Читать книгу Дверь на двушку - Дмитрий Емец - Страница 3

Глава вторая
Штопочка идет в Сибирь, но остается в Копытово

Оглавление

Маркиз дю Грац отбирал фрейлин по поручению супруги наследного принца небольшого немецкого княжества. В замковый зал, скромно потупив взоры, входили девушки – дочери местных дворян. Их было около сотни, и многие отличались красотой.

– Двадцать один, двадцать девять, шестьдесят! – негромко сказал маркиз дю Грац.

– Что «двадцать один, двадцать девять, шестьдесят»? – спросил его граф де Лавалье, пьяница, буян и дуэлист, стоящий рядом с ним.

– В меня могли бы влюбиться девушки номер двадцать один, двадцать девять, шестьдесят. С остальными бесполезно. Об стену можно расшибиться – результат будет нулевой… Ну это я все чисто теоретически, разумеется. С девушками двадцать один, двадцать девять и шестьдесят я буду подчеркнуто противен и осторожен. И во фрейлины их тоже не отберу.

– А почему именно двадцать один, двадцать девять и шестьдесят? – спросил Лавалье.

– Сложно объяснить. Но откуда-то я это знаю!

Граф де Лавалье задумался:

– Пожалуй, вы правы, маркиз! В таком случае: сорок один! – произнес он неуверенно.

– Что «сорок один»?

– Меня могла бы вытерпеть только девушка номер сорок один! Но как, разрази меня гром, мы это чувствуем?! – выпалил граф де Лавалье.

ВВР (внутренние воображалки Рины)

Когда-то давно, когда Копытово считалось населенным пунктом всесоюзного значения и производило иголки, шила, вязальные спицы и рыболовные крючки для шестой части земного шара, в нем решили построить клуб. Причем такой, чтобы не ударить лицом в грязь и потрясти по меньшей мере ту же шестую часть земного шара. Клуб строили не в центре Копытово, а на поле между Копытово и Наумово, которые на генеральном плане Подмосковья предполагалось слить, дополнить новыми кварталами и воздвигнуть из них новый подмосковный город, не меньше Электростали. И клуб строился уже с замахом, чтобы обслуживать все это будущее величие.

Однако прежде чем клуб был воздвигнут, произошла одна из невеликих русских революций не то 91-го, то ли уже 93-го года. Игольный завод закрылся, и клуб, построенный больше чем на две трети, забросили. В Копытово его называли «Пентагон», потому что у него было пять сторон, а посередине большой двор, в котором, по скромному замыслу архитектора, должен был помещаться кинозал под автоматически сдвигающимся куполом.

Колоссальное здание быстро ветшало. По пустым коридорам бродили местные подростки, били уцелевшие стекла и писали баллончиками свои мысли. Мысли эти были очень пестрые, часто нецензурные, но одна из них выбивалась из общего ряда. Она занимала всю стену между вторым и третьим этажами. Мысль эта была: «Господи! Это я! Люби меня!»

Родион и Штопочка питали странную привязанность к этому огромному недостроенному зданию. Нередко они прибегали сюда и носились по многочисленным запутанным лестницам, гоняя подростков. Правда, бывали случаи, когда Штопочка начинала подкармливать их булками и поить чаем из термоса – она отличалась непоследовательностью.

Сейчас Родион сидел на крыше Пентагона и, свесив ноги в пустоту, смотрел с высоты на надоевшие ему домишки Копытово. И эти домишки, и неровное поле, и все Копытово казались ему утопающими в грязи. Все тускло, серо, ни одного яркого пятна! Единственным, что притягивало и радовало взгляд, было оранжевое полотенце у кого-то на балконе. И то: едва Родион жадно присосался к нему глазами, как вышла женщина, сняла полотенце и унесла.

– Вот бы ее грохнуть! – сказал Родион. – Интересно, из арбалета добьем? Нет, далеко…

– Перестань! – сказала Штопочка.

