Читать книгу В другой раз повезет! - Джулия Клэйборн Джонсон - Страница 3

Штат Невада, июнь 1938 года

Забирать Нину с аэродрома я должен был на дилижансе.

Этот дилижанс гнил под брезентом в амбаре где-то в Вирджинии-Сити. Макс с декоратором его откопали, когда искали атрибуты для ранчо. Макс тут же решил, что это хитрый рекламный ход – встречать на нем гостей. Потом скрипучую колымагу подремонтировали, подкрасили и нарисовали на дверях пегаса. Да-да. Пегаса, прыгающего через надпись в форме кольца. Надпись гласила: «“Скачок в будущее” – настоящее ковбойское ранчо». Макс еще собирался добавить слоган: «Не отчаивайтесь! В другой раз повезет!» (как говаривал судья из Рино, когда ударом молотка превращал очередную замужнюю даму в разведенную), однако разумная Маргарет запретила.

Уж не знаю, сколько Макс заплатил, но наш ретротранспорт окупился сполна. Когда гостьи видели, какой экипаж за ними прибыл, их лица всегда светлели. В глазах читалась надежда: не все еще потеряно, раз на платформе ждет красавчик-ковбой, который погрузит меня и гору чемоданов в карету и увезет за горизонт. Макс величал нашу колымагу «социализатором» – утверждал, что час немилосердной тряски в дилижансе сближает дам, изначально имеющих мало общего – кроме богатства и неурядиц на семейном фронте. Они вылезали уже подружками, пусть не на всю жизнь, но хотя бы на время пребывания (дальнейшее нас не особо интересовало).

В день приезда Нины я, скинув рубашку, запрягал в дилижанс четыре из шести имеющихся в хозяйстве лошадей. Матушка в обморок упала бы, застукай она меня в таком виде (не дай бог кто-то из дам увидит!). А Макс велел всегда работать голыми по пояс, если только погода позволяла, – в качестве приятного бонуса для клиентуры. Некоторые состоятельные гостьи никогда раньше не видели играющих мускулов… и физического труда как такового.

В тот день я совсем не возражал слегка раздеться, так как жара стояла немилосердная. К тому же дам поблизости все равно не наблюдалось – Сэм вызвался отвезти всех в город на «Шевроле». Маргарет была в доме, как всегда по уши в делах – поди обслужи восемь клиенток сразу, а у нас меньше, как ни крути, не бывало. Макс отправился в суд в качестве свидетеля с одной отъезжающей гостьей – клясться на Библии, что Сюзи не пересекала границу штата в последние шесть недель. После чего судья провозгласит ее полноправной жительницей штата Невада (причем разведенной), и ей ничто не помешает тут же сесть на поезд и отправиться домой, в Чикаго.

Оказалось, в город уехали не все…

Эмили прибыла из Сан-Франциско несколько дней назад, прикатила одним прекрасным вечером на автомобиле марки «Пирс Эрроу». Она отмахала в одиночку больше двухсот миль, подложив на сиденье большую подушку – иначе дорогу из-за руля не видела. Въехала во двор незадолго до темноты – верх поднят, непокрытые волосы всклокочены ветром. В это время года темнеет в районе девяти, и ее появление вызвало настоящий переполох среди наших гостей, а также куриц – и те и другие как раз собирались ложиться спать. Как только багаж забрали и остывающий мотор перестал потрескивать, несколько куриц устроились на лобовом стекле, а амбарные кошки пришли поточить когти о сиденья. Я выгнал живность и поставил седан в амбаре рядом с дилижансом, затем накрыл его брезентом – тем самым, под которым когда-то хранился «ретросоциализатор».

Все восхищались смелостью Эмили – проделать в одиночку столь долгий и опасный путь.

– Это не смелость, – ответила та. – Это отчаяние. Если бы не уехала сейчас – никогда уже не решилась бы.

Манера речи у нее была интеллигентная – не иначе как училась во всех колледжах «Семи сестер» сразу, а голос неожиданно громкий и резкий, особенно при ее миниатюрности.

– Дорогуша, что с вашим голосом? – спросила одна из дам. – Это, наверное, от стресса?

– О, это мой обычный голос, – ответила Эмили. – Когда мне было пять, все умилялись, а сейчас… – Она пожала плечами и помотала головой. – Как гвоздем по стеклу царапаешь… так утверждает мой благоверный. И да – я ужасно перенервничала.

За пару дней под крылышком у Маргарет Эмили вполне оправилась. Я как раз заканчивал запрягать лошадей, чтобы ехать на аэродром, когда она неожиданно возникла рядом.

