Читать книгу Маленький чайный магазинчик в Токио - Джули Кэплин - Страница 3

– Почему? Почему? Ну почему? – вопрошал он себя в зеркале, проводя лезвием бритвы по покрытому пеной подбородку. Поездка в Токио и в лучшие времена – та еще морока. И вдвойне невыносима теперь, когда пришлось встречать какую-то широкоглазую девчонку (а у нее и впрямь были огромные глаза и длиннющие ноги – этими своими конечностями она напомнила ему Бэмби).

Он согласился стать ее куратором не потому, что его умолял об этом профессор Кобаши; нет, причиной были слезы безутешной Харуки: она переживала за мужа, который был бы опозорен, если бы сорвалась тщательно разработанная им программа стажировки. Японцы не выносили неудач, и профессору было бы стыдно за отмену этой поездки, а Гейб прекрасно знал, что в большом долгу перед Харукой. Хотя теперь Гейб сожалел, что согласился… Взглянул на часы: время он рассчитал так, чтобы избежать этого отвратительного час пика, который характерен только для Токио, где на работу едут восемь миллионов человек одновременно. К тому же благодаря этой хитрости ему меньше времени придется работать «няней».

Тяжело вздохнув, он бросил последний взгляд в зеркало и наклонился ближе, внимательно изучая гладкую кожу, ничего не пропустил ли – хотя он и сам не знал, почему его это вообще заботило… Обычно он старался бриться как можно реже; это была бессмысленная, набившая оскомину рутина. Как и почти все остальные дела теперь… В следующем месяце у него запланирована пара съемок для японских журналов (кинозвезды с их обычными рекламными турами, организованными их агентами) и все… если только не позвонят в последнюю минуту, что сейчас случалось крайне редко.

Он взял телефон с края умывальника и в третий раз прочитал сообщение от Юми.

Мейко снова уехал. Никто меня не понимает. Мне так одиноко… Приезжай, давай поужинаем. Ю.

Поездка в Осаку на скоростном поезде «Синкансэн» занимает час, и, если бы ему не надо было нянькаться, он бы поехал без промедления, но, к сожалению, у него обязательства… обременительные и совершенно неинтересные. А Харука определенно не одобрит любое их нарушение.

Он неохотно отправил ответное сообщение.

Извини. Сегодня работаю. Может, завтра.

Поцелуй он не добавлял. Больше нет. Теперь она замужняя женщина. Знакомое чувство отчаяния накатило и поглотило его полностью. Мгновение он ждал, положив одну руку на все еще влажную раковину, но ответа не последовало… Он четко представил ее лицо. Затем с грустью рассмеялся. Представил ее лицо? Да он знал каждую линию этого прекрасного лица! Форму каждой, даже еле заметной, черточки и каждой тени, подчеркивающей линии ее изящного лица.

Мысленным взором он видел, как вздрагивает ее нижняя губа, в глазах мелькает тень разочарования. Бедная Юми, она так невыносимо одинока, оторвана от всех там, в Осаке. Ей так нужен друг. Муж ей пренебрегает, но в то же время потакает каждой ее прихоти, потому что невероятно богат.

Он отогнал от себя эти грустные мысли. Как говорит Харука, что Юми посеяла, то теперь и пожинает. Гейб засунул телефон в задний карман и вышел из дома.

Фиона уже была готова, ждала и даже подпрыгивала – только так он мог ее описать. Она буквально источала энтузиазм, ему даже захотелось отойти от нее подальше, как будто мог заразиться.

– Доброе утро! – поздоровалась она, скидывая тапочки и засовывая ноги в аккуратные ботинки челси.

– Ты прямо светишься! Я так понимаю, хорошо выспалась?

– Это точно! Здесь какие-то другие ощущения… Думаю, это аромат циновок татами. Как будто спишь на открытом воздухе!

Он скептически приподнял бровь: за долгие годы ему уже стал привычен этот насыщенный травянистый запах.

– Харука провела с тобой курс «Японская культура для чайников»?

– Я расспросила у нее о ковриках. А еще, – она добавила нетерпеливо, – про раздвижные двери. Которые из бумаги и дерева. Они такие красивые!

– Сёдзи. – К ним он тоже привык, но помнил время, когда они были в диковинку. – Изначально их сделали, чтобы огородить пространство, где самурай мог размахивать мечом.

Хорошо, значит, за эти годы он впитал кое-какую информацию и был не прочь попытаться произвести на гостью впечатление.

– Да, так мне и сказала Харука!

Он улыбнулся.

– Японцы очень бережно хранят традиции и в то же время умудряются быть одним из самых технологически продвинутых обществ. Кстати, если ты готова, мы сядем на поезд, а затем пересядем на метро, которое в это время суток должно быть гораздо культурнее.

Она наклонилась, чтобы взять сумку с фотоаппаратом.

– Вероятно, сегодня камера тебе не понадобится.

– Правда? – Она вцепилась в ремешок, словно боялась, что он будет вырывать сумку у нее из рук.

– Я хочу, чтобы ты просто наблюдала… Созерцай, почувствуй атмосферу! Побудь в настоящем моменте! Многие фотографы прячутся за камерами, и в итоге у них получаются весьма посредственные снимки. Хороший фотограф раскрывает то, что скрыто в глубине.

