Читать книгу И дело в шляпе - Дмитрий Баранов, Дмитрий Кириллович Баранов - Страница 3

Дорогой слушатель, заносили ли тебя ноги в местечко под названием Далсвиль? Если да, то уносил ли ты их обратно? Вспоминал ли потом, как неторопливо бродил по этим серым улочкам, как быстро бегал от злючих городских собак, как набожно стоял на коленях перед старым пастором, лениво поводящим ружьем от собак к тебе и обратно?… Жизнь в городке всегда текла так неспешно, что эволюция, смачно плюнув на всё, пошла в обратную сторону. Дома рушились от времени, ветра, песчаных бурь. Жители разрушались от выпивки, грязи и лени. Античная формула «хлеба и зрелищ» заметно выродилась. Хлеб превратился в дрянное пиво, которое затем деградировало до ядреной бормотухи. Зрелищные сражения давно вышли из моды. Теперь исход действа был всегда известен заранее, и зрители от представления к представлению довольствовались одним и тем же сюжетом – чьей-нибудь казнью. Сейчас, впрочем, шла неделя высокой культуры – казней было запланировано аж три.

Джон находился в деловом, финансовом и духовно-просветительском центре сего дивного местечка, где вплотную знакомился с главной городской достопримечательностью: пил местный (точнее, местное, а если не повезет, то и местную) виски в салуне «У Бил».

Салун этот был братом-близнецом того заведения, где любил ошиваться Подлый Гарри. Братом-близнецом, сделавшим чуть более удачную карьеру, и не устающим напоминать об этом окружающим: дородные тараканы бегали по остаткам разбитой мозаики, когда-то (зачем-то) украшавшей пол, пиво подавалось в вычурных бокалах с погнутыми или отбитыми ручками, а в посуде можно было даже порой выловить остатки дешевого мыла. В результате даже самое скверное пойло заведения приобретало терпкий привкус провинциального шика. Все остальное было стандартным: трухлявая крыша, подгнившие стены, деревянные столы, дубовые головы посетителей, среди которых затесался и наш герой.

Ковбой мучительно размышлял, кто из невольных претендентов на главную роль в грядущем представлении – его клиент. Большой Стэн – местный шериф – решил разукрасить серые будни хотя бы за счет разноцветных висельников. Так, должны были вздернуть красного индейского шамана, желтого китайца-продавца из «Чайна чай энд ганс» и Грязного Мышиного Ларри из центральной булочной.

Краснокожего застукали, когда тот подстрелил любимую корову шерифа и уже копался в ее внутренностях, очевидно, надеясь предсказать себе вкусный обед. Вероятно, предсказателем он был настоящим, потому что когда Стэн с кроткой улыбкой спросил: «Как думаешь, какая участь тебя ожидает?», индеец, не меняя безучастного выражения лица, попытался зарыться в несчастной корове с головой. Неужто нужно будет помочь этому волшебнику Изумрудного города? Впрочем, были и другие претенденты.

Китаец (настоящее имя его было сложно запомнить, поэтому звался он просто и логично: Джеки Чай) сгорел на работе. Кстати, вместе со своим лучшим клиентом – Веселым Винни. Поговаривали, что Винни был потомком английского пэра, а потому большим эстетом – по утрам он всегда пил чай. Сидел в рваном халате на своем древнем табурете, лениво постреливал показывающихся из подвала крыс и давил бормотуху, важно прихлебывая чаек из дедушкиной кастрюли. Однажды на рассвете Жизнерадостный Винни стрелялся с одним заклятым врагом. Для этого он заказал чудо-пистолет в своем любимом магазине. Но Джеки что-то напутал, и когда Винни нажал на курок, выстрела не прозвучало. Зато пистоль почему-то начал источать тончайший аромат изысканных чайных листьев. На беднягу вдруг снизошло какое-то озарение, но поздно. С дуэли Озорной Винни принес не лучшие воспоминания, а также шесть пуль, засевших в самых интересных местах. Одна, например, в голове. Постанывая, несчастный, все пытавшийся вспомнить суть недавнего озарения, осторожно рухнул на свой любимый табурет, решив утешиться хотя бы новыми горячими травами, которые Джеки обещал заправить в его заветную кастрюлю. Поставил чай на огонь. Говорят, последний раз Зажигательного Винни видели пролетающим над ратушей…

Ну а что касается казни хлебопека Грязного Мышиного Ларри… Соотнесите его профессию с прозвищем, и сами поймете, чем он пришелся жителям не по вкусу. Как и его изделия…

Размышления ковбоя прервало появление в салуне нового посетителя. Выглядел он потерянным. Еще бы! Он явно ошибся местом (тысяч на десять километров), временем (лет на двести), да и вообще зря родился (сто долларов ставлю на то, что еще хоть шаг по неровной дороге жизни он не сделает).

