Читать книгу И сгустился туман - Джули Си Дао - Страница 4

Я – мотылек, Мина – свеча. Никогда еще я не осознавала этого яснее, чем сейчас, в моей комнате, собираясь на торжество по случаю ее помолвки. Мина стоит перед большим, в полный рост, зеркалом и, задумчиво поджав губы, рассматривает каждый дюйм своего платья. Шелк обволакивает фигуру, струится сияющим каскадом небесной синевы, идеально сочетаясь с цветом ее глаз. Я выбрала его, потому что с первого взгляда поняла, как он ей пойдет. Мина изучает переливчатый блеск материи, я же любуюсь отблесками свечного пламени, что играют в ее волосах оттенка светлого золота, убранных в низкий пучок и закрепленных при помощи моей брильянтовой заколки.

– Люси, я не могу принять это платье, – в тысячный раз повторяет моя подруга.

– Говорю же, глупенькая, оно не от меня, – отвечаю я, тоже в тысячный раз. – Я только договорилась с портнихой, а само платье – подарок к твоей помолвке от мама.

– И все же… – Мина оглаживает лиф, на фоне которого ее округлые плечи и обнаженные руки кажутся будто бы высеченными из белейшего мрамора. – Вы обе и так уже столько сделали для меня! Устроили прием, заказали цветы и шампанское, разослали приглашения…

Я смеюсь и с наслаждением растягиваюсь на кровати, чувствуя, как в бока впиваются косточки корсета.

– Мы обожаем тебя баловать, ты же знаешь.

Украдкой ловлю свое отражение в зеркале. Я вся – воплощение томной неги: лежу, опираясь на локти; мои длинные блестящие волосы цвета полуночи рассыпались по белоснежному покрывалу, точно пролитые чернила. Глаза, темные и слегка раскосые, блестят при свечах, а бледно-оливковая шея светится, выступая из дорогих французских кружев, едва способных сдержать пухлые теплые полулуния грудей. Я меняю позу, и подол коротенькой сорочки задирается. Если Мина – ангел в мечтах любого мужчины, то я – демон в их снах.

Небесно-голубой шелк шелестит, когда Мина поворачивается ко мне. Ее взгляд падает на мои голые бедра, две полоски кожи между сорочкой и кружевными кромками чулок. Щеки Мины вспыхивают, и у меня мелькает мысль, не вспомнила ли она, как и я, наш поцелуй в тот залитый солнцем день у моря.

– Люси, – с шутливым упреком произносит Мина и поднимает с пола мои кремовые панталоны, – ты когда-нибудь начнешь одеваться?

– А какой смысл? В таком виде – я жестом указываю на себя, – я заполучу муженька гораздо быстрее.

– Ты без труда заполучишь его, даже если нарядишься в мешок из-под картошки! – смеется она.

– Мужчинами так легко управлять. – Я беру панталоны и неохотно просовываю в них ноги. – Надень платье с глубоким вырезом, похлопай ресницами, проведи пальчиком по мужской руке, и тебя тут же назовут прелестной. Ничего сложного. Не требуется ни ума, ни красоты.

– Однако у тебя есть и то и другое, что служит большим подспорьем.

– Никогда этого не отрицала.

Мы смеемся, Мина помогает мне надеть платье из бледно-розового шелка.

– Как же тебе идет этот цвет! Помолвку праздную я, но от тебя сегодня просто не отвести глаз, – произносит она без тени зависти.

– Только потому, что еще никто не заарканил меня, как Джонатан – тебя.

Едва имя слетает с моих губ, как я уже жалею о сказанном. Взор Мины моментально обращается внутрь, к мыслям, надеждам и воспоминаниям, которые меня не касаются. Она крутит на пальце тонкое золотое колечко с камушком, и я испытываю какое-то детское удовлетворение от того, что крошечный сапфир, выбранный Джонатаном, и близко не подходит к цвету ее глаз, в отличие от шелка, что подобрала я.

– Не знаю, что я буду делать весной, когда он уедет. Его не будет почти целый месяц, а мы еще ни разу не расставались так надолго, – не поднимая глаз, тихо говорит Мина. В неярком освещении она выглядит словно картина, которую я повесила бы на стену, если бы не могла сохранить любую другую ее частичку. – Ты, наверное, считаешь меня дурочкой. Почти двадцать лет я видела в нем только друга, а люблю всего-навсего последние три года. Но теперь он такая же часть меня, как мое собственное сердце.