Она моргнула, внимательно глядя на него.

Может, ей и удастся. Откуда это взялось? Бредятина для чайников. Когда-то он верил в искусство фотографии, но теперь… Теперь он просто не хотел, чтобы она фотографировала все подряд и тем самым замедляла день; это сделало бы и без того утомительное времяпрепровождение еще более невыносимым.

Сегодняшний день нужно было просто пережить, и как можно быстрее. Такую стратегию он выбрал, сожалея, что не может просто сесть в поезд до Осаки.

Как только они покинули станцию, Фиона сразу начала все рассматривать, поворачивая голову из стороны в сторону, так что у нее даже разболелась шея. Небоскребы, мигающие неоновые огни, что занимали каждый кусочек пространства, очень много людей. Она никогда не видела такой толпы! В метро Гейб с ней почти не разговаривал, но она уже поняла, что это связано с местным этикетом.

– Вот мы и на месте, – сказал Гейб, но она уже заприметила располагающуюся чуть дальше по дороге вывеску и взволнованно ускорила шаг. Когда во время долгого перелета сюда она штудировала путеводитель по городу, то это место поставила в приоритет. TOP Museum – гласила надпись, вызывая у Фионы улыбку. Токийский музей фотоискусства.

– Великолепно! – Она сияла от радости. – Откуда вы узнали?

– Что узнал?..

Она чуть не рассмеялась, потому что он в нерешительности и как-то даже испуганно отступил, будто она вручила ему гранату и размахивала перед ним чекой.

– Что это для меня пункт назначения номер один!

Место, в котором я безумно хотела побывать!

– Ну ты же фотограф… – Он широко развел руками, его лицо расплылось в очаровательно неискренней улыбке.

– Любитель. Я только учусь… На самом деле я блогер. До того, как я выиграла этот конкурс, никогда особо-то и не считала себя настоящим фотографом… Но я правда рада, что увижу эти снимки, хотя они, вероятно, приведут меня в уныние… Когда буду смотреть на все эти талантливые работы… На вас они так же действуют? Или вдохновляют?

У него на лбу появились морщины, а ей вдруг стало отчетливо ясно одно: он ничего о ней не знал. И при встрече в аэропорту он, конечно, не счел нужным расспросить ее о ней самой, однако тогда у него хватило самонадеянности предположить, что она-то знала, кто он такой. От этой мысли она вдруг почувствовала себя такой никчемной, отчего даже немного съежилась… Но потом ощутила, как внутри, словно огонь по фитилю, побежала тонкая струйка гнева: она проделала долгий путь, рискнула, вышла из зоны комфорта, а ему, похоже, на нее наплевать… Потрудился ли он прочитать ее заявку на конкурс или открыть файл с фотографиями, который к ней прилагался? Она ими гордилась и, как ни горько признавать, все еще хотела его одобрения… Жаждала его похвалы! «Потому что он профессионал!» – сказала она себе. И вовсе ей не хотелось того, чего она желала в восемнадцать, когда так отчаянно пыталась заполучить его внимание. В ее повзрослевшем двадцативосьмилетнем «Я» пробудился настоящий гнев. Можно хотя бы глазами пробежаться по ее конкурсной заявке – это же элементарная вежливость как по отношению к ней, так и к человеку, которого он заменяет! Какой смысл делать работу наполовину? Он правда такой эгоист, что ему плевать на нее?

– Вы хоть видели мое портфолио? – внезапно спросила она с сарказмом. – Прочитали мою конкурсную работу?

Он поднял руки:

– Прости. Нет. Не читал.

Человек, который не пытается лгать, чтобы выпутаться из неприятностей, а открыто их признает, достоин восхищения, но все же…

– В этом нет ничего удивительного. Понятно, что вы просто напыщенный гусь.

Упс, она немного не так сформулировала то, что хотела сказать, и, судя по его возмущенному и оскорбленному выражению лица, произнесла совершенно не то, что нужно было. С ней такое случалось…

– Что-что?.. Гусь?! Какого черта! Ты меня едва знаешь!

– Ага… – Только вот она его очень даже знала. – Вы из тех людей, которые делают то, что им заблагорассудится!

Она знала это по тому, как небрежно он вел занятия, а большинство учащихся были так ослеплены его звездным статусом, что и не думали жаловаться, и, по правде говоря, она и сама была первой из числа этих учеников. Хватит! Она приехала учиться! Двух недель достаточно, чтобы подготовить фотовыставку, которая позволила бы ей заявить о себе в этой невероятно конкурентной отрасли.

– Какими же пытками вас заставили занять место Араки?

– Никаких пыток не было, – запротестовал он в ответ, свирепо посмотрев на нее. – А теперь, если ты хочешь максимально эффективно использовать свое время, предлагаю тебе начать. Буду ждать тебя здесь через три часа!

И больше не сказав ни слова, он развернулся и ушел, а она осталась стоять с открытым ртом, всем видом напоминая золотую рыбку.

Он… он что? Неужели он только что ее бросил? Значит, так, по его мнению, должна проходить стажировка? Раздраженная, она развернулась и вошла в музей, радуясь, что повсюду были вывески на английском. «Без него даже лучше!» – решила она.