Гладко выбритая физиономия непонятной личности была столь непохожа на обычные ковбойские рожи, торговые хари и разбойничьи рыла, что местные мордовороты сначала приняли ее за девичье личико.

Белая рубаха сияла такой чистотой и свежестью, что была плевком в лицо и душу каждому местному мурлу.

Ноги обтягивали синие штаны неведомого покроя, в которых приличный человек в этих краях далеко не уйдет. Незнакомцу стоило бы воспарить над землей, надеясь, что жители Далсвиля примут его за безобидное сумасшедшее приведение, но на заплеванном полу его держали белые тапки неизвестного фасона, в каких только в гроб ложиться.

В общем, парень был похож отнюдь не на Клинта Иствуда. Скорее уж на явного Марти МакФлая…

Обитатели трактира зашушукались, настороженно косясь в сторону пришельца. Тем временем этот самоубийца взволнованной походкой подошел к барной стойке. За ней как раз расположилась хозяйка заведения в грязном переднике: здоровенная бабища лет сорока с бицепсами Шварценеггера и личиком бронетранспортера. В глазах ее застыл молчаливый вопрос, который она, впрочем, тут же высказала, да еще в такой форме, что я и озвучивать не буду.

Пришелец сразу сник и, слегка заикаясь, ответил.

– Зд-дравствуйте, прекрасная леди. Мое имя Ин-нокентий. Я прибыл издалека, и как раз хотел попросить Вас об одном од-должении. Но прежде скажите, как я могу Вас величать?

В ответной реплике трактирщицы – краткой и нецензурной – было все: шок, изумление, ярость и кокетство, оскорбление и приглашение, угроза и обещание. Такая гамма чувств никогда еще не выражалась одним емким словом. Левой рукой неловко пригладив сальные волосы, а правой привычно потянувшись к дробовику, хозяйка настороженно процедила:

– Билл.

Брови гостя поползли вверх:

– А с виду и не скажешь. Прекрасная Билл, боюсь, тогда у тебя на вывеске очепятка, не хватает одной «л».

Джон Дабл-ю Смит поперхнулся виски. К счастью, никто не обратил внимания на такое расточительство, иначе ковбою предъявили бы столько претензий, что на дуэли пришлось бы потратить весь вечер. Посетители скучковались вокруг одинокого бродяги со странным именем. Он, к сожалению, как раз подбирался к сути своей просьбы:

Скажите, Вы здесь случайно не знаете ни одного колдуна, специализирующегося на перемещаниях в пространственно-временном континууме? Или хотя бы какого завалящегося Кристофера Ллойда?

Нет, его даже не побили. Просто накинули мешок на голову, упеленали, как сумасшедшего младенца, взвалили на плечи и осторожно вынесли на главную площадь, где шериф как раз готовил казнь.

Джон прикончил выпивку. Медленно встал, надел шляпу и отправился на выход. Кажется, теперь записка становилась одновременно осмысленней и загадочней.

* * *

Посмотреть на казнь пришли все городские жители. Даже те, кто ходить давно уже не мог или в принципе не умел. Старый пастор лихо припарковался у помоста на кресле-каталке, которое было оборудовано потайными отделениями для переносной библии, для выскакивающих по требованию шипов, а также для пары миниганов и галлона святой воды – на случай выездов на дом. Мистера О’Рейли, плохо переносящего солнечный свет, добрые соседи принесли прямо в гробу, чтобы вампир смог вылететь, когда жара чуть спадет. Даже гигантский человек-гусеница Марлон, когда-то мутировавший от укуса шелкопряда, приполз вместе со своими подражателями: Хмельным Джо и человеком-пьяницей, отравленным в свое время дрянным бренди.

Зрители ждали начала. Показывали пальцем на обвиняемых, драли глотки, рвали шкуры, расправляли крылья, а то и били клювы.

