Читать книгу Путь Тенгри - Дмитрий Александрович Зубенко - Страница 2

«…Тенгри не разговаривает с тенью. Ты должен сам заговорить с ним.

Но для этого тебе придется перестать быть тенью…»

/Кам Беке/

Введение

Я не выбирал свой путь. Первые девятнадцать лет моей жизни прошли под контролем всевозможных сил и влияний, противопоставить которым в тот момент мне было просто нечего. Теперь я это знаю. Но до начала событий, о которых пойдёт речь в этой книге, у меня не было даже главного условия осознания пагубности своего положения – собственного «Я».

В 2001 году судьба привела меня на факультет философии и психологии Алтайского Государственного Университета. Знанием школьной программы я не блистал и на вступительном экзамене нёс такую околесицу, вспоминая которую спустя даже двадцать лет появляется желание спрятаться от стыда под стол. По счастливой случайности вступительная комиссия меньше всего нуждалась в учениках, придающих большое значение учебникам. Напротив, в силу очевидной не востребованности философии на рынке труда, не говоря уже про психологию судьба которой в границах только зарождавшейся имперской парадигмы была ещё более призрачна, перед факультетом стояла конкретная задача набора недотёп вроде меня. Своего рода tabula rasa, на которой можно было начертать те письмена, которые были нужны факультету.

В общем, приёмная комиссия проявила снисхождение к нескольким «счастливчикам» и незамедлительно с усердием плотника приступила к селекции умов. В скором времени новоиспечённые мыслители обсуждали немецкую классическую философию даже в туалетах, не говоря про курилки и столовые. Проучившись таким образом полгода я, по вполне естественным причинам, пришёл к мысли о том, что способен на самостоятельный и осознанный выбор. Хотя весь мой выбор заключался лишь в том, чтобы подать документы на факультет с наименьшим конкурсом, а значит оставить себе хоть какие-то шансы на поступление. Иначе – служба в российской армии, и скоропостижное превращение в частицу движущейся однородной массы исторического процесса.

Короче говоря, я поступил в университет, а мнимый успех записал на свой счёт.

Как я и сказал, эта мнимость привела к тому, что через полгода мой эгоизм уже трещал по швам от распирающих изнутри сил. Подогретый спецкурсами по теории сознания и философии Востока, я уже начал рисовать в своём воображении «единственно правильную» картину мира. Был я не одинок в своём тщеславии – его разделяли почти все однокурсники по факультету. Молодые, мы мнили себя избранными. Философия приоткрыла перед нами некоторые завесы общественных отношений, мгновенно запустив цепную реакцию в виде жестоких опытов над собой и окружающими, глубокие внутренние переживания и, как следствие, сексуальные эксперименты.

На всё это ушло ещё полгода.

И вот летом 2002 года, находясь на гребне волны такого свободолюбивого состояния, я и мои близкие товарищи совершили пару поездок в Республику Алтай. Нас было четверо закадычных приятелей философов и две девушки с факультета филологии. Я тогда зачитывался Мирчей Элиаде и Юнгом и сам стал инициатором поездки. Но конечно не для того что бы посмотреть на купленные за рубли липовые камлания липового шамана. Мы «всё знали сами». Нам не нужен был гид или какой угодно другой знаток, чтобы разжевать и скормить местный колорит. Нас влекли горы, неолитические пещеры, мистические переживания во время бесед у костра, ну и конечно немного туристической эротики. Как мы любили говорить в те времена – «природа и лес оплатят все долги перед обществом».

Во время первой из этих поездок было положено начало событиям, которые кардинально изменили мою жизнь и отношение к окружающему миру. В этой книге я попытался выразить собственное отношение ко всему произошедшему. Сделал я это по той простой причине, что иначе поступить просто не мог. Иначе мой болтливый ум заработал бы ментальный аналог желудочной язвы, вызванной избытком мыслительной кислоты. Вполне возможно, что я просто лишился бы ума, если не делал записи в течении всего этого периода. Размышление над которыми и их уточнение в последующем спасли меня от жестокой депрессии, а также послужили основанием для написания этой книги, что немаловажно.