И правда! На пяти этажах было что посмотреть. Фиона бродила в своем темпе, так, как ей хотелось: пропускала то, что не заинтересовало, а около тех снимков, что привлекли, останавливалась и размышляла. Недавно она решила, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на нужные дела: дочитывать книги, если они не нравятся, досматривать концовку фильма, что не по душе, и (да-да!) изучать каждую фотографию на выставке!

Фиона наслаждалась царившей здесь спокойной, безмятежной атмосферой: посетители чуть слышно перешептывались и старались ступать как можно тише. Она завернула за угол и попала в другую секцию, где оказалась лицом к лицу с Габриэлем Бернеттом. Но его имя она увидела после, сначала ее внимание привлекла сама фотография: потрясающий снимок красивой японки, утопающей в лепестках цветущей вишни, ее руки и ноги аккуратно закрыты цветами, лишь одна рука изящно протянута, а ладонь ловит пенисто-розовый, не в фокусе, падающий цветок. Когда Фиона только увидела снимок, то восхитилась технической стороной его исполнения: как продуманно ложится свет и как размыты края цветов, но чем дольше она рассматривала фотографию, тем сильнее у нее появлялось едва уловимое, но определенно тревожное ощущение.

Изящные брови обрамляли миндалевидные глаза женщины, и камера выделила безупречную кожу цвета магнолии. Но во второй раз рассматривая эти красивые губы бантиком, легко заметить, что в улыбке таится провокация… Хотя композиция картины была свежей и цельной (хорошенькая девушка в цветах), при более детальном рассмотрении обнаруживались намеки на сексуальность, таинственность и подавленное желание. Все не так, как кажется. Фиона почти видела извивающуюся рядом в цветах змею. Ева, искусительница…

Маленькая табличка сбоку от снимка гласила: «Девушка в цвету» Габриэля Бернетта, 2016 год. Рядом написана краткая биография Гейба с информацией о том, что девушка на фотографии, Юми Мимура, продолжительное время была его музой и любимой моделью.

Фиона прошлась по залу и подошла ко второй фотографии. На этот раз действие происходило на вечеринке, где Юми в темно-синем атласном вечернем платье с небольшим с вырезом на талии и широкой юбкой выглядывала из-за стоявших спиной к камере двух мужчин в сдержанных серых костюмах. Элегантная, словно Одри Хепберн, и внешне напоминавшая эльфа, она держала в руке бокал с мартини и всем видом показывала, что замышляет какую-то пакость. Это абсолютно не вязалось с ее эффектной внешностью. Фиона улыбнулась; композиция была совершенно очаровательной и сильно отличалась от предыдущего снимка.

Заинтригованная как неоспоримым мастерством Гейба, так и его моделью, она сосредоточилась на фотографиях Юми Мимуры, которые Гейб делал на протяжении многих лет. На некоторых она была одета в западную одежду, на других – в японские кимоно, а иногда элегантно обнажена, не показывая ничего лишнего. В каждом снимке всегда был дополнительный, едва уловимый подтекст, который передавал завуалированную историю или эмоцию. Все фотографии подчеркивали невероятное мастерство Гейба. Подойдя к последнему снимку, Фиона рассмотрела композицию. На нем Юми была одета в элегантное белое шелковое платье, которое красиво ниспадало складками. Освещение на снимке создавало впечатление, что модель сияет ангельской красотой, но затем Фиона помедлила и подавила внезапную дрожь. Триумф! – вот что она увидела в композиции. Нерушимая уверенность в себе. В своей красоте и своем месте в мире. Именно такие люди всегда заставляли Фиону остро осознавать свои недостатки…

Гейб, теперь она это точно знала, – настоящий гений. Настолько же талантливый и прославленный, как Ютака Араки. А она только что его зачем-то провоцировала – и зачем?! Его высокомерие вполне заслуженно. Теперь ей стало неловко. Кто она такая, чтобы усомниться в его заслугах? А могла бы многому у него научиться, если бы умела держать язык за зубами. Если бы она была честной с самой собой, то признала бы, что в ней говорят подростковые обиды, которые ей следовало бы перерасти. Когда же она повзрослеет наконец и забудет о том дурацком эпизоде на занятиях? Он-то явно забыл. На самом деле теперь она понимала, что тот случай, вероятно, никогда не всплывал в его памяти. Он даже не помнил ее имени.

У Фионы еще было полчаса до встречи с Гейбом, поэтому она подумывала пообедать в ресторане музея, но после отвергла эту идею: ее отпугнули меню с незнакомыми блюдами и перспектива есть палочками на глазах у всех. Научить пользоваться этими приборами она хотела попросить Харуку, которая вчера за ужином была так любезна, что даже не смеялась над неумелостью Фионы. Или ей придется привыкать к холодной еде.

Она не торопилась спускаться по лестнице, чтобы встретиться с Гейбом. Увидев его работы, ей вдруг стало так неловко, она почувствовала такую неуверенность в себе… но в то же время вдохновение, и ей не терпелось приступить к работе. Впервые она призналась себе, что когда много лет назад записалась на его занятия, как и любая другая студентка, благоговела перед его статусом знаменитости, но не была настоящей поклонницей его таланта.

Выйдя на улицу, она заметила, что Гейб рассматривает одну из огромных фотографий, выставленных за пределами музея, с видом Парижа (какая ирония).

