Читать книгу Чайф. Рок-н-ролл – это мы! - Дмитрий Карасюк - Страница 4

В середине 2000-х годов кто-то спросил в «Одноклассниках» жену известного музыканта Шахрина Лену: «Имеет ли ваша семья отношение к Шахриным, которые жили до революции в Куртамыше?» Владимир заглянул в сохранившийся военный билет деда и узнал, что тот родился в 1903 году в том самом Куртамыше. Завязалась переписка, из которой выяснилось, что братья Шахрины в начале ХХ века на юге нынешней Курганской области владели двумя мельницами и пимокатным заводом. Хозяйство было поставлено на широкую ногу – пшеницу твёрдых сортов поставляли в Италию, а шерсть для валенок закупали в соседней казахской степи. Жили в Куртамыше культурно: женская часть шахринского семейства играла в местном любительском театре, а при содействии мужской части в городе появился первый кинотеатр на 350 мест.

Володя Шахрин с родителями, 1960

Дошкольник Шахрин в пионерском лагере

При ближайшей возможности Шахрин посетил родину предков. Со странным чувством он смотрел на каменную стену с выбитыми на ней буквами «Бр. Ш.» («Братья Шахрины»). В музее, занимающем сохранившийся дом его прадедов, Владимир узнал невесёлое продолжение истории своей семьи. После революции и мельницы, и завод государство отобрало, но власти оставили братьев управляющими – лучше них организовать производство никто не мог. В 1930 году Шахриных раскулачили. У большой семьи отобрали не только дом и землю, но даже, согласно сохранившейся описи, четыре юбки и погребальное белье. Прадедов выслали в северные районы Урала, где их следы затерялись.

Шахринскому деду повезло. Незадолго до раскулачивания отец, чуя недоброе, отправил сына Фёдора в Свердловск. Так Шахрины оказались на Среднем Урале.

Владимир Фёдорович Шахрин появился на свет уже в Свердловске в 1935 году. Вырос, выучился, стал преподавателем. Женился тоже на педагоге. 22 июня 1959 года у них родился сын, которого также назвали Володей. С младых ногтей Владимир-старший привил Владимиру-младшему любовь к сцене. С четырёх лет каждое лето отец брал сына в пионерский лагерь. Владимир Фёдорович работал там то физруком, то старшим пионервожатым, то руководителем кружков. На целых три смены маленький Вова становился сыном полка. В клубе голосистый дошкольник пользовался почётом и уважением: даже в юном пионерском возрасте приятно смотреть, как кто-то гораздо младше тебя выводит со сцены звонким голоском модный кинохит «Меня зовут юнцом безусым, мне это, право, это, право, всё равно».

«Я всегда ждал концертов в честь начала и конца смены, – вспоминает свой дебют так и не отрастивший усов Шахрин. – Мне страшно нравились подготовка к ним и суета. Мне было дико приятно выходить на сцену и петь перед полным залом. Мне важно было, кто мне аккомпанирует: отец на гитаре или ещё кто-то. Просто быть в этой ситуации, в этом концерте, мне нравилось».

Способности нуждались в развитии, и первоклассника Володю отдали в музыкальную школу учиться играть на скрипке. Всякие там сольфеджио не очень нравились вольнолюбивому мальчику, и урокам он зачастую предпочитал игру в войнушку. Футляр со скрипочкой сильно помогал в ратном деле, из него было так здорово – ды-ды-ды – строчить по воображаемым врагам. От занятий музыкой его отвращал ещё и учитель, с которым Володе явно не повезло: «Мне был неприятен педагог. У него всё время была расстегнута ширинка. Сейчас я понимаю, что он, наверное, был какой-то извращенец: он постоянно что-то там поправлял. И чему хорошему он мог меня научить?!» После года таких «занятий» Шахрины решили с музыкой пока завязать.

Тому, что они пошли навстречу сыну, не стоит удивляться. «Родители меня особо не воспитывали. Они мне позволили воспитаться самому. И я таким вот и воспитался. Они не заставляли быть как все: "Все идут в кружок выпиливания, и ты иди". Не было такого». Наверное, иногда Шахрины-старшие всё-таки сомневались в выбранном методе воспитания, особенно когда сын приносил в дневнике красные автографы учителей, типа: «Опять пришёл в 40-градусный мороз в кедах и без пионерского галстука» или «Во время уроков носился по коридору на плечах у товарища, говоря, что играет в таксиста». Но и тогда от своих педагогических принципов они не отступили, за что им отдельное спасибо и от лидера «Чайфа», и от сонма поклонников этой группы.

