Читать книгу Кровь ангелов - Дмитрий Казаков - Страница 2

Большой зал с огромными окнами, через которые видно темно-синее небо и изумрудные кроны деревьев, многочисленные двери, скользкий пол, где можно отыскать свое отражение и отражения находящихся рядом людей. Сладкая вонь дезинфекционного раствора, чужие, незнакомые звуки со всех сторон, неприятный на вкус, другой воздух, вызывающий першение в горле…

Ларс вот уже около часа находился на Монтисе.

Но все, что удалось увидеть – кусок эмпориума, и это помещение, куда их привели прямиком с транснависа. Сам перелет в памяти почти не отложился, зафиксировалось только ощущение мерзкой тошноты, скрутившее его дважды, во время взлета и посадки.

А в остальном было скучно и тоскливо, хотелось вернуться домой…

За «избранными» присматривали все время, и если не сам отец Марк, то один из его послушников. Они все как на подбор выглядели мрачными, огромными и суровыми, разговаривать отказывались, да еще и следили, чтобы подопечные не впадали в грех празднословия.

Индри, высокий горожанин из патрицианской семьи, чем-то возмутился, после чего мигом схлопотал епитимью в виде тысячи молитв, и большую часть перелета простоял на коленях, бормоча воззвания к Божественной Плоти.

Унцала, рыженькая девушка, продолжала поглядывать на Ларса, но он не обращал на нее внимания.

Не то время и не то место, чтобы разводить шашни.

Едва они вступили на Монтис, Унцалу вновь затрясло от страха, а полярника Рати скрутил приступ удушья. Отец Марк не обратил на это внимания и, оставив «избранных» на послушников, исчез в неизвестном направлении.

– Когда же все это закончится? – прошептала стоявшая рядом с Ларсом черненькая девица, чьего имени он так и не узнал.

Она не назвалась, а никто не спросил.

– Скоро, ох скоро, да помилует нас Божественная Плоть, – пробормотал Индри, с опаской покосившись на послушников.

Одна из дверей открылась, и в зал величаво вплыл толстый жрец с третьим глазом посреди лба. За ним показались подобострастно семенивший отец Марк и несколько мужчин в бурых комбинезонах.

Толстяк подошел ближе, и стало видно, что лицо у него все в складках и пятнах, губы брезгливо изогнуты, а на темно-синей сутане вышиты контуры ощетинившихся молниями золотых облаков.

– Так, – сказал он, останавливаясь и упирая руки в бока. – Откуда на этой неделе?

– С Аллювии, могущественный отец, – отозвался Марк.

Унцала задрожала сильнее, Индри на всякий случай поклонился.

«На этой неделе? – подумал Ларс. – Дюжина избранных каждые семь дней, причем всегда с разных планет? Да, миров в Империуме не перечесть, но для чего его хозяину такая прорва народа?»

– Вот как? – вяло удивился толстяк. – Давай отмечусь…

Пухлая кисть, чьи пальцы украшало множество ипсе-перстней, соприкоснулась с рукой отца Марка, где блестело единственное кольцо из металла, и Ларс понял, что произошла передача сведений о том, что «избранные» с Аллювии прибыли по назначению.

– Пятеро первой категории, – сказал жрец с облаками на сутане. – Очень хорошо. Следуйте за мной, дети мои.

Унцала всхлипнула.

– Да пребудет над вами благоволение повелителя нашего, – с улыбкой сказал Марк. – Завидую тем, кто увидит его во всей славе.

– Благословите на прощание, могущественный отец… спасибо… до свидания, – понеслось с разных сторон.

Ларс же рассматривал мужчин в бурых комбинезонах.

Они выглядели до странности одинаковыми, какими-то неживыми, равнодушными ко всему, что происходит вокруг. Похоже, толстяка сопровождали вовсе не люди, а гомункулы, не рожденные, а клонированные, выращенные из клеток создания, лишь напоминающие человека.

На Аллювии подобных существ было мало, и Ларс их никогда не видел.

Изготавливали их на Фонсе – промышленной планете, где находилось множество биофабрик. Болтали разное – что у них нет души, что они не чувствуют, не умирают, а перестают функционировать, как машины.

– Быстрее! – В голосе жреца в сутане с облаками прозвучало раздражение.

Отец Марк поднял руку на прощание, и «избранные» заспешили к двери.

Когда вышли из здания, вдали громыхнуло, и молния перечеркнула небосвод над горизонтом. Уроженцы Аллювии втянули головы в плечи – на их планете грозы случались редко, и были они слабыми, а здесь, похоже, собиралась настоящая буря; клубящиеся фиолетовые тучи плыли стремительно и низко, волочили за собой серебристый шлейф дождя.

Толстяк повел их к стоявшему неподалеку колесному транспортеру, чей борт украшал герб церкви. В лишенном окон кузове обнаружились мягкие кресла, а едва за Ларсом, что шагал последним, захлопнулась дверца, как по крыше забарабанил ливень.

Жрец с сопровождающими расположились в кабине.

– Знать бы, куда нас везут, – сказал Индри, когда мягко заурчал двигатель и машина тронулась.