– Мне нравится этот снимок, – протянул он, даже не взглянув на нее, когда она подошла. – Он прекрасно отражает то, что я je ne sais quois[1] по-французски в совершенстве. Все посмотрела?

– Да.

– Понравилось?

– Да.

Она замолчала, ожидая, что он задаст еще вопросы или спросит ее мнение об увиденном.

– Хорошо.

Он повернулся и быстро зашагал, даже не пытаясь продолжить разговор.

Поняв, что он не собирается ее ждать, она побежала следом, полная решимости привлечь его внимание. Своим делам он посвятил три часа. Теперь – время быть ее наставником; это его обязанность!

– Как-то не могу понять, чувствую ли я вдохновение или, наоборот, упадок сил… Я никогда не буду настолько же хороша…

– Вероятно, так оно и есть, – невозмутимо ответил Гейб.

Лишь через мгновение она осознала всю резкость его слов.

– Спасибо за поддержку…

– Я всегда говорю честно. Вот выйдя из Лувра, ты бы не сказала, что никогда не будешь так же хорошо рисовать, как Моне или Ван Гог – потому что никто так не говорит! Они гении своего времени. А здесь собраны самые лучшие снимки самых лучших.

– Полагаю, да, – сказала она.

– Если тебя это утешит, то, судя по тому, что я видел, ты хороший, компетентный техник.

Она повернулась, чувствуя, как падает духом.

– Так себе похвала…

– Это не похвала, это правда, и тут есть чем гордиться. Любой идиот может сделать фото на миллион чисто случайно. Хороший, компетентный техник продумывает идеальную композицию, стремится ее достичь, и, только когда видит именно ее, – делает снимок!

Она поняла, что он имеет в виду, но его слова все равно задели.

– Ты приехала сюда, чтобы найти эти композиции… с моей помощью, – он склонил голову набок. – Ты уже поела?

– Нет, я…

К счастью, он прервал ее прежде, чем ей пришлось признаться в своей трусости.

– Хорошо. Недалеко есть отличный бар-темпура. Можем перекусить там.

«Что такое бар-темпура?» – подумала Фиона, но не стала спрашивать, потому что желудок у нее урчал, как вулкан, и сейчас она, вероятно, съела бы что угодно.

Гейб знал, что вел себя как козел; на этом выразительном лице невозможно не заметить разочарования. Именно оно мерцало в этих голубых глазах… Она такая открытая, такая чистая… Он просто не вынес бы разговоров об этих пронзительных, порой выворачивающих наизнанку снимках из той коллекции… Заметив, как поникли ее плечи, он плотно сжал губы и подумал, что надо бы извиниться; она заслуживала большего, но… он не мог. При одной только мысли об этом его желудок скрутился в узел, словно по кишкам скользнула змея. Она обязательно захотела бы порассуждать о том, что значит быть великим – невооруженным глазом был виден искренний энтузиазм, который буквально выплескивался из нее. Она хотела бы поговорить о разных техниках, о том, что она увидела, что ей понравилось… Он вряд ли смог бы это вынести.

Когда он в последний раз сделал достойный снимок? Что-то действительно стоящее? Конечно, он умел хорошо фотографировать, развлекая снимками людей, словно дурацкая цирковая мартышка. Но он потерял способность находить и запечатлевать скрытое внутри. Полностью утратил ее… И теперь так страдал, будто лишился части тела. Когда-то эта способность была его второй натурой: он постоянно видел что-то еще боковым зрением, чувствовал каким-то шестым чувством; она не покидала его ни на мгновение… Мертвый внутри – так называют ему подобных.

– Если ты не против немного прогуляться, мы дойдем до ресторана, а потом взглянем на перекресток Сибуя, – предложил он, беря ее за руку и ведя по тротуару. Если бы они поели быстро, то оказались бы в метро до часа пик.

– А это что? – спросила она настороженно, как щенок, которого однажды пнули, – от этого Гейб еще сильнее почувствовал себя козлом. И тем не менее он уже предвкушал, как покажет ей одну из знаковых достопримечательностей Токио.

– Подожди, сама все увидишь! – сказал он с легкой усмешкой.

– Теперь умру от любопытства! – сказала она, закатывая глаза.

У него даже в груди защемило от ее такого легкого шутливого ответа. А она молодец! Не держит зла…

– Знаю-знаю. – Он пошевелил бровями, чтобы она рассмеялась. – Но я хочу увидеть твое лицо.

Он нащупал в кармане маленькую камеру, которую носил скорее по привычке, а не как раньше, из-за навязчивого желания не упустить потенциальный снимок. Он нахмурился, в голове проскользнул еле уловимый обрывок воспоминания. На мгновение, когда она засмеялась, ему показалось, что он ее где-то уже видел…

– Мне хоть там понравится? – спросила она.

– Хм, не уверен, что «понравится» – подходящее слово, но это определенно нужно увидеть… В Токио есть на что посмотреть! У тебя есть что-нибудь, что ты отчаянно хочешь увидеть?

– Хочу увидеть цветущую сакуру, гору Фудзи, хотя знаю, что до нее нужно еще доехать, и храмы. – Она пожала плечами. – Я была очень занята перед поездкой, поэтому не было возможности настолько тщательно почитать обо всем, насколько мне бы хотелось.

