы не вывели его на чистую воду? И разве он подписал хоть раз клятву верности?

– Так вы ему не даете.

– Само собой, не даем, – разъяснил капитан Гнус. – Это свело бы на нет уже почти выигранную битву. Вы не обязаны нас поддерживать, решать тут, конечно, вам. Но подумайте, что станется с нашими усилиями, если вы согласитесь оказывать майору Майору медицинскую помощь, когда Мило Миндербиндер начнет воспитывать его голодом. И представьте себе, как отнесутся в штабе полка к человеку, который собирается угробить всю нашу систему безопасности. Они ведь, пожалуй, отправят его на Тихий океан.

Доктор Дейника поспешно отступил.

– Я скажу Гэсу с Уэсом, чтоб они выполняли все ваши пожелания, – сказал он.

Полковника Кошкарта слегка встревожило поднявшееся на Пьяносе волнение.

– Да это идиот Гнус устраивает патриотическую гульбу, – с ухмылкой доложил ему подполковник Корн. – И я думаю, что вам следует его поддержать, хотя бы на первых порах, поскольку именно вы назначили майора Майора командиром эскадрильи.

– Это была ваша идея, – раздраженно пробурчал полковник Кошкарт. – И зачем только я дал себя уговорить?

– А затем, что идея-то была превосходная, – напомнил ему подполковник Корн, – поскольку вам удалось избавиться от лишнего майора, который торчал у вас как кость в горле и подрывал ваш административный престиж. Да вы не унывайте, он, я думаю, скоро выдохнется. Пошлите ему благодарственное письмо, и будем надеяться, что он свернет себе шею без особых для нас осложнений. Только вот… – У подполковника Корна вдруг возникло причудливое подозрение. – Только вот не попытался бы этот недоумок выгнать майора Майора из его трейлера.

– Теперь нам нужно выгнать этого оглоеда из его трейлера, – решил капитан Гнус. – Да и жену с детьми тоже было бы хорошо куда-нибудь к чертовой матери выгнать. Но ничего не получится. Нет у него жены и детей. Стало быть, остается он сам. Кто в эскадрилье отвечает за жилье?

– Майор Майор.

– Видите? Скоро они все приберут к рукам, абсолютно все. Ну нет, этого я не потерплю! Надо будет, так я к самому майору… де Каверли обращусь. Вот вернется он из Рима, и я отряжу Мило Миндербиндера с ним поговорить.