Читать книгу Обреченные выстоять. Мужские расказы - Дмитрий Чарков, Сергей Вепс Романенко - Страница 5
ЛАБИРИНТЫ
ОглавлениеЯ копаюсь на помойках, как червяк,
С детства жизнь моя наперекосяк,
Канализационный люк – моя дверь,
Но я счастлив по-своему, поверь!
Ю.Клинских, «БОМЖ»
– Бежим, Сеня, бежим!!! Убьют же…
Камень с острыми краями, размером с куриное яйцо, с гулким звуком ударился о спину Лёхе чуть ниже лопатки. Семен краем глаза увидел, как тот, вскинув руки, чуть не упал, чертыхнувшись, но удержал равновесие и с обезумевшими от страха глазами ринулся дальше вперёд, шваркая разбитыми кроссовками по искореженному асфальту. Его собственные ботинки не по размеру были настолько тяжелы, что ему стоило огромного напряжения перемещать их в беге, и он опасался, что в итоге совсем потеряет их, но времени на заботу об удобствах сейчас не было: он что есть сил бежал вперед, стараясь увеличить разрыв между собой и преследователями, уже не глядя на приятеля, который заметно отставал, тяжело дыша где-то сзади. Вдруг над своей головой он скорее почувствовал, чем услышал резкое движение воздуха и звук, похожий на свист, и еще один камень ударился о землю прямо перед ним, чудом не задев его голову.
Семен глядел вперед сквозь патлы, в которые превратились за последнюю неделю его волосы, сбившиеся сейчас ему на глаза: он знал это место – еще метров тридцать, и за углом старого кирпичного здания общежития покажется заброшенная котельная, а недалеко от завалившегося входа есть колодец, и если они успеют добраться до него до того, как настигнут их преследователи, то в нем можно будет схорониться – туда за ними никто не решится спрыгнуть.
Лёха пыхтел в двух метрах позади, но не отставал. Они оба уже почти задыхались, когда, наконец, обогнув угол из красного потрескавшегося кирпича, увидели перед собой одноэтажную постройку такого же типа, как и полуживое общежитие, с зияющими проемами вместо окон.
– Сюда, Лёх, сюда! – крикнул он, направляясь к проёму, который раньше был дверью.
Лёха, ничего не соображающий от боли, страха и усталости, покорно влетел вслед за ним в смердящее помоями и испражнениями место. Семён замер на мгновение, опершись рукой о мелованную стену, переводя дух и озираясь по сторонам. В дальнем углу заваленного мусором помещения на стене он заметил красную стрелку, указывающую вниз, с какими-то буквами, до которых ему не было дела – он интуитивно ринулся туда, перескакивая через старые коробки и пакеты, наполненные битым стеклом, пустыми консервными банками и еще Бог весть чем. В углу, под ворохом тряпья, которое он отпихнул ногой в сторону, его глазам предстал люк.
– Помогай… давай, Лёха! – крикнул он через плечо, пытаясь сдвинуть тяжелую чугунную крышку с гравировкой "1975".
Лёха, сложившись чуть ли не вдвое, присоединился к нему, и они на одном адреналине спихнули в сторону тяжелый люк, когда услышали у входа матерные выкрики и возбужденные возгласы:
– Вон они, братва! Там, в углу копошатся!
Лёха первым проскользнул в черное отверстие, и Семён услышал, как тот с грохотом приземлился на твердый пол. В угол, где он оставался еще на поверхности, с треском канонады посыпались камни и обломки предметов, валявшихся в изобилии на полу.
– Фу, вонь какая! – неслось со стороны нападавших.
Семён, прикрывая рукой голову, протиснулся в узкое отверстие, нашарил ногой ступеньку, опёрся о неё, и, скрючившись, из всей силы уперся спиной и затылком в наполовину сдвинутый в сторону чугунный диск. Тот поддался усилиям и сдвинулся назад в пазы, оставив Семёна в кромешной тьме. Откуда-то снизу раздался запоздалый крик Лёхи:
– Осторожно!!!
