Читать книгу У входа нет выхода - Дмитрий Емец - Страница 5

Осенью в ШНыре – особенно в Зеленом Лабиринте и вокруг – всегда кипели краски, такие несочетаемо и пугающе яркие, что приходилось щуриться. Но краски начинали буянить только в октябре. Пока же пятого сентября осень только начинала откручивать зубами крышечки с тюбиков с маслом.

Для Ула и Яры это было счастливейшее время. Точно не существовало предыдущего страшного года, когда Улу казалось, что жизнь кончена. В любой свободный вечер они удирали из ШНыра и шатались по Москве.

– Давай захватим мир! – предложил однажды Ул.

Яра подумала и согласилась. Она обожала масштабные злодейства.

– Мир, ты захвачен! – сказала она шепотом, чтобы не услышали за соседним столиком.

Тихо-тихо в маленьком полуподвальном кафе они отпраздновали захват мира.

Имея на лице уместную вопросительность, подошел толстый официант с блюдом. Ему померещилось, что его позвали.

– Вы завоеваны, но речь не об этом. Сдачи не надо! – великодушно сказал ему Ул.

Официант моргнул.

– Какая сдача? С вас еще шестнадцать рублей!

На следующий день Ул и Яра учили Рину падать с коня. Обвязали ее кордой за пояс и, гоняя Икара по кругу, сдергивали. Собранно упав, Рина должна была нагнать Икара и на бегу заскочить ему на спину.

– Не хватайся за культяпку! Мягче падай, не сопротивляйся! – вопил Ул.

Рина была вся в грязи. Во рту скрипел песок. Куртка, штаны, ботинки – все одного цвета, серого. Такой же была и взмыленная спина Икара. Рина с нее соскальзывала.

Десять падений. Двадцать. Двадцать пять.

– Мало! Мало! Еще! – кричала Рина.

Яра начинала тревожиться, вопросительно поглядывая на Ула. Такого напора она не помнила ни у одного новичка. Наконец или Ул переусердствовал, или Икар, бежавший до того ровно, дернул слишком ретиво. Описав дугу, Рина упала в лужу и не смогла встать.

– Вы садюги! – крикнула она звенящим голосом.

– Мы шныры. Поднимайся! – Ул снова потянул за корду.

Рина разрыдалась быстрым, кратким, как дождь при солнце, плачем. Яра отобрала у Ула корду и отправилась к Рине. Утешать. Менять слезы на смех.

За лето Яра и Рина очень сблизились. Каждая видела в другой свою разгадку, свою недостающую часть: взрывная, мальчишеская, быстро вспыхивающая и мгновенно остывающая Рина и спокойная, чуть холодноватая в эмоциях, очень последовательная Яра.

Рина все еще лежала в луже.

– Класс! – сказала она подозрительно бодрым и четким голосом, переворачиваясь на спину. Лужа хлюпнула. – «Мы шныры» – класс! Супер!

– Чего супер? – не поняла Яра.

– Сам принцип. Упрощение истины до ее сути, безо всякого маскирующего кокетства! Ну типа про писательство можно сказать, что это переработка кофЯ в буковки. Или про единоборства, что это один дядя бьет другого конечностями по головному мозгу, пока случайно не попадет в выключатель… Мы шныры! Ха! Шныры!

Она зачерпнула из лужи грязи и стала капать себе на лоб.

– У тебя истерика! – спокойно предупредила Яра.

– Только что заметила?

Кто-то свистнул по-разбойничьи, в два пальца. У пегасни возник Витяра.

– Ул, Яра! К Кавалерии!

– Зачем?

– От ты дуся! Да без понятия я… Меня послали за старшими шнырами.

Усилившись львом, Яра выдернула Рину из лужи как морковку.

– Мы скоро. Успокоилась? Загонишь Икара?

– Угу.

Рина догнала Икара и животом запрыгнула на спину. Так и поехала, колотя ладонью по конскому крупу – голова с одной стороны, ноги с другой. Икар смирный, с ним такие штуки сходят с рук.

А Ул и Яра мчались к Кавалерии.

* * *

Кабинет директора ШНыра чем-то смахивал на квартирку Белдо. Не наличием засасывающих, как трясина, диванов и болтливых черепов, а жесткостью четко разграниченных зон.

Кадка с карликовой сосной, саженец которой Кавалерия принесла с двушки, разделяла кабинет на два четких полюса. На южном цвели сады. По многоярусным стеклянным столикам разметалась рассада: листья фиалки в пузыречках, молодые самшиты, новорожденный эвкалипт и желтые розы. Между ними лежали лопатки, секаторы, лейки разных размеров и прочее гномье оборудование. Тут же толпились бесчисленные фарфоровые фигурки утят, котят и человеческих дитят.