Центральная площадь Далсвиля представляла собой неухоженное каменное поле, украшенное лишь манящим многих незадачливых туристов деревянным эшафотом, сколоченным криво, зато с душой. Уйти с этих гостеприимных подмостков можно было, только отплясав медляк с пеньковой веревкой. И плясали обычно так, что дух вон. На бис, естественно, уже не выходили. Кроме, разве что, одного давнего случая лет шестьсот шестьдесят назад (для круглого счета обычно говорили «шестьсот шестьдесят шесть»). Бездушный Эдди был первым вампиром, появившемся в городе, и жители истратили дюжину веревок, пытаясь его повесить, не понимая, что это бессмысленное занятие. Он лишь качался с головой в петле, как на качелях, да презрительно поплевывал в зрителей. В общем, неуважительно подошел к своему актерскому амплуа…

Сегодняшние обвиняемые еще разминались: с трудом балансировали на шатких табуретах. За шеи их поддерживали грязные веревки. Старый индеец, одетый в национальные одежды (перья, лосины, еще перья) и чем-то неуловимо похожий на Демонтина (или любого другого индейца), умудрялся сохранять бесстрастное выражение лица. А вот растерянный китаец явно нервничал. Еще бы: никто почему-то не подумал о том, что высокий шаман и желтый коротышка разного роста. Рядом со своим краснокожим собратом по несчастью задыхающийся китаец, едва достающий до табурета пальцами ног, казался даже более красным, а местами и совершенно зеленым. «Ничего, скоро все будем синюшнего цвета!» – участливо подбадривал незадачливого торговца Грязный Ларри – толстоватый здоровяк в замызганном фартуке, оккупировавший третий табурет. Совместная беда сближает, и пекарь, как бывший разбойник, не раз оказывавшийся в подобных обстоятельствах, поднимал дух товарищей как мог: «Ну что, хрен пернатый, радуйся: скоро с духами напрямую общаться будешь. Встретишь там моего названого братца, передай ему привет… да запрет снова выкапываться из могилы, а то достал уже родственничков, мочи нет…».

В общем, складывалась самая благоприятная праздничная атмосфера. Больше всех почему-то беспокойно дергался куль с Иннокентием, что лежал рядом с помостом. Его решили пока не трогать, чтобы достать непосредственно к представлению, как игрушку из мешка Деда Мороза. А вот, кстати, и Дед Мороз.

На самое видное место вымощенной булыжником площади вышел шериф – Большой Стэн. Борода лопатой, лицо тоже как у Льва Николаевича, только все в шрамах, да налитые кровью глаза сильно навыкате. Но выражение – точно как и у классика – вечно недовольное, и особенно сегодня. Еще бы! Он умудрился оставить дома свой счастливый талисман – первую серебряную монетку, полученную от благодарных жителей за защиту. На чувствительном сердце у старого рэкетира было неспокойно, но на каменном лице ни усика не шевелилось. Имидж старый таракан ценил.

Шериф олицетворял закон и порядок в Далсвиле уже лет двадцать. Ну а так как город был сосредоточием анархии и хаоса, сразу ясно, что это была та еще образина. Говорят, лет десять назад местные края посетил святой паломник. Он так ужаснулся разгулу преступности – бандитам и особенно людям шерифа – что наложил на Стэна страшное проклятие. Хозяин Фемиды больше не мог лгать. Жаль только, святой не догадался сделать так, чтобы Стэн перестал быть Большим – то есть не отобрал у него полтора центнера мускулов, любовь к огнестрельному оружию и ярость берсеркера. В результате расплющенный паломник превратился в половник в доме агрессивного шерифа. Но с тех пор каждая речь самоуверенного громилы была незабываемым зрелищем. Он, кстати, как раз начинал говорить.

– Осточертевшие мне жители этой грязной помойки, которую наши предки, чтобы им воскреснуть и еще раз мучительно помереть, почему-то назвали городом Далсвиль! Я бы хотел лично пожать руку, лапу, крыло или хотя бы ступню каждого из вас, чтобы, зажав ее в тиски, с удовольствием плюнуть в ваши обрыдлые рыла. Но не могу. Ибо вас много, а я один. И мне нужна ваша помощь. Точнее, ваши деньги и безоговорочное подчинение моим самодурским приказам. И потому я кидаю вам эту кость. Жрите, собаки. Но сначала поржем…

Жители аж прослезились, в который раз умилившись искренности старого разбойника. Тот повернулся к обвиняемым.

– Последнее слово? – ехидно выкрикнул шериф.

Джеки Чай, дико пуча глаза и мысленно поминая китайскую япону мать, умудрился-таки прохрипеть что-то вроде:

– Уважаемый шериф-сан! Боги снизошли с небес, дабы наградить тебя неиссякаемой энергией ци и здоровьем священного тигра. Но за то, что ты хочешь сделать, они ниспошлют на твою наполненную грязными мыслями пустую голову…

– Каменюгу потяжелее… – с готовностью подключился к высказыванию пожеланий Грязный Ларри.