Нога Семёна соскользнула с выемки колодца, и он больно грохнулся на пол, подняв столб пыли, которую не видел, но почувствовал в носу и на потрескавшихся губах.
– Сенька, ты живой? – спросил его товарищ в темноту, а затем, пошарив в карманах, достал зажигалку и чиркнул ею, осветив пространство вокруг себя.
Алексей встал на ноги, потирая колено, поднес пламя зажигалки к свечке, которую вынул из другого кармана, и та зардела, отбрасывая плавающие тени на стены коллектора. Семен сидел, оторопело глядя на товарища. Лёха толкнул его легонько в плечо:
– Ты чего, придурок, головой что ли треснулся?
– Да, вроде. Задницей больше.
– Чего делать-то будем? Вон там проход какой-то есть.
Семён, наконец, вышел из оцепенения, встал и подошёл к отверстию в стене, сквозь которое можно было пройти, лишь слегка пригнув голову: оно было широкое и тёмное. Где-то в его недрах был слышен шум воды, и пахло сыростью.
Сверху послышались приглушенные голоса, явно раздосадованные их исчезновением, буквально, под землю. Лёха поднял голову вверх по направлению к беспорядочным шагам и истерическим выкрикам, доносившимся извне.
– Быдло, – прошептал он.
Его приятель усмехнулся, почесав щетину. Алексею это не совсем понравилось, и он уже громко повторил:
– Все они – быдло, если ты еще этого не понял. Без мыслей и без сомнений. А сожалеть начинают, только когда к их горлу острие стекла приставишь, и сожалеют только о том, что первыми тебя не придушили. А за что меня душить, или тебя, скажи! Потому что мы не живём в квартирах? Шаримся по помойкам?
– Мы воняем, – как-то неуклюже предложил свою версию Семён, осторожно вступая в темный проход тоннеля. Сверху суета уже была где-то вокруг люка.
– Собаки бездомные тоже воняют, – резонно заметил он. – А их жалеют.
Под ногами у них хлюпала жижа из пыли и конденсата.
– Тебе же бросают в шляпу мелочь – значит, тоже жалеют.
– Хрен там. Это они у Бога грехи отмаливают, сейчас же все в веру ударились, – не унимался Лёха.
– Глупости. Милостыню на улицах как раз и дают те, кому не жалко. А не жалко тому, кому и терять-то особо нечего. Сам не замечал разве?
– Замеча-ал, как же, – согласился Алексей. Он оперся о бетонную стену, покачнувшись: она была холодной и скользкой. Семён, ссутулившись, уверенно шлёпал вперёд, как будто по дороге на работу, куда ходил каждое утро последние пять лет кряду.
– А эти, шпана – они просто боятся.
– Чего меня боятся-то?
– Да они не тебя боятся, Лёха – ну кто тебя забоится, сам подумай! – они боятся неизвестности, которую ты – мы – для них олицетворяем, вот и всё. Неизведанная сторона жизни. Так же и покойников боятся.
– Во, блин, сравнил!
– Ну, уголовников – если тебе легче от этого.
– Не легче.
Поодиночке они ж не нападают, а только так, стаей – командный дух вырабатывают, видать.
– Это точно.
Чем дальше они углублялись, тем теплее становилось. Алексею даже показалось, что направление их движения стало даже немного уходить под горку, по наклонной: он смотрел на отблески свечи, отбрасываемой на сырой потолок с проглядывавшей местами ржавой арматурой, и замечал искривление света относительно воображаемого горизонта. Сквозняка не чувствовалось, но дышать можно было свободно. Они приблизились к месту, где начиналось разветвление: вправо уходила такой же по размерам тюбинг, а влево шел пониже и более узкий рукав.
– Куда пойдем? – спросил Семён. – Отшагали уже метров тридцать, наверно.
– Направо пойдешь – в дерьме утонешь, пойдешь налево – туфлю потеряешь: выбор-то небогат.