Владимир Высоцкий

22 июня 1972 года на тринадцатилетие сына отец принёс ему в подарок купленный с рук за 10 рублей магнитофон-приставку «Нота-М». К этому чуду советской бытовой техники в качестве бонуса прилагалась бобина с плёнкой. На одной её стороне оказался записан зальник «The Rolling Stones» «Get Yer Ya-Ya’s Out!». Качество было жуткое, слышался только рёв толпы и пульсирующий ритм. «Тогда меня это просто поразило! Я почувствовал сумасшедшую энергию». На обороте плёнки был сборник песен Тома Джонса. Спустя много лет, в сентябре 2010 года, знаменитая группа «Чайф» выступала в одном концерте с Томом Джонсом в Сочи. Её лидер В. В. Шахрин с чувством жал английскому коллеге руку и признавался, что его баллады были первыми рок-песнями, которые он услышал в своей жизни.

Свердловская школа № 36. Фото Всеволода Арашкевича

В доме появились и другие плёнки, в первую очередь – песни Владимира Высоцкого, которые нравились отцу, да и сыну тоже. Володя начал записывать в тетрадку тексты, «снимая» их с магнитофона. «Слушая Высоцкого, мне захотелось петь о чём-то своём под гитару, а "Rolling stones" подсказали мне форму, которая меня заворожила. У Высоцкого мне было интересно, о чём он говорит, а у "роллингов" – как это говорят! Вот это и стало в будущем составляющими группы "Чайф". Я попросил отца, чтобы он научил меня играть на семиструнной гитаре, и быстро смог копировать песни Высоцкого, потому что он тоже играл на 7-струнке».

Но тянуло семиклассника Шахрина всё-таки не в сторону бардовской песни, а к той самой пульсирующей энергии, что изливалась с «роллинговского» зальника. Учился он в 36-й школе, возле Уральского политехнического института. УПИ в то время был рассадником рок-культуры. Как только начиналась весна, распахивались форточки общежитий, в них выставлялись динамики и оттуда неслось:

«She loves you, yeah-yeah-yeah». Такой аудиофон требовал овладения начальной рок-грамотностью. Володя бегал по знакомым, переписывал любые рок-записи, до которых мог дотянуться.

Дело облегчало то, что школа № 36 была музыкально продвинутой. Старшеклассники на переменах обменивались даже не записями, а настоящими фирменными пластинками. Вставить в разговор пяток-другой названий англоязычных групп считалось хорошим тоном. «Каждая параллель принципиально отличалась в своих музыкальных вкусах от тех, кто учился всего на год младше. Например, наш класс был любителем классики, типа "Deep Purple" и "Led Zeppelin", а те, кто учился на класс младше, предпочитали группу "Slade". И мы называли "Slade" детской группой. Нет, нам она тоже нравилась, но это уже была молодёжная музыка. Мы-то слушали взрослую! Была очень сильная дифференциация», – вспоминает известный дизайнер Александр Коротич, учившийся в той же школе. Скучные песни на русском языке, звучавшие из телевизоров и радиоприёмников, передовые школьники середины 1970-х не слушали. Их умами и сердцами владела англо-американская музыка.

Английского языка юный житель закрытого Свердловска Володя Шахрин не знал и знать не собирался. Ещё в четвёртом классе он честно сказал учительнице, что вряд ли когда-нибудь в своей жизни увидит живого иностранца, а поэтому ходить на её уроки особого желания не имеет. Договорились так: он прогуливает её уроки, а она ставит ему «трояки». Записи на английском жажды к изучению языка Шекспира не пробудили, но вызвали жгучее желание научиться играть так же, как эти непонятно кто с магнитофонной плёнки.