– …положат к твоим ногам… – с благодарностью чуть повернулся к пекарю китаец.

– …коровьих лепешек вперемешку с углями из адских костров… – продолжал бывший бандит.

– …и хренову тучу самых мерзотных болезней и проклятий… – не выдержав, переключился Джеки на стиль речи товарища.

– …ниспошлют на твое уменьшающееся по милости Великого Дракона с каждым нечистым делом мужицкое достоинство… – сделал ответный реверанс Мышиный Ларри.

– …дабы не оскверняли в будущем миры живых и мертвых души твоих нечистых потомков, – взял заключительный аккорд все такой же неподвижный и серьезный индейский шаман.

Большой Стэн мило оскалился во всю дюжину кривых зубов и вежливо поклонился. Говорят, от улыбки станет всем светлей, но здесь явно другой случай. Грязный Ларри попытался что-то прожестикулировать в ответ, но веревка врезалась в горло так, что в глазах потемнело. Шериф, будто вспомнивший вдруг о какой-то приятной мелочи, сделал знак помощникам. Те резво извлекли последнего участника представления на божий свет, источавшийся оскалом Большого Стэна. Загадочный посетитель Далсвиля, некогда даже привлекательный, сейчас выглядел жалко. Небесной белизны рубаха от столкновения с земным свинством превратилось во вполне соответствующую ситуации рванину. Длинное худое тело почему-то застыло, будто парализованное, и только руки дрожали так, что некоторые жители забеспокоились, не начинает ли бродяга сейчас перекидываться в волка или в кого похлеще. Ему предоставили объяснительное слово. Может быть, даже не последнее, а?

Иннокентий испытывал всем понятные чувства. Ну а если вас все-таки никогда не переносило во времени на Дикий Запад, на вас никогда не облизывалась толпа оборотней, вампиров и людоедов и вы никогда не ждали мучительной казни в богом и бесом забытом убогом и чертовом месте, тогда просто поверьте: несчастный совершенно офонарел от ужаса, и уже ничего не соображал. Любопытно, что при всем этом зажмурившийся от страха «подсудимый» даже не заикался, говорил складно, уйдя в себя. Разве что не очень понимал, что несет. Конечно, парень надеялся, что все вокруг – его буйный бред, но вдруг нет? Жить что-то очень захотелось… И надо было хоть как-то убедить агрессивные галлюцинации пощадить его.

– Я не знаю вас… Вы не знаете меня… Но, может быть, наша встреча не случайна. Может быть, именно я должен открыть вам глаза!

Иннокентий вдруг распахнул веки и почему-то уставился на щурящегося от заходящего солнца мистера О’Рейли. Тот вздрогнул. Толпа притихла, плотоядно поглядывая на оратора. К счастью, пришелец не обратил на это внимания. Он вдруг разглядел в злобной толпе что-то необычное. Лицо девушки. Она, как полагается в подобных историях, обладала неземной красотой, но речь сейчас о другом. У нее на лице была эмоция, которую не испытывал, наверное, никогда ни один житель Далсвиля. Страх – но не за себя. Незнакомка боялась за него – Иннокентия. Парень почувствовал, что стало хоть чуть-чуть спокойней. Он снова ушел в себя (раз уж уйти со сцены, да еще и живым, у него все равно бы не получилось). Иннокентий пытался придумать или хотя бы вспомнить какую-нибудь наиболее проникновенную речь. Из какой-нибудь книги. Или фильма. Что может впечатлить этих бездушных «ковбоев»?

– Оглянитесь!

Жители подозрительно огляделись, ожидая подвоха, а мистер О’Рейли, чем-то похожий на располневшего Табакова, слегка вжал голову в плечи. Иннокентий машинально продолжил.

– Оглянитесь вокруг, сэры. И вы увидите мир…

Толпа настороженно замерла. Трактирщица Билл хотела было возмутиться, но посмотрела на вдохновенную фигуру пришельца, и быстро растаяла.

– …который несовершенен…

Пьяный Джо шумно выдохнул, Большой Стэн, кривляясь, закатил глаза и зевнул. Лишь старый пастор, казалось, слегка заинтересовался.

– …страну, которая заблудилась.

Человек-гусеница Марлон печально посмотрел на человека-пьяницу. Тот пустил горькую сорокоградусную слезу.