Она стояла рядом с Родионом и смотрела на то же, на что и он, но смотрела иначе, без драматизма. Штопочка ко всему на свете относилась просто, как к данности. Не искала нарочитых трагедий, видовых картин и ярких пятен судьбы. Даже занеси ее жизнь куда-нибудь на Колыму, она и там нашла бы немало хорошего – конечно, если бы рядом был кто-то, о ком можно заботиться.

– Говорят, у ведьмарей есть делибаш[2]. Вроде Танцора или Верлиоки. Но Танцор и Верлиока ради псиоса летали… А этому просто нравится убивать! Он летает на гиеле с красными глазами. Вот бы вступить с ним в бой и погибнуть, но и его с собой утащить, – сказал Родион.

– Ой, не начинай! – сказала Штопочка, морщась.

И Родион покорно перестал. Фраза «Ой, не начинай!» – волшебная фраза. Она ломает повторяющуюся психологическую игру, особенно если произнести ее с интонацией Штопочки. Как-то сразу одергивает и мешает войти в роль.

Родион стал бродить по крыше и, толкая носком ноги спекшийся рубероид, тосковать. Он ненавидел ШНыр, самого себя и свою теперешнюю жизнь.

«Надоело. Устал. Свалить отсюда, опять поселиться в бабкиной квартирке – и все. И наплевать. Шныры там, ведьмари, нырки… Один раз живем!»

Ему вспомнился случайный разговор с Афанасием, состоявшийся вчера в амуничнике пегасни. Родион, вернувшийся из нырка, вошел в амуничник и бросил под ноги Афанасию влажное, еще пахнущее болотом седло.

– Как меня все достало! – брякнул Родион.

Афанасий быстро взглянул на него. Челка у Афанасия была уже ниже глаз, поэтому он слегка смахивал на пони.

– Да ничего тебя не достало. На тебе лес можно возить. Просто тебе нужна женщина, причем не просто как женщина, но и жена нужна, семья! Якорь какой-то, цель существования помимо ШНыра. Все твои метания от этого! – сказал он.

Тогда Родион рассердился, а теперь думал, что Афанасий, пожалуй, прав. Отсутствие рядом женщины было самым главным, самым тяжелым его искушением. Он один об этом знал. Хотя почему один? И Афанасий догадывался, и болото знало. И показывало Родиону именно женщин, когда он пролетал по тоннелю. Никаких сложных видений, детских травм, забытых обид… Я вас умоляю, зачем? Насаживай самую простую приманку – это всего вернее.

Недавно, возвращаясь с двушки с закладкой, Родион засмотрелся на молоденькую шатенку. Поначалу презрительно, убежденный, что сумеет противостоять болоту. Уж он-то знает его уловки! Но уже через восемь секунд отпустил поводья и, наполненный темным жаром, едва не прыгнул в болото. Спасла его случайность: ботинок провалился в стремя, а когда Родион потянулся его выпутывать, то лбом и пылающим лицом коснулся гривы пега – и тотчас разобрался, что красавица, с которой он собрался разделить вечность, присосалась щупальцами к стенке, а рот ее смотрит черным распахнутым провалом, внутри которого кипит какая-то вязкая, явно желудочного происхождения жидкость.

«Нет… Пора валить… И с нырками прекращать. Или в следующий раз точно засяду… Я уже не держу удар», – угрюмо подумал Родион.

Но мечтать о женщине, для которой ты будешь всем и которая будет любить тебя, в конце концов, нормально и естественно. И Ул женился, и Афанасий встречался с Гулей, и Вовчик с Оксой, и много других случаев знала история ШНыра. Но вот только Родиону женщины нравились особые, не совместимые со ШНыром. Женщины, которые, он чувствовал, быстро перечеркнут саму возможность нырков и приведут его в лучшем случае к пнуйцам, а в худшем – и к ведьмарям. Женщины, которые привлекали его, все были одного типа: самовлюбленные, ухоженные, холодные и эгоистичные. В каждом их движении, каждом дыхании, каждой улыбке жил уютный кошачий эгоизм, желание устроиться получше, ничего не отдав взамен, кроме, быть может, снисходительного одаривания самим фактом своего присутствия.

