Читать книгу Виктор Суворов: исповедь перебежчика - Дмитрий Гордон - Страница 2

«Вербовка не наука, а искусство – как рыбная ловля где-нибудь на Днепре: сидишь, удочку с червячком закинул… Подсек, а он такой большой, толстый карась: вытаскиваешь его и – раз! – на сковородку!»

Этот профессорского вида шестидесятидвухлетний мужчина живет затворником в провинциальном английском Бристоле неподалеку от местной военной академии, где преподает военную тактику и историю. Большую часть суток мой собеседник проводит за письменным столом, а соседи, добропорядочные британские граждане, похоже, и не подозревают, что он – бывший советский шпион, еще в семьдесят восьмом приговоренный (вместе с женой, тоже разведчицей) Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни.

Более трех десятилетий назад Владимир Богданович Резун, в тот момент работавший в Женевской резидентуре ГРУ (Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил СССР), понял, что корабль под названием «Советский Союз» рано или поздно разделит судьбу «Титаника», и спрыгнул с его изрядно накренившегося борта, чтобы вскоре высадиться (не без помощи английской разведки) на берегу непотопляемой Великобритании. Ушел по-английски, не попрощавшись, даже документы оставил, однако жену и дочь с сыном забрал.

Такой пощечины ГРУ не получало пятнадцать лет – после предательства Олега Пеньковского. Поначалу оно даже озвучило версию, что Резуна выкрали, и дважды – беспрецедентный факт! – привозило его отца в Лондон для переговоров, но встретиться с ним беглец отказался.

Тридцатиоднолетний Владимир был не первым и не последним невозвращенцем, но кто сегодня вспоминает птицу куда более важную – советского дипломата номер два, заместителя Генерального секретаря ООН Аркадия Шевченко, который стал перебежчиком в том же приснопамятном семьдесят восьмом? Оно и понятно: чтобы забыть унизительные эпизоды времен «холодной войны», в которых английская СИС (Сикрет Интеллидженс Сервис) и американское ЦРУ вчистую обыграли советские спецслужбы, минул достаточный срок, однако Резуна забвение не поглотило. Почему? Да потому, что, когда ГРУ лишилось своего добывающего офицера, мир обрел писателя Виктора Суворова.

Для одних он изменник, предатель, для других – умница, наделенный безразмерной памятью, недюжинными аналитическими способностями и железной логикой, но, как бы там ни было, Суворов-Резун сумел взглянуть на известные исторические факты по-новому. Шаг за шагом, аргумент за аргументом он отстаивал свою (по мнению многих, оскорбительную) версию начала Второй мировой войны и доказывал, что Сталин не жертва, а агрессор, который планировал напасть на Германию 6 июля сорок первого: Гитлер его лишь опередил…

Сегодня на счету Суворова шестнадцать книг, одна скандальнее другой, но главным делом своей жизни писатель считает «Ледокол», завершенный в восемьдесят первом. Сейчас, когда этот бестселлер – самый читаемый и проклинаемый! – издан многомиллионными тиражами на десятках языков, трудно поверить, что он мог к читателям и не пробиться. Что интересно, не только к советским – на Западе книгу приняли тоже в штыки. Свое документальное исследование автор предлагал повсюду, но прежде чем «Ледокол» все-таки проломил сопротивление и вышел в Германии (на это понадобилось восемь лет), отказ получил в шестидесяти восьми издательствах девяти стран. «Самое страшное, – признавался потом Суворов, – орать в пустыне: у тебя идея, а тебя не слышат».

Виктор не первый разведчик, который занялся литературным трудом, – до него такой же выбор сделали Бомарше, Свифт, Тургенев, Дефо и Сименон, – но в отличие от именитых коллег Суворов не «застрял» на беллетристике, отдав предпочтение истории. По сей день он задает «неудобные» вопросы, которые волновали его всю жизнь: зачем в августе тридцать девятого года в СССР была введена всеобщая воинская повинность, поставившая под ружье шесть миллионов человек? Что делали четыре миллиона из них на границе с Германией в июне сорок первого? Почему советские войска беспорядочно отступали аж до Москвы?

С предложенными им ответами можно соглашаться или спорить, но сам писатель на критиков не в обиде и довольно потирает руки, если в аудитории, разделившейся на его сторонников и противников, начинают летать табуретки (и такое бывало!). С женой Татьяной, с которой прожил уже около сорока лет, он всякий раз откупоривает шампанское, когда оппоненты выпускают очередной антисуворовский опус или защищают кандидатскую, а то и докторскую диссертацию, посвященную его «фальсификациям». Главное – он таки расшевелил тех, кто ранее принимал все на веру, не рассуждая, заставил многих своих бывших соотечественников снять идеологические шоры и думать. Впрочем, судя по тому, что первый российский издатель Суворова вскоре после выхода «Ледокола» был убит (по официальной версии, из-за связей с криминальным миром), дело это небезопасное.