– Кровь… – ударил голос Иннокентия по облизнувшемуся мистеру О’Рейли.

– Порок… – затронул лирический баритон неведомые доселе струнки в душе леди Билл.

– И алчность… – попал обличающий глас в глаз к икнувшему шерифу – к сожалению, только метафорически.

– …разъединяют нас. Мы дошли до предела, за которым пропасть и вечный мрак.

Каждое слово лупило жителей Далсвиля по самым больным местам. Клянусь, под грязью, яростью и болью впервые за много лет стали проявляться пусть не всегда человеческие, но вполне гуманистические морды. Жители неуверенно заерзали, смущенно глядя друг на друга. Казалось, еще чуть-чуть, и эта дикая урла всей кодлой ломанется в монастырь, лишь памятник сперва поставит одному нечаянному проповеднику!

Вот только тот все никак не мог остановиться. Хотя и приблизительно помнил, к чему все идет. Перефразируя классика, скажу, что впереди маячил даже не финский нож, а свет новой религии, а следовательно, неизбежный костер…

– Но…

Далсвильцы с надеждой потянулись к Иннокентию. Даже осужденные, кажется, забыли о своем нелегком положении.

– …выход есть.

Леди Билл, не удержавшись, всхлипнула от избытка чувств. Пьяный Джо в очередной раз шумно вздохнул. Пастор обрадованно огляделся.

– Да-да, я это понял… Иннокентия все несло и несло.

– …в тот незабываемый вечер, когда попал на бульвар Капуцинов на сеанс к Люмьерам…

Кажется, остановиться надо было пару предложений назад. Жители начали недоуменно переглядываться.

– …Синематограф!

Все застыли. Вот не надо. Не надо было пугать свору душегубов таким страшным заклинанием. Старый пастор расстроенно закрыл лицо рукой. Ну не любят тут фанатиков каких-то новых религий.

– …Вот тот мессия, который способен изменить все. Он сделает нас чище, лучше. И вот ради этого я готов принести в жертву все. Даже собственную жизнь…

Наконец, Иннокентий замолчал. И даже заставил себя приоткрыть глаза. Сказочная девушка куда-то пропала. Да была ли она вообще? Слегка пришибленный загадочной речью шериф озадаченно вперил взгляд в тщедушного умалишенного.

– Вот тебе, змеюка, последний день… Нет, приятель, как скажешь, но извини, мы тебя не повесим…

– Правда? – не веря своему счастью, выдавил пришелец.

– А то. Мы тебя сожжем – на всякий случай. А ну, ату его!

Иннокентий как-то резко осунулся, поскучнел – проще говоря, сполз в спасительный обморок. Разочарованная было толпа радостно загудела. Потом завизжала. Потом завыла. Упс!

Все резко стихли. Большой Стэн оттянул пальцем ухо и закрыл глаза, чтобы лучше слышать. Потом закрыл уши и уставился куда-то вдаль, надеясь увидеть источник звука. Отдаленный шум повторился. Ну конечно, это завывала вовсе не толпа…

* * *

Мы же совсем забыли про Джона Дабл-ю Смита! Нет, выл, конечно, не он, но…

Дело в том, что ковбой твердо вознамерился помешать шерифу довести до печального конца традиционное развлечение и жизни его участников. Уж слишком интересные вещи вертелись вокруг этого малахольного Иннокентия. Правда, в одиночку выскакивать на площадь верхом на боевой корове, расшвыривая праздных зевак и паля во все стороны, было как-то… слишком самоубийственно. Даже для опытного в самоубийственных предприятиях Джона Даблю Смита. Поэтому ковбой, столько лет охотившийся на разнообразную нечисть, повел себя максимально неожиданно. Он произвел обряд призыва. Для этого потребовались сущие пустяки: котел, мел, свечи, пара флаконов желчи жаждущей любви старой девственницы, бутылочка крови и мозговой жидкости тоскующего по жизни гуля, слюнная железа банкира и – для остроты – щепотка соли. Ладно, щучу, конечно. Соль не требовалась – только прах первого депутата Дикого Запада. Все это, естественно, легко можно было найти в ближайшей аптекарской лавке. Ах да, еще нужна была вещь, дорогая как можно более жадному человеку. Тут долго думать не надо было. Надо было быстренько вломиться в дом к шерифу, пока его нет. Что Джон и сделал, нагло сперев счастливую монетку главного хапуги. Один безмозглый охранник, правда, хотел помешать ковбою, и даже незаметно подобрался ему за спину, но каким-то чудесным образом запнулся о половник и размозжил свою гнилую голову. Так что сам собой решился вопрос с жидкостями гуля.