Володя Шахрин и ансамбль «Эдельвейс», 1975

Отец, разбиравшийся в технике, спаял звукосниматель, прикрепил его внутрь семиструнной гитары. Подключенный к радиоле инструмент зазвучал по-новому, однако разученные на нём аккорды были какие-то романсообразные и не очень напоминали не только «роллингов», но даже и Тома Джонса. Через несколько месяцев одноклассник показал, как играть на шестиструнке. И Володины навыки перешли на новую ступень. Была образована первая в его жизни группа. К двум имевшимся акустическим гитарам требовалась ударная установка. Из школьной пионерской комнаты стянули два барабана и присобачили их к стыренному с лестничной клетки кашпо для цветов. Бочку заменяло оцинкованное ведро, поставленное вверх дном. После второй репетиции, проходившей у Вовы дома на четвёртом этаже, прибежали перепуганные жильцы первого и попросили прекратить безобразия. «Здесь надо сказать о мужестве моей мамы. Соседи на три этажа вниз вздрагивали, а мама не только спокойно готовила на кухне, но ещё и успокаивала недовольных. Конечно, музыку, которую мы слушали, мама не воспринимала. Она не могла сказать: "Это хорошая музыка, занимайся ей". Мама просто не мешала. Она вырастила своего сына, и раз он этим занимается, то так и надо».

Но жалобы соседей всё-таки вынудили перенести репетиции во двор. Опять помог Владимир Фёдорович. Он выкинул из корпуса старого патефона всю начинку и спаял внутри неплохой усилитель с динамиком, работавший на восьми батарейках. С этим доисторическим комбиком первая шахринская группа вышла в люди. «Я не забуду, когда мы, такие орлы, шли по улице: один несёт усилитель на батарейках, другой идёт сзади и играет… Рок-н-ролл – это ведь такая энергия, которую кому-то надо сразу выплеснуть, её нельзя, как бардовскую песню, оставить для себя. Всё равно что пить в одиночку». После первых ударов по струнам гитар распахнулись окна женского общежития напротив и высунулись головы заинтересованных барышень. Это был успех! «Мы вовсе не думали завоёвывать мир. Нам хотелось того же, чего хочется всем тринадцати-четырнадцатилетним пацанам, – женского внимания. И мы вдруг обрели его».

Успех необходимо было развивать, что требовало усиления материально-технической базы, что в свою очередь требовало финансов. Бабушка одногруппника и одноклассника Серёги Денисова купила любимому внуку электрогитару, но этого было мало. Лишних денег в семье Шахриных никогда не водилось. Отец мудро посоветовал сыну попробовать решить свои проблемы самостоятельно и… устроился в соседний детский садик дворником. Договор в отделе кадров заключил он, взрослый мужчина, а вот махать метлой и лопатой принялся 14-летний Вова. Каждое утро он вставал в полшестого, два часа убирал детские площадки и шёл в школу. Ювенальной юстиции тогда не существовало. И подростковый труд не вызывал охов и ахов, поэтому в конце каждого месяца В. Шахрин-мл. при посредничестве В. Шахрина-ст. получал честно заработанные 60 рублей. В 1974 году это были реальные деньги. За два месяца можно было скопить на вожделенные джинсы, а фонотеку начать пополнять уже не в десятый раз перезаписанными плёнками, а настоящими фирменными пластинками. Правда, и за тем, и за другим приходилось ехать на диковатый вещевой рынок Шувакиш, но отпускать туда Володю родители не боялись. Он мог постоять за себя и, главное, знал цену трудовой копейки. «С тех пор я привык, что у меня есть деньги, причём честно заработанные».

Финансовая основа для покупки инструментов была заложена, но тут появилась возможность сэкономить. В 8 классе ансамбль обосновался в стенах родного учебного учреждения, а там кое-какая аппаратура уже имелась, правда, слабенькая и в явно недостаточном количестве. Восьмиклассники предприняли акцию по привлечению средств: уселись на первом этаже напротив входа и стали бренчать на том, что было. Рядом стояла картонная коробка с трогательной разъяснительной надписью. Поиск инвестиций проходил в стратегически правильном месте – пройти мимо было невозможно, и будущие слушатели накидали в коробку на чешскую электрогитару. Потом юные рокеры познакомились с мужиком, уверявшим, что он когда-то играл в оркестре Клавдии Шульженко и что у него есть барабан, тарелки и два микрофона, в которые пела сама Клавдия Петровна. Со всем этим музейным богатством экс-шульженковец расстался всего за 50 рублей. Музыканты обрастали инструментами.

Владимир Шахрин, Сергей Денисов, Александр Лисконог и Андрей Халтурин организовали группу «Эдельвейс» и начали играть на танцах в родной школе № 36. Исполняли, естественно, западные боевики, причём, честно говоря, не очень качественно. Но гул с энергетическим ритмом звучал из колонок вполне приемлемый для спортивного зала с потушенным светом. Шахрин играл на басу – коллеги по группе справлялись с гитарами лучше. Да и вокалистом был не он, а Серёга Денисов, чей голос безумно нравился девочкам. Барабанная бочка постоянно отъезжала от стучавшей по ней педали, поэтому подружке ударника Андрюхи Халтурина отводилась особо почётная роль – она садилась прямо на бочку и удерживала её на месте своим весом. Наверняка ритмичные толчки доставляли ей при этом не только эстетическое удовольствие.