Сзади раздался скрежет металла.
– Они что, решили всё-таки спуститься? – спросил Лёха, напряженно вглядываясь через плечо назад.
Там, откуда они только что вышли, забрезжил свет. Семён тоже остановился, обернувшись в сторону коллектора.
– Не думаю. Навряд ли у них с собой фонари, а свечки они точно в карманах не таскают, уж будь уверен.
– А вдруг хватит дури с зажигалками..?
Они услышали крики:
– Эй, уроды, вы здесь?
Алексей вознамерился было что-то ответить, но Семён схватил его за руку чуть повыше локтя, приложив палец к губам, и прошептал:
– Тоже умничать собрался?
Наверху не унимались:
– Уроды, мы вас выкурим – выползайте из своей норы по-хорошему. Попинаем слегка, да отпустим.
Алексей стоял, понуро опустив плечи, вслушиваясь в голоса. Он нервно поглаживал пальцами скуденькую бороденку. Семён показал ему жестом на правый рукав канализационного прохода, и они двинулись дальше. Он сказал приглушенным голосом:
– Не обращай внимания. Тебе это надо? Или что-то новое и полезное хочешь услышать?
Лёха пожал в полумраке плечами и покорно пошел за Сенькой вперёд.
Выбранный ими рукав вскоре привел их к небольшой округлой площадке, в центре которой накрененная лестница поднималась к очередному люку.
– Ты знаешь, где мы? – спросил Лёха.
– Думаю, что отмахали метров сто уже от котельной, – ответил Семён, вглядываясь в потолок. – Я посвечу, а ты приложи ухо к крышке – может, услышишь что-нибудь.
– А сам чего..?
– Ты легче, Лёха, посмотри на перекладины, – он потрогал влажный металл, покрытый ржавчиной, – меня могут и не выдержать.
– Меня, значит, выдержат, – проворчал Алексей, пробуя ногой нижнюю ступеньку.
– Тебя ловить легче. Давай, я поддержу!
Лёха с опаской начал медленно подниматься к верху. Посредине он замер и спросил:
– А чего слушать-то?
– Да хоть что-нибудь: машины, голоса, шаги – чтобы определить, где мы. Что не понятно-то? Может, мы бродим вокруг общаги, и сейчас выползем прямо перед теми ублюдками – хочешь повстречать их снова?
– Не-а, – с этим лаконичным ответом Лёха как-то воодушевленнее продолжил своё самозабвенное восхождение кверху.
Перекладины лестницы под его шестьюдесятью килограммами недружелюбно скрежетали, и на самом верху он притаился, опасаясь слететь вниз, но сподобился всё-таки приложить ухо к чугуну. С полминуты он вслушивался, а потом объявил:
– Тихо, как в могиле.
– Сплюнь.
– Может, просто не слыхать ничего?
– Да этот чугунный диск над твоей башкой – как локатор в небе: всё должен принимать и отражать.
– Откуда тебе нафиг знать?
– Да так… знаю, и всё.
– Ну и чего делать-то будем?
Семён помолчал, раздумывая, затем ответил:
– Подождать нужно. Сейчас сколько время? Около десяти вечера, наверно. Там уже похолодало, так чего нам вообще туда выползать?
– Так на базу надо, там же и жрачка, и манатки все…
– Да ладно, помрешь, что ли, если не поужинаешь? А на манатки твои никто и не позарится.
Алексей попробовал было плечом приподнять крышку, но сил у него оказалось маловато для такой затеи, и он её оставил, спустившись осторожно вниз. Оглядевшись, Семен обнаружил у стены сваленные в кучу алюминиевые и фанерные коробки из-под каких-то деталей: видимо, недавно в этом тюбинге что-то ремонтировали и, как всегда, оставили после себя реквизит. Он перевернул пару ящиков, смастерив своеобразное кресло, и растянулся на них, разминая уставшие ноги. Алексей последовал его примеру.
– А сколько ждать-то будем? – спросил он, располагаясь рядом.