Когда пентаграмма и зелье были готовы (вот Стэн удивится, зайдя в пыточную, точнее, на кухню), Джон обмакнул монетку в злобно воняющую жидкость. Благоухание живо передалось несчастливому талисману. Место начертания шестиконечной звезды уже не имело значения. С этого момента все пустынные жабы на тридцать предательских километров вокруг должны были постепенно стягиваться на запах жадности, исходящий от серебряника…

* * *

Итак, воздух огласился воем, который приближался со всех сторон. Вдруг кто-то бросил к ногам Большого Стэна маленький блестящий предмет. Доллар упал на мостовую, звеня и подпрыгивая. Старый пастор, оказавшийся ближе всех к шерифу, принюхался и презрительно бросил:

«жабы!». Стэн, предчувствуя, что скоро все пойдет наперекосяк, болезненно застонал, как испорченная шарманка. Найти бы умника, кто все это устроил, да времени нет…

Слышали ли вы, как воют жабы? Пустынные жабы. Их даже чистой нечистью (простите за каламбур) не назовешь. Так, гибриды паршивые. Порождены не каким-то конкретным страхом, а общим ощущением неуверенности, опасности, а главное вины. Они похожи на ожившие клубы пыли, незатейливо украшенные несколькими зубастыми челюстями и клыкастыми лапами. Словно их придумал ленивый второсортный фантаст. Количество конечностей у жаб всегда разное, единственное, что точно присутствует у всех – ненасытный пустой желудок. Который вполне может на время наполниться случайным поганцем, чувствующим, что заслуживает этого. Особенно вкусными, впрочем, жабы считают жадюг. Поодиночке пустынные жабы слабы, но против стаи не выстоять почти никому.

Вой все громче. До жителей вдруг начало доходить, что воскресное представление набирает брутальности, и вместо того, чтобы быть безучастными зрителями казни, они рискуют начать бить других участников кровавого реалити-шоу…

Видели ли вы когда-нибудь настоящую панику? Когда все визжат как резаные, покрываются мурашками по-гусиному, носятся как угорелые да суетятся как два пальца в розетку вложившие… Так вот, ее не было. Скорее наоборот, жители обрадовались нежданному развлечению. Мистер О’Рейли, как вампир, молча почистил клыки. Трактирщица Билл, как оборотень, быстренько покрылась шерстью, человек-гусеница Марлон, как… человек гусеница, ничего особенного делать не стал, а старый пастор, будучи самым опытным из местных, неторопливо освятил свой пулемет и привел кресло в боевую готовность. Подобные метаморфозы произошли еще с парой дюжин зевак, так что площадь быстро превратилась в диковинный зоопарк. Люди, оставшиеся хотя бы отдаленно похожими на людей, просто подоставали ножи да пистолеты.

Наконец, жабы прискакали на площадь и застыли, окружив собравшихся. Большой Стэн, вспомнив о своем положении шерифа, не глядя сделал три выстрела в сторону осужденных. Те попадали наземь – обрывки веревок остались болтаться на шеях как диковинные ожерелья. Привыкшие к превратностям судьбы висельники деловито похватали запасное оружие у ближайших доброхотов из числа недавних зрителей. Джон Дабл-ю Смит, затерявшийся в толпе, нашел глазами Иннокентия и облегченно вздохнул – теперь надо лишь сделать так, чтобы невезунчик не откинул свои белые тапки в общей свалке.

Шериф, глядя прямо в пасть ближайшей страхолюдине, медленно подошел к злосчастной монете, присел, не сгибая спину, и положил ее в нагрудный карман, как бы говоря: «накося-выкуси, хрюндель». Обиженная жаба подала громкий квак к атаке.

* * *

Иннокентию уже давно не снилось ничего хорошего. А тут вдруг подфартило. Он встретился с чудесной девушкой, которая как раз собиралась его поцеловать. И хотя сновидец знал, что это всего лишь сладкая дрема, фантазия, очень уж хотелось ощутить на губах этот призрачный поцелуй. Такой необычный. Пожалуй, чересчур мокрый…

Иннокентий открыл глаза. И тут же пожалел об этом. На него капала слюна. Это не самое страшное. Страшно, что она выпадала из жуткой пасти с полусотней корявых зубов. А еще страшнее было то, что пасть принадлежала какому-то невнятному куску мяса и пыли, на котором подобных челюстей было еще штук шесть.

