Читать книгу Красный - Дмитрий Голдырев - Страница 3

Я снова слышал, как наши соседи занимались сексом. Однообразные стуки сливались в слащавую мешанину криков и звуков города, разносившихся по тесной квартире.

О, этот город. Сколько слов было сказано за все время о красоте городов, и не столь важно, идет ли речь о дневном состоянии мегаполиса, или же о красоте больших ярких вывесок, освещающих проспекты ничуть не хуже придорожных фонарей. Но ведь и началось все гораздо раньше. Задолго до моего переезда, задолго до моего взросления и даже рождения.

Я хочу сказать о полотнах. Великолепные гармонии красок, нанесенных на многомиллионное количество холстов. Холстов, которые с самого начала были обыкновенным камнем. В период своей юности человечество все делало своими руками. Мы сами замешивали и искали краски, использовали порой даже кровь соседей ради одного – ради описания образов. Можно ли сказать, что первые произведения искусства были сделаны на костях? Безусловно. Да и, должен признать, за две тысячи лет ничего не поменялось. Я это понял, когда впервые взял кисть в свои руки.

Для меня было чем-то неистово безумным и кричащим то, что создавали люди ради искусства, таким же кричащим я и пытался сделать свои творения. А описания концепций картин так и пестрели громкими выражениями. Увидеть, ранее невидимое. Узреть то, что неподвластно. Расширяйте сознание. И что было глубже того, что я испытывал во время работы? Наверное, только глотка Саши Грей.

Прошло время, и исчезло слово «вдохновение», сменившись «рабочим настроением». Я творил уже не то, что было видно при первом взгляде на объект или окружение, а то, что первоначально появлялось в моем разуме, и лишь потом находило воплощение в части реального мира. Дни были наполнены звуками скольжения грифеля карандаша по ткани, кисть становилась продолжением пальцев, а ночью же… не было более насыщенного духом идеи времени, чем темное время суток. Я засыпал за час, за два до рассвета, а иной раз, бывало, не ложился вовсе.

Тысячи художников были оценены миром только после своей смерти. Сотни – приняты в яркую богему при жизни. Я не принадлежал ни одному из этих чисел. Но все же был на коне. Заказы сыпались один за одним, и каждый концептуальнее другого, я творил! Но художник регрессирует, если выполняет только заказы и не творит для себя. Поиск – вот, что заставляет превосходить свою зону комфорта. Это и стало причиной переезда вашего покорного слуги.

Теперь я слышу ЭТО. Наверняка, в их квартире сейчас невероятно жарко, ибо температура разгоряченных сопрягающихся тел просто рвет воздух на мелкие части. Ее животный хрип в мешанине со стонами перекрикивает стук клавиш, а изголовье кровати, по всей видимости, проделало изрядную вмятину в стене. Эти двое трахались куда чаще, чем студенты в летнем лагере после отбоя. Я сидел в периодической тишине и молча завидовал и сочувствовал левой стене своей квартиры-студии. Почему завидовал? О, ну а кто из детей человеческих не любит секс? Этот момент, когда нет ни тревог, ни страха, ни капли гнева – есть только ты и твой партнер, ставший воплощением неги внизу живота, готовой вот-вот вырваться наружу. Да… Кто из нас не любит секс?

По всей видимости, мой сосед этажом ниже.

Я пересекался с этим доморощенным детективом как-то на улице, когда застрял перед терминалом оплаты, довольно долгое время не выдававшим мне чек. За мной не было очереди, но рядом со мной был этот отшельник, державшийся меня подозрительно и нормально угрюмо (небо было в тот день пасмурное, что приводит всех в такое «нормальное» состояние). Он постоянно озирался по сторонам, словно ожидая кого-то. Или чего-то. Его взгляд совмещал в себе едва сдерживаемую панику и любопытство. Он будто анализировал все проходящие, но в анализе этом читался поспешный вывод во всем. Знаете, таким людям для полноты образа не хватает шапочки из фольги.