Когда-то Суворов утверждал: он «ушел», чтобы не стать козлом отпущения за провал операции ГРУ, вызванный непрофессионализмом нового резидента – брата советника Брежнева, потом говорил, что хотел написать «Ледокол», замысел которого созрел в нем еще в шестьдесят восьмом и настоятельно требовал выхода… Возможно, мы так и не узнаем, как же все было на самом деле, и вряд ли это интервью, за которым мне пришлось лететь в Лондон (Верховная Рада в 2005 году не поддержала предложение депутата Степана Хмары предоставить писателю украинское гражданство), расставит все точки над «i». Я, правда, надеюсь, что оно поможет людям решить для себя, кто же он, Виктор Суворов-Резун: предатель Родины, который порочит великую Победу, или герой, чьи книги разрушают последний бастион сталинизма.

«Вы любите запах танка? Я тоже люблю»

– Виктор, наша сегодняшняя встреча здесь, в весьма скромном отеле на окраине Лондона, окружена неким налетом таинственности и обставлена мерами предосторожности, почти как в шпионских сериалах или боевиках, но я к ней давно шел, потому что все, тобою написанное и изданное, было мною с огромным интересом прочитано. Мне очень хотелось воочию увидеть человека с такой непростой, сложной судьбой, и я рад, что препятствия позади и у нас есть возможность нормально, обстоятельно, откровенно поговорить.

Читателям я напомню, что ты в свое время окончил Киевское высшее общевойсковое командное училище, Военно-дипломатическую академию и участвовал даже в операции по вводу войск государств – участников Варшавского договора на территорию Чехословакии. Итак, шестьдесят восьмой год, Пражская весна, и как писал Евгений Александрович Евтушенко: «Танки идут по Праге в закатной крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета»… Что ощущал молодой человек двадцати одного года от роду, придя на чужую землю исполнять приказ Родины?

– Прежде всего страшно интересно было, но давай по порядку. В армии я, наверное, со дня рождения – угораздило на Дальнем Востоке родиться. Представь: гарнизон, стоят самоходки СУ-76 и СУ-100 (самоходные артиллерийские установки. – Д. Г.), «катюши» – все то, что будоражит мальчишеское воображение, и в одиннадцать лет я уже надеваю на себя алые погоны…

– …суворовские…

– Да. Семь лет в Cуворовском училище оттрубил, все по накатанной идет колее, но я-то в армии не для того, чтобы кровати равнять и сапоги чистить: армия – тот же танк, красивый такой, мощный… Как там у меня в «Аквариуме»: «Вы любите запах танка? Я тоже люблю». Мне кажется, этот крепкий машинный дух не может не нравиться, и вот идет бронированный зверь с хорошей такой скоростью, и весит он тридцать шесть тонн, и пушка калибром сто миллиметров, и движок в сотни лошадиных сил работает, а я смотрю на эту заграницу… Чехи при этом не понимают, что такое свобода, которую я им несу: «Ребята, вы там камнями потише, а то развернусь сейчас!». На светофорах то красный свет загорается, то зеленый, а я ноль внимания – освободитель!

Сразу же анекдот, помню, пошел: старый чех поймал золотую рыбку, вытаскивает, а она взмолилась человеческим голосом: «Ой, отпусти – исполню твоих три желания». Рыбак согласился: «Ну, давай. Желание первое: чтобы китайцы нас на денек оккупировали». Ну, ладно, чего там: китайцы утром в Чехословакию пришли, а вечером – восвояси. Рыбка спрашивает: «Какое второе желание?». Он опять: «Я бы хотел, чтобы китайцы опять оккупировали нас на денек». Ну, пожалуйста. Третье желание? Чех подумал: «Пускай китайцы оккупируют Чехословакию еще на один день». Золотая рыбка удивилась: «Что ж ты дурной такой – нет чтобы загадать сразу на три дня?», а старик хмыкнул: «Ничего ты не понимаешь – чтобы трижды в Чехословакии побывать, китайцы шесть раз через Россию прошли».

Ребята наши, короче, сразу почувствовали: тут что-то не так, но реагировали по-разному. Был у меня друг Вася Красников – я его встретил попозже, когда уже в разведке Приволжского военного округа состоял, а он из Германии прибыл. Вася служил в 6-й гвардейской дивизии (это 20-я гвардейская армия) в Бернау, и если мы входили в Чехословакию из Прикарпатского округа, то 20-я гвардейская резала ее прямо из Германии, чтобы с севера на юг овладеть.