– Ты говорила, что ты блогер. – Пока он ждал ее в кофейне, нашел электронные письма, прочитал ее заявку на конкурс, посмотрел фотографии, полистал ее блог. Он не ожидал, что там будет что-то особенное, но работы его по-настоящему впечатлили. – Как ты вообще все это делаешь? Я заглянул на твой сайт… Да ты неутомимая трудяжка!

Она слегка рассмеялась и покраснела.

– Он рос… как-то сам собой. Все началось с того, что я ездила в разные места, которые чем-то меня привлекли, фотографировала и писала в блоге о своих поездках, но потом люди начали на меня подписываться. А потом пиар-компании стали приглашать меня в разные места. Однажды я даже ездила в Копенгаген с пресс-поездкой, и теперь меня просят сделать то, что расширяет тематику моих статей. Так что на самом деле теперь блог стал скорее сайтом журнала. Иногда я прошу своих подписчиков проголосовать за то, что мне еще сделать – вообще это Аврил придумала, чтобы их заинтересовать. – На ее губах появилась усмешка. – Порой мне кажется, что они меня недолюбливают… но правда… благодаря блогу я делаю то, чего бы в жизни никогда не сделала. В прошлом месяце меня заставили спуститься по канату с колокольни, чтобы собрать деньги на благотворительность, а за месяц до этого я разъезжала по автодрому «Сильверстоун» на «Феррари». Хотя оказалось очень весело и даже вполовину не так страшно, как я себе представляла. Затем в последние несколько недель я занималась плетением корзин, посетила замок Говард и научилась печь хлеб на закваске.

Он кивнул.

– А кто такая Аврил? Твоя сестра?

Фиона фыркнула.

– Ха! Нет. Она бы оскорбилась. Она очень гламурная телеведущая, с которой я познакомилась во время пресс-поездки в Копенгаген. По необъяснимой причине с тех пор она решила всячески способствовать моей карьере. Она невероятно влиятельная, и я должна с ней встречаться по крайней мере раз в месяц. Это по ее вине я здесь. Если бы назойливость была олимпийским видом спорта, она бы получила золотую медаль! Но… – Фиона стала серьезной, – она, та поездка и мои подруги Кейт и Ева, они правда так… ну, они помогли мне.

– Как? – Теперь ему стало интересно. Здесь таилась история. Он шел быстрым шагом, время от времени поглядывая в ее сторону – боялся спугнуть.

Она рассмеялась, но как-то нервно.

– До того, как… до этой поездки я как бы пряталась от реальной жизни. Жила только в интернете, совсем не общалась с людьми.

Он намеренно не стал комментировать, ожидая, что она сама естественным образом заполнит повисшую тишину – как делают обычные люди. Эта техника хорошо служила ему на протяжении многих лет – так он проникал в самую суть своих моделей, когда снимал портреты. Те неосторожные моменты, когда они открывали правду о себе – чистое золото, если у него получалось щелкнуть камерой в нужный момент. К счастью, на рефлексы он не жаловался.

В отличие от большинства Фиона не стала рассказывать подробности. Наоборот, замкнулась, будто занялась самокопанием, что принесло с собой неприятные воспоминания.

– Извини, я не хотел совать нос не в свое дело. Это часть моей техники – раскрывать внутренний мир моделей, когда снимаю портреты.

– Я не ваша модель, – резко сказала она. – И у меня даже желания нет ею стать.

«Скорее ящер, а не ежик», – размышлял он, поймав себя на том, что засмотрелся на то, как она кутается в пальто (отвратительную волосатую штуку, которую следовало бы выбросить в ближайшую урну) и как сутулятся ее плечи. Он едва сдержался, чтобы не сделать снимок.

– От этой фразы прямо веет свежестью! – беспечно сказал он. – Большинство людей отчаянно хотят, чтобы я их сфотографировал, и чаще всего бесплатно. А некоторые даже воображают себя моей музой.

Быть музой, подразумевал он, значит быть кем-то вроде поклонницы фотографа, готовой на все.

Она немного выпрямилась, уголок губ приподнялся.

– Я определенно не одна из них. Хотя это, должно быть, раздражает…

– Чуточку. Сейчас многие хотят получить все даром – музыку, книги, искусство, фильмы.

– Недостаток развития технологий… но плюс в том, что благодаря им я получаю средства к существованию.

– Думаю, в твоем случае это не просто технологии. Должно быть, ты правда талантливый блогер; ведь тысячи людей ведут блоги, и не у всех получается!

В ответ она лишь пожала плечами, что его разозлило.

– Нет ничего хуже ложной скромности, – упрекнул он ее. В ответ Фиона лишь посмотрела с удивлением, и он разозлился еще сильнее: – Что? Я вот знаю себе цену! И тебе тоже следует. Особенно когда дело касается того, чем ты зарабатываешь себе на жизнь.

– Я не пытаюсь быть скромной, наигранной или еще какой-то, – парировала она. – Просто делаю свое дело. Мне повезло, что людям это нравится и они подписываются на меня и участвуют во всем…

– Но чтобы получить такую вовлеченность, у тебя должен быть определенный уровень творческого мастерства: нужно правильно писать, размещать именно те фотографии, которые нужны – чтобы вызвать интерес у людей!