– Настоящий Кэри Грант в ковбойских сапогах, – сказала она.

На ней тоже были сапоги и свободное летнее платье. Сейчас такое часто можно увидеть, а тогда было в новинку. Эмили всегда выделялась на фоне остальных: богатые дамочки носили высокие сапоги и брюки для верховой езды (узкие снизу, широкие сверху – на манер индийских шаровар) или же купленные в Рино модные одежки а-ля Дикий Запад, которые ни за что не надели бы дома. Прически тоже были однотипные – все залакированные, волосок к волоску, и все, вопреки законам природы, блондинки. Сэм говорил, «маскировочный окрас», потому как неизвестно, что за ним скрывается. Эмили же ходила с копной непослушных темных кудряшек – тугих, как пружинка матраса, так и тянуло распрямить и отпустить, чтобы свернулась обратно. У нее были широко посаженные карие глаза и кукольные губки, которые в сочетании с маленьким ростом придавали ей вид не по годам умного и мрачного ребенка. Образ распадался, как только она открывала рот и слышался ее далеко не ангельский голосок. Меня чуть удар не хватил, когда она со мной заговорила, – я-то думал, гости уехали в город.

– Простите, – смутилась Эмили. – Не хотела напугать.

– Да, мэм, признаюсь, застали врасплох…

Я задумался, пока запрягал лошадей, – вспоминал одну залакированную блондинку, ради которой рискнул работой прошлым летом. Как же ее звали?.. То ли Рэйчел, то ли Митси. Нет, кажется, Лора… или Лори… Забавно, а еще собирался помнить до самой смерти! Как бы не так… Помню только круглые изумрудные сережки размером с дверную ручку. Сережки подходили под цвет глаз, и она их не снимала ни днем, ни ночью. Я тогда подумал, что стоят они, как дом родителей до Черного четверга.

Эмили нарочито не сводила глаз с моего шейного платка – видно, голый торс ее смущал. Я отвязал от пояса и поспешно натянул рубашку, предварительно вытерев рукавами пот с лица.

– Чем могу быть полезен, мэм?

– Это и есть знаменитый дилижанс? И куда же вы едете?

– Встречать новую гостью.

– Возьмете меня с собой?

– Я еду не на вокзал, – сказал я. – На аэродром – в другую сторону. Если хотели в Рино, надо было ехать с Сэмом и остальными.

– В Рино я уже была. Вчера. Купила сапожки…

Сапожки были красные с причудливой вышивкой и наверняка стоили, как целый семестр обучения в одном из университетов Лиги плюща[1].

– Я, в принципе, не собиралась, но продавец убеждал, что на ранчо без них не обойтись. Мол, сапоги – лучшая защита от гремучих змей и прочих ядовитых тварей. Я не нашла, что возразить против «ядовитых тварей». И потом, у дочки тот же размер ноги. Вернусь домой, подарю ей. Я уже отправила открытку с подробным описанием. Она грозилась рвать письма, поэтому я купила открытку. Ее все равно пробежит глазами, пока будет выкидывать…

Эмили кашлянула раз-другой, потом с усилием сглотнула. Сейчас будет рыдать. Я к тому времени уже знал, чего ждать в подобных случаях.

– К тому же «остальные» собирались по магазинам или в казино, – с напускной беззаботностью продолжила Эмили, – а я осталась: не люблю магазины и терпеть не могу испытывать судьбу.

«Как же вас тогда угораздило выйти замуж?» – подумал я, однако промолчал. К лету 1938 года я уже достаточно повидал и убедился: брак – дело рисковое. Работа на «бракоразводном ранчо» кого угодно избавит от романтических иллюзий. Глаза Эмили наполнились слезами, и я успел выудить из кармана еще один платок и протянуть ей. Макс нам достаточно раздал бандан в веселую клеточку специально для критических ситуаций.

– Как зовут дочку? – спросил я.

– Порция. Я уговаривала ее поехать со мной, но… – Эмили покачала головой и отвела глаза. – Тринадцать лет. Этим все сказано…

Я тогда не очень понял, что именно этим сказано, но на всякий случай покивал.

– Порция. Как у Шекспира. Фунт плоти и все такое, – заметил я.

– О! – удивилась Эмили. – Вы знаете эту пьесу? Мне она нравится! Там все получают по заслугам. Как будто в мире есть справедливость… А вас как зовут, мистер ковбой?

– Вард.

