Читать книгу Сомнение - Дмитрий Босяченко - Страница 2

– Езжай, тебе уже скоро на работу.

– Ничего страшного. В такой момент работа может подождать, ребята поймут.

– Ничего себе! Такое оказывается бывает, – Алина довольно улыбнулась и неповоротливо ушла обратно в палату.

Когда пришло время Леонид вымыл трижды руки – водой, мылом, спиртовым раствором. Старательно надел полученные халат, маску, шапочку и столь нелепый, рассмешивший впервой за несколько часов Алину, разместился в кресле перед родильной, ожидая, когда его позовут. Он должен был присутствовать при рождении долгожданного сына – иных вариантов и быть не могло. Воды отошли, но схватки затихли. Врач решил подождать час-другой и после стимулировать роды. Леонид остался ждать. Сам не заметил, как уютно вжался в кресло, успокоился, в череде нескольких попыток опытным путем занял максимально удобную позу и задремал.

Ненадолго, потому что скоро в родильной послышался какой-то шум и возня. В мутной пелене сна, с заложенными отчего-то ушами, он без стука и спросу отворил дверь палаты, забрел почти наощупь внутрь. Кабинет отчего то сильно изменился с момента, когда он сюда заглядывал до того, как заснуть. Стал больше, возможно за счет того, что значительно опустел: вся мебель, инструменты и аппараты куда-то делись, а осталась одна кушетка и облезлые черно-синие стены, которые будто… дышали. Да, она были живыми, подвижными и пористыми и напоминали легкие курильщика, с сипением и хрипотой фильтрующие воздух. Но эти фантастические перемены, как ни странно, пугали его меньше, чем увиденная картина. Алина, раздувшаяся еще сильнее, стояла у кушетки и с ужасом взирала на свой подвижный живот, который увеличился до отвратительно-пугающих размеров, кожа на нем натянулась и начала потихоньку рваться, а внутри активно перемещалось нечто. Вот-вот, подумал вдруг Леонид, эти уродливые растяжки станут трещинами, а трещины зазияют кровавыми ранами, из которых покажется густая краска крови и поползет вниз по ногам. Но этого не произошло. Кожа выдержала все. Пахнуло сырым мясом, живыми пульсирующими внутренностями. На работе ему уже приходилось сталкиваться с подобными запахами, но те случаи всегда были связаны со смертью, а тут, казалось бы, зачиналась новая жизнь.

Алина хрипит и скулит сквозь зубы, но спасительная муть и глушь вокруг, как в контузии, заглушает для него этот непереносимый аккомпанемент. Леонид все равно хочет выйти, но не может и пошевелиться. Он хочет закричать, но не способен выдавить и звука из разинутого рта. Он понимает – ему нужно быть здесь, он обязан.

Его узкий взгляд вдруг расширяется, становится панорамным. Он замечает, что в палате откуда-то взялись, не вошли в дверь, а миг появились какие-то люди – маленькие человечки в белых халатах, ростом метра полтора максимум. Их слишком много, они кривенькие и суетливые. По-дурацки быстро, как в ускоренном режиме прокрутки кинопленки, они бегают вокруг Алины, обступают, тычут в тело приборами, щиплют за кожу, ведут себя, как дикарские детишки при встрече с белым человеком. Заглядывают внутрь. Алина начинает реветь вепрем, задрав голову – вся шея в венах. Леонид закрывает руками уши, но продолжает смотреть. Человечки вдруг отступают от нее, синхронно оборачиваются и впериваются в уже в него. Их лиц не разобрать – одни чёрные глаза и хирургические маски.

– Его нет! – орут они хором, – Ребёнка нет!

Все стихают на секунду, чтобы Алина заорала с новой силой:

– Лёня, он в тебе! Он теперь в тебе!

Леня смотрит вниз – его живот округляется и растет на глазах. Ещё пару секунд и он не видит свой пах, ноги. Внутри него начинает что-то биться. Из бока под ребром выползает детская пятка. Замутнённость пространства проясняется, когда ей надо бы затопить все вокруг.

– Рожай! – кричит Алина, – Лёня, рожай, иначе он задохнется в тебе! Он умрёт в тебе, слышишь!?

«Как рожать-то, дура?» – думает он про себя, но ничего не произносит. Но здесь и сейчас говорить не обязательно. Она читает его мысли, заливается слезами, задыхается. Один из человечков подносит Леониду скальпель, и вкладывает бликующих острым лезвием инструмент ему в руку.

– Режь! – он слышит ее мысли.

– Реееежь! – наконец, набравшись последних сил, вырывает Алина из своей глотки вопль, и вены на её шее снова надуваются жирными червяками.

Леонид послушно сжимает скальпель крепче. Секунда задержки – он просто не знает, где лучше полоснуть, чтобы не поранить внутри младенца. Тело раздулось и сталось будто бы не его, потому и кромсать его не страшно и не жалко.

Он выдыхает и, как стеклорезом, от солнечного сплетения до паха – одним резким ровным движением сверху вниз… режет. Скальпель хорош. Сначала снизу вываливаются кишки. Леня пытается их подхватить руками, собирает в охапку. Ребёнок же не пробился через плаценту – кожи нет, живот развернут, но есть еще одна молочная, полупрозрачная плёнка – и младенец бьётся в неё. Леонид, боясь поранить ребёнка, бросает скальпель и рвёт плаценту руками. Протыкает её пальцами, как полиэтиленовый пакет и тянет в разные стороны. Новорожденный вываливается из него на пол – мокро, склизко, с мерзким шлепком, как мокрый снег. Леонид не успевает поймать ребенка, ведь свободна лишь одна рука, в другой – собственные кишки.

– Ты уронил его! Ты убил его, сволочь, убил! Как ты мог?! – Алина снова вопит. И этим раздражает. Но их ребенок ещё дышит и нервно дёргается.

Леня, наконец, решается выпустить кишки из рук и вместе с ними обессиленно падает на колени. Его внутренности основательно вываливаются на пол. Прямо на ребенка. Лёне приходится их разгребать, чтобы найти сына. Он берёт его на руки. Малыш начинает кричать. Наконец, Алина успокаивается, и с довольной улыбкой валится навзничь на кушетку так, словно это она его только что родила. Врачи аплодируют и ликуют.

Леонид переводит взгляд на ребенка, заглядывает в глаза. Младенец вдруг замолкает. Дышит спокойно и даже будто бы намеренно сдержанно. У мальчика слишком взрослый пугающе-осознанный взгляд, сообщающий что-то. Леденящее душу выражение глубокой мудрости. Леонид хочет отбросить сына в сторону и уйти прочь, волоча за собой свой кровавый ливер, но не может этого сделать – его руки вросли в ребенка, в его спину. Нет, у них не просто срослась кожа, Леонид напросто не видит своих кистей, они в младенце, внутри. Руки отца, как часть – гигантский отросток младенца и младенец, словно продолжение рук отца. Отыне они единое целое, своеобразные сиамские близнецы. И хуже того – Леонид ощущает, что они продолжают сращиваться. У него случается приступ удушья, словно из палаты мигом выкачали весь кислород. Леонид силится закричать и глотнуть воздуха одновременно, но ни того, ни другого не получается сделать. Когда же это все кончится, думает он.

– Леня, кажется скоро начнется, – вдруг слышит он слегка взволнованный голос жены, доносящийся откуда-то извне, – Леня, проснись, прошу тебя – акушерка говорит скоро начнется…