Читать книгу Вкус нашей ненависти - Джули Дейс - Страница 7

Бекка

Втягиваю знакомый запах, как только выхожу за порог аэропорта и делаю фото, отправляя в чат с девочками. Я не говорила о прилёте, устроив всё спонтанно, но именно незапланированный мини-отпуск может доставить больше удовольствия чем тот, что задумывала. От девочек тут же приходят ответы в виде ошарашенных смайлов, за которыми следует сотня вопросов и предложений, благодаря чему улыбаюсь экрану. Вероятно, на несколько дней за Джаредом и Томом закреплена ответственность и принятие участия в конкурсе «Отцы-одиночки года».

Прыгаю в первое попавшееся такси и называю адрес отеля, где останусь. На предложения Лизи и Алекс остаться у кого-то из них – отвечаю отказом. Мало того, что мы снова вместе и эти три дня проведём в одной компании, я не могу забрать их внимание полностью, так или иначе, у каждой есть дети и семья, с которыми тоже нужно быть рядом. Именно это всегда задевает, уколом пронзая сердце. Мы могли гулять, обсуждать и ходить куда-то вместе, если бы у меня тоже был муж и ребёнок, но я каждый раз заверяю себя, что это к лучшему. Мне некуда торопиться, я могу пожить и насладиться всеми плюсами свободы. Кроме того, строить семью только ради того, чтобы не отставать от кого-то – глупо и не разумно. Мне нужен человек, который смирится со мной и моим ритмом. Кто-то вроде меня, но противоположного пола, как показала практика, размеренная и спокойная жизнь не для меня, а для сказок в моей голове. Мне нужны эмоции, буря эмоций, возможно, даже больше, чем могу дать я сама. Сомневаюсь, что такой человек родился.

Чувствую себя прежней. Только возвращаясь в Нью-Йорк, ощущаю такое странное дежавю. Это всё та же я, но уже не я. За год мне удалось измениться, как в отрицательную сторону, так и в положительную. Я стала на редкость избирательна, а это можно отнести в две колонки сразу. Сейчас, когда на плечах агентство, к открытию которого старательно готовилась и собирала материал, делает меня крайне придирчивой абсолютно ко всем жизненным аспектам. Я уже не могу тыкнуть пальцем в небо, хотя иногда необходимо, но я люблю накручивать и делать из ничего что-то большее. Прилёт в Нью-Йорк представляет собой что-то типа перезагрузки, которая мне очень нужна. А лучше сказать – крайне необходима.

Без труда добираюсь до отеля, в котором снимаю номер и принимаю душ, меняя одежду, потому что встреча с девочками не за горами. Мои сборы похожи не иначе, как на суматоху и мандраж. Я настолько заведена предстоящей встречей, что подпрыгиваю, когда натягиваю платье и дрожащими пальцами застёгиваю ремешки на туфлях. Спустя два часа на крыльях в виде восторга, вылетаю из отеля. Люди могут подумать, что я чокнутая, но улыбка не желает покидать лицо. Я настолько счастлива, что все подходящие слова крутятся на языке, не позволяя превзойти друг друга. Я чувствую свободу. Бескрайнюю свободу от всего. Она заряжает энергией, от чего хочется петь и кружиться, словно попала в фильм «классный мюзикл». И ещё немного, как я действительно начну.

Следующей остановочной точкой после такси, является дом Лизи и Джареда, к которому бегу вприпрыжку.

– Ваша заключительная алкоголичка прибыла, – громко сообщает Джаред, как только открывает входную дверь.

Заключаю его шею в объятия и сдавливаю. Я даже соскучилась по этому засранцу, который любит портить жизнь каждого своим непревзойденным чувством юмора, как он думает сам.

– Ты просто душка, – улыбаюсь я. – Само совершенство.

Особенно после Джейка, который гораздо наглее.

– Я женат и у меня есть дети, отвали, – смеётся парень, но принимает мои объятия.