– А сколько вам лет? Извините за бестактность…

– Двадцать пять, мэм. Скоро будет.

Она улыбнулась:

– Двадцать пять. Скоро будет. Помню этот возраст… Хотя смутно. Порции тогда было три. Значит, три года бессонных ночей – она все время просыпалась. Надо же, теперь я даже скучаю по ней маленькой…. В детстве она плакала, стоило мне выйти из комнаты, а теперь – знать не желает. Перед отъездом заявила, что никого скучней меня не встречала. Якобы всегда наперед догадывается, что я скажу, и лучше мне вообще молчать. Представляете, собственной матери?!

– Нет, мэм. Не представляю! – искренне ответил я.

Я с мамой, Памелой, был очень близок. Правда, она жила в Теннесси, а я в Неваде, и междугородкой тогда пользовались только в самых крайних случаях – как смерть родственника, например.

Эмили слабо улыбнулась:

– Вот так-то… Можно мне с вами на аэродром? Столько разговоров о дилижансе. А я еще не каталась.

Я-то предвкушал поездку в одиночестве. Сидишь себе на козлах, за ухом свернутая Сэмом сигаретка, в руках поводья… Кругом ни души, лишь проплывают мимо иссушенные солнцем равнины. Помнится, я даже накропал на эту тему что-то вроде стихов. Искренне надеюсь, что мое творение не сохранилось…

И я сказал:

– В следующий раз обязательно. А сейчас в дилижансе жарко, как в бане. – Поставил ногу на переднее колесо и вспрыгнул на козлы. – Прошу прощения, мэм, мне пора. Опаздываю.

– А я сяду рядом! – сказала Эмили. – Обещаю молчать! Вы меня и не заметите.

Не хватало еще, чтобы Маргарет доложили, как я отказал гостье в совершенно невинной просьбе.

– Ладно. Поставьте ногу на спицу, как я, и запрыгивайте.

Я наклонился и подал руку. Эмили оказалась легонькой, а я не рассчитал силу (видно, свободное платье ввело меня в заблуждение) и чуть не перекинул ее на другую сторону. В результате она приземлилась практически мне на колени.

– Простите, – пробормотал я, усаживая ее на сиденье рядом. – Вы легче, чем я думал… А голова вроде бы большая…

– Просто волос много. Сбросила я в последнее время. Не специально…

Понятно. Душевные страдания. Стол ломится, а аппетита нет. Многие дамы приезжали к нам истощенными. Поначалу, признаться, я очень их осуждал: вертят нос от еды, когда народ кругом голодает. Однако быстро научился всерьез им сочувствовать. Счет в банке и крыша над головой ничуть не умаляют сердечной боли. Болит у всех одинаково.

Я выудил из кармана еще один платок.

– Не надо, я уже наплакалась, – сказала Эмили.

– Нужно закрыть лицо от пыли, – пояснил я. – И кстати, еще головной убор не помешал бы. Продавец не уговорил купить в комплекте с сапогами?

Скоро ей голову напечет, и придется отдавать свою шляпу… Вдобавок вдруг она передумает, пока будет ходить туда-сюда. Осталась бы дома, пусть лучше Маргарет с ней возится.

– Нет, шляпу не купила. А далеко ехать?

– Мили четыре.

– Всего-то? Обойдусь!

– Солнце сейчас злое, – сказал я. – Наденьте тогда мою. Будет как раз. У меня тоже голова немаленькая.

– Нет-нет! – сказала она. – А как же вы?

– Не волнуйтесь! Я привычный. Наденьте, пожалуйста. А то обгорите – Маргарет меня убьет.

– Что ж, ладно.

Шляпа слегка пропотела, и я подложил внутрь платок, прежде чем водрузить ее на Эмили. Села хорошо. Потом я научил повязывать бандану на манер разбойников, чтобы не дышать пылью из-под лошадиных копыт.

– Спасибо! – поблагодарила Эмили, затягивая узел. – Значит, новая гостья прилетает на самолете? Как интересно! Я ни разу в жизни не летала. А вы?

– Не чаще, чем вы ездили на дилижансах, мэм.

Я взялся за поводья и вырулил на дорогу. Солнце пекло нещадно, я жмурился, перед глазами вспыхивали цветные контуры предметов.

Эмили коснулась моего локтя, и я даже подпрыгнул от неожиданности.

– Простите, я опять вас напугала, – сказала она. – Надо было сначала окликнуть. Сказать: «Вард». Имя как у сироты из английских романов. Которого приютили богатые родственники…

– Типа того, – буркнул я.