Родион испытывал к ним притяжение, похожее на ненависть. Неизвестно, презирал ли он их больше или любил. Ему хотелось схватить такую женщину, встряхнуть ее так, чтобы у нее зубы щелкнули, поцеловать, покорить и… отбросить, как побежденного в рукопашной схватке берсерка. Такие женщины запоминают только опережающую боль, а по большому счету, вообще ничего не запоминают. Память требует энергозатрат, а это биологически неэкономично, и могут появиться морщины.

Сколько раз Родион говорил себе, что все это бред. Любить такую женщину он не сможет, и матерью она не будет хорошей, и его, Родиона оставит раненым, больным или просто неудачливым, как львицы легко бросают и выгоняют своего раненого или просто постаревшего льва. И все это Родион прекрасно понимал, но все же влекло его именно к таким ухоженным, холодным, капризным красавицам, притяжение к которым было тем сильнее, чем больше Родион их презирал.

«Все. Сейчас прихожу в ШНыр и говорю, что я… Нет, лучше ничего не говорить, чтобы не отговаривали… Просто беру вещи – и адью. Потом напишу сообщение Улу и отключу телефон, чтобы не приставали», – подумал Родион.

За спиной у него что-то щелкнуло. Родион обернулся. Штопочка стояла, держа в одной руке раскрученный бич, а в другой за крылышко большую зеленую муху, которую она протягивала прыгающему на краю крыши воробью.

Видя, что осторожный воробей не приближается, Штопочка бросила муху, и воробей тотчас, схватив ее, улетел. Штопочка засмеялась, а Родион вдруг подумал: зачем чего-то искать? Вот тут, всего в полутора шагах, стоит девушка, которой он нравится. Девушка, согласная бегать с ним по лесам и разделить любую судьбу.

«Ну вот же… – сказал Родиону внутренний голос. – Вот тебе твоя женщина! Чего тебе еще надо? Люби ее!»

– Ты могла бы пойти за мной в Сибирь? – внезапно спросил Родион.

Штопочка перестала сворачивать бич и удивленно посмотрела на него.

– Че? – спросила она.

– В Сибирь за мной пошла бы?

Штопочка хорошо подумала:

– Не, обломись… Я не подписывалась. Далеко.

«Вот… – подумал Родион. – И этой ты не нужен».

Штопочка о чем-то продолжала размышлять.

– Нет, ни за что… – повторила она и вдруг с покорной мольбой в голосе добавила: – Может, хоть полдистанции на поезде? Еще ж рюкзаки тащить… Хоть рогом упрись – больше восьмидесяти кэмэ в день мы не сделаем… Да и восемьдесят не сделаем, от силы шестьдесят… Да и зима на носу.

Родион вначале не понял, о чем она, а потом понял и расхохотался.

– Ты думала – бегом? – спросил он. – В Сибирь бегом?

– Э-э… – сказала Штопочка. – А как еще? Я думала, ты об этом.

Штопочка глядела на Родиона, и глаза у нее были простые и ясные. И вся Штопочка была простая и ясная, начисто лишенная кокетства. А вот женственность у нее была, но женственность испуганная, неуверенная в себе, дикарская. Как-то она попыталась накрасить губы и появилась в столовой в платье – и это напугало весь ШНыр. Не потому, что Штопочка стала страшной, напротив, она похорошела: все вдруг увидели, что у Штопочки есть ноги, руки, шея, есть даже грудь – вообще все есть, что должно быть… но все же Штопочка в платье… это было как-то непривычно, разрыв шаблона.

И Штопочка, ощутив всеобщую растерянность, тоже как-то поникла, некстати стала грубить, кажется, даже врезала Вовчику за какую-то его гримасу, а на другой день вновь появилась в драном ватнике и с бичом вокруг пояса.

– Так что, бежим в Сибирь? – спросила Штопочка, не понимая его взгляда.

Родион смутился.

– Ну… – сказал он. – В Сибирь попозже. Пока в другое место. Тут близко… Так, двадцаточка через лес. Причем там даже болот особых нет. Почти посуху пройдем.