Северная часть кабинета Кавалерии начиналась от пальмы. Даже обычный карандаш имел право находиться здесь, лишь обосновав свою необходимость. Едва такая необходимость исчезала, вместе с ней улетучивался и карандаш.

Забреди сюда случайная фиалка, Кавалерия лично всадила бы в нее стальной шарик из шнеппера. Здесь ей было не до фиалок, потому что в северной части кабинета Кавалерия бушевала. Улавливая приближение опасных минут по едва заметному дрожанию голоса, умный Октавий заблаговременно поджимал хвост и забивался за разросшуюся лиану.

– Можно?

Появившись в кабинете у Кавалерии, Афанасий, Ул и Яра как опытные шныры первым делом посмотрели, в какой части кабинета находится хозяйка. Оказалось, в деловой. Октавий скрывался за кадкой, наружу выглядывая исключительно хвостом.

У Кавалерии сидел Кузепыч. Щеточки бровей сердито шевелились. Он был похож на озверевшего боцмана. Перебросившись с Кавалерий парой слов, Кузепыч вышел.

– Ночью кто-то разбил улей. Доски разбросаны, соты растоптаны. Теперь Кузепыч сбивает все заново. Но соты, разумеется, вне его возможностей, – ни на кого не глядя, сказала Кавалерия.

– А пчелы? – заволновался Ул.

– Пчелы не пострадали. Но все же улей уничтожен. Им негде жить и нечего есть. То, что пчелы золотые, не значит, что они питаются алмазами.

Октавий согласно зарычал из-за кадки.

– Не поддакивай, император!

Император заглох.

– Кузепыч уверен, что это Горшеня. Вокруг улья были его следы. Заметно, что он топтался там всю ночь… И как назло, пчелы только недавно начали вылетать за новичками! Теперь они взбудоражены, сердиты и непонятно, чего от них ждать. Возможно, вместо обычных четырех пятерок они наберут гораздо меньше.

– Вы думаете, Горшеня… – начала Яра.

– Я ничего не думаю! – сухо оборвала Кавалерия. – Горшеня в ШНыре три века. Он гоняет влюбленных, создает новичкам необходимый экстрим и мешает им вытаптывать цветы! Да и вообще Горшеня есть Горшеня. Он символ ШНыра. Другого такого нет.

– И что теперь с ним будет?

Кавалерия засопела.

– Пока… подчеркиваю: пока… ничего. Но если Горшеня и дальше продолжит вытворять такие вещи, с ним придется расстаться.

Афанасий заволновался.

– А сам Горшеня что-нибудь объясняет?

– На разговор с ним я убила целый час, – сказала Кавалерия с досадой. – Лепечет что-то непонятное: «Ходил-ходил, трогал-трогал! Пузо голодное не ест!» Вроде мы должны быть благодарны, что он не сожрал улей! Земной ему поклон! – с раздражением сказала Кавалерия и, открыв верхний ящик стола, сунула Афанасию конверт.

– Держи! У тебя это лучше всех получается. Там имя девушки, которую выбрала золотая пчела. Она вылетела вчера, до всех этих событий. Найди ее и устрой обстоятельства… Ул и Яра, вы займитесь ульем! Помогите Кузепычу! За сам улей я не беспокоюсь – меня волнуют соты. И еще охрана. Где гарантия, что ночью Горшеня не разорит и новый улей?

– А если… – начал Ул.

– Давай без «если»! Ты не спартанец! – оборвала Кавалерия. – Поставьте у улья пространственную ловушку! Только не увлекайтесь. Я еще не забыла, как Кузепыч неделю куковал на острове в Белом море.

– Тогда Родион ставил, – наябедничал Ул. – Я им только руководил. Опять же он сам просил защитить ящики со сгущенкой.

Яра поймала его за рукав и потянула к двери. Она лучше улавливала момент, когда надо замолкнуть.

Афанасий вертел в руках конверт – заурядный, с гидроэлектростанцией на напечатанной марке. И незаклеенный.

– Чего делать с новенькой? – спросил Афанасий.

– Как обычно. Сугубая добровольность при минимуме насилия. И особенно не завирайся: сам знаешь, любая ложь аукнется, когда будешь проходить болото, – ответила Кавалерия.

Октавий за кадкой зарычал, сделал робкую вылазку и попытался атаковать уходящего Афанасия укусом в пятку.

* * *

Поручение Калерии Валерьевны Афанасий выполнил в тот же день. Для этого ему пришлось смотаться в университет, чему он был только рад. Поездки в город выдавались у него не особенно часто, не считая вечеров, когда он устраивал фальшивые свидания с шифровальщицей из Гондураса.

