Читать книгу Стихи на зиму - Дмитрий Филатов - Страница 2

Любовь слепа и не очень умна —

как дым, как лепет воды,

а мы пожинаем её семена

и сеем её плоды.

В любом молчании и в любом

слове я слеп и глуп,

когда своим, любимая, лбом

касаюсь твоих губ.

Я лирику пишу, как водку пью

с друзьями.

И, само собой, с любимой.

Отцу и маме врал в глаза,

в любви не смыслил ни аза,

чуть не по мне – не шла слеза,

но жгла обида,

тому назад немалый срок

я уйму дерзостей изрёк

и мерзок был, и недалёк

от суицида,

был изворотливым треплом,

пёр тихой сапой напролом,

мирился со знакомым злом,

шагал не в ногу,

хотел собаку завести,

с трудом выдавливал «прости»,

боясь по полной огрести,

и, слава Богу,

пронёс себя сквозь времена,

не поменялся ни хрена

любитель хлебного вина

с томатным соком.

Я не люблю в строке соплю,

а жить больше всего люблю,

когда болтаю или сплю

с тобой под боком.

Крот. Ежевика. Зимородок.

А сколько незнакомых водок

и редких вин!

Освоить здешние напитки

мне не по силам – их в избытке,

а я один

и млею пред своей любовью,

раскинутой по Подмосковью!

Их – океан.

И пусть я не океанолог,

но зимний вечер хмур и долог,

скрипуч диван,

чернильны окна в кабинете,

и редко навещают дети

замкадный дом…

Прижму к дивану низкий столик

и, как завзятый трудоголик,

займусь трудом

по изученью крепких смесей

из разных городов и весей

вокруг Москвы,

лихих настоек на основе

живой воды, лешачьей крови

и трын-травы.

И капельку жена поможет.

И поворчит. И спать положит

к себе под бок.

И мне в уютной зимней клетке

приснится зимородок. Редкий,

как здешний Бог.

Бабка за дедку, а дедка за репку —

нет бы за бабку, рукой под халат…

Ну, не женат я на Анне Нетребко,

я еще ещё много на ком не женат —

только на бабке и на писанине,

обе мне по́ сердцу и по руке,

обе зазнобы давно и поныне

тянут то в койку, то мимо – к строке.

И то пишу я, как репку тягаю,

то над супругой неровно дышу —

ра́вно люблю писанину и Галю,

репу чешу, на обеих пашу,

после, на роздыхе, лью себе пива,

резвой рукой залезаю в ютьюб:

Анна Нетребко поёт Casta Diva —

кто она мне, если я ей не люб?

О чем поёт ночная продавщица,

армяночка, чей лик давно не юн,

на языке, в котором знаю только

«сирун, сирун» и «шноракалутюн»?

Она меня, спасибо, не боится,

красавица – да и с чего бы вдруг? —

и в наших головах светло и горько

ее запеву следует дудук,

и я певице составляю пару,

себе беру табак, жене – ситро,

и, как почётный армянин, учусь

в любимой круглосутке у метро

ашхарабару.

Обидеть художника может любой,

но лучше всего – без обиды.

И мы поднимаем «Абрау» трубой

и шаримся в банке ставриды,

а следом струим шардоне из горла́

и лезем за банкой горбуши,

и пьёт не Дали за здоровье Гала́,

а я! за здоровье Галюши!

И Бог с нами рядом, а мы рядом с ним,

и близок лирический дух мне,

поскольку пропитан, крепим и храним

супружеским пьянством на кухне.

Как бы ни было мелко и гадко,

вяло и несветло на душе,

а затянет блондинка-канадка,

и, глядишь, развиднелось уже

на моей половинке дивана,

и кручину, глядишь, поборол,

потому что, пада́м-пам, Дайана,

тум-пада́м-пам-пада́м-па́дам, Кролл

из ютьюба, близка и любима,

на секретном наречии джаз

говорит: я льюблью тьебя, Дьима…

Вот такая любовь вот у нас.

Бытую, денег не считая,

поскольку денег нет почти,

и всё-таки не нищета я.

Ты это, Господи, учти.

Когда земная власть налогом

на то, что я живу под Богом

и, стало быть, Тобой храним,

меня обложит, и за ним

нагрянет в белом и пушистом,

и шепотком прикажет: «Вынь

мне да положь!», – я атеистом

не стану. Ты учти.

Аминь.

Мне в чём угодно прекословь,

но кое в чём – не надо.

На белом свете есть любовь,

что с первого же взгляда

на женщину.

Вокзал, перрон,

она ко мне по краю

идёт, а я уже влюблён

в неё и знать не знаю,

как эту женщину зовут

и есть ли муж у Галки,

но знаю: вот мой абсолют!

и не ходи к гадалке,

что я в ближайшую же ночь

не обольщу Галюшу,

а лишь спрошу: «Родишь нам дочь?»

и поутру не струшу.

Любовь – она, конечно, труд

немилосердный, адов.

Её порой годами ждут.

А нам хватило взглядов.

На подмосковном юге

построить теплый дом

заботы друг о друге,

винцо с водой и льдом

смешать на завтрак летом

супруге в неглиже.

И не мечтать об этом,

поскольку есть уже.

Уйдёт, есть мнение, моя

судьба во тьму забвения —

и я,

и я,

и я,

и я,

и я того же мнения.

Обречена моя семья

не стать семейством гения —

и я,

и я,

и я,

и я,

и я того же мнения.

И память обо мне к нулю,

а то и в зону минуса

стремится.

Я тебя люблю

так, что хоть в Книгу Гиннесса.

Дочь выросла и шутит не по-детски,

Что характерно для моих детей:

Я, мол, похож на персонажа нэцкэ —

На буддочку по имени Хотэй.

Я стал пузат в её четыре года,

Худым ей не запомнился, но в ней

С рождения видна моя порода.

Лет через двадцать глянем, кто стройней.

Выпил водки. Выпил чаю.

Погулял по дому.

Как же я по вам скучаю,

каждому-любому!

Счастье здесь, моё с женою,

есть. Чтобы примкнули,

есть съестное и спиртное

типа ах! Ихули[1]?..

К нам примерно час от МКАДа.

Я, москвич за МКАДом,

водку с чаем пью, как надо.

Будто с вами рядом.

Смиряю норов,

вижу берега,

иду на голос Галин.

Как здорово,

что всех вас дофига,

и каждый уникален.

Сую во власть

ректальную свечу

с отборными словами.

Жизнь удалась,

а я еще хочу,

но только чтобы с вами!

Моя муза никогда не была фригидна,

но с теченьем времени сочинять про нас

молодую лирику стало несолидно,

а пожилая лирика так ваще атас!

И поэтому прошу не считать проверкой

эротических глубин эти восемь строк.

Я теперь ложе любви делю с пенсионеркой,

потому что и хотел, и, представьте, смог!

Не как поэты-исполины,

Отчизны вольные сыны —

Как муж Филатовой Галины

Войду в историю страны.

Не как всемирные поэты,

Которых мал и тесен круг —

Войду в историю планеты

Как Г. Филатовой супруг.

И не моей строке нетленной

Жить дольше солнечных лучей —

Войду в историю Вселенной

Как ясно кто и ясно чей.

Жена! Лишь мне такая слава