Всё началось в тот момент, когда мы, после утомительной поездки через всю Республику Алтай, добрались до последней из туристических баз на пути к намеченной цели маршрута. Она находилась в живописной долине, разрезающей горы в трёх направлениях. На юге в облаках прятались ледники, которые прохладным и ясным утром создавали величественный настрой. На восток долина уходила с небольшим подъёмом, словно ступеньками, на каждой из которых ютились небольшие группы домиков, юрт и загонов для маралов. Наша база располагалась как раз вблизи одного из таких маральников. Мы не планировали задерживаться – максимум пару дней для того чтобы успеть прикупить необходимые продукты и расспросить местных насчёт маршрута.

В пути я сблизился с одной из двух девушек. Как оказалось, она давно была влюблена в Горный Алтай и всю дорогу с восторгом рассказывала мне о национальных и этнических особенностях сознания местных, о которых стоит знать и с которыми стоит считаться. До этого момента я никогда не задумывался о этническом разнообразии Алтая, точнее даже не подозревал о нём. Для меня стал открытием тот факт, что алтайцы после семидесяти лет советской власти умудрились сохранить самоидентичность и язык. В основном благодаря не зависящим от письменности вербальным традициям. Тем не менее, древняя тюркская кочевая культура часто представляла собой набор суеверий, замешанный к тому же на православных праздниках и привнесённом русскими животноводческом колорите. Однако в медвежьих уголках и отдалённых районах Алтая, которые и при советской власти оставались достаточно замкнутыми, всё ещё сохранились отголоски былой целостности и самобытности алтайской культуры.

Я с недоверием относился к рассказам Тани о местных шаманах. Томик Юнга в рюкзаке подогревал мой скептицизм. Короче говоря, мы наслаждались местными особенностями, не придавая им, тем не менее, большого значения.

В один из вечеров мы прогуливались возле маральника, и Таня вдруг сменила тон с обычно игривого на совершенно серьезный. Она рассказала, что один из работников маральника был шаманом. Он давно здесь жил, и все местные очень уважали его. Таня вызвалась познакомить меня с ним. Однако предупредила, что сам он себя так не называл, и говорить ему прямо о своём интересе смысла не было, прежде всего потому что он может вовсе отказаться с нами общаться. К слову сказать, сами алтайцы так никогда и не поступают, так как в обычной жизни шаман считается таким же человеком как и все, и расспрашивать его о чём-то вне периодов камлания и национальных праздников не принято. Это знак неуважения. Исключение может сделать только сам шаман. В таком случае он либо самостоятельно предложит помощь, либо даст понять что может оказать её в случае определённой необходимости.

Своё описание Таня подкрепила примером из личного опыта. По её словам в один из своих очередных походов, который правда проходил в соседнем районе, она встретила странного попутчика на популярной туристической тропе. Как выяснилось позже, им оказался шаман, с которым она и хотела меня познакомить. Совершенно не зная о каком-то сакральном статусе этого человека, Таня заговорила с ним. Какое-то время они шли вместе пока пути их не разошлись. Прямо перед расставаньем шаман предложил ей помощь в решении её проблемы со здоровьем. При этом он точно описал Тане что именно её беспокоило (кажется это были проблемы, вызываемые хронической астмой). Тогда она не придала большого значения странным предложениям незнакомца, но когда на обратном пути узнала от местных что её случайный попутчик был шаманом и что от его помощи не стоит отказываться, она решилась навестить его. Не вдаваясь в подробности Таня объяснила мне, что некоторое время спустя проблемы со здоровьем были решены.

Я тут же поспешил выразить глубокое сомнение по поводу реальности таких способностей. Но охотно согласился на знакомство.

Мы направились к участку маральника.

Он был обнесён высоким наспех сколоченным ограждением из позеленевших от сырости и времени столбов и прибитых к ним в три ряда жердей. В центре участка стоял большой деревянный дом в два этажа. Далеко позади виднелись какие-то хозяйственные постройки и кучи соломы. Также по участку полукругом были построены домики для туристов. Мы направились к ним. Один из домиков оказался чем-то вроде летней лавки для туристов, с простенькой синей вывеской незатейливо гласящей «МАРАЛЬНИК: чай, травы, панты».