Она снова пожала плечами.

– Тебе нужно больше уверенности в себе!

– Конечно, как будто ее просто можно взять с полки! – сказала она с резкостью в голосе. – О, я, пожалуй, возьму полфунта веры, щепотку высокомерия и дополнительную порцию уверенности! Потому что это же так просто…

Последние слова она произнесла тише, как будто неохотно вытягивая из себя, и он снова почувствовал резкий укол вины.

В ресторане было крайне многолюдно, но Гейб пошел впереди, протискиваясь сквозь толпу, и занял два последних барных стула напротив кухни, где работало несколько поваров.

– Раньше пробовала темпуру? – спросил он, когда Фиона сняла пальто и взяла меню.

– Нет… – Она оглядела оживленный и очень шумный ресторан. Сквозь болтовню она слышала шипение горячего масла и звяканье посуды по металлу – на кухне прямо перед ними в бешеном темпе работали повара.

– Тогда сейчас тебя ждет истинное удовольствие! Хотя тебя все время будет сюда тянуть…

– Даже не знаю, тем… темп… что это такое?

– Темпура, – подсказал Гейб. – Если просто, то это кусочки еды в кляре, обжаренные во фритюре… не идет ни в какое сравнение с тем густым кляром, в котором готовят рыбу в Англии. Вот подожди!

Она уставилась на меню, несколько ошарашенная: все на японском, совершенно непонятно. На кухне один из поваров макал что-то сырое в кувшин с чем-то полупрозрачно-белым – как она теперь поняла, это было тесто.

– Да не волнуйся ты так. – Гейб протянул руку и забрал у нее меню. – Любишь морепродукты?

Она кивнула.

– Тогда положись на меня! Японская кухня – это прежде всего свежесть и простота ингредиентов. Как правило, они закупают продукты ежедневно, чтобы все было максимально свежим.

Гейб сделал заказ по-японски, и через несколько секунд принесли две дымящиеся чашки зеленого чая. Фиона нерешительно сделала глоток и вздохнула:

– О, именно это мне и было нужно!

Чистый, легкий вкус, по горлу растеклось приятное тепло – ее настроение мгновенно улучшилось! Бодряще и успокаивающе одновременно… Особенно хорошо она это почувствовала, когда, повторив за Гейбом, обхватила керамическую чашку обеими руками.

Перед ними встал шеф-повар и показал бамбуковую плетеную тарелку, на которой лежали сырые креветки, гребешки, крошечные кусочки филе рыбы, кальмара и мини-кукуруза, ломтик странного на вид корнеплода, баклажан и что-то еще – она предположила, это шампиньоны.

Она кивнула и улыбнулась шеф-повару, размышляя, должна ли она взять тарелку. Ее желудок слегка сжался при мысли о том, что придется есть сырые морепродукты, но прежде чем она успела что-либо предпринять, Гейб заговорил по-японски, и мужчина забрал тарелку.

– Ну и лицо у тебя, – поддразнил Гейб, когда официантка поставила перед ними маленькие глиняные тарелочки, в каждой из которых были разные соусы и приправы.

– Я подумала, он это нам подает…

– Нет, просто показывал нам качество. Заметила, что совсем не пахло рыбой?

– Да.

Теперь, когда он на это указал, она осознала полное отсутствие запаха.

– Это признак того, что все продукты свежайшие. И теперь он их приготовит для нас. Смотри! Видишь тесто в кувшине? Очень нежное и почти прозрачное.

Фиона наблюдала, как шеф-повар обмакнул гребешки в кляр, а затем бросил их в глубокую сковороду с маслом, таким горячим, что оно задымилось. Быстрыми, проворными движениями шеф-повар вынул гребешки из масла и мастерски переместил их в корзинку, а затем легко и плавно разложил хрустящие золотистые гребешки на маленькие овальные тарелки и поставил их перед ними на стойку. Это было не свежеприготовленное блюдо – мгновенно приготовленное!

Фиона глубоко вдохнула; она видела, как поблескивает масло, все еще пузырящееся на поверхности. Гребешки источали восхитительный аромат, и у нее уже потекли слюнки.

– Теперь обмакни их в любую из тарелочек. – Он указал на морскую соль с пряностями, крупные белые кристаллы, смешанные с кусочками зелени, и несколько других приправ. – Вот пряная соль, обычно с зеленью бамбука, а это тертый дайкон, разновидность редьки, которую смешивают с соевым соусом, чтобы получился соус для макания. Попробуй!

Она неуклюже попыталась взять палочки и чуть не отправила маленький гребешок в полет.

– Я не то чтобы хорошо умею ими пользоваться…

Гейб улыбнулся:

– Нужно просто потренироваться… Нет… немного не так. Вот смотри!

Он забрал ее палочки и взял ее руку в свою, при этом большим пальцем дотрагиваясь до нежной кожи ее ладони. От этого неожиданного прикосновения Фиона почувствовала прилив тепла. Она намеренно избегала смотреть на него и не отрывала взгляда от своих пальцев.

– Расслабься, – сказал он успокаивающим тоном, от которого она только сильнее напряглась.

«Просто кожа очень чувствительная, вот и все. Немного щекотно», – она выпрямила спину и сосредоточилась на его словах.