Москва деловито жужжала, как улей золотых пчел. Недавно собравшиеся с дачных просторов машины недовольно мычали и, мешая друг другу, ползли на бензопой. Все куда-то спешили, у всех глаза собраны в кучку. Даже младенцы в колясках смотрели буками. Только солнце пыталось всех развеселить, но не справлялось и грустило само, утираясь сыроватой с виду тучкой.

Чиновники тихо сидели в Интернете. Офисные заточники уместно улыбались начальству и выбирали очередную страну для двухнедельного «улизона». Школьники приглядывались к новым преподавателям, нашаривали их слабые стороны и мысленно составляли список заданий, которые можно не делать, и предметов, которые можно не знать. Такой же дух царил и в университете. Эйфория первосентябрьских встреч уже отгремела, и теперь студенты, отплевывая мраморную крошку, грызли фундамент науки.

Афанасий вышел из первого гуманитарного корпуса МГУ и остановился на крыльце, не узнавая Москвы. Оказалось, пока он ходил, успел пройти ливень. Самое удивительное, что теперь он закончился. Небо прояснилось. Горизонт зубатился четкими прямоугольниками многоэтажек. Казалось, столица улыбается той неуверенной, свежепромытой улыбкой, какая бывает у только что плакавшего человека.

По асфальту текли потоки воды, в низких местах достигавшие середины голени. Решетки стоков превратились в бурлящие омуты. В яме стояла заглохшая машина. Вода доставала ей до середины фар. Другие машины осторожно объезжали ее, вскарабкиваясь на бровку. Точь-в-точь стадо, обходящее убитую молнией корову.

То и дело Афанасию попадались жертвы дождя. Зонтики, пробитые ливнем, не спасали. Многие, отчаявшись, шли босиком, перекинув через плечо туфли, связанные за шнурки. Навстречу Афанасию, подняв выше колен длинную юбку, шла девушка с пакетом на голове. Ручки пакета были лихо заправлены ей за уши.

Афанасий отодвинулся, пропуская ее, поднял голову, и тотчас его окликнули. Афанасий оглянулся. Узнал геометрические полукружья бровей и пшеничные волосы. Гуля. Она схватила его за рукав и, щебеча, потащила по лужам. У Афанасия возникло ощущение, что они расстались не три месяца назад, а только вчера.

– Ты откуда? – спросила Гуля, стараясь затолкать его голову в один пакет со своей.

Афанасий сопротивлялся, отчасти из благородства, отчасти потому, что дождь закончился.

– Из университета! – сказал он.

– Учишься тут?

– Нет.

– И правильно делаешь! – одобрила Гуля. – Подозрительное место! Тут подруги друг о друге хорошо отзываются. Это противоестественно.

На середине проспекта, полного брызжущих водой автомобилей, Гуле пришло в голову остановиться и, подбоченившись, задать вопрос:

– А куда ты тогда делся? Я ждала звонка!

Зная, что ему все равно не поверят, Афанасий коварно соврал правдой.

– Был ранен. Валялся в медпункте. Суповна прокляла меня девяносто два раза. Ровно столько, сколько накормила… Это потому, что я до конца никогда не доедаю. Ее это добивает.

– Все с тобой ясно, северный олень! – сказала Гуля великодушным голосом человека, согласного не стряхивать с ушей лапшу.

Мимо пронеслась машина. Над ней вырос козырек воды. Афанасий торопливо закрыл рот и глаза. Остальное закрывать было уже бесполезно.

– Хам! – завопила Гуля, подпрыгивая как воробей. – Натуральный хам! Смотри куда едешь! Тут люди ходят!..

Афанасий осторожно взял Гулю в охапку и перенес на газон. Но и на газоне Гуля продолжала подпрыгивать и грозить машинам. Вопли были смешные и нестрашные. Как у ребенка, который бьет стол за то, что тот стукнул его углом.

Наконец она успокоилась.

– Я о тебе думала, – сказала Гуля, не то, чтобы делая признание, а просто информативно.

Афанасий забеспокоился. Он не привык, чтобы о нем кто-нибудь думал.

– Как поживает твой медведь? Он все такой же зеленый? – поспешно спросил он.

Они договорились встретиться завтра. На сей раз без отговорок.

– Я возьму с собой подругу. А ты захвати какого-нибудь из знакомых! – распорядилась Гуля. – Я теперь приноровилась находить в гипермаркетах бутылки с выигрышными кодами! Вчера учуяла одну, а она уже у женщины в тележке.

– А твоя подруга тоже… – осторожно спросил Афанасий.

– Что тоже?

Афанасий замялся. У него язык не поворачивался произнести «инкубатор для эльбов».