Отпускаю его и вижу девочек на заднем дворе. Ноги автоматически дают себе старт, и вот, я уже бегу к ним. В ответ получаю ту же реакцию. Лизи и Алекс спешат ко мне. Я не могу дать точную оценку, кто кого из нас сбивает с ног, мы похожи на боулинговые шары, которые стремительно летят лоб в лоб друг друга. Наши тройные объятия похожи на женскую групповуху, из-за чего фыркает Джаред.

– Мерзость, – говорит он, смотря на нас с отвращением.

– Если бы тут были три подружки-близняшки, ты бы уже снимал штаны, – смеюсь я.

– Я женатый человек, – оскорбляется Джаред. —У меня двое детей.

– Звучит, как камни в мой огород, – улыбается Лизи.

– Я люблю тебя, малышка, даже если тут соберутся все отпадные близняшки мира, никто не будет лучше тебя.

– Фу, – одновременно говорю я и Алекс, из-за чего переглядываемся и смеёмся. Но я тут же добавляю: – А где Мэйс и Мэди?

– Они уже второй день у родителей, – сообщает Лизи. – Ты вовремя.

Переглядываюсь между ней и Джаредом, глаза второго озорно блестят, и я закатываю свои. Ему явно доставляет неимоверное удовольствие находиться с ней вдвоём. Сейчас я и Алекс вроде наглых воришек, которые решили его обокрасть. Ему не помешает.

– Тогда твоя участь сегодня смотреть телек и лечь спать в одиночестве, – говорю я. – Можешь порадовать себя порнушкой на ночь.

– В двенадцать ваша карета превратится в тыкву, – усмехается он. – С ней исчезнет одна принцесса.

– Очень сомневаюсь.

– Вы вернёте мне жену такой, какой она ушла.

– В этом тоже сомневаюсь.

Джаред переводит взгляд на Лизи, но в ответ получает не согласие, а лукавую улыбку. Наша глыба льда моментально оттаивает. Он строит недовольную гримасу и направляется к лестнице.

– Хотя бы вернись целой, – завершает он. – Не устраивай мне квест по городу.

Наша троица провожает его взглядом до тех пор, пока парень не скрывается на втором этаже.

– Это будут лучшие выходные за прошедший год, – широко улыбается Алекс, обращая блестящие зелёные глаза к нам.

Правда на её стороне.

Спустя час наша троица выползает из такси у клуба и глупо хихикает. Вообще-то, причины для этого нет, наверно, мы счастливы забыться хоть на какое-то время. Этот вкус свободы вспомнился мне, но Алекс и Лизи стали мамами, а, следовательно, свобода – это слишком редкое и крайне узкое понятие для них сейчас. Даже для Камиллы, которая не стала мамой. У неё есть тот, кто отрежет путь к свободе, хотя, кажется, девушка вовсе не против или таковой является. Она не всегда соглашается на подобные выходы. Я давно поняла, что компания Криса ей очень нравится, чаще всего она выбирает остаться дома с ним. Не знаю, что может связывать этих двух, ведь они являются абсолютно, бескрайне противоположными друг другу, но, вероятно, выражение действительно работает. Противоположности притягиваются. Вся дурость досталась Крису, Камилла является неким ограничителем, которому он, конечно, рад и что ему действительно необходимо, иначе у этого парня сорвёт крышу. Сформировавшееся мнение в моей голове о том, что люди не меняются, давно кануло в никуда. У меня есть как минимум два примера против. Может быть, от придурковатости не избавиться до конца, но она начинает играть новыми красками, когда находит свою стезю.

Сегодня Камилла не присоединиться к нам, сославшись на самочувствие, и тут не поспоришь. Её голос действительно был подавлен и отдавал хрипотцой. Мы пообещали оторваться за неё так, как не отрывается она.

Обещания нужно выполнять. И мы выполняем.