– Он тут работает, – сказала Таня и открыла скрипучую дверь.

В лавке приятно пахло. Она была забита сувенирами для туристов, кожаными кошельками и другими поделками из кожи марала, кучей тюбиков со всевозможной продукцией на основе пантов и гематогена. Противоположная от входа стена была завешана пучками трав и веток, о названии и предназначении которых я не имел ни малейшего представления. За импровизированным прилавком из старого кухонного стола сидел пожилой мужчина и, спустив очки на самый кончик носа, читал книгу. С первого взгляда это был обычный алтаец. Но его выделяли длинные белоснежно седые волосы, несмотря на общую для всех местных склонность к черному цвету волос. Я, по крайней мере, таких седых алтайцев до тех пор не встречал.

– Здравствуйте, дядя Иван, – весело поздоровалась Таня.

Мужчина живо вскинул глаза и, улыбнувшись, радостно поприветствовал мою спутницу. Мне на секунду показалось, что он словно ждал её прихода. Хотя, со слов самой Татьяны, после того случая она ни разу его не навещала и вообще связь не поддерживала. Старик отложил книгу в сторону. Таня задала ему несколько дежурных вопросов о здоровье и делах. Он отвечал весело, смеясь над собственными же деревенскими шутками по поводу безделья и плохой погоды. Его голос и блестящие детской радостью глаза заражали таким же весельем. Мы немного посмеялись. Затем Тане внезапно позвонили на мобильный телефон, и она вышла, извинившись за важный звонок. Я же остался у прилавка и, немного помявшись, осведомился о книге которая лежала на столе. Хотелось как-то зацепиться за тему, чтобы познакомиться чуточку поближе, а не остаться обычным покупателем. Старик, кажется, не обратил на интерес ни малейшего внимания и с какой-то странной игриво-строгой интонацией начал объяснять мне как лучше всего к нему обращаться:

– Чаще всего меня дядей Иваном называют, но в твоём случае будет лучше называть меня кам Беке, или просто «камами», конечно если будет не слишком трудно запомнить алтайское имя.

Заметив мой растерянный взгляд Беке мгновенно сменил тему и поинтересовался о том, что я хотел купить. Мне ничего не оставалось кроме как попросить порекомендовать что-либо. Он начал спокойно и без малейшего акцента или местного выговора рассказывать о пользе трав, растущих в Горном Алтае. По ходу дела кам снимал со стены разные пучки соцветий, трав и веточек, доставал из-под прилавка заварки различных лесных сборов. Сборы были в совершенно одинаковых баночках без какой-либо маркировки, но Беке подносил их к носу и определял содержимое, судя по всему, по одному запаху.

В тот момент я с удивлением обратил внимание на крепость и какую-то здоровую выправку его фигуры. Руки были не сухие и жилистые, что свойственно для деревенских жителей его возраста, а сильные, с объёмными мышцами под рукавом старенькой льняной рубахи. Спину он держал ровно, подобно хорошему танцору, а под прилавок заглядывал ловко и без кряхтения или сетований на спину.

Я всё ещё не решался напрямую спросить его о шаманизме. Но надеялся, что в разговоре старик сам выйдет на близкую тему, раз уж речь зашла о лекарственных травах и прочих популярных атрибутах шаманизма.

– Вы сами это всё собрали? – спросил я, указывая на стену с целым гербарием за его спиной.

– Нет, что ты. Я такие редко собираю. Да и сорви я нужный лист не стал бы вывешивать на всеобщее обозрение.

– А что, растениями из Красной Книги промышляете?

Я хотел пошутить, но внезапно почувствовал себя неловко. Несмотря на это Беке, казалось, пропустил шутку мимо ушей и только внимательно посмотрел на меня, словно ожидая продолжения. Я замолчал. Повисла неловкая пауза. Неловкая, опять-таки, только для меня. Я ещё немного осмотрелся, повертел в руках пару банок и уже начал думать о том, что вся эта тема с шаманизмом полная чепуха и что расспрашивать обычного алтайского старика совершенно не о чем. Ведь ничего таинственного в его крепкой и добродушной фигуре совершенно не просматривалось.