– Ну обладает способностями?

Гуля подозрительно оглянулась на пожилого мужчину с профессорской бородкой, который сидел на корточках на противоположной стороне проспекта и разглядывал плавающее в луже яблоко.

– Нина может найти любой предмет.

– Клады ищет?

– Если увидит того, кто его зарыл. А так любой потерянный неодушевленный предмет… Она несчастная. Познакомь ее с кем-нибудь!

Афанасий хмыкнул.

– Чтобы сделать несчастными сразу двоих? Да запросто!

– А у твоего друга есть способности?

– Только одна. Он завязывает бантиком строительные гвозди, – ответил Афанасий.

Он прикинул, что захватит с собой Макса.

* * *

В ШНыре Афанасий оказался быстро. На автобусы в сторону области были жуткие очереди, и Афанасию это показалось хорошим поводом для телепортации. Оказавшись на бетонной площадке за воротами, он хотел сделать шаг, но понял, что, промахнувшись на сантиметр, застрял подошвами в асфальте.

Отбить ботинки было нереально, да и нечем. Пришлось разуваться и идти в ШНыр босиком, оставив ботинки торчать перед бампером автобуса Кузепыча.

К Максу Афанасий подошел вечером, когда тот занимался важным практическим делом: подбирал из перепутавшихся пар более-менее подходящие по цвету носки. Стиралок на весь ШНыр было шесть штук. Все стояли в комнате рядом с душевой, и, так как народу в ШНыре было много, вещи вечно путались. Чего только не пробовали. И тазики подписывали маркером, и бирки на вещах метили, и тесьму подшивали, и стираться пускали по нескольку человек – ничего не помогало.

Макс в первую секунду заявил, что ему наплевать. Он никуда не пойдет. Потом сказал: так и быть, за компанию сходит, хотя заранее знает, что девушка окажется та еще обезьяна.

– Это еще почему?

– Закон д-джунглей! У хорошеньких д-девушек подруги всегда мартышки. Твоя Г-гуля хорошенькая? – спросил он.

Афанасий благоразумно промолчал. Он не торопился называть Гулю «своей». Ему казалось, что любовь с первого взгляда – телевизионный штамп. С Ярой совсем другое. Вирусная любовь вне правил. К тому же он уже выздоровел.

Макс натянул на огромную ножищу носок и пошевелил пальцами.

– Встречаться с в-ведьмарихами запрещено! – сказал он.

– В кодексе ШНыра об этом ничего не сказано. Я проверял. Опять же они не ведьмарихи! – вступился Афанасий. Ему неприятно было, что Гулю так назвали.

– А кто?

– Ну… э-э… просто себя немного не там ищут.

Макс заржал.

– А что т-ты мне дашь, если я п-пойду? – поинтересовался он.

Афанасий врезал ему кулаком по спине и ушиб кулак. Максу это понравилось. Он обожал, когда об него ушибались. А еще Макс любил притворяться тупым культуристом. Причем притворялся с таким упорством, что все чаще действительно им становился.

– Ладно, даром пойду. Только у-учти! Разговаривать с твоей м-мартышкой я не б…буду. А сунется ко мне – голову о…о…откручу!

– Да нет проблем! – торопливо согласился Афанасий.

Дальнейшее поведение Макса его удивило. Гигант, якобы не придававший свиданию особого значения, стал нервно подбирать джинсы и вышвыривать из шкафа водолазки.

– Эта меня д-дохлит!.. А эта м-мала! – ругался он и снова заявлял, что никуда не пойдет, так как ему нечего надеть, а в шныровской куртке идти никак невозможно.

Афанасий хотел предложить Максу свой свитер, но понял, что такому лосю он подойдет только, чтобы таскать в кармане, как талисман.

Макс толкнул ногой шкаф и с убитым видом уселся на пол.

– Ненавижу С-суповну! Откормила так, что на меня теперь ничего не лезет!

– Какая тебе разница? Ты же идешь за компанию, – утешил его Афанасий.

– Я не хочу, чтобы о…обо мне по-одумали, что я пы…пыридурок! – заявил Макс.

Наконец ему удалось найти приличную одежду, и он успокоился. Правда, ненадолго, теперь он озаботился, что сделать с волосами. Вверх волосы у Макса не лежали. С прямым зачесом он ходить не желал. С зачесом влево одна упрямая прядь все время сваливалась, а с зачесом вправо становился виден прыщ.

Афанасий благоразумно устранился. Лучший способ кого-то взбесить – это начать успокаивать. Само слово «успокойся!» имеет ярко выраженный психопатический эффект. Объяснять же Максу, что он выглядел бы всемеро лучше, если бы не таращил глаза и не старался ходить с напряженными мышцами, было бесполезно.