– Ты думаешь, это знание тебе поможет? – Ларс пожал плечами.

Гром прозвучал над самой головой с такой силой, что показалось – раскололся сам Монтис, развалился на куски и осколки планеты сейчас поплывут в разные стороны, растворятся в черноте космоса…

Собиравшийся отвечать горожанин закрыл рот и отвернулся.

Ехали недолго, не прошло и половины стандартного часа, как транспортер остановился и люк открылся.

– На выход те, кто первой категории, – сказал заглянувший в кузов толстый жрец, недовольный и такой мокрый, словно купался в одежде. – Унцала Гардер Секунда, Ларс Карвер Примус, Индри эру Хандорг…

Еще в их компании оказалась молчаливая брюнетка и полярник Рати.

Ларс махнул остающимся, а выбравшись из кузова, мгновенно ослеп и оглох. Молния полыхнула рядом и словно выжгла глаза, гром набил уши колючей ватой, холодные струи потекли по лицу, хлестнули по макушке, по плечам и спине так, что он едва устоял на ногах.

– …лись, быстро! – донесся чей-то голос, и его хлопнули по плечу.

Ларс сделал несколько шагов вслепую, и только после этого зрение к нему вернулось.

Они шли по исполинскому, вымощенному черными плитами двору, справа и слева поднимались зубчатые стены, за спиной оставались ворота, к которым выруливал транспортер. А впереди, на фоне грозового неба, поднималось самое большое здание, какое он когда-нибудь видел.

Громоздились светящиеся башни, торчали шпили, блестела мокрая черепица, напоминавшая чешую исполинского крокодила, и пастью выглядело крыльцо с нависшим над ним козырьком. Многочисленные окна пылали недобрым светом, синим и алым, и бесчинствующая буря была не в силах повредить громадному монстру из камня и стали.

– Ну и дождище, такого на Нашей Стороне сто лет не видали! – воскликнул толстяк, очутившись на крыльце.

Двери распахнулись, за ними обнаружился просторный вестибюль.

Свет ламп под потолком показался слишком ярким, так что Ларс невольно поднял руку, прикрывая глаза.

Стена напротив дверей ушла вверх, и в вестибюль шагнул пожилой мужчина с седой бородкой. Колыхнулась его сутана, такая же, как у толстяка, но с алыми, а не желтыми облаками, блики побежали по высокому головному убору, похожему на яйцо болотного страуса, вспыхнул на миг третий глаз.

Следом двигались несколько жрецов помоложе и двое преторианцев в знаменитой лорика сквамата, «чешуйчатой броне», цвета серебра и шлемах с гребнями, с надменными лицами, со странгулорами и виброклинками на поясах.

– Я заждался тебя, Гай, – сказал пожилой голосом мощным и глубоким, и в углах вестибюля задрожало эхо.

– Я мчался как мог, могущественный отец, – залопотал толстяк, раз за разом кланяясь. – Но их транснавис задержали на орбите, там случилась какая-то проволочка с таможней инсулы…

Пожилой обладатель бородки и головного убора скользнул по «избранным» холодным взглядом, и Ларс поежился – для этого человека и он сам, и его товарищи были ничем, меньше чем гомункулами, пылью на обочине, каплей дождя, что разбилась о землю далеко в стороне.

– Ладно, во имя небесной справедливости, до начала церемонии у нас есть полчаса, – сказал пожилой властно. – Ты должен переодеть, вымыть и приготовить их, Гай… а о твоем наказании я подумаю позже.

И, развернувшись, он зашагал обратно.

Свита поспешила следом.

Грохот барабанов где-то рядом, но где – непонятно, то ли снизу, то ли сверху, а может быть, сбоку, и в ритме с ним пульсирует сердце, гонит по жилам страх, не согревающий тело, и по спине бегут мурашки. Под ногами – холодный песок, пахнет благовониями, потом и кровью, и прямо в глаза бьет свет, желтый, беспощадный. Рядом трясется Унцала, бормочет молитву Индри, тяжело, надсадно дышит Рати, грызет ногти не назвавшая себя брюнетка.

В первый момент, когда их, вымытых, натертых ароматным маслом и облаченных в белые балахоны до пола, такие тонкие, что просвечивает кожа, втолкнули сюда, Ларс решил, что за кругом из песка ничего нет.

Но затем глаза привыкли, и он увидел…

В три стороны амфитеатром поднимаются скамьи, и на них сидят люди – темные безмолвные силуэты. С четвертой – упирающееся в стену возвышение, и на нем огромное кресло, сложенное из тысяч драгоценных камней, здесь алмазы, изумруды, топазы, рубины и прочие камни, каким он не знает названия, они мягко переливаются, по ним бегают волны света, скачут тысячи разноцветных искорок.