Любовь и боль Мины для меня как занозы. Они все глубже вонзаются мне под кожу, и наконец я уже сама не понимаю, то ли растрогана ее страстным чувством, то ли завидую, что она погрузится в то самое неведомое блаженство прежде меня, да еще с кем-то другим.

Я воображаю многообещающий мягкий скрип, с каким закрывается дверь спальни, представляю, как хлопок и кружево соскальзывают с плеч Мины к ее ногам, а тяжелые, озаренные солнцем волосы рассыпаются по гладкой обнаженной спине. Она подходит к сидящему на кровати Джонатану, чьи глаза горят желанием, и встает перед ним, так что его колени оказываются у нее между ног.

Джонатан. Мне хватило одного взгляда, чтобы оценить Джонатана Харкера и ощутить к нему неприязнь. Довольно высок ростом, хотя в нашем окружении других мужчин не бывает. Худощавый, подвижный – телосложение фехтовальщика. Гладкие руки того, кто зарабатывает, перебирая бумаги. Помощник стряпчего, при деньгах, вдобавок с каждым днем растет в глазах своего патрона. Темно-золотистые волосы, чуточку курносый нос и внезапная, как просверк молнии, улыбка. Даже речи его показались мне слишком умными, слишком, на мой вкус, интересными. И на Мину он смотрел по-особому, не сводя с нее теплых, нежных серых глаз, словно боялся, что, стоит ему отвернуться, как она исчезнет. Нет, никогда мне не нравился Джонатан Харкер.

Мина отрывает взгляд от кольца.

– Моя Люси, очень скоро ты поймешь, – с чувством говорит она, – что значит вот так кого-то любить.

Я улыбаюсь, крепко сжав губы, чтобы сдержать слова, произносить которые нельзя. Небрежно собираю длинные черные волосы и закалываю их в пучок шпильками с белейшим жемчугом. Гарриет уложила бы мою прическу аккуратнее, но я предпочитаю дерзкую небрежность, как после прогулки на порывистом лондонском ветру. Или как если бы кто-то провел по моим волосам грубыми руками, обжигая губами шею.

– Что ж, – беспечно говорю я, отступив на шаг назад, чтобы увидеть себя в зеркале в полный рост, – Джонатан уедет по делам, а я останусь с тобой.

– Чему я очень рада. – Мина кладет подбородок мне на плечо.

Мы с ней одного роста, обе хрупкие и изящные; она прижимается щекой к моей щеке, покуда я надеваю свои неизменные простенькие украшения: инкрустированный гагатом золотой медальон с фотографией отца и кольцо с зеленым вьетнамским нефритом, прежде принадлежавшее моей прабабке.

– И куда же его несет на этот раз? На равнины Африки или в степи Азии?

– Нет, не так далеко на восток, – смеется Мина. – Его клиент живет в дебрях Австро-Венгрии, у самой границы. Какой-то престарелый дворянин, владелец замка в Восточных Карпатах. Название этой области примерно переводится как «Горы суровой зимы». Поэтично, не правда ли?

– Ты у нас литератор, не я. Меня считают пустышкой, а тебя с твоими дневниками, даром наблюдателя и владением стенографией – талантом.

– Чепуха. Я пишу больше, чем ты, вот и все. Поддерживаю навык, чтобы в будущем помогать Джонатану в работе. Надеюсь, ему не всегда придется ездить в такую даль. – Мина вздыхает. – В горах очень красиво и все пронизано историей. Не понимаю, почему тот клиент желает перебраться сюда, в Лондон, если, по словам Джонатана, живет на вершине скалы над глубокой синей рекой.

Это описание заставляет меня вспомнить о снах, в которых я бросаюсь в бурный поток, грезах темных, пугающих и бесконечно соблазнительных. Я закрываю глаза и слушаю шепот Смерти. Представляю изумрудные горные склоны, усеянные деревушками и купами деревьев, произрастающих в тени древних каменных башен, и чувствую жгучую зависть, почти ненависть.

– Что угодно бы отдала, лишь бы поменяться местами с Джонатаном.

Мина с улыбкой обвивает руками мою шею.

– Зачем? Чтобы тоже от меня сбежать?