Ул валялся в гамаке и наблюдал за метаниями Макса.

– Бери пример с меня! Я последний раз смотрелся в зеркало, когда помогал тащить его по лестнице! – похвастался он.

– Это п-п…потому, что ты и…инвалид!

– Я не инвалид! Я юзер собственной внешности! – возразил Ул.

– Тогда убери свой б-бардак, лузер собственной внешности! Я с-спотыкаюсь! – рявкнул Макс и, дернув за веревку, катапультировал Ула из гамака.

Ул заржал. Он был бардачник даже не в квадрате, а в какой-то зашкаливающей степени. Так, если предмет у него падал, он не пытался его поднять, а просто начинал считать, что там, где он упал, его новое место.

– И не подумаю! Я могу жить и в чистоте, и в берлоге. А ты только в чистоте. Значит, я более совершенная модель человека.

Здесь Ул слегка принизил Макса. По большому счету, Макс тоже был бардачник, только убежденный, что жить в чистоте ему мешают сторонние разбрасыватели.

Макс собирался до четырех утра и так надоел всем обитателям чердака, что Ул ушел спать в пегасню, а вспыльчивый Родион начал швырять в Макса тяжелыми предметами.

И иногда даже попадал.

* * *

Встреча была назначена на «Белорусской» в шесть вечера, в центре зала. При этом, называя место, Афанасий тормознул и слишком поздно вспомнил, что «Белорусских» вообще-то две. На эсэмэски Гуля отвечала довольно странно.

«Мы на какой станции встречаемся: кольцевой или радиальной?» – торопливо набирал Афанасий и получал ответ в стиле:

«Хи-хи! Зеленый мишка тебя цалует!»

«Я серьезно!»

«Хи-хи! И он серьезно!»

Афанасий одной рукой терзал телефон, а другой отлавливал убегающего Макса. Тот по дороге ухитрился три раза передумать, и в самый последний момент Афанасию едва ли не «стоп-кран» пришлось дергать, потому что Макс попытался остаться в вагоне.

Они приехали в шесть ноль одну. Девушек не было. Сбегали на кольцевую, но их не было и там.

Афанасий пространно рассуждал, что такое центр зала. Макс психовал. Он стоял и поливал грязью подругу Гули. Афанасий сто раз пожалел, что связался с Максом. Хотя кого еще брать? У Ула есть Яра, а Родиону предлагать бесполезно.

Из перехода вынырнула красивая женщина и стала кричать в трубку: «Погода тут отвратительная! Солнца нет! Кран в душе поломан!» И в голосе ее было торжество, что ее опять не смогли сделать счастливой.

– Спорю: она говорила с мужем. У нее в голосе звучала семейная интонация! – сказал Афанасий, когда женщина ушла.

– А!.. Поубивать бы в-всех баб! Да и вообще, откуда в м-метро солнце? – отозвался Макс.

Наверное, для того, чтобы не позволить Максу поубивать всех женщин, к нему подошел тщедушный милиционер с большой дубинкой и проверил документы. Через две минуты подошел еще один, без дубинки, и тоже проверил. И опять все оказалось в порядке. Афанасий надеялся, что и у него кто-нибудь посмотрит паспорт, но им никто не заинтересовался. Ему даже стало обидно, что он выглядит так примерно.

Афанасий снова хотел сходить на кольцевую, но опасался, что пока он будет бегать, Макс слиняет. Стал звонить по телефону. Первый раз абонент был вне зоны приема, а во второй раз Гуля сняла, но слышен был только гул поезда.

Гуля с подругой отзвонились минут через пятнадцать, но не с «Белорусской», а из города. Оказалось, они сидят в кафешке на «Маяковской» и спускаться в метро не собираются. Порассуждав немного о принципах работы головного мозга у девушек и даже о его местонахождении, они поехали на «Маяковскую».

– О, я тут не особо д-далеко живу! Можно потом ко мне з-заскочить! – оживился Макс.

– С девчонками?

Макс испугался.

– Ты что, и-издеваешься? Ты маму мою не з-знаешь!… И б-бабушку, – добавил он через двадцать секунд. – И т-тетю, – сказал он еще через минуту.

Как это ни смешно, но громила Макс вырос в сугубо женском окружении. Папа, когда-то имевшийся в наличии, продержался не дольше первого приступа жадности у тещи, первого весеннего обострения у тети и первой робкой попытки объяснить бабушке, что в туалете конструктивно предусмотрен шпингалет.