– Мерцающий престол, – прошептала безымянная брюнетка. – Как красиво…

На нем сидели двое, но лиц их разглядеть Ларс не смог, только очертания фигур – мужской и женской. Различил, что по периметру освещенного круга тоже стоят люди: очень высокая женщина с седыми волосами, облаченная в алое, огромный, за два метра мужчина в облачении преторианца, но не серебряном, а золотом, и с перьями на гребне шлема, еще один, изящный и невысокий, с бритой головой, с ухмылкой хищника и цепким взглядом, двое стариков, горбатый карлик…

Барабаны ударили вновь, с такой силой, что пол вздрогнул и Мерцающий престол вспыхнул.

– Аве! – воскликнул сидевший на нем мужчина, вставая, и голос его прозвучал как гром недавней грозы.

– Аве, Кесарь! – отозвались все, кто был в зале, и Ларс упал на колени прежде, чем осознал, что делает: его тело сделало это само, помимо веления рассудка, а сердце затрепетало, как попавшая в ловушку рыба.

Что-то случилось со зрением, оно помутилось, а проморгавшись, уроженец Аллювии обнаружил, что в песчаном круге появились еще люди: трое жрецов Божественной Плоти, двое молодых и один пожилой, тот, что с седой бородкой, а позади «избранных» встали четыре преторианца.

Но глядел Ларс только туда, где по ступеням Мерцающего трона спускался коренастый мужчина, облаченный так же, как статуи Божественной Плоти в храмах, – подпоясанная туника, открывающая ноги, короткие сапоги-калиги и переброшенный через плечо плащ-палудамент.

– Я есть плоть и кровь своего народа! – объявил мужчина, и престол заполыхал вновь, а бивший сверху свет погас.

– Ты есть! – эхом донеслось со всех сторон.

Пожилой жрец, тот, что с бородкой, вытащил из ножен на поясе изогнутый нож, и на песок упали голубоватые отблески. Двое его помощников шагнули к «избранным», и схваченный за плечи Индри оказался стоящим.

Треснул балахон, обрывки полетели в сторону.

– Причастимся же! – объявил тот, кто спустился с Мерцающего трона.

– Во славу Империума! – мощным голосом воскликнул жрец с бородкой, и вскинутый нож ярко вспыхнул.

Помощники ловко опрокинули Индри на песок, и лезвие с хрустом вошло в его грудь.

– Нет! – воскликнула Унцала и попыталась вскочить, но стоявший позади преторианец не дал ей этого сделать.

Зрение у Ларса вновь помутилось, а когда вернулось, он увидел, как лежащее тело разделывают в три пары рук, и кровь хлещет на песок потоками. Один из младших жрецов извлек из-под сутаны чашу и деловито наполнил ее красной жидкостью, другой водрузил на блюдо еще трепещущее сердце.

– Плоть и кровь! – воскликнул старший служитель, подавая посудину хозяину Мерцающего трона.

Тот принял ее двумя руками и осушил в один глоток.

– Аве! – проревел он, и вонзил крепкие зубы в сердце Индри, выдирая из него кровоточащие куски.

Жрецы резали труп, ломти мяса летели в стороны, и сидящие на скамьях люди хватали их. Чавкали, давились, но жрали человечину так, словно она была самым редким кушаньем Империума.

– Аве, Кесарь! – крики звучали нестройно, вразнобой, будто зрители внезапно опьянели.

Ларс и сам чувствовал одурение, вяжущую слабость в мозгу, невозможность поверить, что все это происходит на самом деле – жрец Божественной Плоти, роющийся в животе Индри, забрызганная кровью борода, женщина на троне, с улыбкой откусывающая от печенки, зрители на скамьях, что обгладывают кости, и все это в неверном, мерцающем свете престола и виброклинков.

Обезображенные останки утащили прочь, место высокого горожанина заняла безымянная брюнетка. Служитель с седой бородкой отрезал ее грудь и вручил хозяину Мерцающего трона, и только затем вонзил нож в горло непрерывно визжавшей девушки.

Владыка Империума с наслаждением впился в женский сосок, разгрыз его, как орех.

– Нет, нет… это бред… – прошептала Унцала.

«Теперь понятно, для чего ему столько «избранных» с разных планет, – подумал Ларс, вспоминая свои мысли в космопорту. – Такое жертвоприношение раз в неделю… Плоть и кровь народа… Надо бежать отсюда…»

Но едва повернул голову, как увидел, что преторианец стоит рядом и следит во все глаза, чтобы будущий деликатес не взбрыкнул.

Нет, с этим здоровяком ему не справиться, а значит… остается только умирать.

Рати попытался вырваться из рук жрецов, но его оглушили, затем привели в себя и только после этого убили.

– Сердце народа бьется в моем сердце! – прокричал хозяин Мерцающего трона, вскидывая обагренные руки.

Толпа отозвалась даже не криком, а полувоем-полустоном экстаза, и Ларсу вновь стало дурно, перед глазами все поплыло, захотелось немедленно проснуться на Аллювии, у себя дома…

Дома, который он больше не увидит, куда он не вернется.

Не выполнит обещание.

– Аве, Кесарь! – пронзительно завопили рядом, и Ларса схватили под руки, подняли на ноги.