Красников, в общем, оказался непосредственно в Праге. Умный парень, Московское общевойсковое командное училище окончил, тоже разведчик, но считал, что Чехословакия – это коридор к нашей границе: мол, если его не перекроем, враги к самому кордону подлезут и нападут. «Вася, – увещевал я его, – ты ж золотой медалист: с чего взял, что они нападут?». Каждый, одним словом, по своему разумению все это воспринимал.

…Моя дивизия была в несколько худшем положении, чем другие, потому что в тех, кто двигался по большим дорогам и брал под контроль города, бросали камни, а раз так, сразу реакция возникала защитная: «Ах ты, гад! Ты чего там?». Наши ждали: если чехи начнут стрелять, тогда уж «повеселимся», но мы, 24-я Самаро-Ульяновская Железная мотострелковая дивизия, стояли в глуши: вокруг деревни, леса, и никто на нас не покушался.

Помню, подходят к нам старики (молодежь в стороне держалась), достают сразу сливовицу: «Иван, хочешь выпить?». Ну а кто же не хочет? Ну, выпили, закусить свой сухпай выставили, а они потом говорят: «Иван, а ведь мы тебя сюда вроде не звали»…

Это было хуже всего! Если бы стреляли – нормально, камнями забрасывали – пожалуйста, а когда подходили – только старики! – и не нахрапом: «Чего это ты?», а по-человечески: «Давай выпьем»… Тоже ребята по-всякому реагировали, но лично мне до сих пор стыдно.

– После Чехословакии, насколько я понимаю, твоя офицерская судьба круто переменилась…

– Не только офицерская – вообще судьба…

Из книги Виктора Суворова «Аквариум».

«Сдав дела совсем молоденькому старшему лейтенанту, я предстал перед своим, теперь уже бывшим, командиром:

– Товарищ генерал, капитан Суворов, представляюсь по случаю перевода в 10-е Главное управление Генерального штаба.

– Садись.

Сел. Он долго смотрит мне в лицо. Я выдерживаю его взгляд. Он подтянут и строг, и он мне не улыбается.

– Ты, Виктор, идешь на серьезное дело. Тебя забирают в «десятку», но, думаю, это только прикрытие. Мне кажется, что тебя заберут куда-то выше. Может быть, даже в ГРУ. В Аквариум. Просто они не имеют права об этом говорить, но вспомнишь мои слова: приедешь в Десятое Главное, а заберут в другое место. Наверное, так оно и будет. Если мой анализ происходящего правильный, тебя ждут очень серьезные экзамены. Если ты хочешь их пройти, будь самим собой всегда. В тебе есть что-то преступное, что-то порочное, но не пытайся это скрывать.

– Я не буду это скрывать.

– И будь добрым. Всегда будь добрым. Всю жизнь. Ты обещаешь мне?

– Обещаю.

– Если тебе придется убивать человека, будь добрым! Улыбайся ему перед тем, как его убить.

– Я постараюсь.

– Но если тебя будут убивать – не скули и не плачь. Этого не простят. Улыбайся, когда тебя будут убивать. Улыбайся палачу. Этим ты обессмертишь себя. Все равно каждый из нас когда-нибудь подохнет. Подыхай человеком, Витя. Гордо подыхай. Обещаешь?».

. . . . . . . . . . . . . . . . .

«Страх животный в глазах людских видел? А я видел. Это когда на сверхмалой высоте с принудительным раскрытием бросают. Всех нас перед полетом взвесили вместе со всем, что на нас навешано, и сидим мы в самолете в соответствии с нашим весом. Самый тяжелый должен выходить самым первым, а за ним чуть менее тяжелый – и так до самого легкого. Так делается для того, чтобы более тяжелые не влетели в купола более легких и не погасили бы их парашюты.

Первым пойдет скуластый радист. Фамилии его я не знаю. В группе у него кличка Лысый Тарзан. Это большой угрюмый человечище. В группе есть и потяжелее, но его взвешивали вместе с радиостанцией, и оттого он самым тяжелым получился, а потому и самым первым. Вслед за ним пойдет еще один радист по кличке Брат Евлампий. Третьим по весу числится Чингисхан – шифровальщик группы.

У этих первых троих очень сложный прыжок. Каждый имеет с собой контейнер на длинном, метров в пятнадцать, леере. Каждый из них прыгает, прижимая тяжеленный контейнер к груди, и после раскрытия парашюта бросает его вниз. Контейнер летит вместе с парашютистом, но на пятнадцать метров ниже его. Контейнер ударяется о землю первым, и после этого парашютист становится как бы легче, и в последние доли секунды падения его скорость несколько снижается. Приземляется он прямо рядом с контейнером. От скорости и от ветра парашютист немного сносится в сторону, почти никогда не падая на свой контейнер. От этого, однако, не легче, и прыжок с контейнером очень рискованное занятие, особенно на сверхмалой высоте.

