Читать книгу Времена и судьбы - Дмитрий Александрович Соснин - Страница 22

***

Крайний дом в деревне Николо-Жупань. На крыльце стоят три человека: комполка Амельченко, начсвязи Кротиков и председатель местного сельсовета Нина Ивановна Покровская. Вечереет, но еще светло. Покровская говорит офицерам:

– Здесь живет наша немка. Самая строгая учительница в школе. Я хоть и председатель сельсовета, но и мне достается от нее «на орехи» за моего сыночка. Не дается ему немецкий. Зато любит географию и историю.

Стучит в дверь. Выходит женщина, еще молодая лет сорока, лицо строгое, с любопытством смотрит на офицеров. Говорит:

– Наш председатель командиров расселяет. Уже наслышана. Что же, раз надо, проходите.

Все проходят в дом. Большая прихожая, два окна, посредине длинный стол и четыре стула, над столом абажур из зеленого шелка. Между окнами старые фотографии. В углу этажерка с патефоном, над этажеркой икона. Шкаф, старое пианино, книги на полках. У другой стены диван. Над диваном копия какой-то старой картины в раме. В другом углу огромная русская печка, у печки традиционная деревенская лавка. Только эти два предмета говорят о том, что комната не городская, а в деревенской избе. Хозяйка сесть не приглашает. Вошедшие стоят вокруг стола. Обращаясь к мужчинам, говорит председательша:

– Вот знакомьтесь, Тамара Митрофановна Игнатьева. Учительница немецкого языка в нашей одоевской средней школе. Муж погиб в сорок первом. Сын на фронте. Родня, все одоевские, живут в городе. Так что Тамара в деревне одна, – поворачивается к Игнатьевой:

– Тамара, командиры просятся в твой дом, потому что он ближе к их штабу. Ну, так что, пустишь?

Учительница внимательно смотрит на офицеров. Спрашивает майора:

– Вы командир полка?

– Так точно, – по-военному отвечает майор. – Амельченко Тимофей Федорович. Я из Харькова. Мне сорок лет. Жена и дети в Москве. А это (кивает в сторону капитана) начальник связи и мой старый верный друг, Кротиков Дмитрий Андреевич. Мы с ним в авиации с самого начала войны.

– А вы что молчите? – Игнатьева с любопытством смотрит на капитана.

– Молодой еще, спрашивайте, отвечу.

– Вы тоже из Харькова?

– Нет. Я из Могилева. Это Белоруссия.

– И семья ваша там…

– Жена и двое детей остались в блокадном Ленинграде. Что с ними мне неизвестно. Надеюсь, что живы. А там, кто знает.

– Что ж, вижу мужчины вы семейные, пустить можно. Места у меня много, вот эта зала и еще три комнаты. Эта – побольше (ведет в другое помещение). Здесь мой сын еще год назад… умолкает. Если хотите вместе, сюда можно диван поставить. А можно и другую комнату занять. Она тоже пустует. Здесь сестра до замужества жила. Сейчас, в мужнином доме в Одоеве. Правда иногда из города приходит ее дочка, моя племянница. Когда приходит, здесь ночует. Но это редко.

Замечает, что офицеры смотрят на малый складной иконостас в углу комнаты. Говорит:

– Маша, моя крестница, это для нее иконка. Заканчивает в этом году школу. Она комсомолка, и даже при немцах носила под блузкой значок КИМ. Сейчас секретарь восстановленной комсомольской организации школы. Но в детстве, по русскому обычаю, как и все одоевские детишки была крещена в церкви, а я, ее крестная. Эта икона от моих родителей, чудотворная, Машеньку от бед защищает.

Все молчат. Игнатьева продолжает:

– Есть Бог, нет Бога, Вам летчикам на небе виднее. А в деревне Бог всегда был и есть. Когда в институте училась, о Боге не думала. А теперь, я хоть и учительница, а как мужики мои на фронт ушли – верю, Бог даст – вернутся.

Говорит председательша:

– Вот видите, товарищи летчики, в какой дом я вас устроила. С хозяйкой есть о чем поговорить, да и поспорить, – обращается к Игнатьевой:

– Томочка, насчет еды не беспокойся, офицерская столовая недалеко, им ничего готовить не надо. Если только твои домашние оладьи на праздник к Первому мая. – Говорит капитан:

– Оладьи и в Белоруссии праздничное угощение. А сгущенку летчикам по рациону положено. К оладьям обеспечим, правда, командир?

– Доживем до праздника, увидим, – был ответ.

– Уважаемая, Тамара Митрофановна, спасибо за кров, за доверие, за добрые слова о Боге. Мы хотя с ним не встречались, но и летчикам он защитник, раз мы еще живы. Сейчас нам надо в полк. К ночи будем дома. Не запирайтесь, теперь Ваш дом будет под охраной часового, наш штаб рядом.

Офицеры, а с ними и председательша, выходят на крыльцо. Говорит Покровская:

– Ну я в деревню, помогу комиссару летчиков устраивать.

– А нам в штаб, спасибо, Нина Ивановна, за заботу. – Расходятся в разные стороны.

– Что это ты, капитан, насчет жены и детей лукавил? Ведь они у тебя в Сухуми остались? И их у тебя трое.

– Тебе командир, сорок, а мне «тридцать с гаком». Учительница – вдова, а женщина, что надо. Соображаешь?

– Гулена ты, Митя, соображаешь?

– Я галантный кавалер. А не гулена. – Друзья весело смеются.