Он сжал зубы – только не закричать, не показать своего страха…

Треск ткани, влажный воздух коснулся обнаженного тела, последовал толчок, и шершавый песок оказался под спиной. Взлетела худая, перевитая венами старческая рука с виброножом, и теперь нужно не закрыть глаза, смотреть до последнего, до момента встречи с Обратной Стороной…

– Стойте! – Прозвучавший голос был женским, он перекрыл рев сотен глоток.

Вскинутый клинок замер, Ларс поднял глаза.

Очень высокая женщина с седыми волосами, облаченная в алое, вступила на песок и пошла к ним.

– Как ты смеешь, ведьма! – взвизгнул пожилой жрец, и лицо его исказила ярость. – Здесь, в жертвенном круге, власть понтификов, моя власть, и ты не смеешь вмешиваться в ритуал!

– Опасные слова, Луций, – сказала женщина. – В Империуме один источник власти.

– Что там у вас? – недовольно поинтересовался владыка Мерцающего трона.

Ларс замечал десятки обращенных на него взглядов, любопытных и равнодушных, полных алчной кровожадности и благоговения, но лица всех сидевших на скамьях сливались для него в одно.

Тупое, самодовольное и злое.

– Мой государь, я вынуждена была вмешаться, – произнесла женщина, склоняя голову. – Здесь чуть не пролили самое ценное, что только можно себе представить, – кровь ангелов.

Луций вытаращил глаза, челюсть его отвисла, кто-то удивленно ахнул.

– Точно? – спросил хозяин Империума. – Хотя да, в таких делах ты, Альенда, не ошибаешься… Отпустите его. Карелус, отведи парня куда-нибудь и позаботься о нем, позже разберемся…

Хватка на руках и ногах Ларса исчезла, затем его подняли.

Он увидел полные ярости и ненависти глаза изящного мужчины с бритой головой, бородкой и взглядом хищника. В следующий момент рядом оказался горбатый карлик, и стало не до того, чтобы глазеть по сторонам – его повели прочь, и пришлось уделить внимание ногам, они заплетались и подкашивались.

Выйдя из жертвенного круга, Ларс оглянулся.

Обнаженная Унцала лежала там, где он находился всего минуту назад, рыжие волосы ее казались сделанными из медной проволоки, а в обращенном ему в спину взгляде читалась обреченность…

Боль пронзила сердце, подобно ножу для жертвоприношений.

Запах пыли, обволакивающий, подобно надетому на голову мешку из плотной ткани, приглушенные шаги где-то вдалеке и тупое оцепенение, при котором нет сил даже поднять голову. Неудобный, колючий плащ, шнурком обхваченный вокруг горла, небольшая комната, тусклый светильник на стене, скамьи вдоль стен, широкие и очень жесткие.

Ларс сидел на одной из них, тупо глядя перед собой.

Он выжил, не стал жертвенным мясом во славу Божественной Плоти… но почему, что это за «кровь ангелов», позволившая ему остаться в живых, хотя там, в круге из песка, погибли и Рати, и Унцала?

Они умерли, а он почему-то остался.

Может быть, теперь он сможет вернуться на Аллювию, если, конечно, не выяснится, что все это хитрый трюк, утонченное издевательство, и его не поволокут обратно, лишь подразнив иллюзией спасения…

Мысли ворочались с трудом.

Шаги прозвучали ближе, и в комнату заглянул горбатый карлик, названный Карелусом: тонкие губы, острый нос, желтые, птичьи глаза разного разреза, один круглый, другой обычный, и в них светится острый ум.

– Сидишь? – спросил он, пошевеливая пальцами в ипсе-перстнях и глядя на уроженца Аллювии со странным, почти враждебным интересом. – Но ничего, скоро уже.

Горбун не ушел, так и остался стоять в дверном проеме, и вскоре Ларс уловил новые шаги – тяжелые, уверенные. Подняв голову, увидел, что Карелус согнулся в поклоне, а в комнату входит мужчина, не так давно сошедший с Мерцающего трона, чтобы пить кровь и есть сырое мясо.

Одежда владыки Империума была забрызгана алым, рыжая борода от уха до уха местами слиплась, а маленькие темные глазки угрожающе смотрели из-под тяжелых надбровных дуг.

Следом за ним шагали двое мужчин в облегающих комбинезонах из разноцветных клиньев, в белых улыбающихся масках, в шапках с раздвоенным верхом, напоминавшим два изогнутых толстых рога, и при взгляде на этих людей по спине Ларса побежал холодок, ему захотелось спрятаться.

Поспешно вскочив, он согнулся в поклоне, только чтобы не видеть жутких улыбок.

– Почтительность – это хорошо, – сказал рыжебородый, Нервейг Девятый, Божественная Плоть, хозяин Мерцающего трона, повелитель разбросанного по тысячам планет человечества.

– Альенда, подойди, – велел он.

Мягкое шуршание возвестило, что приблизилась седая женщина в багряном, как уже сообразил Ларс, сивилла, воспитанница таинственной Антрум Ноктурна с планеты Арканус. Рискнув приподнять голову, он обнаружил, что в комнату вошел жрец Луций с седой бородкой, запачканной в крови, огромный преторианец в золотом панцире и еще одна женщина, изящная и хрупкая, в белом одеянии.