В Москве Макс жил в центре, в семиэтажном доме, с потолками такими огромными, что в детстве заманивал в квартиру друзей и предлагал доплюнуть до потолка. За все годы получилось только у одного, не столько плевучего, сколько прыгучего товарища, причем слюна с хорошей примесью шоколада виднелась потом лет шесть. Квартира была старая, неудачно спланированная, с замурованными, никуда не ведущими дверями и громадным встроенным шкафом, в котором при необходимости можно было переночевать. Правда, для этого пришлось бы разгрести сотню банок с консервацией столь древней, что пробовать ее никто не решался, а выбросить рука не поднималась.

Окна выходили на Садовое кольцо. Когда на Макса нападала мозговая лень (а она всегда странным образом накладывалась на необходимость к чему-нибудь готовиться), он сидел на подоконнике и смотрел, как по кольцу ползут машины. Машины ползли по нему всегда, и маленького Макса беспокоило, не могут ли они когда-нибудь закончиться. Среди ночи, разбуженный ревом мотоциклов, он босиком подходил к окну и проверял, как там машины. Убеждался, что они все еще едут и, значит, не закончились, и, успокоенный, ложился в кровать.

Кафешка оказалась во дворах.

– Место г-глухое. З…засада! – уверенно заявил Макс.

– Почему?

– В кафе ее у…устроить проще! У тебя шнеппер есть?

Шнеппера у Афанасия не оказалось. Только нерпь, да и та в рюкзаке.

– Давай так! Я зайду, и если не появляюсь через шестьдесят секунд, беги меня спасать! – сказал Афанасий и толкнул дверь.

Когда он вышел десять минут спустя, Макс, сопя, выламывал из ограды железный прут.

– Чего так д-долго?

– Да они прямо у входа. Заболтался! – стал оправдываться Афанасий.

Гуля с Ниной сидели за вторым столиком от двери. Макс был представлен Афанасием как «мой друг Максимилиан». Он сам не знал, почему ляпнул «Максимилиан». Когда он нервничал, язык у него совершал немыслимые выкрутасы.

– А нам Афанасий в окно показывал, как ты забор ломал! Это было так забавно! Нина даже думала, что у тебя треснет водолазка! – зачирикала Гуля.

По этой реплике «друг Максимилиан» разобрался, где какая девушка, и стал незаметно разглядывать Нину. К его изумлению, она оказалась ничего. Цвет волос лошадник Макс определил как «серая в яблоках блондинка».

Афанасий тоже был удивлен. Вчера, когда Гуля сказала, что Нина несчастная, он представил себе тощенькую девушку, которую будут поддерживать под локоть. «Серая же в яблоках» блондинка оказалась румяной, отлично сложенной, но несколько в стиле: «Зачем вы мой бантик потеряли?»

Стилистика потерянного бантика проявлялась в том, что она хлопала ресницами, дула губы и поминутно произносила:

– Зачем вы меня сюда затащили?.. А тут кофе без коньяка? А то смотрите: сделаюсь буйная. Вы все будете за меня отвечать!

Богатырь Макс ей нравился. Скоро она стала бросать в него хлебными шариками, толкать коленом и повторять:

– У тебя страшные глаза! Я уверена: ты ужасный человек!

«Ужасный человек» слушал и млел. Афанасию он напомнил большую собаку, которую никто никогда не ласкал, а теперь вдруг решили почухать.

Кафе было уютное, с веселыми рисунками на стенах и потолке. За первым столиком сидело забавное семейство. Отец жевал с такой карикатурной важностью, будто тем, что поедал шоколадный торт, делал огромное одолжение и торту, и заведению, и человечеству в целом. Сын жался к матери и вообще был точной ее копией.

«Ребенок похож на того, кто его больше любит», – резюмировал Афанасий и стал прикидывать, так это или нет. Это была его внутренняя игра. Он выдвигал тезис, а потом подбирал аргументы «за» и «против».

– Эй! – окликнула его Гуля. – Ты уже десять минут размешиваешь чай! Может, остановишься?

Афанасий очнулся.

– Не обращай внимания! У меня пароксизм довольства! – объяснил он.

Гуля поспорила с официантом, что угадает все цифры его студенческого удостоверения, и за кафе им платить не пришлось.

– Это мелочи! – сказала Гуля скромно. – Зато я все теряю! А вот Нина только находит!

Афанасий через дырку в кармане незаметно отправил себе в ботинок два рубля и предложил Нине сказать, где они. Она нашла, слегка поморщившись, как профессор математики, у которого проверяют таблицу умножения. Макс долго думал, что спросить, а потом вспомнил, что в школе у него украли из раздевалки физкультурную форму, и спросил, кому она понадобилась.

Серая в яблоках блондинка кокетливо улыбнулась. Лицо у нее было невероятно гибкое и выразительное, с ямочками. Ямки эти, как выстрелы из миномета, всякий раз возникали на новом месте.