– Вот так. – Накрыв ее руку своей, он расположил верхнюю палочку между ее большим, указательным и средним пальцами. – Возьми ее как ручку, но две трети длины должны быть внизу, а не сверху. Теперь закрепи вторую на безымянном пальце.

Отчаянно желая стряхнуть его руку и как-то прекратить это нелепое ощущение его близости, от которого у нее внутри все вибрировало, она пошевелила пальцами и сразу уронила нижнюю палочку. Она залилась краской. Как неуклюже! Как всегда…

– Попробуй еще разок! Нужно время, чтобы это освоить, и, к счастью, в японской культуре главное – наслаждаться едой, а это значит, что они не зацикливаются на манерах за столом.

Он ободряюще ей улыбнулся, но от этого она не перестала чувствовать себя невероятной растяпой.

– И очень хорошо, иначе бы я умерла тут с голоду…

– Не в мое дежурство!

Быстрым, плавным движением он приподнял один гребешок и поднес его к ее губам. Она послушно открыла рот и съела лакомый кусочек, застонав, едва почувствовав вкус на языке.

– О боже мой, это… ммм…

Удивительный вкус отвлек ее от мысли, что неловко есть из рук Гейба. Слишком близко и интимно. Снаружи тесто было таким хрустящим и легким, а сам гребешок внутри – нежным и мясистым, с прекрасным, слегка сладковатым вкусом.

– Это одно из лучших блюд, которые я когда-либо пробовала. Я и не знала, что мне нравятся гребешки. Они же вроде иногда плохо жуются?

Тем временем Гейб сам съел один.

– Нет, если они идеально приготовлены – вот так сейчас! Теперь попробуй с тертым дайконом и соевым соусом. Просто смешай их и окуни.

Второго морского гребешка она немного погоняла по тарелке, но ей удалось его поймать; так она обнаружила, что жадность – отличный стимул при обучении новым навыкам. Положив кусочек в рот, Фиона ощутила невероятный взрыв вкуса – соленый соевый соус со свежей остротой редиса, и она издала еще один непроизвольный стон.

К этому времени шеф-повар приготовил небольшую тарелку креветок – удивительно сочные и нежные и определенно лучшие креветки, которые она когда-либо ела. За ними последовало нежное рыбное филе в легком хрустящем кляре, их текстуры идеально дополняли друг друга. В течение следующих пятнадцати минут они расправлялись с идеально приготовленными овощами, тающими во рту кальмарами и несколькими видами сочных мясистых грибов.

– Просто невероятно вкусно! – вздохнула Фиона, доедая последний кусочек того, что оказалось корнем лотоса. Она чувствовала себя сытой, но не переевшей, как будто съела ровно столько, сколько нужно. – А я думала, тут повсюду будут только суши.

– Весьма распространенное заблуждение. Суши на самом деле чаще едят по особым случаям. Вроде как англичане готовят ростбиф лишь по праздникам. И суши – это не то, что ты видела на пластиковых подносах в отделе с ланчами лондонских супермаркетов. Это большее.

Пока Гейб говорил, она уже думала о том, что напишет в блоге о своем знакомстве с настоящей японской кухней.

Они с Гейбом вышли из ресторана и пошли по улице, которая становилась заметно оживленнее по мере того, как они приближались к центру Сибуи и знаменитому перекрестку.

– Ого! – воскликнула Фиона, а Гейб улыбнулся.

Именно таким Токио знали по многочисленным фотографиям: огромный перекресток двухполосных магистралей, пересеченный несколькими переходами, окруженный огромными неоновыми билбордами, на которых сверкала реклама и названия брендов. Так ярко и дерзко – голова закружится даже у тех, кто видел это сто раз! Увидев шок на лице Фионы, рассматривающей электронные щиты, Гейб потянулся в карман за камерой.

– Я как будто в «Бегущем по лезвию». – Она быстро взглянула на него с грустью. – Как жаль, что я не захватила фотоаппарат… А могла бы сделать прекрасное фото для моего блога, – за неимением камеры она достала телефон и стала снимать на него. – Определенно момент для Инстаграма![2]

Их окружало множество других зачарованных туристов, пытающихся запечатлеть яркие цветные изображения, которые транслировались на гигантских экранах, установленных на всех поверхностях зданий вокруг оживленного перекрестка. По опыту Гейб знал, что их сложно хорошо сфотографировать без должного оборудования, но он не стал мешать Фионе, а просто наблюдал за ее выразительным, подвижным лицом, которое постепенно становилось все более задумчивым и поглощенным в процесс, когда она снимала.

Вдруг он осознал (так странно и волнительно!), что впервые за очень долгое время чувствует творческий зуд. Ему так захотелось ее сфотографировать – запечатлеть этот ее здоровый энтузиазм!

– Пойдем, у нас не так много времени. Нам надо бы возвращаться…

Он чуть прошел вперед, пока она делала последний снимок, а потом цвет светофора сменился, и с другой стороны дороги, словно приливное наводнение, хлынул поток пешеходов. Только что Фиона была рядом, а в следующую секунду – исчезла!