– Так ты утверждаешь, что в жилах этого жилистого говнюка течет кровь ангелов? – спросил владыка Империума.

– Да, мой государь, – сказала Альенда.

– Точно?

– Вы же знаете, что мой дар не дает мне возможности ошибаться.

Сивиллами могли быть только женщины, и что именно с ними делали, как готовили в Антрум Ноктурна, за его пределами не знал никто. Но прошедшие многолетнее и суровое обучение обретали необычные способности – они видели сокрытое, разбирались в тайнах, могли заглядывать в грядущее и изменять настоящее.

Они никогда не стремились к власти и все же ею обладали.

В столице Аллювии имелась миссия Антрум Ноктурна, и услуги тамошней сивиллы стоили непомерно дорого, хотя порой она отказывалась от громадных денег, а иногда помогала людям просто так. Среди болотных фермеров не зря ходила пословица «темный, как замыслы сивиллы».

– Но откуда, чтоб мне провалиться в задницу первопредка? – Нервейг хмыкнул и почесал в затылке.

– Это невозможно, мой государь, – сварливым голосом произнес жрец. – Он с Аллювии…

– Луций Каелум, – голос владыки Империума звучал спокойно, но в нем чувствовался гнев. – Если ты еще раз заговоришь без позволения, то распростишься с местом верховного понтифика, а возможно, и с жизнью.

Служитель Божественной Плоти поклонился, лицо его стало белым, точно маска одного из телохранителей, а третий глаз поблек, слился с кожей.

– С Аллювии? – Нервейг хмыкнул еще раз. – Не помню, чтобы там была родня… Надо разобраться. Овиго?

– Мой государь, в инсуле АХ-27 сейчас беспокойно, корабль послать невозможно, – почтительно сказал огромный преторианец.

– Ну ничего, мы подождем. Пусть парень живет во дворце. – Владыка Империума глянул на горбуна: – Карелус, устрой его, а ты, Альенда, выясни все, что получится, а когда появится возможность, немедленно требуй у доблестного префекта претория самый скоростной из целеров.

– Да, мой государь, – это было сказано на три голоса: горбуна, сивиллы и огромного воина.

Раздался шорох удаляющихся шагов, и Ларс с облегчением распрямился.

Изящная женщина в белом на миг задержалась у двери, разглядывая его, ее узкое лицо озарила улыбка.

– Пойдем, устроим тебя куда-нибудь, – сказал горбун, когда они остались вдвоем. – Как тебя звать?

– Ларс. А кто это был?

– О, ничего себе, а ты глазаст… – Карелус задумчиво почесал подбородок. – Фемина, супруга Божественной Плоти.

– Нет, тот, который стоял рядом с вами во время жертвоприношения, бритый, с бородкой и косичками на затылке. – Перед внутренним взором Ларса встал невысокий мужчина с повадками хищника, что смотрел на него с такой ненавистью.

– А это Вальгорн, принцепс крови, – сказал Карелус с некоторым удивлением. – Ничего, со временем ты всех узнаешь. Вот я, например, дворцовый управитель, и от меня зависит, где ты будешь жить, что есть, на чем спать… сам понимаешь, что это вещи важные.

– Понимаю, – кивнул Ларс.

– И называть ты меня должен, как положено, – это прозвучало уже раздраженно. – А именно – мой господин.

На это уроженец Аллювии только засопел – раз уж он не погиб, надо приспосабливаться, как-то выживать дальше… чтобы в конечном итоге вернуться домой. Но даже для этого он не будет называть «господином» горбатого урода, по крайней мере пока.

* * *

Корабельный храм на «Аспере» выглядел, честно говоря, уныло.

Но Энхо здесь нравилось, особенно во время больших служб, когда отец Тит надевал парадную сутану, а из ниши выкатывали изваяние Божественной Плоти высотой под потолок.

Хозяин Империума стоял, вскинув правую руку, точно благословляя своих воинов, и от его сурового, но в то же время ободряющего взгляда теплело на душе.

Сегодня служба была обычной.

– …истинная Плоть претворится в Кровь, текущую в наших телах, наполнит храбростью сердца верных, позволит отогнать замыслы темные и одолеть врага, – шептал Энхо знакомые с детства слова, и то же самое делали стоявшие рядом офицеры и столпившиеся у задней стены навты.

Он знал, что многие ходят сюда по обязанности, но сам посещал храм с удовольствием – здесь он чувствовал свою причастность к огромной мощи, что объединяет все человечество и способна двигать звездами, ощущал, что живет не просто так.

– Аве, Кесарь! – воскликнул, заканчивая службу, отец Тит, и его возглас повторили все.

Энхо подошел за благословением, поклонился изваянию Превознесенного, чувствуя, что оно смотрит именно на него, и заспешил к выходу: до вахты два часа, надо хотя бы немного отдохнуть, а то накопившаяся за время боя усталость пока никуда не делась, да и тупая боль, поселившаяся в затылке после глотка «вакуума», еще не прошла.

Узким тоннелем – к лифтовой площадке, и на два уровня вниз, к кубрику для младших офицеров.