Штопочка рассеянно кивнула. Для нее двадцатка через лес было все равно что для обычной женщины «сахар с кухни не принесешь?». И не важно, что двадцатка в одну сторону автоматически означала двадцатку, а то и тридцатку обратно до ШНыра.

– А куда? – спросила Штопочка.

– Увидишь. Оружие на всякий случай есть? У меня шнеппер, нож и десяток пнуфов…

Штопочка щелкнула бичом:

– А что, этого мало?

– Да по-всякому может сложиться. Ладно, побежали!

* * *

Пройти посуху, как обещал Родион, у них не вышло. Они бежали вдоль грунтовой, сильно раскисшей дороги. Трава вокруг дороги была по колено, а кое-где прямо к грунтовке подходил сплошной кустарник, и тогда приходилось прыгать между расползающимися колеями от лесовозов. Несколько раз лесовозы обгоняли их, и тогда из кабин на Родиона и Штопочку таращились громадные круглые лица, похожие на небритые арбузы.

– Не, ну дела… Лесовозы убитые, тормозов нет, двери без стекол. А ненормальными считают нас! – сказал Родион.

– А мы нормальные? – спросила Штопочка.

Родион поскреб подбородок и побежал дальше. Километров через восемь он свернул с грунтовки – там, где в лес ныряла едва заметная тропинка, тянущаяся вдоль берега ручья. Еще через пару километров Родион замедлился и дальше уже почти крался, стараясь не шуршать листьями и не трещать ветками.

– Обойди вон там! – шепнул он Штопочке, кивнув на рощицу молодых, тесно растущих деревьев.

Не успела Штопочка сделать и трех шагов, как в рощице что-то словно взорвалось, и навстречу им выскочил молодой лось. Уставился на них, на миг застыл и рванул в противоположную сторону. Летел он как стрела, не разбирая дороги, и как спички сносил сухие деревца.

– Мощный, да? – восхищенно спросил Родион. – Ты их еще в глубоком снегу не видела! Несется – а из-под него снег фонтаном, как из-под снегоуборочника.

И опять Родион побежал своим неутомимым и неспешным волчьим бегом. Примерно через четверть часа они со Штопочкой вырвались из чащи на лесную дорогу и, добежав до разветвления, остановились у нового, недавно установленного стенда:

«Охраняемый воспроизводственный участок.

Охота и все виды хоздеятельности запрещены».

Родион посмотрел на стенд и усмехнулся. Дальше дорогу преграждал шлагбаум, сваренный из толстых труб. За шлагбаумом стоял военный грузовик, в кузове которого был смонтирован вагончик с торчащей из него трубой.

– «ГАЗ-66», «Шишига»! Первый бескапотный армейский автомобиль! – представил Родион. – Может ездить по полному бездорожью – при условии, что рядом будет нормальная асфальтовая дорога, по которой к нему станут непрерывно подвозить запчасти. В целом, машина неплохая. Застревает только между деревьев в лесу или в стене поселкового магазина, когда после свадьбы у друга не вписался в поворот.

Внезапно голос у Родиона изменился и в движениях появилось нечто хищное. Вокруг «Шишиги» бродил обросший щетиной здоровенный егерь и изредка глубокомысленно толкал носом ботинка грязевые подушки на колесах.

– А вот и он… Егерь местный. Повадился тут охотников пускать… – прошептал Родион, прижимаясь к дереву так, что выглядывала только голова.

– Так ведь нельзя же?

– Нельзя. Но если денег дадут, то, оказывается, можно, – признал Родион.

По другую сторону шлагбаума, отделяющего воспроизводственный участок от грунтовки, стояли белая «Нива» и джип. До джипа, «Шишиги» и шлагбаума было метров шестьдесят. Родион использовал шныровский «бинокль»: средним пальцем левой руки коснулся левого глаза, а указательный палец поместил на вспыхнувшую русалку.

– Удачно они его изгваздали! Особенно трогательно смотрится забрызганный задний номер на относительно чистом багажнике! – одобрил Родион.