– Нет. Чтобы жениться на тебе, конечно! – Благодаря игривому тону, это должно прозвучать как шутка.

– Проделать весь путь на поезде у Джонатана не получится, – отмечает Мина, практичная, как всегда. – Из-за сложного рельефа. На определенном этапе ему придется пересесть в специально нанятый экипаж. Я проложила маршрут на карте при помощи красной ленточки и булавок и прочла обо всех местах, через которые он будет проезжать. Кажется, я изучила историю этой области лучше, чем полагалось бы любой уважающей себя гувернантке.

Я равнодушно отмахиваюсь:

– Поездом ли, экипажем – какая разница! Лишь бы ехать куда-нибудь, куда угодно, видеть новые лица и слышать новые голоса. Заказывать чай в заграничном отеле, сидеть в сумраке театра в окружении незнакомцев, слать домой телеграммы из далеких городов… Это и есть свобода. Это – жизнь, моя Мина.

– Звучит и в самом деле заманчиво, – признает она.

– Вообрази себе путешествие по какой-нибудь диковинной стране. – Я подношу руку к ее шее и кончиками пальцев провожу по фарфоровой коже. Мину охватывает легкая дрожь. – Ты осматриваешь достопримечательности, исследуешь окрестности, спишь в незнакомой комнате, в новой постели. Вообразила?

Мина отстраняется, лишив мое плечо тепла.

– Возможно, когда-нибудь Джонатан возьмет меня с собой…

– Я не о поездках с мужем, – досадую я на непонятливость подруги. – Представь, что ты путешествуешь так, как это делают мужчины. В одиночку… или с другом.

Она смеется:

– В одиночку! Как это вообще – отправиться куда-то одной, без защиты?

– Почему бы и нет? Да и от кого нам нужна защита?

– Не знаю, – беспомощно отвечает Мина. – От опасных людей – воров, грабителей, убийц?

– А может, это им стоит защищаться от меня! – Я вдруг испытываю яростное желание выдернуть из волос жемчужные шпильки. – Я тоже могу быть опасной, если выйду на улицу одна, просто не знаю об этом, ведь мне никогда не представлялось такой возможности, да и не представится. Я не имею о самой себе ни малейшего понятия.

– Ах, Люси, – огорчается Мина.

Я подхожу к окну и отдергиваю в стороны гардины из сливового шелка. На улице темно, однако за нашим с Миной отражением я различаю пасмурное зимнее небо, роняющее кружевные хлопья снега.

– Там, снаружи, целый мир, которого мы не увидим, – говорю я, и знакомое отчаяние – мгновенное, непримиримое, всепоглощающее – сжимает мне горло, едва не душит. – Замки, горы, леса и многое другое. Неужели шелковые платья и обручальные кольца – это все, что нам уготовано? Кажется, даже после смерти у нас будет больше свободы. По крайней мере, это тот выбор, который мы сможем сделать самостоятельно.

– Дорогая, ты снова не в духе, – ласково произносит Мина.

В свете уличных фонарей видно, как к крыльцу подкатывают экипажи и из них на снег выходят люди. Кое-кто из мужчин бросает любопытные, жадные взгляды на мое освещенное окно, и Мина заливается румянцем, хотя мы обе полностью одеты. Она задергивает шторы и берет мое лицо в ладони.

– В тебе говорит юность, кипучий дух и предвкушение праздника. Совсем скоро ты спустишься вниз, где тебя окружит свита восхищенных поклонников, и все позабудешь.

На этом и строится наша дружба: я высказываю дикую, безумную мысль, ни в коей мере не подобающую молодой леди моего положения, и Мина охотно протягивает навстречу мне руку, но затем непременно ее отдергивает. Убегает назад, в безопасность, в душные монашеские кельи всего, традиционно положенного женщине, всего, что от нее ожидается и что перегораживает путь на волю. И тогда, чтобы не расстраивать Мину, я отказываюсь от своей идеи и запрятываю ее глубоко в душе.

Именно так произошел наш поцелуй в тот день, когда я на него осмелилась. До чего же я устала прятаться.

– Моя прекрасная Люси, моя любимая, сестра, подруга, – Мина все еще удерживает мое лицо в ладонях. – Знаю, причина отчасти и в твоем горе. Тебе не хватает отца, от которого ты узнавала об этом мире. Эта твоя потребность в свободе – не что иное как тоска по нему, разве не видишь?