Четвертым идет заместитель командира группы старший сержант Дроздов. В группе он самый большой. Кличка у него Кисть. Я смотрю на титаническую руку и понимаю, что лучшей клички придумать нельзя. Велик человек. Огромен. Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир группы лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не так, как его заместитель. Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка какая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать кличку другого офицера?

А вслед за командиром сидят богатырского вида, широкие, как шкафы, рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий, Негатив, Шопен, Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой за глаза называют, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Контроль, значит.

В 43-й диверсионной группе я самый маленький и самый легкий. Поэтому мне покидать самолет последним, но это не значит, что я самым последним сижу. Наоборот, я у десантного люка. Тот, кто выходит последним, – выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости имеет право в любой момент десантирование прекратить.

Тяжелая работа у выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех к нему обращены. Получается, что выпускающий, как на сцене: куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят. Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы – исключение. Дремлет спокойно. Расслаблен совсем, но у всех остальных глаза с легким блеском помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! Красота! А тут только сто. Много всяких хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут он – страх. С нами в обнимку сидит.

Уши заломило, самолет резко пошел вниз. Верхушки деревьев рядом мелькают. Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному лееру, и лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют руками будет уже невозможно: земля совсем рядом несется. Я вдруг представил себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне просто смешно.

Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.

– Встать! Наклонись.

Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня не будет толкать никто.

Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо. Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все, как днем, видно. Земля – вот она. Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ!

Братцы! ПОШЛИ!!!

Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня все сразу. Сирена вопит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово: «ПОШЛИ!». Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в морозную мглу. Ветра поток каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние, увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я руку вверх бросил. Щелчок – и вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.

Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот, ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть снег горячий и сразу таять начинает. Противно…».

«Контакта ГРУ с КГБ ЦК очень боялся: если мы снюхаемся – загрызем!»

– Ты был офицером ГРУ – знаменитого Главного разведывательного управления Генштаба Советской Армии, а это правда, что ГРУ и КГБ (Комитет государственной безопасности СССР) между собой враждовали?

– Правдивее не бывает. Дело в том, что это как два медведя в одной берлоге, но на ножах они были еще и потому, что Центральному Комитету КПСС этого очень хотелось. Я расскажу, почему…

В тридцать восьмом году чекисты «почистили» многих, а ГРУ, как старых врагов, особенно усердно. Кстати, ГРУ оно стало называться с сорок второго года, а до того – Пятое управление, Разведуправление Генштаба Красной Армии, по-всякому. Оттого, что чекисты изрядно ГРУ пощипали, туда нужен был новый начальник, и товарищ Ежов (на тот момент нарком внутренних дел СССР и генеральный комиссар госбезопасности. – Д. Г.) выдвинул… себя. Целых два дня он возглавлял Разведуправление РККА (вспоминать об этом не любят, но так было), ну а теперь вообрази на минутку: сидит в своем кабинете товарищ Сталин – усы расправил, трубочку табаком набил, и в этот момент на стол ему бумагу кладут…

При мне было так, что и Главное разведывательное управление, и КГБ каждое утро наверх всего лишь по одному листку направляли, ну а если всяких событий случилось много? Все равно один лист, отпечатанный крупным шрифтом. Как тут в отведенный объем уложиться? Да очень просто. Ты же знаешь, что программа новостей, допустим, идет полчаса: независимо от того, много чего или совсем ничего не произошло, тебе все равно тридцать минут что-то вещать нужно – правда? Точно так же и тут – всего лишь один листик, а Сталин все время стравливал эти организации, потому что…

– …исповедовал принцип: разделяй и властвуй!..

– Верно, а кроме того, существует еще конкуренция. Главного чекиста он, например, вызывает: «Товарищ Ежов, вы что тут такое докладываете? Чепуха какая-то. Вот военные разведчики сообщают…», – но что именно, не говорит. Потом главу разведки на ковер вызывает: «Вы что это тут написали?..»

– «…Вот товарищ Ежов!»…

– Да, а они же друг друга не знают, к тому же враги… В общем, в июле тридцать восьмого года товарищ Сталин садится (при этом я не присутствовал, но, в принципе, все это можно представить) и донесения НКВД читает. Смотрит подпись: Ежов, а военная разведка докладывает что-то другое, но подпись та же: Ежов. Трудно сказать, что в ту минуту с Иосифом Виссарионовичем приключилось, но я бы на его месте дрогнул. Кто основные решения принимает? Он, вождь всех времен и народов, но на основании донесений, и как же ему теперь с этим монстром справиться? Вернее, с двумя монстрами. Доселе он держал этих ребяток на поводке, а тут…