– Никому. Ее просто выбросили в окно. А вот солдатик в трещине за батареей – это интересно. Помнишь, ты проплакал всю ночь?

Оказалось, Макс помнит. Он и заикаться стал тогда же, хотя у них в семье была в ходу версия, что его напугала соседская собака.

Потом они пошли шататься по центру. Макс, поначалу робевший и державший Нину пугливо, как дверную ручку в общественном гигиеническом учреждении, постепенно осмелел и предлагал показать, как правильно сломать шею часовому, чтобы он не пикнул.

– Смотри, я пикаю! Пик-пик-пик! – немедленно подала голос Нина.

Осчастливленный Макс сгреб ее за шею. Гуля и Афанасий шли сзади, не слишком близко, чтобы буйная парочка на них не налетала.

– А почему ты говорила, что она несчастная? По-моему, веселая, – спросил Афанасий.

– Ее все бросают. Млада – это наша знакомая – говорит, у нее венец безбрачия и смыть его можно только слоновьей кровью!.. – сказала Гуля на полном серьезе. Имя служанки Белдо она произносила с трепетом.

– Чьей кровью?

– Напрасно издеваешься. Мы даже и в зоопарк ходили – да разве к слону сунешься?

Афанасий что-то пробурчал.

Нина о чем-то оживленно говорила, Макс же ограничивался в основном жестами. Не желая лишний раз заикаться, он заменял слова движениями. Мимика у него была богатейшая. Лоб он умел морщить ладов на двадцать. А уж его нос – веселая трактористская картофелина – вообще мастерски передавал всяческие выражения. И гармошкой собирался, и ерзал, и весело сопел.

В конце Тверской под одной из многочисленных мемориальных досок у шныров была зарядная закладка. Афанасий вспомнил о ней, когда за пятьдесят шагов до нее Нина внезапно подвернула ногу, а Гуля в ту же секунду метнулась через дорогу. Афанасий и раньше заметил, что понятия проезжей части для нее не существовало.

Афанасий догнал Гулю за секунду до того, как она размазалась о борт проносящегося фургона. Машины визжали тормозами. Сзади мчались Макс и Нина, сдернувшая с ноги туфлю. Гаишник, этот пастух машин, выпятив живот, стоял в своей будке. Когда они перебегали дорогу, он сердито засвистел, но догнать их не пытался. Пешеходы, даже явно сумасшедшие, были для него мелкой дичью.

– Ну и куда ты неслась? – спросил Афанасий на другой стороне Тверской.

Гуля задумалась, видимо, сама пытаясь разобраться зачем.

– Я забыла купить салфетки… Да, салфетки! – предположила она неуверенно.

Афанасий поразился быстроте реакции новорожденного эля. Секунд через пять Гуля окончательно уверится, что ей нужны были салфетки и что это ради них она едва не осталась на асфальте.

Починив Нине каблук, они погуляли еще часа два, и перед расставанием стали договариваться о новой встрече.

– Давайте в п-пятницу! – сказал Макс.

Нина и Гуля переглянулись.

– В пятницу мы не можем.

– Почему?

Внятного ответа они не получили. Девушки мялись. Все же из обрывков ответов Афанасий сумел сложить, что в пятницу ведьмари что-то затевают. И будет это в психологической школе на Болотной площади, в день очередного набора.

Прощались они в метро. Нина подставила Максу щеку и длинным ногтем наметила место.

– Надеюсь, ты не собираешься меня целовать? Это так омерзительно! – подсказала она.

Макс чмокнул ее с атлетической честностью, обхватив голову руками. Афанасий некоторое время ждал, не хрустнет ли у Нины череп, но Нина оказалась прочной.

– Ну вот! Мало того, что этот ужасный человек подлым образом затащил меня на свидание!.. Он еще на меня и кидается! – возмутилась Нина, доставая зеркальце, чтобы уточнить нанесенный лицу урон.

Пока Афанасий размышлял, обязан ли он целовать Гулю по той причине, что Макс поцеловал Нину, и не будет ли это являться плагиатом, Гуля поднялась на цыпочки – разница в росте у них была большая – и поцеловала Афанасия в бровь.

– До встречи!

Макс заржал так отвратительно, что Афанасий снова ушиб об него кулак. Подошел поезд. Они запрыгнули в вагон.

– Ну как тебе? – спросил Афанасий в тоннеле.

Макс подозрительно посмотрел на него. Он, как и барышня с телефончиком, не любил признавать себя счастливым. Недовольство – универсальная валюта, на которую все можно купить, если торговаться подольше.

– Кто?

– Сам знаешь.