Рядом с джипом стояли четверо мужчин в новом камуфляже и о чем-то договаривались с хозяином белой «Нивы» – местным типом с синей борсеткой на пузе.

– Просто семейная идиллия! – сказал Родион. – Егерь притворяется, что ничего не видит. Деньги получает хозяин «Нивы». Он же находит и клиентов. Далее охотники перегружаются в «Шишигу» и едут к кормушкам. Там небось каменную соль заложили. Она для лосей – как для ведьмариков псиос.

– Чего болтать? Идем! – И Штопочка пошла к шлагбауму.

Родион, планировавший подобраться по-тихому, попытался затащить ее за дерево, но опоздал. Штопочку уже заметили, и Родиону ничего не оставалось, как просто идти с ней рядом.

Охотники и егерь смотрели настороженно. Но, видно, девушка в телогрейке и ее спутник опасными им не показались. Егерь поднырнул под шлагбаум и преградил им путь:

– Куда?! Нельзя! Охранная зона!

– Нам нельзя, а этим можно? – Штопочка кивнула на охотников из джипа. Те стояли тесной настороженной группой. Три спокойных мужичка в возрасте и один помоложе, лет двадцати пяти – рыжеватый и на вид задиристый.

– А с этими я сам разберусь! – сказал егерь и, видя, что Штопочка собирается перемахнуть через шлагбаум, попытался сгрести ее за ворот.

Штопочка врезала ему в челюсть. Верзила осел на землю. Мужичок с борсеткой кинулся к «Ниве». Внешне неспешно раскрутив завязанный вокруг пояса бич, Штопочка сделала им широкое просторное движение – и бич обвил бегущему ногу. Штопочка дернула, и он упал.

– Лежать и думать! – приказала она, подкрепив свои слова длинным ударом вдоль спины.

Верзиле егерю одного удара, как видно, было недостаточно. Он поднялся, трогая челюсть.

– Не вздумай! – сказал Родион устало.

Заросший егерь качнул головой, что-то медленно соображая.

– Остынь! – повторил Родион.

Егерь покосился на кабину «Шишиги», где у него осталось ружье, но к кабине не побежал, а неспешно вынул нож. Хлопок бича прозвучал как пистолетный выстрел. Нож выпал. Не дожидаясь, пока верзила его поднимет, Родион дважды врезал ему. Верзила свалился. Он лежал моргал, злобно глядя на Родиона, но не вставал. Что-то подсказывало ему, что лучше не подниматься. Родион подошел к «Шишиге», вытащил из кабины ружье и разрядил его.

– Это было последнее предупреждение. Еще хоть выстрел отсюда услышу – тебе конец!

Верзила угрюмо молчал.

– Эй, ты, как там тебя! Мы заплатили за охоту! – с угрозой произнес кто-то.

Родион повернулся. За его спиной стоял тот молодой, из приехавших на джипе. Карабином он пока не угрожал, но держал его так, что можно было легко им воспользоваться. У его спутников ружья были пока в чехлах, и они их не извлекали. Не хотели проблем. Хотели просто сесть в джип и уехать. Этот же рвался в бой.

– С тем, кому вы заплатили, разбирайтесь сами. Охотиться здесь нельзя. Это заказник, – сказал Родион.

– А тебе что за дело? Зверья много развелось. Контроль численности.

– Правда, что ли? В Подмосковье если какой-то контроль и нужен, то только контроль численности контролирующих численность, – хмыкнул Родион.

Глазки ретивого зарыскали по лицу Родиона.

– Что ты сказал?! А ну поднял руки! Живо! – взревел он, вскидывая карабин.

На нерпи Родиона полыхнул лев. Прежде чем охотник дотянулся до предохранителя, Родион выхватил у него карабин и узлом завязал дуло. Потом забросил его в кусты. Лицо у парня побледнело. Он хорошо представлял, какая сила нужна, чтобы проделать такое с оружейным стволом.