– А, вот и ты, – сказал Арвинд, стоявший около своей койки.

Он сменился с вахты только что, выглядел заторможенным и вялым.

– Могу сказать то же про тебя. – Энхо улыбнулся. – Как все прошло?

Он присел на корточки и открыл дверцу тумбочки, на которой рядом стояли портрет улыбающейся Летиции и парадное изображение владыки Империума в броне штурмовика Второго легиона.

Эру Венц держал его здесь, несмотря на шуточки других офицеров – он ощущал, что служит Божественной Плоти, что является исполнителем ее воли и готов отдать жизнь ради хозяина Мерцающего трона.

– Нормально, хотя и тяжко, – ответил навигатор. – Новый курс с частотной перлаборацией рассчитывали.

Под носом у него виднелись потеки запекшейся крови – признак того, что во время нахождения в карталлусе офицер пережил перегрузку и даже тренированный, усиленный имплантами организм с ней не справился.

– Неужели уходим? – Энхо вытащил полотенце, надо для начала сполоснуться.

– Всем легионом.

– Так что, мы оставляем Аллювию без прикрытия? – Эру Венц глянул на друга удивленно.

– Мне не доложили, – пожал плечами Арвинд, и видно было, что и он озадачен.

– Кто-то должен явиться нам на смену, – сказал Энхо. – Обязательно, ведь урги рядом.

Он собирался добавить, что враг хоть и потрепан, но не разбит и наверняка попробует захватить инсулу АХ-27 еще раз, но не успел – в ушах тонко запищало, а сигнальная лампочка у изголовья замигала зеленым.

– Это что, тебя к гортатору? – недоуменно спросил Арвинд, он-то переданный через ушные импланты вызов слышать не мог.

– Похоже на то, – пробормотал Энхо, швыряя полотенце на койку. – Я побежал.

– Давай! И удачи! – бросил навигатор уже в спину поспешившему к выходу из кубрика другу.

Тот лишь махнул в ответ.

Вновь к лифтовой площадке, дальше на самый верх, туда, где находятся помещения для старших офицеров… отсюда коротким коридором, что разветвляется на два, и остановиться у обычной для турригера двери – низкой, с закругленными углами… наскоро пригладить волосы, проверить, все ли в порядке с обмундированием, и только после этого постучать.

За неаккуратность можно и наряд схлопотать.

– Заходите, эру Венц, – донеслось из-за двери, и она бесшумно отъехала в сторону.

Энхо переступил порог.

Гортатор, стройный, подтянутый, несмотря на почти шестьдесят, стоял у стола и разглядывал висевшую над ним карту, что изображала инсулу АХ-27 и ее ближайшие окрестности. Был он сед, невысок и мог «похвастаться» лицом, разделенным на две части, наполовину смуглым, наполовину серым – напоминание о давнем бое, когда молодой офицер получил ожог, а новая кожа отчего-то плохо прижилась.

За глаза командира «Аспера» называли «Янусом» и болтали, что он видит и то, что творится у него за спиной.

– Декурион эру Венц по вашему приказанию прибыл, – доложил Энхо, вытягиваясь по стойке «смирно».

– Вольно, – сказал гортатор, поворачиваясь.

Грубый шов, лежащий там, где матовая серая кожа, выглядевшая неживой, состыковывалась с обычной, появлялся из-под волос, проходил между бровями, по носу, упирался в верхнюю губу и продолжался от нижней. Создавалось впечатление, что перед тобой не одно, а два разных лица, неровно сшитых между собой, и поначалу смотреть на такое было неприятно.

Но за год Энхо привык.

– Поздравляю, вы достойно выдержали первый бой и безобразное испытание «вакуумом», – проговорил гортатор.

– Служу Империуму, – по-уставному отозвался эру Венц, но по горячей волне, пробежавшей по лицу, понял, что краснеет.

Хлебнув предложенного Арвиндом пойла, он отрубился на пару минут и пришел в себя на полу с жуткой головной болью и ощущением, что сожрал без хлеба бочку машинного масла.

Если это назвать «достойно»…

– Я не шучу. – Губы гортатора тронула слабая улыбка. – Известны иные случаи. Некоторые отказываются пить, другие, не привыкшие к столь крепкому и неочищенному алкоголю, скажем так, оскверняют кубрик рвотными массами или творят разные безобразные дела.

Энхо стало чуток полегче – он хоть и спрашивал насчет испытания, никто толком так и не объяснил, что с ним и как, его хлопали по плечу и поздравляли, отвечали, что все в порядке, но и только.

– Кроме того, за первый бой полагается нашивка, как вы знаете, – продолжил Янус. – Сегодня же в штаб армии уйдет представление, а когда мы прибудем в инсулу Монтиса…

Эру Венц с трудом удержался от удивленного восклицания – как, их легион отводят не на базу-эмпориум, расположенную на одном из спутников Саксума, им предстоит прыжок к столице?

Но зачем, во имя всех доблестей Превознесенного?

Ведь охрана инсулы ПР-33 возложена на корабли преторианцев, и обычным армейским там делать нечего!