Базировался коллектив в кабинете физики. Там даже пробовали писаться – у классного руководителя Галины Григорьевны, поработавшей в своё время в ГДР, имелся переносной магнитофон «Philips», – но из этой затеи ничего не вышло. Выступления и репетиции отнимали много времени, которого не хватало на учёбу. В 9 классе Шахрин на комсомольском собрании взял соцобязательство: учиться на 3,5. Это обещание он сдержал и оставшееся время честно барахтался между 3 и 4 по всем предметам. Успеваемость его не волновала – смыслом жизни для него стала музыка.

Вова Бегунов с отцом

10 января 1976 года в 10-й «Б» пришёл новенький. Володя Бегунов родился в семье офицера. Пятнадцать суровых лет он провёл в военных городках с пропускным режимом и прочими прелестями гарнизонной жизни, сначала в Крыму, а потом, наоборот, в Архангельске. В раннем детстве мечтал стать космонавтом, затем – продавцом мороженого. Уставные строгости воспитали у Вовы стойкое отвращение к дисциплине: «До пятого класса я был хорошистом, потом начались всякие увлечения улицей – и я стал двоечником. Несмотря на вездесущие патрули, у нас водились и рогатки, и самострелы, и бомбочки из магния».

Первоклассник Владимир Бегунов

Музыкой Бегунов увлёкся ещё в военно-полевых условиях. Глядя на отца, знатного аккордеониста, сын посещал уроки игры на том же кнопочно-пневматическом инструменте, но смог разучить лишь мелодию «Сама садик я садила». Уверяет, что ему тоже не повезло с преподавателем, у которого, правда, в отличие от его вышеописанного коллеги, со штанами было всё в порядке – гарнизон, как-никак. В шестом классе Володя услышал на чьей-то магнитофонной плёнке первые в своей жизни рок-н-ролльные ритмы. «Тогда и случилось со мною самое главное событие жизни. Влюбился я… Влюбился, как я теперь понимаю, на всю оставшуюся жизнь. В музыку… Все мы были детьми офицеров и разъезжались на лето в разные уголки страны. В СССР музыка проникала и распространялась очень странно. В каждом городе была своя мода и свои музпристрастия… В каждый город попадала своя струя музыки, о которой могли понятия не иметь в соседнем… По осени мы возвращались и делились всем тем, чего нахватались за лето. Вот поэтому уровень меломанства был в нашем поселении весьма разносторонним и продвинутым. Мы слушали весь этот безумный коктейль, натасканный со всех уголков страны, торчали от шквала новых звуков, новых знаний, придумывали свои будущие рок-н-ролльные группы, ещё не умея владеть инструментами, но уже точно зная, на каком из них будем чаровать своих будущих слушателей. С тех пор и пошла моя любовь к "Led Zeppelin", "The Rolling Stones", Джиму Моррисону и целой армии прекрасных групп золотой поры рока (битломаном тогда каждый был по факту…)», – писал гитарист «Чайфа» Владимир Бегунов в 2010 году в своём блоге.

Под воздействием нагрянувшей любви Вова принялся сам выпиливать гитару. Опытным путём он установил, что ДСП – не лучший материал для корпуса, а дюралюминий абсолютно не подходит для бриджа – штуковины, на которую крепятся струны. «Я начал проедать плешь родителям, чтобы они мне гитару купили, а гитары тогда добывали, как руду. После длинной переписки родственники с Украины прислали мне роскошную гитару, которую сделали в какой-то дурацкой артели. И сразу, как она попала мне в руки, я организовал группу. Правда, я тогда даже аккордов не знал. Настраивал мне гитару сосед, а я на бумажке зарисовывал положение колков. Так и играл». Жизнь этой гитары оказалась недолгой. Мама поймала сына за курением и в воспитательных целях сломала об него дарёный инструмент.

Тягу к року это, однако, не отшибло. В восьмом классе Вова играл на басу в школьном ансамбле «Цунами» песню Марка Болана. «Мы три месяца репетировали перед новогодним вечером. Помимо "Slider" придумали собственную песню – и мелодию, и стихи. Но провалился "Цунами" страшно. Ещё бы: мы же ни одного аккорда толком не знали! Этот провал заставил нас относиться к творчеству серьёзней». К десятому классу, к моменту, когда семья переехала в Свердловск, Бегунов уже болел рок-н-роллом на всю голову.