Не успел бедолага всерьез испугаться, как раздался выстрел. Помогло: вот теперь ему стало стрёмно до невозможности. Зато жуткая масса, дернувшись, упала куда-то в сторону. Иннокентий повернул голову. На него во весь опор несся типичный ковбой… на корове. Агрессивный такой – смотрит прямо в глаза и безостановочно стреляет. Ой, мама!

Конечно, Джон Дабл-ю Смит палил отнюдь не в пришельца. От его пуль пали пять жаб. Ковбой притормозил. Кинул спасенному запасной кольт.

Пистолет с силой врезался в нос и так оглушенного стрельбой Иннокентия. Ковбой мысленно выругался. Потом выругался вслух, мысленно закатив глаза. Не помогло: пистоль остался лежать на земле. Ковбой сплюнул (угадайте, мысленно ли!) и попытался подобраться поближе, но навалившиеся с новой силой пустынные жабы оттеснили его от неуклюжего бедняги.

Тот, кстати, наконец прекратил стенать и огляделся. Слух возвращался. А жаль… Вокруг царила дикая какофония. Волосы Иннокентия встали дыбом так резко, будто хотели оторваться, придав хозяину хоть немного столь необходимой брутальности Брюса Уиллиса. Впрочем, дрожащий пришелец скорее стал бы похож на Луи де Фюнеса…

Жуткая картинка соответствовала шумовому ряду. Какая-то бойня. Клыки, когти, крики – катастрофа! Вот мимо проскакал огромный серый волк, в загривок которого вцепился знакомого уже вида коричневый клыкастый клок. На волке, кстати, почему-то красовался передник этой странной леди Билл. А вот зеленая гусеница размером с амазонскую анаконду, проглотившую палеолитского мамонта, поднимается на заднюю дюжину ног, а потом резко падает наземь, накрывая собой несколько коричневых комков за раз. Точнее, комков-зараз. Или, скорее, уже не комков, а лепешек. Вдруг совсем рядом проехал почтенный пожилой мужчина в рясе священнослужителя, азартно поливающий из компактного огнемета, приделанного к инвалидному креслу, пищащую бурую массу.

Голова Иннокентия закружилась. Он упал наземь, случайно накрыв ладонью примитивного вида пистолет. Машинально взял его. Вот бы тот нежданный спаситель это увидел, порадовался бы. Пытаясь отыскать взглядом сумасшедшего ковбоя, пришелец наткнулся на полную его противоположность – бездушного шерифа, пытавшегося пятнадцать минут назад отправить парня на костер. Вокруг лежащего на камнях гиганта дергалось в конвульсиях множество мохнатых тел, но одно, усевшееся ему на лицо, кажется, даже не кусало, а просто душило негодяя.

Иннокентий прислушался к себе, слабовольно надеясь почувствовать, что снова падает в обморок – словно в объятия той фантастической красотки. Но нет. Пришлось стиснуть зубы и поковылять в сторону, где разворачивалась самая странная борьба в партере. Никогда не державший в руках оружия, бедолага не стал стрелять, опасаясь попасть в голову блюстителя беспорядка. Так что он просто саданул рукояткой куда-то по скрипящей зубами массе.

Через мгновение раскрасневшийся шериф уже жадно глотал воздух, выпучив глаза на недавнего осужденного – именно на лицо Иннокентия перебралась обиженная пустынная жаба. Пасти твари раскрылись, глаза жертвы зажмурились. Вдруг жаба недовольно квакнула и соскочила с бедняги, уползая куда-то в сторону. «Тоже мне святой…» – с досадой подумал Большой Стэн, посылая пулю в спину паскудной твари (если только у клыкастого комка есть спина).

Спустя несколько секунд общий гам несколько стих. Трясущиеся от усталости и азарта горожане с интересом переглядывались. Кажется, праздник жизни обошелся без смертельных исходов со стороны доблестных гладиаторов грязного во всех смыслах Далсвиля. И кажется, это и называется победой.

* * *

Народ начал расходиться. Только вокруг старого пастора расположилась группка тех, кому нужно было вправить вывихнутые конечности и вставить выбитые зубы (и от того, и от другого всех уже изрядно воротило, но что делать…). Джон Дабл-ю Смит тем временем пытался вправить мозги несчастному гостю Далсвиля – Иннокентию.