К двум часам ночи я забываю собственное имя, а голос остаётся сорванным благодаря смеху и песням, которые мы не иначе, как пытались перекричать, но никак не петь. Итого: два клуба и бар за спиной. Три заведения, которые мы выбирали, тыкая на карту пальцем. Это русская рулетка в чистом виде, и сегодня удача на нашей стороне. Я выдыхаюсь и обессилено падаю на диванчик нашего столика ближе к трём. Клянусь, чем реже отрываюсь, тем сильнее пьянею и быстрее устаю. Можно было бы сказать, что подобное мероприятие нужно устраивать чаще, но это не в моих силах и возможностях. Я работаю каждый день и даже не двадцать четыре часа, а все двадцать пять.

Музыка долбит по барабанным перепонкам, Алекс и Лизи продолжают свои безумные танцы, над чем я открыто хохочу, расползаясь по диванчику, словно шоколад. Представить страшно, как мы выглядим, но это явно последнее, что заботит меня и девочек. Я не знаю, стоит ли благодарить создателя водоустойчивой туши для ресниц или нет, поэтому проверяю это с помощью зеркальца. Спустя минуту всё же благодарю. Глобальные изменения коснулись глаз, которые блестят то ли из-за алкоголя, то ли из-за веселья; щеки горят от жара, что приливает к телу, а на голове не иначе, как солома. Это не мешает мне заставить тело сползти и подняться, присоединившись к девочкам.

Под конец отрыва на полную катушку, солнце уже торопится показаться из-за горизонта, Том буквально вытаскивает Алекс из такси и несёт на плече, пока она кричит, что это было супер, размахивая руками, на которых подняты два больших пальца вверх. Следом черёд Лизи, которая чудом держится на ногах и даже больше: она может бегать, не говоря уже о прямохождении. Она уносится в объятия Джареда, повисая на его шее, в ответ парень качает головой и закатывает глаза, закрывая дверь под пение птиц. Моя участь выползать из такси самостоятельно. Может быть, глупо, что я пытаюсь выглядеть солидно и гордо вышагивая к лифтам с поднятым подбородком. В состоянии алкогольного опьянения всё искажается, и уверена, после пробуждения, пойму, что не скользила по красной дорожке виляя задней частью тела, а ползла, цепляясь зубами за ковролин. Это непередаваемый стыд, надеюсь, после пробуждения я ничего не вспомню.

Чудо не происходит. Я всё помню.

Не глядя, нахожу телефон в одеяле и одним глазом смотрю на экран, где время перевалило за пять. Пять вечера. Будь я проклята. Это почти половина суток. Ровно эту половину суток мое сознание и тело решило упорно притворяться мертвым. Я даже не просыпалась, что совершенно удивительно. В общем чате с девочками больше сотни сообщений, помимо них, экран украшает пропущенный от мамы. Какое счастье, что нет ни одного незнакомого или знакомого номера с работы. Вероятно, эти выходные отдыхаю не только я. Девочкам желаю доброго утра, в котором не скрываю иронии и переключаюсь на звонок от мамы.

– Ты совсем заработалась, – звучит через динамик ее мягкий голос с толикой хрипотцы, что расстраивает и болезненно пронзает сердце.

Стараюсь не терять дух и не показывать уныния, которое появилось внезапно.

– Я совсем заотдыхалась, мам, – с улыбкой, констатирую я. – Я в Нью-Йорке.

– Ого!

– Да, – продолжаю, чтобы она не разговаривала много, хотя чем дальше, тем дольше хочется слышать её мелодичный голос, который может пропасть в любую секунду. – Решила оставить всё и вырваться. Я только проснулась, потому что девочки выжали меня.

– Ты не должна забывать, что ещё молода. Не губи и не трать напрасно дни на четыре стены. Ри, ты можешь…

– Знаю, мам, не надо. Всё хорошо. Ты же сама говорила, что любимое дело должно приносить удовольствие, а не только прибыль. Мне нравится, столько всего происходит.

