Читать книгу Москвичи - Дмитрий Горчев - Страница 24

В последний мой день в армии я проснулся с утра с кошмарного бодуна: в прошлый вечер меня провожали, а технический спирт – он и есть технический спирт.

Надел тапочки и обошёл в последний раз часть: свинарник со свинарём Свиридовым из Рязани (он как обычно жрал какое-то говно из грязной сковородки), вещевой склад с тишайшим и сутулым Витей (самым богатым человеком в нашей части), свою собственную художку – там уже сидели неприветливые армяне. Зашёл на почту к лепшему корешу (не в нынешнем смысле, а просто так) Андрюхе. «Ну что, хуйло, – сказал я Андрюхе. – Дедушка поехал домой, а ты тут дальше соси». «Пиздуй-пиздуй», – ответил Андрюха, выпятив челюсть. Мы изо всех сил ударили друг друга в левое плечо, и я пошёл в штаб.

Там капитан Суворов вручил мне военный билет со всеми необходимыми штампами, проездные документы и значок «Ударник коммунистического труда». Капитан Суворов был очень отеческий, как будто это не он пинал меня ногами год назад вместе с комбатом и замполитом, когда у ингуша Евлоева нашли в тумбочке дембельский альбом с моими дружескими шаржами на весь командный состав.

«Ты уж там всех баб сразу не еби», – посоветовал мне капитан Суворов. «Так точно!» – ответил я браво.

Потом ничего не помню. Помню, только как проснулся на второй полке: мне мучительно хотелось блевать. В Ярославле купили пива.

В Москве запомнилось безнадёжное лицо сержанта Ефремова: «Пацаны! Я военный билет потерял!» Но закрутило его людской толпой на станции комсомольская, завертело и унесло куда-то, и никто так и не успел ему помочь.

На конечной станции серой ветки (тогда это была станция южная) меня потряс за плечо дежурный: «Молодой человек – приехали».

Я вышел из метро, повернул направо – мимо гастронома «Ташкент» или, может быть, «Узбекистан», потом налево – на улицу днепропетровская, на которой живёт мой отец.

Зашёл в подъезд. В те времена не было не то чтобы домофонов – даже и слова такого не было. Поднялся на второй этаж, сел на пол возле батареи (идти к отцу в таком виде было стыдно), прижался к ней щекой и вдруг бурно разрыдался.

Плакать в армии было равносильно смерти. А тут я понял, что всё: оно кончилось. Теперь можно.

Потом заснул.