Все заключенные были на радостях освобождены от виселицы. Джеки Чай, поддерживаемый Мышиным Ларри, ковылял прочь, хрипя, что на остаток жизни найдет себе занятие поспокойней. Скажем, будет куриц разводить…

Перед Джоном жители чувствовали себя в неоплатном долгу за великолепное развлечение. Ну а Большой Стэн был так благодарен Иннокентию за спасение, что сделал ему подарок: не стал жечь на костре. Неисправимый скупердяй сказал, что виселица и костер это разные вещи, поэтому общая амнистия его не касалась. Кто бы с ним стал спорить…

Однако путешественник во времени все еще не улавливал некоторых нюансов происходящего. И даже ковбой не мог тут ничем помочь. К тому же он вдруг замолчал, глядя на Шальную Бэтти. Точнее, на ее спутника.

Рядом с боевой коровой с самым невинным видом вышагивал до головной боли знакомый бравый Баран. Значит, где-то рядом неуемный индеенок. Ну конечно, вон он: мельтешит, носится как угорелый вокруг спасенного шамана.

Иннокентий проследил за взглядом Джона.

– Ух ты, как похожи…

– Да… – недовольно протянул ковбой. – Конечно. Все краснокожие на одну рожу.

Но смутное предчувствие уже поселилось у ковбоя под ложечкой и активно высасывало, даже скорее вычерпывало оптимистичное настроение.

– Спасибо, что спасли моего деда! – радостный тон Демонтина немного не вязался с чуть смущенным лицом.

Деда?! Бэтти фыркнула. Джон хотел сделать то же самое, но подумал, что это плагиат. Тогда решил встряхнуть головой, но хитрая корова снова его опередила, помахав рогами. Тогда ковбой мстительно сжал пальцы в кулак. Шальная Бэтти озадаченно посмотрела на свои копыта и почти обиделась. На счастье индеенка, Джон Дабл-ю Смит так увлекся молчаливым соревнованием, что упустил момент, когда надо было гневно дать мальчишке по лбу, а теперь было как-то неловко. Так что вдвойне обрадованный Демонтин продолжил:

– На самом деле это я написал записку. Не стал указывать, что надо спасти именно благороднейшего и прекраснейшего шамана, чтобы Вы ничего не заподозрили.

Ковбой нахмурился.

– Но эта печать…

– Пусть луна вечно улыбается тебе, мистер ковбой. Это я в свое время… одолжил ее у местного торговца – мистера Спекула. Кстати, странно, что я не видел его сегодня на площади… – вмешался в разговор старый индеец. Джон хмыкнул: ну что ж, понятно, в кого парнишка такой резвый. Иннокентий вдруг распахнул рот от удивления, заметив, наконец, что перья индейского шамана не крепятся на макушке, а растут прямо из головы. – Я отдал печать Легкой Походке, предвидев, что это событие начнет невиданный по красоте сюжет, который плетут звезды. К сожалению, меня поймали как раз тогда, когда я пытался углубиться во внутренний мир одной освященной коровы, чтобы узнать, что за историю пишет отец-небо. Я не успел. Теперь же, увы, звезды изменили свое положение, и этой линии судьбы не предскажет уже никто…

– В общем… – снова вмешался Демонтин. – Я подумал, что с печатью записка станет солиднее, осмысленней. Я как раз искал, как помочь деду. И тут случайно увидел, как ты здорово убил Подлого Гарри! (Брови позабытого всеми Иннокентия в который раз за день поползли вверх, и парень постарался незаметно отстраниться от ковбоя). Я почему-то сразу понял: вот тот, кто мне нужен.

Джон Дабл-ю Смит, казалось, был не так уж и удивлен невероятным стечением случайностей, приведшим его сюда и заставившим спасти Иннокентия. Внимательно уставившись на мальчишку, ковбой спросил:

– А где сейчас сама эта печать? Демонтин потупился.

– Мне кажется, я ее как-то сломал. После того, как я приложил ее к бумаге, она просто рассыпалась в прах…

– Не надо строго его судить – такова судьба, – важно кивнул шаман.

– Да, судьба… – задумчиво протянул Джон. – Даже ты, шаман, не представляешь, насколько ты прав…

– Друзья, это, конечно, все очень мило… – устал от бессмысленности происходящего Иннокентий. – Но мне нужно серьезно с вами поговорить. Вы мне не поверите, но…

– Пойдем, на месте поболтаем, – прервал его излияния ковбой.

– Ох, и куда мы идем? – обреченно сдался без боя пришелец.

– Туда, где на Диком Западе решаются все проблемы.

Надеюсь, милая Билл уже открыла свое заведение…