– …не забыл, что вы родом со столичной планеты, – гортатор говорил так же ровно, – и постараюсь выхлопотать для вас увольнительную на несколько дней, хотя это будет зависеть от того, как долго мы там пробудем.

– Служу Империуму! – воскликнул Энхо и уже тише добавил: – Разрешите вопрос, гортатор?

– Не разрешаю, – гладкий лоб Януса пересекла единственная морщина, легла поперек шва. – Мне, как и вам, декурион, могут быть не очень понятны приказы командования, но это не значит, что их не нужно выполнять. Можете идти, эру Венц, и я надеюсь, что все детали этой беседы останутся между нами?

– Так точно, – отозвался Энхо.

Он вышел в коридор, а перед лифтом на мгновение остановился, чтобы привести в порядок мысли, – он увидит мать и отца, вернется в родной дом, встретится с Летицией, а ведь последний раз они гуляли вместе полгода назад, когда он был в отпуске… это же случилось так давно!

А то, что они уходят из инсулы АХ-27 и, похоже, что оставляют ее ургам – командирам виднее.

Энхо всего лишь простой декурион.

Но мысль эта не принесла успокоения, и когда эру Венц вернулся в кубрик, на душе у него было гадко, он ощущал себя дезертиром, что опозорился, показав врагу спину.

* * *

Пушистый паук-стрекотун двигался медленно, то и дело меняя цвета – оливковый, золотистый, молочно-белый, – время от времени он повизгивал, негромко, очень мелодично. В соседнем отсеке пульсировал огромный шар булавочника с планеты Арундо, и пахнущие медом золотистые «снежинки» летели от него вверх, кружились и падали обратно.

– Чем недоволен мой государь? – произнес тихий голос за спиной у Нервейга, и острые зубки вонзились ему в плечо.

Она, как всегда, подкралась неслышно, воспользовавшись тем, что он засмотрелся.

– Откуда ты знаешь, что я недоволен? – спросил он, поворачиваясь.

Эльтирия, облаченная в нечто розовато-просвечивающее, улыбнулась.

– Когда все в порядке, ты не обращаешь внимания на моих животных, – проговорила она, фемина, половинка Божественной Плоти, обладательница собственных храмов на десятках планет. – Если же тебя что-то гнетет, то начинаешь ходить от отсека к отсеку, бормотать и таращиться то на одну тварь, то на другую.

Громадный перистиль, где они разговаривали, больше напоминал зверинец – прямо из пола росли деревья, по стенам карабкались лианы, там и сям золотистое дрожание отмечало стенки силового поля. Разноцветные птицы порхали под высоким потолком, с разных сторон доносился писк, визг и чириканье.

– Точно. С тобой не поспоришь, – пробурчал Нервейг.

Эльтирия озорно сверкнула огромными голубыми глазами и хлопнула в ладоши.

– Вина, – бросила она появившейся рядом служанке.

Та бесшумно исчезла, словно растворилась в воздухе, но через мгновение появилась вновь. На низком столике, расположенном у отсека с прыгающими тварями, похожими на мохнатых жаб, будто сам собой возник кувшин с высоким горлышком, два серебряных бокала и блюдо.

Нарезанный тонкими ломтями сыр, дольки фруктов, печенье из целлийской пшеницы.

– Присаживайся, мой государь, – сказала фемина. – Поговорим.

Нервейг опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло, небрежным жестом отослал служанку. Отхлебнул прямо из горлышка и, удовлетворенно причмокнув, разлил напиток по бокалам.

Здесь, в личном перистиле фемины, у стола, поставленного под ветвями дрожащего дерева с Таэды, их не смогут подслушать, даже установив крошечные микрофоны в мебели или посуде. Помешает шелест серебристой с прозеленью листвы, резкие крики мохнатых жаб, стенки силовых полей, расположенные так, что создают глушащее само себя псевдоэхо.

– Задница мира, я ощущаю противодействие, на самой грани… – сказал Нервейг, теребя браслет транслятора. – Едва могу почуять его, словно кто-то копошится во тьме за пределами зрения, пытаясь опутать меня паутиной… и сколько я ни силюсь, не вижу, кто это, и движение мое ограничено…

Он был потомком Антея Основателя, почти два десятилетия сидел на Мерцающем троне и не зря именовался Божественной Плотью – чувствовал многое, недоступное простым смертным, и в первую очередь то, что творилось рядом и имело отношение к его собственной власти.

– Вальгорн? – спросила Эльтирия. – Хотя не думаю, принцепс боец отличный, один на один справится с любым из твоих ликторов, но примитивен, как те варвары, среди которых он прожил так долго, и для интриг не годится.

Нервейг изогнул бровь и хмыкнул.

– Вряд ли справится, – проговорил он. – Ты ведь таскала его в постель?

Фемина кивнула, голубые глаза ее остались ясными, губы изогнулись в улыбке.

– Ну и как?

– Великолепно, мой государь. – Эльтирия облизнулась, как львица после трапезы, и подмигнула супругу.

Нервейг фыркнул.

– Надо будет тоже поиметь его при случае, – сказал он.