Я касаюсь медальона на шее и отворачиваюсь в сторону – и потому, что Мина слишком проницательна, и потому, что даже ей не позволено упоминать моего отца.

Негромкий стук в дверь избавляет меня от необходимости подыскивать ответ.

– Кто бы это мог быть? – чересчур бодро восклицаю я и направляюсь к двери.

За порогом стоит моя камеристка Гарриет, в руках у нее благоухают цветы.

– Прошу прощения, мисс Люси, эти букеты только что доставили для вас и мисс Мины.

– Букеты! – повторяю я все тем же наиграннорадостным тоном. Затаскиваю Гарриет в комнату, оглаживаю пальцами роскошную охапку роз, ярко-красных, как адское пламя. Мина смотрит на меня с опаской – она-то знает, как быстро сменяется мое настроение. – Восхитительно. И от кого же?

– Это для мисс Мины от мистера Джонатана Харкера. – Гарриет протягивает моей подруге скромный букетик незабудок. Я с самодовольством замечаю, что их лазурно-голубой оттенок, как и сапфир в помолвочном кольце Мины, нисколько не гармонирует с цветом ее глаз. Гарриет вручает мне огромный букет роз. – Это прислал доктор Джек Сьюворд.

– Джек Сьюворд! – изумляется Мина. – Он трудится круглыми сутками и тем не менее выкроил время, чтобы отправить тебе такие чудесные цветы, Люси!

– Не надо лишних восторгов. Вероятнее всего, он поручил отправку своему ассистенту из этого ужасного сумасшедшего дома, – равнодушно бросаю я, хоть и не сомневаюсь, что доктор Сьюворд послал букет лично. Я знаю это, помня наше короткое общение на осеннем балу у Стокеров, несколько минут, проведенных наедине в оранжерее, пока остальные гости были в зале. Если бы не та встреча, я бы и предположить не могла, что за обыденными рассуждениями серьезного темноглазого молодого врача о психологии и человеческой природе кроется такая страсть. О его влечении свидетельствуют и подаренные сегодня цветы, каждая из этих сочных огненно-красных роз, почти до непристойности пышных, с готовностью раскрывающих лепестки под моим прикосновением. – И все же они великолепны, правда?

– О, Люси, он точно в тебя влюблен! Красные розы – символ обожания! – Глаза Мины сияют. – Только представь, что скоро ты станешь женой доктора!

– Ну что за глупости, – снисходительно улыбаюсь я, глядя на третий и последний букет в руках камеристки. – А это еще от кого?

Гарриет протягивает мне живописный букет старомодных камелий, округлых и нежных, теплого алого цвета.

– От достопочтенного сэра Артура Холмвуда, мисс.

– От Артура? В самом деле? – Я бросаю розы доктора Сьюворда на туалетный столик.

– Да, мисс. Он только что пришел и сам отдал их мне.

– Можешь идти, Гарриет. – Камеристка делает книксен и закрывает за собой дверь, а я вдыхаю аромат камелий. – Артур Холмвуд прибыл еще до начала вечера? Должно быть, это какой-то другой джентльмен с тем же именем. Знакомый мне Артур едва осмеливается открыть рот в моем присутствии, не то что явиться на прием, где полно незнакомых.

– Не будь так строга, – мягко укоряет меня Мина. – Он застенчив, и только. И кстати, даже если ты, дорогая, о нем невысокого мнения, по нему вздыхает немало девушек.

– Не то чтобы я была невысокого мнения об Артуре, просто совершенно забываю о нем, когда его нет рядом, – говорю я, чтобы позабавить подругу моей неисправимой ветреностью. Впрочем, ветреность эта – хорошо отработанный навык, который я много лет оттачивала для защиты самых сокровенных чувств.

Артур Холмвуд, вот как. Его родители, лорд и леди Годалминг, – друзья мама, поэтому их единственный сын и наследник неизбежно стал частью моего детства. Однако среди тех, кто окружал меня все эти годы, Артур неизменно оставался в тени: тихий мальчик с худенькими руками, мышиного цвета волосами и вечно хлюпающим носом. Отец часто поддразнивал меня из-за того, что я не интересуюсь Артуром, обращался ко мне «ваша светлость» и шутил, что однажды неуклюжий мальчуган вырастет в первого красавца нашего круга и покорит мое сердце. До того дня, когда шутка обернулась правдой, папа не дожил.