Десятому «Б» свердловской школы № 36 новичок сперва не приглянулся. Он был коротко стрижен (наследие военных поселений) и сияющ (ещё не улеглись первые восторги от вольной жизни), поэтому кличку ему дали «Фонарь». Бегунова поначалу ошарашила длинноволосость одноклассников-«эдельвейсов»: «Пришёл в школу, а там эти обормоты кудрявые, Шахрин и Денисов, сидят на задней парте, пластинками меняются. У них уже какой-то аппарат был. Стал я с ними играть. На первой же репетиции я обделал всю их музыку жёсткими фекальными массами и прочно влился в коллектив. В Свердловске меня жуть как удивлял узкий спектр местных музыкальных пристрастий. Очень в почёте тут были убогие "Uriah Heep" и обожествлялись "Deep Purple". Меня считали конкретным идиотом, когда я пытался пиарить им "Led Zeppelin", "Ten Years After" и "The Doors". Вскорости картина изменилась».

«Бегунов привёз к нам новую информацию, новую музыку, – гораздо мягче вспоминает процесс ассимиляции новичка Шахрин. – Сперва было резкое неприятие, а потом мы вдруг поняли, что прекрасно дополняем друг друга». Так и группа, и класс приняли Бегунова. Чтобы не путать двух музыкантов, Шахрина в школе стали называть Вованом, а Бегунова – Вовчиком. «В этой группе я играл на басу, – вспоминал Бегунов. – Исполняли довольно странные песни – модно было, например, "Барыню" играть тогда в некоторых группах. Стали кое-что своё сочинять, но требования к творчеству были очень высокие. Мне самому сразу отбили всякое желание стихи писать, объяснили, что я пишу их плохо. Хотя на современном уровне – я практически Бродский. А у Вована хватило наглости совершенствоваться в плане стихосложения. Вот он и стал великим и совершенно ужасным».

Когда все нормальные десятиклассники готовились к экзаменам, друзья сочиняли рок-оперу. Совсем недавно они услышали «Jesus Christ – Superstar», и им хотелось придумать что-нибудь такое же грандиозное. Получился сюжет о красавце-шуте, корыстном короле и его дочке, влюблённой в шута. Были сшиты костюмы, написана музыка. Шахрин играл роль короля: «Сейчас я понимаю, что это был просто сопливый мюзикл, но нам он казался настоящей рок-оперой. Я помню кусочек своей арии: "Кто выложит тысячу песо, того она будет любить". Спустя много лет я узнал, что тысяча песо – это сущие копейки. Недорого же я ценил собственную дочь».

«Опера получилась ломовая, – рассказывал Бегунов. – Это было весело и смешно, хотя работали очень серьёзно. Шахрин пел вдохновенно и закатив глаза». Успех премьеры несколько омрачило поведение нового директора школы. Когда выпускники пришли за той частью аппаратуры, которую они смастерили сами или купили на собственные деньги, директор их выгнал чуть ли не взашей: «Это всё школьное имущество, и оно останется в школе!» На всякий случай он запер спорные матценности в своём кабинете. Оскорблённые такой несправедливостью музыканты предприняли ночной налёт на родное учебное заведение. Робин Гуды из 10-го «Б» по пожарной лестнице забрались на крышу, спустились на балкон четвёртого этажа, сняли штапик с окна и проникли внутрь. Пока двое сообщников, имитируя пьяный дебош, отвлекали сторожа и собаку, дверь директорского кабинета сдалась, и аппаратура была тщательно рассортирована на свою и чужую. Всё своё по тихим школьным этажам перетащили вниз и, вскрыв ещё одно окно, выволокли на улицу. Последний из взломщиков покинул школу опять-таки через крышу, тщательно заметая все следы. Наутро директор был неприятно поражён следами ночного визита. Он твёрдо знал, кто посетил его кабинет, но доказать ничего не мог…

После таких приключений до оценок в аттестате никому из музыкантов не было дела. Всей командой они уже решили поступать в строительный техникум. Там имелась аппаратура – несколько усилителей и кое-какие инструменты. Это и определило выбор согруппников. Кроме того, в техникуме преподавала мама Шахрина, Майя Евгеньевна, которая знала этих абитуриентов как облупленных. Вступительный экзамен свёлся к тихой беседе на семейные темы, после чего Шахрин, Бегунов, и Денисов стали студентами.