Я помню, как он что-то говорил о снятии комиссии при пополнении счета, что близится восстание машин и что человечество не доведет себя до добра со всем своим технологическим прогрессом. Невероятно заикался, да. Было видно, что в голове этого создания живет невероятное количество знаний, но нужных ли? Ох уж этот вечно подозреваемый тип. Он явно был поклонником теорий заговора, и не скрывал этого. Как он вообще заговорил со мной? Я не помню. Вероятно, это все началось с упоминания о консьержке, которая провожает его не менее подозрительным взглядом, чем он смотрит на весь этот мир. Он говорил о слуге и о том, что они посланы «убрать лишних». Знаете, я не поклонник консперологии. Но из его уст эти вещи звучали убедительно и правдоподобно. Или же мне казалось так? Он сопоставлял факты, притянутые в своей правде за уши, но его вера в них была непоколебима. По всей видимости, эта вера и заставляла уверовать и других в его паранойю, создать иллюзию неотъемлемости в этой жизни. Что ж, многие из нас верят в то, что американцы не высадились на Луну, и что однажды нас убьет невесть откуда взявшаяся планета. Не нам судить таких людей. Так мне говорил мой сосед сверху.

– Люди боятся, это в их натуре. Они боятся, что потеряют все, на что копили долгие месяцы, боятся потерять любовников и супругов. Они боятся, потому что жадны. Знаешь, сосед, если ты однажды потеряешь десятки тысяч рублей, ради которых трудился, словно лошадь, целый месяц, что ты почувствуешь?

Этот вопрос вызвал у меня нервный смешок.

– Вот именно, сосед. Можно ли обвинять этих людей в жадности и скупости? И да, и нет. Мы ведь не видим закулисья, да? Мы не видим голодающего ребенка, который живет с ним и его женой, которая и забыла, что такое бритва, и как ей брить подмышки. Точно? Но также и не видим мы его корзину в интернет-магазине. Все эти шмотки за тысячи долларов, бриллианты, дорогие пылесосы с хреновой тучей насадок. Не видим, так ведь? Поэтому я предпочитаю оставаться в стороне от людей, зависимых от показателей успешности.

Он сидел передо мной за одним столиком на летней площадке и оценивал взглядом проходящих мимо официанток. Его взгляд был загружен, малость утомлен, но все ж не мертв, как у паренька двумя этажами ниже его. Его кисти выдавали писательский труд – он то и дело потирал и крутил запястья. Знаете, если вы в течении двух недель будете работать в офисе, набирая текст по восемь часов в день, то ваши мизинцы начнут неметь. Затем это онемение перейдет на предплечья. Выход: уволиться. Или хотя бы избавляться от тоннельного синдрома путем разминки кистей и периодической гимнастики.

– Они живут ради еды, – тихо вымолвил писатель. – И, блин, я не могу их осуждать. Человек ведь по природе хищник, ему нужно много еды. И мне, и тебе, мой дорогой друг. Нам эволюция позволила лишь не гнаться за антилопами на своих двух. Теперь мы это делаем на автомобилях. Ленивы и чертовски голодны.

Он подсел ко мне не случайно. Видел меня, когда я выносил мусор на улицу, а когда я подходил к подъезду, то лишь кивнул, чем спровоцировал ответный кивок. Теперь мой сосед сверху сидит передо мной, курит сигарету одну за одной, и то дело вращает между пальцами золотую зажигалку Зиппо. На ней была гравировка, и я не мог толком ее разглядеть. Надпись.

Поймав мой взгляд, сосед усмехнулся.

– Подкури, и будешь прощен. Ты куришь? Да? Ну и плевать. Целыми веками Фрейд и Ницше нам твердили о том, что мы все близимся к смерти, но, чисто теоретически, мы с тобой умираем быстрее. Знаешь, кто умирает быстрее нас? Чертовы лемминги. Эти психи склонны к суициду, представляешь?

Он прервался и отвел взгляд в сторону. Затем продолжил:

– Наверное, жаль, что у людей тоже есть эта черта.

Трахаться и вечно подозревать конец света, вот какая черта присуща людям.

– Сосед, а как ты думаешь, что было бы с матрицей, если бы Нео взял другую таблетку?

Очевидно, все бы осталось на своих местах. Подопечный героя Киану Ривза так и сказал: «Все вернется на свои места. Ты проснешься, и забудешь это, как страшный сон».

– Открою секрет. Машины все равно израсходовали бы себя.