– Не верю, что ты в самом деле так относишься к Артуру, – убежденно произносит Мина. – Сама же говорила, что он пригласил тебя на танец на балу у Стокеров в прошлом октябре.

Опять этот бал, и второй мужчина, о котором я тогда поменяла мнение.

– Сперва его надолго отослали в школу, а потом из-за пошатнувшегося здоровья лорда Годалминга вся семья уехала за границу. – Я смотрю на камелии. Теплая алая сердцевина каждого цветка светится мягким золотом, точно скрывает в себе некую тайну. – Повстречав Артура на балу, я с трудом его узнала. Он очень изменился – возмужал, обрел уверенность в себе.

Глаза Мины загораются:

– Люси, об этом ты мне не рассказывала! Упомянула лишь, что выглядел он так, словно матушка притащила его на бал силой, а он всю дорогу кричал и отбивался. Правда, в этом случае он не проронил бы ни слова, потому что пэр королевства ни за что не позволит себе устроить сцену даже в закрытом семейном экипаже.

Я коротко прыскаю:

– Неужели ты запомнила мои скучные комментарии?

– Я запоминаю все твои слова. Когда Артур тебя пригласил, ты удивилась, ведь он и в глаза тебе не смел взглянуть, все время смотрел то на нос, то на подбородок.

– А то и еще куда пониже, – ослепительно улыбаюсь я.

Мина тщетно пытается напустить на себя строгий вид.

– Тебе ведь известно, что на языке цветов означают камелии?

– Разумеется, нет. Надеюсь, ты просветишь меня как моя бывшая гувернантка и эксперт по этикету.

– Камелии говорят: «Моя судьба в твоих руках». Невероятно романтичные цветы, я считаю. Никогда не любила розы, как по мне, они чересчур откровенны.

Я перевожу взгляд с камелий на букет от доктора Сьюворда на туалетном столике.

– На что-то намекаешь, моя дорогая Мина?

Она наклоняется ко мне и целует в щеку.

– Ну что ты, я не вправе ни на что намекать. К тому же, в душе ты уже сделала свой выбор, даже если сама пока этого не поняла.

Мина настолько хорошо меня знает, что я задаюсь вопросом, не догадалась ли она и о том, чего я не рассказала ей об октябрьском бале и танце с Артуром. Я умолчала, что застенчивость, прежде бывшая предметом моих насмешек, в этом высоком и элегантном, почти не знакомом джентльмене показалась мне милой и благородной. Волосы орехового оттенка, светло-карие глаза и сдержанность манер остались теми же, однако все остальное изменилось: плечи под сюртуком раздались вширь, в движениях появилась уверенная плавность, голос сделался низким и бархатистым. А какие руки! Нежные, сильные, достаточно крупные для того, чтобы в них поместились мои и чтобы, слегка надавливая на мою талию, вести меня в танце ровно так и туда, куда нужно. Догадалась ли Мина, как эти руки снились мне на протяжении нескольких недель и что они делали со мной в самых потаенных уголках моего подсознания?

Артур, напротив, был спокоен и невозмутим. Поблагодарил меня за танец и, ни разу не оглянувшись, вернулся к своей матери. Ни жаркого шепота, ни мимолетных прикосновений или записочек, вложенных мне в ладонь, как поступали другие мои воздыхатели. Впервые чувство возникло у меня одной. Мы поменялись ролями… во всяком случае, так я полагала.

Я снова приближаю камелии к носу и вдыхаю их аромат. Моя судьба в твоих руках…

– Люси!

До меня доходит, что Мина что-то мне говорит, а я ее не слышу.

– Да?

Мина задумчиво склоняет голову набок. Она заложила несколько незабудок за ухо, и их бледная лазурь прелестно сочетается с глубокой синевой ее глаз.

– С какими цветами ты выйдешь к гостям? – Мина смотрит то на один букет, то на другой, и лукавинка в ее голосе подсказывает, что из моего ответа ей многое станет ясно.

Я, однако, не из тех, кого легко склонить к выбору, даже если это пытается сделать моя самая близкая подруга.

– Ни с какими, – лениво отзываюсь я и швыряю цветы небрежной охапкой на столик, не позаботившись поставить их в воду. – Все, идем вниз. Мама нас уже заждалась.