Главным занятием и в техникуме для них оставалась музыка. Свою новую группу первокурсники назвали «Пятна», или, если попонтовей, «Spots». Попавшую в их руки аппаратуру парни несколько усовершенствовали, внеся небольшие изменения в её дизайн. Им почему-то не понравился усилитель «Электрон-10», стоявший на аккуратных ножках, «как какое-то трюмо». Бедный усилитель перевернули вверх дном и отбили ему все четыре ноги, причём сделали это с особым цинизмом. Орудием экзекуции служила электрогитара «Урал», которой с размаха лупили по несчастным конечностям. Гитара при этом ничуть не пострадала, за что и была через десять лет воспета в песне «Чайфа» «Реклама».

Здание строительного техникума. Фото Всеволода Арашкевича

Лидеры студенческой группы «Пятна» Шахрин и Бегунов, 1977

«Носили мы тогда затёртые джинсы, волосы – во! – по пояс, а у Бегунова – штаны "Big John" с вызывающе огромными пуговицами поверх ширинки, – вспоминал Шахрин. – В техникуме нам пришлось конкурировать с группой "Полдвенадцатого", которая один в один снимала "Deep Purple", поэтому там принималась только западная музыка. Мы, конечно, тоже подражали, но не нота в ноту, мы стремились передать дух той музыки, которая нам нравилась. Но получилось у нас это не сразу. Когда мы первый раз вышли на танцы со своей программой, то поняли, что надо что-то добавить, рок-н-ролльчика не хватает. И тут за дело взялся Бегунов, сказав: "Ну мы им покажем буги-вуги!.."». И показали. Выбрали десяток лучших по общегрупповому мнению песен, тщательно отрепетировали их и стали усиленно бомбить своим репертуаром танцующих будущих строителей. Авторы этих «запятнанных» хитов свои произведения вряд ли узнали бы – часть текста по незнанию английского пелась по-птичьи. Но звучали они так уверенно, что публика невольно попадала под обаяние напористых первокурсников.

Бегунов с однокурсниками. Справа вверху – Роберт Газизулин, в будущем автор текстов для нескольких песен «Чайфа»

Шахрин в репетиционной комнате «Пятен» в техникуме, 1976

В перенасыщенном музыкой техникуме имелся ещё и традиционный вокально-инструментальный ансамбль с двумя девочками-вокалистками. Они знали ноты, музыку раскладывали по голосам. Все репетиции проходили на одной и той же сцене клуба, и контраст с «Пятнами», которые нестройно пели на тарабарском языке, был полный. Но однажды Шахрин случайно услышал, как худрук ВИА воспитывает свой коллектив: «Эти два волосатика, Шахрин с Бегуновым, они же играть не умеют, нот не знают, поют хрень какую-то на тарабарщине. Зато настолько уверены, будто они "Led Zeppelin", что люди в зале им верят, и всё». Так он повышал самооценку своего ансамбля, приводя в пример двух уверенных в себе волосатых наглецов, которые прямо-таки заставляли публику на танцах поверить, что ждала она именно их.

Владимир Шахрин на студенческой практике, 1977

Неудивительно, что при подобном раскладе «Пятна» быстро сделались самой популярной группой техникума со всеми полагающимися атрибутами: обожанием девушек, непониманием со стороны старшего поколения и творческими проблемами. Последние заключались в том, что Денисов из техникума ушёл и петь пришлось Шахрину. Менялся и репертуар. В нём становилось меньше «фирмы» и больше собственных песен. Кстати, ещё тогда в исполнении Шахрина – Бегунова со сцены зазвучало нечто на тему экологии:

Музыку для этого хита написал Бегунов, он же его исполнял, а слова сочинил однокурсник «пятен» Роберт Газизулин, автор текста будущей песни «Чайфа» «Блюз ночного дворника». Но сочинительским талантам других членов группы трудно было развернуться. Главным автором и однозначным лидером на глазах становился Шахрин.

Вожатые в пионерском лагере, 1978

Его вдохновению было чем питаться. Как раз в это время Володя познакомился со своей будущей женой. Он учился на строителя, а Лена – на архитектора. «Был такой совмещённый почему-то урок физкультуры у двух групп, – вспоминал герой техникумовского рок-н-ролла. – В одном углу мы, мальчики-строители, занимались высокоинтеллектуальным делом – прыгали через козла, а в другом углу девочки-архитекторы ходили по бревну. Я увидел её, делающую какие-то па на бревне, и это меня сразило. Этим же вечером я приплелся в общагу знакомиться».