– Да отдохнем маленько, и двинем дальше, – заверил его Сеня, закрывая глаза. Свеча мерно горела на полу между ними, откидывая на стены причудливые тени.
– Ты сам откуда? – немного погодя спросил Семён.
– Местный я, из Черёмушек, – откликнулся Алексей.
– А как на улице очутился?
– А как мы все сюда попали? Кого водка, кого жадность, кого что…
– Жадность-то при чем тут?
– Да вот при всём: хотел я двухкомнатную вместо своего барака, и чтоб подороже продать и подешевле купить – как все, в общем. Только не всем везёт. Тогда-то не знал еще, что для таких предприимчивых уже специальная бригада создана – рыщут по объявлениям, прозванивают, встречаются, беседует, а вроде как и порядочные, приличные люди, понимаешь? Мне вот, например, сумели втолковать, что есть один покупатель, который хочет обменять свою двухкомнатную на частный дом – ну, дескать, любовь у него безумная, а женщина капризная, так он хочет поближе быть к ней. Даже показали мне бабу по нашей улице, и хахаля этого. Конечно, у меня глаза от такой удачи на лоб полезли, сам посуди: обменять барак на отдельную квартиру с чисто символической доплатой! Это потом только я прочухал, что это специально для меня они спектакль разыграли – женщина-то настоящая, а мужик подставной: прилично одетый, с сединой и бородкой такой – профессорской. Он просто на моих глазах, видать, клеился к ней, а со стороны впечатление было, что ухаживает: цветы дарит, под ручку водит. А потом и ко мне на переговоры пришел: выручай, мол, я уже год здесь сторожу жильё на продажу, и ты – моя находка и спасение всей жизни. Могут они, конечно, найти гнилушку в человеке: не лестью, так деньгами, не деньгами, так напором – в общем, ударили мы с ним по рукам. У меня были, конечно, кое-какие сомнения, я даже к юристам хотел сходить, но риэлтер сказала – это женщина была, тоже приличная вся такая, прикинь? – что, типа, давай-давай, ты на сделке хорошо сэкономишь, как раз хватит на гонорар юристу; вот я и не пошел.
– Ну а бумаги-то сам подписывал? Не глядя, что ли?
– Да ведь они у меня доверенность взяли, вроде как на ведение дел по подбору вариантов, к нотариусу водили – я до сих пор не знаю, что это за нотариус. А потом оказалось, что – фьюить! – свою-то продал, а взамен купил квартиру в давно снесенном здании. Только документы по продаже оформили в управлении юстиции, а по покупке на следующий день – опять у нотариуса, у другого только, который и нотариусом-то не был, очередная подстава, в общем. И сколько не ходил по конторам да по участкам – всё без толку: документы по продаже оформлены правильно, повода к расторжению нет, а покупка – просто ничего не значащая бумажка; две разные сделки, факта мошенничества не усмотрено, возбуждению не подлежит – вот и вся правда.
– А родственники?
– Жена ушла ещё в молодости, дочь где-то с ней есть – но кому я сейчас такой нужен? Не жене – это уж точно, а дочке сейчас семнадцать только, а как я приду к ней бомжом и скажу: вот, родная, принимай отца-археолога, только что из-под земли вернулся; а всё, что мать про меня нагородила – чушь. Так, что ли?
– Пожалуй, так не прокатит.
– Да никак не прокатит. Думаешь, я не ломал себе голову? И к одним сунулся, и к другим, и к третьим – да кому нафиг это надо? На работе жить пытался, барахло в служебном гараже пристроил, так его растащили – не мог же я дежурить там круглосуточно.
– А ты кем работал?
– Водителем.
– И что, уволили?
– Три месяца тормошили с пропиской, а потом извинились, сказали, прости, Петрович, хороший ты человек, но без штампика. А меня потом всё это так достало, сил не было – хотел удавиться, да не смог: жадность опять остановила, жадность до жизни, ради неё только и не удавился тогда. А человек – он ко всему привыкает, и к колодцам тоже.