Увлекаемая толпой, Фиона внезапно по-настоящему осознала, насколько здесь многолюдно. Хуже, чем на Оксфорд-стрит в канун Рождества. Несмотря на то, что ростом она была немного выше, чем большинство людей вокруг, все же ей ничего не было видно сквозь массу людей. Где же Гейб? Она потеряла его из виду… Оставаться на месте и пытаться его найти было невозможно: ее толкали со всех сторон, будто она колышущиеся в открытом море обломки. Пробираясь сквозь толпу, она постаралась вернуться на то место, где в последний раз видела Гейба, но не смогла его найти и поняла, что совершенно не знает, где находится и куда идти. Из-за меняющихся изображений она не была уверена, та ли эта улица, по которой они шли. На оживленном перекрестке таких улиц было несколько.

Находиться среди такого количества людей было невыносимо, у нее перехватило дыхание. «Спокойствие, только спокойствие! – сказала она себе. – Ты обязательно его найдешь!» Но от одного только вида толпы ее желудок стянулся в тугой узел. Гейба нигде не было видно, а они не обменялись номерами телефонов – ее вина! Надо было самой спросить, а она не хотела… Не хотела ничего, что могло показаться близкими отношениями. «Как же глупо!» – подумала Фиона. В любом случае он даже ее не вспомнил.

У нее по спине заструился пот. Среди всех этих людей ей стало душно и жарко, даже пришлось расстегнуть пальто. Она вообще знает, как вернуться в дом Харуки? Ниппон… Ниппл… или как-то так… Гейб говорил название станции, на которой они были вчера, но незнакомое название как-то не запомнилось. И название линии тоже не вспоминалось. Ямаха? Кажется, Яма… что-то там. Сможет ли она ее найти? Ситуация похуже, чем когда она заблудилась на пляже в Скарборо, отдыхая там с мамой. По крайней мере, тогда Фиона говорила на одном языке с окружающими, и милая леди, которая ее нашла, вызвала полицию. Это было ужасно, но тогда она знала, что делать. Выбравшись из толпы, она прислонилась к витрине магазина, еле дыша. На глаза навернулись слезы, ей так захотелось вернуться домой, где все знакомо и она чувствует себя в безопасности. А здесь все такое чужое, не похоже ни на одно место, где она была раньше. На мгновение она пожалела, что вообще сюда приехала… Засунув руки в карманы, она в отчаянии закуталась в пальто. Пальцы нащупали железнодорожный проездной и маленькое нэцке. Она потерла его гладкую поверхность, пытаясь храбриться. Отец не дожил до ее возраста (умер от какой-то недиагностированной болезни сердца), и эта мысль заставила ее вспомнить: то, что она здесь – это же такая удача! Путешествие, которое случается раз в жизни. Нужно взять себя в руки и попросить о помощи.

Никто даже не взглянул на нее дважды – все, опустив головы, невероятно целенаправленно спешили пройти мимо. Недалеко она заметила несколько туристов, которые явно приехали с Запада, но она даже не знала, на какую станцию ей нужно, поэтому не стала просить о помощи. Внезапно она вспомнила: Гейб говорил, что это кольцевая линия. А еще она знала, что название начинается на «Яма…». Уже что-то! На трясущихся ногах она направилась через дорогу к станции, подгоняемая растущим потоком пассажиров, которые направлялись по домам.

Над турникетами было множество знаков, цветных линий и цифр. И тут она заметила ее. Зеленый. «Яманотэ». Это она! С чувством облегчения она пробралась к нужному турникету со своим железнодорожным пропуском. Она понятия не имела, какую платформу выбрать, но если линия кольцевая, то она просто будет ехать по ней и молиться, что узнает название станции. Она стиснула зубы и выбрала платформу, в сотый раз жалея, что она вообще приехала в эту страну.

На платформе аккуратными рядами выстроились пассажиры. Всепроникающая тишина казалась враждебной, как будто все готовились вступить в бой в ту минуту, когда прибудет поезд. Не прошло и тридцати секунд, как с грохотом появился поезд, и еще до того, как он остановился, все бросились к нему с бесстрашным рвением. Как только двери открылись, ее ноги поднялись над землей – Фиону несла толпа. Что-то похожее бывает на больших концертах, невероятно пугающее ощущение. Даже если бы она захотела, то все равно не смогла пойти в другую сторону. Каким-то образом ее перенесли в поезд, и она оказалась зажатой между несколькими людьми. Снова почти плача, она остекленевшими глазами уставилась на карту на стене вагона, пытаясь разобрать совершенно непроизносимые названия. Синдзюку, Такаданобаба, Икебукуро – как будто места в далекой-далекой галактике. Ниши, Ниппори. Ниппори! Это она! Сердце забилось быстрее от внезапно охватившего ее волнения. Ниппори, она вспомнила! Слава богу! Это облегчение помогло ей сохранить рассудок, пока она ехала в переполненном вагоне.

К тому времени, когда поезд прибыл в Ниппори, ей было уже все равно – правильная эта станция или нет, так отчаянно хотелось вырваться из душной толпы. Обмякшая и измученная, она, пошатываясь, сошла с поезда, жалея, что не может прямо сейчас улететь к себе домой. Все вокруг такое чужое, негостеприимное и вызывает лишь чувство клаустрофобии. А теперь, в довершение всего, стеной лил дождь! Единственная радость – по крайней мере, она узнала небольшой ряд торговых палаток напротив станции и знала, куда идти. Во всяком случае, она на это надеялась…