Читать книгу Rock-n-roll в крови - Дмитрий Каннуников - Страница 7

Их имена не внесут в обелиски

Они же за правду шли воевать.

В канцелярии бога приготовлены списки

Кому завтра: жить, а кому умирать.

Пахнет озоном степь перед боем,

Отчётливо видно шапки вершин.

Вчера ещё пили и "жгли" в эшелоне.

Сегодня ты перед жизнью один.

И горько,  и больно, и хочется плакать,

И злость в твою душу вползает змеёй.

Он был твоим другом, погиб на закате,

И тело его ты засыпал землёй.

Но бой продолжается, требует совесть,

Ты видишь, ребята примкнули штыки.

Хотелось романа,  написана повесть,

И жизни минуты считают часы.

Опять в «штыковую», ёкнуло сердце,

Ощерился рот в грозном крике "ура".

Немного свободы, бескрайняя вечность,

И на обелиске лишь имена.

Война

Страшное  месиво

                  из  водки и песен,

Горечь  взрывов,

                   на стёртых губах.

Смесь улыбок,

                   и злобных взглядов,

Ртов, раскрытых,

                   в крике «Ура!»

Чёрный ворон,

                   над выжженным  полем,

Над мясорубкой войны,

                    здесь похоронено

                                    самое лучшее:

Письма  домой, из дома и сны.

Страшное месиво

                      зим, лет и вёсен,

Стёрлись из памятей

                      наших мечты,

А кто не дошёл,

                      тот место нашёл

В братской могиле

                       родной стороны.

Сапоги месили

                        и грязь, и глину,

И чернозём,                                                                                                                   и болотную тину.

Жрали траву

                        лагерей  и тюрем,

Баланду солдат,

                        деревенскую тюрю.

Сны приходили,

                         и уходили

Всё об одном,

                         что кого-то убили.

Так зачем же вы

                         в сны пустили -

Вечные взрывы

                          кровь и могилы.

Шествуя дальше,

                          по грязному месиву

Смерть летела,

                          служа свою мессу,

И раздавались,

                          с твердыни небесной

Песни ушедших,

                          умерших  песни.

Блокадный блюз

Стоял рояль

       в центре блокадного города,

Цвела сирень,

       но пахло почему-то порохом.

Раздавались взрывы

       и давили на перепонки.

И птицы не пели,

       если пели, то совсем не громко.

А рояль стоял,

       таращась разбитой крышкой,

Улыбаясь клавишами,

       как будто негр зубами.

Хозяин его -

       был убит вчера под Москвою,

А хозяйка лежит

       с помертвевшими губами.

Рассечён осколками

       и из дыр рояля

Торчат во все стороны струны,

       звучавшие раньше гордо.

И хотя здесь весна,

       но на нём никто не играет.

Лишь близкие взрывы

       уродуют карту города.

Мимо шёл старик -

       музыкант с футляром под мышкой.

В этом чёрном футляре

       лежала старая скрипка.

Он увидел рояль,

       подошёл и погладил клавиши,

А они отозвались болью

       и радостным скрипом.

Пробежали пальцы

       по белым и чёрным накладкам

И запели струны,

       предчувствуя новые беды.

Так родился блюз,

       вскормленный блокадным городом,

Наевшись мякины

       вперемешку с чёрным хлебом.

Зазвучали ноты,

       сливаясь в безликую музыку.

Этот блюз зазвучал

       по-весеннему очень громко.

И… ощерились улицы

       чёрными провалами окон,

Громко стукнулась о камни мостовой

       пустая котомка.

Он хотел отдать

       последнюю честь солдатам,

Которые держат город

       в не привыкших к оружию пальцах.

И понёс по улицам

       ветер мелодию эту,

Станет она

       вечным как он скитальцем.

И рождались слова

       неуверенные, не в рифму,

И сплетались с пылью,

       и копотью близких взрывов.

Вдруг присел старик на асфальт

       и схватился за сердце,

Посмотрел на небо,

       и улыбнулся криво.

И повисла в воздухе

       чёрной печалью нота.

Эту песню и музыку

       разве теперь забудешь.

Отзвук этого блюза

       до сих пор жив на этих улицах.

Иногда его слышат

       ныне живущие люди.