– Да-а, не повезло тебе.
Алексей продолжал:
– А мне иногда охота в тюрьму – по зиме особенно.
Семён взглянул на него с интересом:
– И как – получалось?
– Не-е, в самый последний момент думаю: ты, дурак, что собрался сделать? И всё, на месяц успокаиваюсь. Потом опять то же самое, и так уже четыре года.
– Ё-ё, – протянул Семён, – я столько не выдержу.
– А куда ты денешься? – спокойно ответил Лёха. – Я тоже поначалу думал, что не выдержу и месяца, а потом… – он махнул рукой и отвернулся.
Семёну показалось, что его товарищ плачет – тихо, по-собачьи. Он ничего не стал больше говорить и молча лежал, перебирая в голове обрывки своих детских воспоминаний: двор, детский садик, футбол, что-то из школы. Это было похоже на калейдоскоп, переворачиваемый в руке: кусочки мозаики складывались в разнообразные картинки, но цельного сюжета не проявлялось. Он снова лёг на спину и увидел на потолке каплю конденсата, собирающуюся оторваться от поверхности и устремиться вниз, прямо к его лицу. Семён закрыл глаза и напряг изнутри своё зрение, пытаясь сквозь веки уловить очертания этой капли, заставить её замереть, в то же время ожидая ощутить на своём лбу легкий "чпок" от её прикосновения, но ничего не происходило. Он помолчал минуту, а потом произнес:
– Лёха, а ты не переживай особо-то – живы, и слава Богу, у многих и этого нет.
– Да я привык уже, чего тут переживать? Гнобит только, что до конца дней своих по колодцам придётся шастать – это ли жизнь? А так сидел бы я сейчас на кухне в своей берлоге, ругался бы с Люськой, ворчал на бабу Свету – вечно надымит папиросами на всю квартиру: ей уже под девяносто, а пыхтит, как паровоз.
– А ты курил?
– Да попробовал пару раз – ничего интересного, лучше стакан водки накатить. А ты?
– Нет, наверно. Да и где бы теперь на это еще деньги брать – на пожрать бы чего наскрести, не до сигарет уже.
– Это точно. У меня тут, кстати сказать, от батона немного осталось, – он достал из кармана куртки кусок батона, завернутый в целлофановый пакетик, – перекусим, может?
– Давай, – с благодарностью согласился Семён и подсел поближе.
Батон пах выпечкой, и его приятно было ощущать у себя во рту, тем более в контрасте с окружающей плесенью.
– А ты что всё молчком да молчком? Или думаешь, мне не понять?– спросил Алексей, жуя свой кусок.
– Ничего я не думаю. Это в тюрьме за жизнь трепятся, а мы вроде как на свободе. У тебя своё, у меня – моё.
– Типа как в Библии?
– Типа как на воротах Бухенвальда.
Помолчали. Вдруг Семён сам начала рассказывать:
– Я сам с Ельца – слыхал о таком, на Азовском море? Семь лет назад подался на заработки на Дальний Восток, повертелся в коммерции одно время во Владике (там тоже море), потом перебрался в Хабаровск. Женился, дочь родили, японскую машину купили – с этим там вообще просто. Хабаровск – купеческий такой, размеренный, коммерсантов много. И все доверчивые, как дети. Во Владивостоке не так. В плане, что коммерции больше, но люди зубастее – ты им ступню, а они по колено оттяпают – акулы, одним словом. Там и с квартирой тяжелее. Устроился сперва страховым агентом, но не клеилось особо, через полгода на продукты питания перешел.
Ещё не так давно был территориальным представителем одной крупной московской конторы. Вернее, офис и завод у них в Красногорске. Работа-то в принципе не пыльная: развивай клиентскую базу по рынкам да торговым центрам, собирай заявки на бакалею, пересылай в головной офис, потом товар приходит, ты его встречаешь, организовываешь доставку, работаешь с претензиями – в общем, если язык на месте, а не там, где обычно у тебя, Лёха, то можно зарабатывать приличные деньги. А чем больше зарабатываешь – тем выше потребности. Тут ещё кредиты на всех обрушились – бери-не-хочу-всё-равно-возьмёшь. Богадельня по всей стране, в общем. Через два года мы уже оформили ипотеку на "вторичке"…
– Это что?