– Н-ничего. С-сойдет, – осторожно признал Макс.

– А мне почему-то кажется, это надолго, – вздохнул Афанасий. – Ну с Гулей. Не то чтобы интуиция… Просто чем бестолковее ситуация, тем она более настоящая, что ли.

Макс ничего не понял и хмыкнул. Поезд замедлился, остановился и снова тронулся.

– Я теперь не успокоюсь, пока не прибью ее эля. Я себя знаю… – сказал Афанасий.

– Смотри и ее не п-прибей с ним вместе! – спокойно посоветовал Макс.

И снова они молчали. Макс мирно покачивался, держась за поручень. Афанасий же попрыгивал, как воробей.

– Ты все понял? – заорал он вдруг Максу на ухо.

– Да, – вздрогнул Макс. – А чего я п-понял?..

– Думай!

Макс думал до следующей станции.

– А! Что моя Нина, скорее всего, из форта Белдо, а не из форта Д-долбушина? Она пы-п-практикантка, – заикнулся он.

«Ого! – оценил Афанасий. – Моя Нина! Быстро он ее присвоил! А несколько часов назад называл обезьяной».

– Я не о том, – сказал он. – У ведьмарей новый набор! Хорошо бы посмотреть, как это все у них протекает? А?

* * *

В ШНыре Афанасий встретил Ула. Тот стоял со своим похожим на двустволку шнеппером и с пятнадцати шагов целил в консервную банку. Выстрелил. Банка осталась стоять.

– Я вот тут думаю о женских капризах. Ну, когда кому-то мерещится, что с лошадью больше времени проводят и все такое… – сказал Ул.

– А это правда? – спросил Афанасий.

– Не о том речь. Что их вообще заставляет так себя вести? Может, женщина капризничает потому, что ей важно проверить, вынесет ли мужчина капризы возможного ребенка? Типа тест?

– Есть девушки, которые не капризничают, – неосторожно брякнул Афанасий.

Ул снова выстрелил.

– Кто? Твоя радистка из Гондураса?.. Чудо! былиин! Так их, небось, учат на гвоздях спать, головой вниз есть и пальцем сейфы открывать.

– Учили, – сказал Афанасий.

– Как учили?

– Она погибла, – Афанасий опустил глаза. – Не вышла на связь. В горах, где был спрятан передатчик, нашли втоптанную в землю чеку от гранаты.

Ул схватил его за руку. Весь он – от волос на голове до ногтей на ногах – был одна сплошная дружба.

– И ты молчал?

– Да шучу я. Жива. Сидит дома. Купила кулинарную книгу, – кисло признался Афанасий.

Ул оттолкнул его.

– Ничего себе шуточки!!! Ты просто болван!

– Ага, – кивнул Афанасий. – Знаю.

Банка, в которую целился Ул, упала сама.

Калерию Валерьевну Афанасий нашел в преподавательской, узкой и длинной. Ходили споры: то ли Кузепыч замуровал часть коридора, то ли она вытянулась вследствие неудачной пляски шаманщиков, которые хотели задавить преподавательский состав ШНыра стенами, но не справились и только вытянули комнату.

Кавалерия стояла у доски с расписанием и соображала, как сделать из одного свободного педагога четыре, чтобы заполнить все «окна».

– Ничего не вытанцовывается! Опять народ будет болтаться без дела! Похоже, придется вам заниматься с новичками, – пожаловалась она.

– С новичками? Неужели пчелы…?

Косичка Кавалерии клюнула рыболовным поплавком.

– Последние вылетели сегодня. Пчелы успокоились – значит, осенний набор закончен. Этой осенью мы наберем девять. Плюс «беспчельная» Рина.

– А вы отдайте их Кузепычу. Он всем умеет находить занятие, – посоветовал Афанасий.

Кавалерия усмехнулась.

– Ну чего тебе?

Афанасий рассказал, опуская детали. По его версии, они встречались с девушками исключительно в интересах ШНыра.

– Конечно, можно атакующую закладку рвануть, но там не одни ведьмари будут. «Инкубаторов» жалко, – закончил он.

Кавалерия долго вертела в пальцах карандаш.

– Риск должен быть оправданным. Мы можем потерять человека, а что получим взамен?

– Ну как… посмотрим, как там и что.

– И что увидим? Стены?

– Не… Ну ведьмарей хотя бы… – растерялся Афанасий.

– А раньше ты их не видел?.. Или считаешь, что главы фортов будут делиться планами с толпой людей, собранных по всей Москве? – насмешливо спросила Кавалерия.

Сдаваясь, Афанасий выпустил воздух через вытянутые трубочкой губы.

– Значит, вы против?

– Мне нужно подумать.