Ефрейтор Бегунов, 1980

Даже через двадцать лет лидер «Чайфа» будет рассказывать журналистам об «адской мини-юбке, бесподобных красных колготках под ней и лучших ногах техникума», а в середине 1990-х в песне «17 лет», посвящённой своей жене, упомянет ту самую «дерзкую мини-юбку», лишившую его покоя в годы учёбы.

Владимир Шахрин. «На привале». 1979

Роман протекал бурно. Если Вова с Леной ссорились, то об этом знала вся общага – кавалер то пел серенады под окном комнаты 517, то под тем же окном грозился застрелиться, для убедительности пуляя вверх из стартового пистолета. Зимой он съездил в Курган познакомиться с Лениной мамой и пообещал сделать её дочь счастливой. Летом влюблённые на заработанные Вовой 200 рублей отдохнули в Феодосии, где снимали комнату, выдавая себя за молодожёнов.

Осенью 1978-го оба Вовы в один день ушли в армию. Пока поезд неделю тащился до места службы в Хабаровском крае, призывник Шахрин, лёжа на третьей полке, исписал толстую тетрадь стихами о разлуке с любимой. Лена до сих пор хранит этот «венок сонетов» в укромном месте, боится, что, если показать их мужу, тот их безжалостно выкинет.

Колонцифры вышли за формат набора. Ждем исправленный макет.

В Хабаровске после двух месяцев учебки Вов разделили. Бегунова через всю страну отправили в Ленинград учиться вертолётному делу, а Шахрин чуть не двинулся по музыкальной части. Перед «распределением» к нему подошёл прапорщик из местных, знавший, что Вова умеет на гитаре играть, сказал, что он уже обо всём договорился и что осталось только рядовому Шахрину заявить о своей мечте служить в оркестре. То ли этот прапор не с тем договорился, то ли не о том, но когда рядовой Шахрин изъявил желание, полковник-распределитель побагровел и с криком «Ты что, сукин сын, на дуде сюда приехал играть?!» законопатил его на самую дальнюю заставу.

На Большом Уссурийском острове Шахрин прослужил почти полгода. Ходил в наряды, часами лежал в сугробах, греясь о верную собаку Тумана. Изо всех сил пытался поймать китайских шпионов, но попадались только ошалевшие после зимней спячки еноты, сдуру дёргавшие сигнальные провода. В свободное время Шахрин пел песни под гитару для сослуживцев.

Когда на заставу заехал ансамбль песни и пляски округа, командир гордо похвастался, что у него есть свой артист, не хуже пришлых. Зря. Через неделю пришёл приказ о переводе артиста в Хабаровск, в тот самый ансамбль.

От судьбы не уйдёшь – Шахрин стал петь в хоре. Не только петь, но и фактически им командовать – офицеры и сверхсрочники появлялись в расположении хора на 2–3 часа, в остальное время репетиции проводил голосистый рядовой: «В армейском хоре мы не пели, а главным образом орали. Это была замечательная школа – теперь, даже если аппаратура на сцене накроется, я смогу донести каждое слово до последнего ряда зала». В ансамбле Шахрин познакомился с земляком-сверхсрочником старшиной Валерой Севериным. Тот играл в оркестре на кларнете. Скоро в той же казарме, но на другом этаже появился ещё один уралец – Бегунов: рачительное командование опять-таки через всю страну вернуло его на Дальний Восток.

Владимир Бегунов на фоне собственного дипломного проекта

На дембель ушли в декабре 1980-го с разницей в неделю, причём Шахрин получил на память о службе гордую запись в военном билете: «Использовать в военное время в качестве солиста ансамбля песни и пляски высшей категории». Через много лет, будучи на гастролях в Хабаровске, он навестил свою часть. Командование давно сменилось, но и сегодня каждого новобранца встречают словами о том, что именно здесь проходил службу будущий лидер «Чайфа». В пограничном хоре молодых учат: «Пой громче всех, и станешь рок-звездой».