– "Вторичка"-то? Это всё, что не новостройка. Дешевле, да и банки под них легче на кредитование идут. Но сам понимаешь – не в голой же да разбитой квартире жить? Нужен ремонт, нужна мебель…
– Да? То-то она нам теперь прямо-таки необходима.
– Теперь… да что теперь! Год назад и теперь – это как две разные жизни. Если ты только одеколон советский пил и заборы на дрова разбирал в свём Озёрске, или где там… – то, собственно, какая тебе разница: там же прозябать или здесь, в коллекторе? Поменял шило на мыло. А свобода с деньгами, да в бизнесе… Тоже палка о двух концах – кого-то вытягивает наружу, а кого – закапывает в землю.
– Денег много у тебя было?
– Лёха, деньги сами по себе – это бумага с картинками. И много этих бумаг или мало – тоже относительно, это, может, для тебя важно. А для деловых людей важна в первую очередь перспектива – как эти бумажки обернуть, чтоб они приросли сами по себе, как снежный ком. Это игра, в какой-то степени.
– Только в колодце в неё не особо-то поиграешь.
– Да уж, тут точно не развернуться.
– А ты, видать, не за тот конец свою палку держал, когда бумажки с картинками ворошил.
– Не тем? – повторил Семён. – Верно, не тем. Кредитов понахапал, сделал ремонт, прикупили мебели, а тут… компания закрыла представительство – логистика с запада на Дальний Восток им стала дорого обходится, местные производители тоже засуетились, поднялись, цены посбивали… а тут ещё этот кризис – новую работу не найти практически, все издержки сокращают, от балласта избавляются. Полная засада, короче. Чтобы не потерять квартиру, продал машину, даже мебель по объявлению за полцены спихнул – новую! Всё думал – пронесёт…
Семён замолчал, уставившись в потолок.
– Не пронесло?
– Я должен был собрать дебиторку с мелких клиентов и переслать в головной офис.
– Что это такое?
– Ну… клиентам поставили товар в долг, они за него рассчитываются постепенно, по договору, или на реализацию кому-то выставили… разные варианты по отсрочке платежей бывают.
– А ты с них деньги собрал и… того?
– Вот именно – "того". В Красногорске только через два месяца хватились, да и то случайно: одна из моих клиентов была в Москве, и зашла в бухгалтерию за сверкой. По её данным, долг за товар сто тысяч, а по бумагам фирмы – сто пятьдесят. Начали проверку по всем моим клиентам, прислали паренька из коллекторского бюро…
– Сантехника что ли?– не понял Лёха.
Семён покосился на него, но объяснять не стал:
– Вроде того, с большими кулаками и связями в ОБЭПе и местном УФСБ.
– Бил?
Семён усмехнулся:
– Теперь не бьют, всё культурно. За квартиру я уже досрочно рассчитался к тому времени, но по другим долгам… думал, кредитами в других банках перекинуться, но эти лавочки к тому времени уже тоже прикрылись, да на меня спустили информацию по централизованным каналам… В общем, приперли к стенке конкретно – передавай им квартиру за долги. А как? Там ведь жена, дочь. Я не мог придти домой и сказать – вот, мол, давайте выметаться, закредитовался я. А те напирают – посадим, дескать, упираться если будешь. "О семье подумай, они ж не в крепости у тебя" – намекали так, что типа найдут другой способ воздействия. Оставалось только петлю на шею – тогда отстали бы. Да и то – предприятие себе на убытки мои долги спишет, и дело с концом, а коллекторы – те не-ет, там ребята непробиваемые. Да и живой я им нужен был. А нет человека – нет проблемы. Без меня к семье не сунулись бы – это же не 90-е.