– У других… – печально завершает она.

Моя улыбка становится краше.

– Не правда. Я чувствую себя частью этого, всё моих рук дело, и я счастлива, потому что делают счастливыми других.

– Ты не хочешь знать, что возвращаешься домой, где ждут?

– Я хочу знать, что у тебя всё хорошо. Это всё, что я хочу знать. Как проходит терапия?

– Ри, ты много об этом думаешь, я не хочу…

– Чтобы ты волновалась, да, знаю. Ты всегда это говоришь.

– Мне отведено столько, сколько потребуется, нет необходимости держать меня.

– Ты говоришь глупости. Я хочу, могу и буду стараться для того, чтобы ты не сдавалась.

– Но это же не конец.

– Я хочу набирать твой номер и знать, что услышу твой голос.

– Рано или поздно кто-то не возьмёт трубку.

Моё мрачное настроение становится ещё мрачнее.

– Не говори так.

– Это жизнь, рано или поздно все уходят.

В горле начинает саднить, и я изо всех сил стараюсь не терять силу духа.

– В моих возможностях сделать так, чтобы было поздно. Ты нужна мне. Я не могу тебя потерять. Это… это не честно!

– У тебя есть папа, ты не останешься одна.

– Но это не то, мам! Ты же знаешь, что это не то, он не понимает. Не поймёт. Он же мужчина. У него другая природа, другие мысли.

– Он понимает, просто по-своему.

– И считает меня маленькой девочкой, которой ещё нужно сделать хвостики, повесить на плечи рюкзак и отправить в школу.

– Каким бы возрастом не была дочь, отцы всегда будут считать её своей маленькой девочкой.

– А наш ещё может посадить меня под домашний арест.

– Только ради благих целей, – с улыбкой в голосе, смягчает она.

– Мам, мне двадцать пять. Я не маленькая девочка, у меня… Господи, у меня было четверо мужчин, а он всё ещё думает, что на меня можно надеть нимб и ангельские крылышки с пыльцой, как было в третьем классе.

– Пусть думает, что было только два.

– Ты говорила, что врать не хорошо, – смеюсь я.

– Ради благих целей можно.

– Но мы-то знаем правду. Тебе не стыдно врать ему в глаза?

– Я вовсе не лгу, Ри. Он не спрашивает, а я не спешу доносить.

– Очень хороший аргумент в защиту, мам. Если скажешь это в суде в знак защиты, они возьмут перерыв, чтобы посмеяться. Возможно, он вообще думает, что я заклятая девственница, а с Йеном и Райном ничего не было, кроме поцелуев в щёчку.

– Вряд ли он так думает, только если старается себя убедить. С твоим папой шутки плохи.

– Мне ли об этом не знать. Он направит пушку на любого, кто приблизится к моей детской комнате. Я даже не могу привести парня домой.

– Ты уже приводила, Ри.

– Да, Йена он чуть ли не пристрелил, а Райн спал в другом конце коридора от меня, и, если бы он только сделал шаг в сторону моей комнаты, тоже мог быть убитым. Это невыносимо.

– Он просто оберегает тебя, Ребекка.

– Но нельзя делать это так яро. Я же не немая, слепая и безрукая.

– Он не хочет, чтобы тебе сделали больно.

– Ладно, всё равно нет смысла это обсуждать. Папа не изменится, я не выйду замуж, потому что ему заранее не понравится мой будущий муж. Я даже не смогу родить, потому что, Боже упаси, он может подумать, что я занимаюсь сексом. Сексом, мам! Я должна верить, что меня принёс аист.