Семьи Бегуновых и Шахриных. Фото Владимира Шахрина

По дороге домой Шахрин завернул в Курган, где ждала его окончившая техникум Лена. Пред очами заждавшихся родителей он предстал с невестой, гитарой и банджо, купленным по случаю на Дальнем Востоке. Дело стремительно двигалось к свадьбе. Не отставал и Бегунов – он тоже собирался под венец с дождавшейся его дембеля одноклассницей Машей. Жизни обоих Вов двигались параллельно: в один год женились, вместе перевелись на заочное отделение техникума, вместе корпели над дипломным проектом – монументальной конструкцией для наглядной агитации, которая и по сей день возвышается в Екатеринбурге перед зданием Архитектурно-строительного колледжа (в девичестве – Строительно-монтажного техникума). Даже дети у Вов рождались почти одновременно: старшие в 1982-м, младшие в 1984-м. Только у Шахриных получились девочки Юля и Даша, а у Бегуновых – мальчики Женя и Андрей.

Шахрин на работе

А вот продолжение совместного музицирования как-то не сложилось. После армии выступили всего один раз – на выпускном вечере у младшей сестры Шахрина. Обещанный гонорар в сто рублей заставил двух Вов найти барабанщика «Пятен», с которым они не виделись два года, вспомнить старый репертуар и без единой репетиции сбацать так, что на местах не усидели ни выпускники, ни учителя, ни родители. В тот вечер на концерте сына впервые побывал Владимир Фёдорович Шахрин. На следующий день он отозвался об увиденном и услышанном эмоционально, образно и восторженно: «Я бился лысиной о паркет!»

Бегунов (крайний справа) на службе

Но даже после такой оценки гитары временно повесили на гвоздики – затянули семейный быт и работа. Шахрин начал трудиться по специальности: «Надо было где-то жить. Я пошёл в первое попавшееся строительное управление и спросил про перспективы с жильём. Оказалось, что монтажнику на нулевых циклах в течение года комнату дают. И я пошёл. Действительно через год-полтора получил комнату 13,5 метров. Вторая дочь родилась уже в этой коммуналке».

А Бегунов неожиданно для себя оказался в милиции. Но не за решёткой, а перед ней, патрульным в Железнодорожном РОВД: «Дурной период был. В милиции работал, в ППС. Всякой пьяни, рвани насмотрелся. Было время отупелости, адаптация к жизненным условиям».

Друзья продолжали встречаться. Шахрин приезжал на улицу Свердлова, которую патрулировал Бегунов, и они вместе, наплевав на дежурство, заваливались в кинотеатр «Урал», где часто показывали хорошие фильмы. В разгар сеанса вдруг начинала пищать и бормотать милицейская рация, но доблестный страж порядка дул в неё и сквозь ладонь громко шептал: «Вас не слышно! Сильные помехи! Повторите!» Отчаявшаяся рация замолкала и больше не мешала следить за происходящим на экране. Иногда на выходе из кино какая-нибудь бдительная бабушка докладывала товарищу милиционеру, что в соседнем дворе пьяные мужики хулиганничают. Тогда Бегунов вежливо отнекивался, что он, мол, сам-то не местный и срочно следует на вокзал, чтобы отбыть к месту службы.

Музыку оба продолжали любить, слушали всё и помногу, обменивались пластинками, ездили за ними на Шувакиш. Их вкусы отличались элитарностью – когда весь рынок ходил с «Deep Purple», у Шахрина чуть ли не у первого в городе появилась пластинка «Talking Heads», и он несколько месяцев не мог её ни на что поменять. Никто не знал, что это такое.

Бегунов вообще эстетствовал: «У нас с ребятами сложился клуб по интересам. Эстетско-меломанский. Покупали сыр, с большим трудом доставали сухое вино. Под это дело слушали Шнитке и Пендерецкого, общались. Родители, заглядывая в комнату, крутили у виска: совсем детки долбанулись».

Бегунов и Шахрин на отдыхе

Но хотелось самим играть музыку, выступать на сцене. Рок-н-ролльный наркотик оказался очень сильным, принятая ещё во времена «Пятен» доза всё ещё действовала, не давала сидеть спокойно. Бегунов спасался кантри-группой «Саквояж» из Архитектурного института, где стал играть аж на контрабасе. Шахрина без гитары в руках тоже ломало: «План-минимум я выполнил: пещеру оборудовал, какое-то мясо туда таскал. Но мне хотелось чего-то ещё. В нашей песне "Внеплановый концерт" объясняется причина того, что случилось потом: "Чтобы не сойти с ума и не опухнуть. И чтобы было просто веселей". Я понял, что хочу играть…»