Тут в дверь заглянула Татьяна и сообщила что нас уже ждут друзья. Ситуация разрешилась сама собой. Я улыбнулся Беке и, пробормотав что-то на прощание, вышел.

По дороге Таня набросилась на меня с расспросами. И на моё спокойное замечание о том, что мы с Беке просто познакомились, ответила непонятным воодушевлением. Оказалось что представился он мне именно как шаман – «Кам Беке» по сути и означает «шаман Беке». Ведь у алтайцев двойная традиция имён – русские имена используются для официальных инстанций и появились они с приходом советской власти. Но национальное имя алтайцы продолжают использовать до сих пор – в быту или с самыми близкими людьми. Старик Беке по российскому паспорту как раз и был Иваном. Приставка же «кам» (или «камами») у майманов означает общепринятое «шаман». Беке был родом из районов где проживали майманы, а потому не удивительно что сам себя называет не «шаман» а так, как видимо привык слышать с детства – «кам», «камами».

Все эти хитросплетения быстро мне надоели. Но Таня продолжала твердить, что Беке не просто так представился мне, и что если шаман сам приоткрылся, то и я должен пойти ему навстречу. Остальные ребята подогревали тему шутками и смехом. Это, в конце концов, привело к нашему с Таней спору. Выпив ещё один стакан вина и закусив сыром, я предложил пари, по которому напишу курсовую работу, посвящённую теме шаманизма и, используя Беке как материал для исследования, покажу что приписывание человеку роли колдуна есть ни что иное как неосознанное стремление малочисленной общности людей найти реальное воплощение в жизни их метафизических представлений о потустороннем мире. Под всеобщее одобрение и смех пари было принято.

К слову сказать, в тот период мы часто заключали различные философские пари. По одному из которых, к примеру, я подписался не стричься до окончания университета. Так что на такой пустяк как курсовая я быстро согласился, тем более что наградой за выигранное пари было свидание с Таней.

Вот так просто, даже абсурдно были созданы условия для моего длительного общения с шаманом, которое, в конечном счёте, привело туда, где я и не предполагал оказаться.

После описанных событий я дважды встречался с Беке. Оба раза причину своего визита я объяснял исследовательской работой. О споре с Таней конечно умалчивал, боясь что Беке откажет мне во встречах. Однако он на удивление живо отреагировал на мою просьбу и согласился встретиться и обсудить всё подробнее. Беке дал мне свой адрес, напутственно посоветовав не усложнять себе жизнь и добавив, что я могу приезжать к нему в любое время, даже если просто захочу отдохнуть и поправить здоровье. А на какие темы он будет разговаривать с гостем, это дело десятое – так он рассудил, и я с удовольствием согласился с довольно простым поворотом дела.

Наши регулярные встречи начались с августа 2002 года. Обычно я проводил у Беке только выходные, но иногда задерживался на неделю или больше. Очень скоро я совершенно забыл о предмете спора, так как Беке оказался не просто деревенским камами но учителем, благодаря которому я смог приобщиться к древнему тюркскому учению.

Сам Беке называл это учение «путь Тенгри». Он резко противопоставлял его обычным традициям шаманизма, распространенным на Алтае, объясняя это тем что цель следующего по пути Тенгри это не познание природы и помощь окружающим, а скорее самопознание и создание условий, способствующих саморазвитию.

Тем не менее Беке продолжал участвовать в традиционных камланиях и совершал ритуальные действия, присущие традиционным представлениям о шаманизме. Всё время нашего общения я воспринимал его как мудрого и сильного человека, владеющего уникальными знаниями, он же относился ко мне как к ученику, несмотря на то что я неоднократно выражал глубокое сомнение в собственных способностях. Однако, в начале пути я согласился на ученичество, так как это была единственная возможность продолжать общаться с камами, к которому я очень сильно привязался в последующие несколько лет тесного общения.