– Тебе не понравится. – Она взяла с блюда ломтик сыра и неторопливо откусила. – Ты любишь более крепких, мускулистых мальчуганов… Хотя давай вернемся к делу.

– Точно. – Хозяин Империума отхлебнул еще вина. – Вальгорн думает, что он хитер и скрытен, но за ним следить просто. Он встречался с Овиго, но тот слишком мне предан и знает, что от меня ничего не скроешь, поэтому он отказался от предложений и доложил о той беседе.

– А ты уверен, что он так же предан, как ранее, и сказал тебе все? – Эльтирия посмотрела прямо на супруга, и он ничего не смог прочитать в ее безмятежном взгляде: скрытная, хитрая и умная, опасная, как сотня воинов, настоящая фемина. – Поступки, совершенные давно, в счет не идут, а люди меняются…

– Точно не могу сказать, и эти сомнения меня тревожат. – Нервейг сжал кулаки. – Хотя Вальгорн вообще не представляет проблемы, он более не нужен, и можно в любой момент его казнить.

Два десятилетия назад, только взойдя на Мерцающий трон, он приказал лишить жизни всех своих родичей, включая мать, – шаг сколь жестокий и рискованный, столь и необходимый: правитель должен быть один, и никто не смеет даже притязать на то, чтобы встать с ним рядом.

Убитые братья, тетки и племянники иногда снились ему – стояли и смотрели, одобрительно кивая, и у каждого было аккуратно перерезано горло так, что получался второй рот, и из него текла густая кровь…

В тот день отличился Овиго, ставший потом префектом претория.

Позже Нервейг обнаружил, что какие-то родичи все же нужны, чтобы продолжить династию, если сам он умрет бездетным, и поэтому найденного на Волюнтасе Вальгорна приказал оставить в живых и привезти ко двору. Но затем Эльтирия дважды разрешилась от бремени, у него есть кому передать власть, и принцепса можно убрать с доски.

– Тогда кто? Сенат? – продолжала допытываться она. – Хотя нет – это сборище выживших из ума престарелых патрициев способно только болтать… Сивиллы?

– Альенда на Монтисе одна. – Он махнул рукой, отгоняя назойливую крохотную птаху, похожую на свистящий изумруд, что пыталась усесться на плечо Божественной Плоти. – Я изгнал всех прочих, и, хотя у нее есть послушницы, в одиночку много не сделаешь. Да и чем я им мешаю?

– Церковь во главе с нашим любимым Луцием? – это имя фемина прошипела. – Какая им разница, кто занимает Мерцающий престол, главное, чтобы народ верил и платил дюженицу.

– Точно, факт, – кивнул Нервейг. – Но нынешний понтифик слишком труслив… задница у него взмокает при одном взгляде на меня.

– Трусость порой толкает на опрометчивые поступки, – сказала Эльтирия. – Разреши мне позабавиться с ним, и он все расскажет, во всем признается!

– В твоих руках и я признаюсь, что злоумышлял против себя, – ухмыльнулся хозяин Империума.

Она обиженно надула губки, хотя знала, что Нервейг не обратит на это внимания.

– Не все в церкви решает Каелум, есть и другие, обладающие властью… – сказал он. – Они заняты своими дрязгами, так что оставим их в покое.

– Кто у нас есть еще? Легионы? – спросила фемина.

– Они верны мне, и один я вызвал в столичную инсулу, – хозяин Империума потянулся к кувшину. – А именно Пятый, отведенный от АХ-27.

– Но ведь там урги?

– Ну и что? – Нервейг равнодушно пожал плечами. – Проконсулы и легаты мне все уши прожужжали, что Аллювию защищать невыгодно, что надо спрямить фронт, вот я их и послушался и заодно переместил легион туда, куда надо мне! – Он схватил так и не улетевшую птаху и сжал кулак; внутри хрустнуло. – Галвий эру Цейст предан, а девять десятков боевых кораблей – такая сила, с которой можно не бояться даже восстания преторианцев, хотя оно не более вероятно, чем возвращение Грихайн или восстановление Орлиного Гнезда.

Хозяин Империума разжал ладонь, и на стол шлепнулся окровавленный комок зеленых перьев.

Эльтирия поморщилась.

– Аллювия, – сказала она. – Оттуда ведь тот мальчишка, помнишь?

– Якобы оттуда, – уточнил Нервейг. – Хотя ни в одной из родословных книг не упоминается, что кто-то из предков побывал в пределах АХ-27. Откуда он взялся и зачем, мне непонятно, и это часть противодействия, которое я ощущаю, так что с ним тоже надо разобраться… Вроде бы ничтожный червь, вынутое из-под жертвенного ножа мясо, но он связан с другими вещами, странными, тревожащими…

– Не тревожься, мой государь, мы обязательно справимся. – Фемина прикоснулась к его предплечью, ее пальчики нежно погладили кожу, пощекотали запястье. – Пусть они беспокоятся и трясутся от страха, пусть не спят ночами и знают, что рано или поздно они умрут, а мы останемся!

– Вот это точно, – сказал Нервейг и сжал ее кисть в своей.