– Значит, ты охотник! Отдохнуть на природе решил, – одобрил Родион. – Но со зверями надо на равных. А то что? С вышки палить, как охранник на зоне? Хочешь охоту – будет тебе охота!

Родион наклонился, поднял нож егеря, выбитый у него из руки бичом Штопочки, и вручил его парню. Тот поначалу испугался его брать, но потом вцепился в нож и выставил его вперед, защищаясь.

– Взял нож? – спросил Родион. – Отлично. Нож у тебя теперь есть. А вот и вилы… Не идеально, конечно, но при должной сноровке сойдут за рогатину!

Он сдернул вилы с борта «Шишиги», где они крепились рядом с лопатой, и бросил их к ногам парня.

– Зачем? – заикнулся тот, по-прежнему держа в вытянутой вперед руке нож, чтобы Родион к нему не приближался.

– Сейчас ты отправишься в… Где мы последний раз бродили? – Родион повернулся к Штопочке.

– Мы много где бродили, – лаконично отозвалась она.

– Ну где на медведя напоролись?

– А, это у Ханты-Мансийска, – сказала Штопочка.

Переноситься с помощью сирина в разные точки карты – одно из немногих шныровских преимуществ. Конечно, нужно, чтобы на месте можно было зарядить нерпь, а то с обратной дорогой возникнут сложности.

– Вот! Я как раз про это! Не исключено, что ты окажешься нос к носу с крупным бурым медведем. Не забудь другой конец вил в землю упереть, когда медведь на тебя пойдет. И это, кстати, байка, что медведь перед нападением встает на задние лапы, подставляя горло и грудь. С какой радости он будет в лесу врагу сердце и горло подставлять? Это цирковые мишки так обниматься лезут. Чаще он бросается на четырех лапах, и невероятно быстро. Ну а если вдруг раздумаешь геройствовать – отходи назад медленно и по диагонали. Но это еще до того, как колоть начнешь! Потом поздно будет! Главное: ни в коем случае не беги! Удачи тебе, боец, и доброго отдыха на природе!

Парень тупо и недоверчиво слушал, но в вилы вцепился, как до этого в нож.

Родион больше не обращал на него внимания:

– Помнишь тушу задранного лося? Где мы его в прошлый раз видели? Представила? Давай!

Он взял Штопочку за руку, а свободную ладонь положил на вилы, за которые упорно держался горе-охотник. Что-то полыхнуло. Первый раз тускловато-молочно, словно заполняя пространство по контуру, а во второй раз ярко. Парню бы бросить вилы и отскочить, но он продолжал дергать их к себе.

Когда слепящий контур погас, стало видно, что охотник исчез. Штопочка уставилась на свою нерпь, сирин которой был теперь совсем тусклым.

– Никак не привыкну, что так можно, – сказала Штопочка.

– Можно! – подтвердил Родион. – При двух сильно заряженных сиринах. Еще месяц назад было бы нельзя. Сейчас при сильной закладке можно.

Он обошел шлагбаум и короткой дорогой направился в чащу. Вспомнив о чем-то, остановился и повернулся к остальным охотникам и егерю:

– Если вдруг надумаете вытащить вашего приятеля, запомните: Кондинский район Ханты-Мансийского автономного округа. Болот многовато, зато места там, виды – закачаешься! Только комарики беспокоят. – И Родион нырнул в овражек.

Штопочка нагнала его метров через двести, у тропы, по которой они сюда пришли:

– Не слишком мы круто с тем парнем? Егеря-то ты почти не тронул, – сказала она с укором.

– Да ничего этому парню не будет… Медведь небось тушу ободрал, завалил ее листьями и ушел. Парень там пару дней поскитается, в листве поночует, ума наберется, комариков покормит, а потом я его вытащу! – недовольно отозвался Родион.

Больше времени на разговоры они не тратили. Им надо было бежать обратно, немного поспать, и дальше Родион уходил в новый нырок. Жизнь вокруг двигалась, и надо было двигаться самому.

2

С тюркского – «удалой воин, лихой наездник».

Дверь на двушку

Подняться наверх