Слушаю её смех и настроение делает новый взлёт. Даже если мой монолог был местами грубым, жалким и с толикой обиды, он того стоил, ведь мама смеётся. Как только выяснилось, что у неё рак голосовых связок, я начала больше ценить её голос. Любое слово, что она произносит, стараюсь запомнить и отложить в сознании. Мне вовсе не хочется думать о плохом, и поэтому я отметаю скверные мысли. Она тут. Я могу её услышать, увидеть и обнять, стоит только приехать домой. Это уже само по себе очень много и бесценно. Она мой лучший друг. Никто не знает меня так, как она. Я доверю ей всё. Абсолютно каждый секрет, мысль, происходящее. Всё, что присутствует в моей жизни. Только теряя или уже потеряв можно оценить масштаб ущерба. У моего нет цены. Я могу держать её рядом столько, сколько это возможно; столько, сколько в моих силах.

– Давай отвлечемся. Как провела время?

– Это постыдно, мам, – хихикаю, прикрывая лицо ладонью, будто она может видеть меня и, тем самым, смутить.

Мама поддерживает мой смех.

– Что ж, ты говоришь четыре, значит, не так постыдно.

– Но мы выпили столько, что это можно считать преступлением.

– Ты сейчас в своей кровати?

– Теоретически, да, я за неё заплатила. Я в своём номере.

– Тогда, не так постыдно.

– Ладно, но мы выпили очень и очень много. Наверно, перепробовали все названия коктейлей в барной карте.

– Временами нужно терять контроль, особенно тебе.

– Мне уже не восемнадцать, чтобы его терять, наоборот, всё нужно держать под контролем. Не хочу быть той, за кем папа закрывает тюремную камеру.

– Глупости, – отмахивается мама. – Ты сама это придумала.

– Если я потеряю контроль, то могу лишиться свободы. Это опасно.

– Не переусердствуй, не обязательно кого-то убивать.

– Даже если сильно хочется?

– Даже если так, а есть желание?

– Дикое. Ты же понимаешь, не все клиенты или их близкие приятные.

– Понимаю, но ты говоришь так всегда.

– Потому что в семье не без урода, – улыбаюсь я.

– Возможно, тебе виднее. Мы говорим о ком-то определённом?

– Думаю, что нет. Это не стоит такого внимания. Всё в порядке.

– Если ты так говоришь, значит, оно правда того не стоит.

Я улыбаюсь, хоть и через силу, потому что с каждым последующим сказанным словом, её голос теряет жизненность, становясь севшим. Это означает только одно: пора завершать диалог. Мама может улыбаться и делать что-то сквозь силу, но я прекрасно понимаю и чувствую, что ей больно.

– Я должна вставать, – сообщаю, с грустью смотря в потолок. Хочется слышать её ещё. Именно в такие секунды желание становится как никогда сильнее, словно глоток воздуха перед смертью. Мне приходится делать это первой, потому что-то мама будет продолжать поддерживать диалог во вред себе.

– Люблю тебя, милая.

– И я люблю тебя. Передавай привет папе.

– Обязательно.

Сбрасываю вызов, а следом отодвигаю телефон в сторону.

Это непонятное чувство и настроение не может быть конкретным. Я расстроена и одновременно рада, что поговорила с ней. Внутри отголоски злости из-за несправедливости. Есть множество людей, кто заслуживает смерти, но почему-то все болезни обходят их стороной, вероятно считая, что они не стоят внимания или являются ещё опасней простого вируса. Мамина опухоль только на ранней стадии и с ней можно бороться, этим я занимаюсь, хотя она считает это бесполезным. Я знаю, это вовсе не означает, что она сдалась и приняла, просто старается жить реальностью, где не всегда всё возможно. В отличие от неё я и папа стараемся бороться, хотя, наверно, мы по большей мере боремся сами с собой из-за какого-то уныния и непринятия. В то время, как мама говорит, что всегда будет рядом с нами, мы говорим, что она будет делать это физически. В этом я и папа схожи мнениями, ведь в остальном остаюсь для него маленькой девочкой, которой ещё нужны розовые вещички. Сейчас этот яркий цвет не входит в список любимых благодаря тому, что повсюду присутствовал в детстве. Я была не Барби, а скорей Синди, но тоже в розовом.