Читать книгу До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь - Дмитрий Кноблох - Страница 3

Проснувшись, Волька сначала и не понял, где он, сон хороший снился. Но через несколько секунд, осознав свое бытие, сориентировавшись во времени и пространстве, он понял, что это не сон, он на ладье. Вместе с этим к нему пришло и осознание проблемы, которая у него возникла. Решение проблемы Волька представил себе в трёх этапах, первым из которых было вылезти из-под одеял, где он мирно дремал, и показать себя товарникам во главе с дядькой Загором, который, стоя на корме, лихо отдавал приказы вёсельным и правил ладьёй кормовым веслом. Этап второй, появившись на ладье, как можно быстрее и не привлекая к себе внимания, сигануть за борт. Товарники люди суеверные, рассуждал Волька, и запросто могут посчитать его неожиданное появление дурным знаком со всеми вытекающими отсюда подробностями, которые могут окончиться для Вольки нехорошими последствиями. Ну и, наконец, третий этап заключался в том, чтобы доплыть до берега и бегом вдоль реки добежать до села. Раз село на реке, то он обязательно добежит. Он был уверен, что ради него одного товарники ладью не развернут. А каждый взмах ладейных вёсел всё дальше и дальше относил Вольку от родного села и прибавлял время пути до него. А время-то было уже за полдень, хорошо бы до вечера до села добежать.

Проведя анализ ситуации и рассудив максимально для себя рационально, Волька, в конце концов, принял наиболее взвешенное, а по тому оптимальное для себя решение. Он решил так: вот сейчас, если заметят, то особо размышлять над возникшей проблемой не будут. Появись он нежданно-негаданно, суеверные ладейники ещё чего за духа его примут, за чудо водное, или ещё кого там. Стрелами утыкают и за борт. К самому Воднику в гости. На всякий случай, чтобы он на ладье дел дурных не понаделал и не выскакивал невесть откуда, да ещё когда его не ждут. Дядька Загор и дед Цапель, его, конечно, узнают, но вот остановить ладейников могут и опоздать. Ведь каждому известно, как с нечистьюнужно справляться: чем быстрее, тем лучше. А иначе можно и не успеть, на то она и нечисть, и появляется ниоткуда и быстро. Так что, быстро появляться не самый разумный вариант. Можно, конечно, не появляться вообще, а по-тихому соскользнуть с ладейного носа в вводу, но это тоже не совсем здорово. Ладья высокая и ход у неё хороший, вон все товарники на вёслах сидят, торопятся, видимо. Пока до воды долетишь, и ушибиться запросто. А потом под ладью затянет, если с носа сигать, так и не выплыть вообще можно. Не совсем хорошая перспектива. Кликнуть потихоньку Загора? Но он на корме рулит и команды раздает. Да и не услышит он, если кликать тихо, тут кричать нужно. Ладейникиуже песню затянули про родимое село, где живётся весело. А резко выскакивать или кричать не стоит, как Волька для себя уже определил, луки-то у них под рукой. Посему Волька принял единственно верное для себя в данной ситуации решение: не беспокоить ладейников и старшину, а продолжить тихо лежать в одеялах, покуда его самого не найдут. Так проще будет. Тут главное, чтобы сначала говорить начали, а не из луков бить.

Ладья шла споро и деловито, песни товарников летели над Чёрной рекой, по берегам которой росли, отбрасывая тень своих могучих стволов на воду, огромные деревья. На воде были слышны ритмичные шлепки от вёсел. Но товарники всё шли и шли вперёд на хорошей скорости, даже и не думая уставать, чем вызывали неподдельное восхищение у Вольки. Но время брало своё, уже стало вечереть, в животе голодного Вольки урчало, но это совсем его не смущало. Он представлял тот момент, когда ладейники, уставшие после тяжёлого дня, придут за своими одеялами.

Как шла ладья, Загору было по нраву, и, хотя дело близилось к вечеру, они точнов срок поспевали к малому торжку (место сбора, где роды менялись товарами), туда, где сговорились встретиться с ладьями родичей из других сёл. На торжке они планировали сделать первую остановку, отдохнуть от трудного перехода. Несмотря на усталость, настроение на ладье было отличное. Загор решил немного передохнуть, передав управление Цапелю, который тоже был отличным кормчим. Солнце, несмотря на приближающийся вечер, ещё было довольно высоко, и Загор решил, пока не стемнело, пойти разобраться с привальными одеялами, которые он заметил на носу вначале их пути. Во-первых, потому, что это не порядок, а на судне должен быть всегда порядок везде и во всём, даже в мелочах. А во-вторых, нужно их пересчитать, а то вдруг кому не хватит, уж лучше по светлоте резервные тюки распаковать, чем по темноте чкаться (глагол, обозначающий бесцельное действие: искать, тыкаться, ворочаться и т.п.). Ведь на то он и старшина, чтобы заранее всё, что у него на ладье происходит, знать.

Но человек может только предполагать, что он всё знает, в отличие от богов, которые располагают. Из кучи одеял на него смотрели хитрые, до боли знакомые серые глазки, обрамлённые растрёпанными русыми волосами, те самые глазки, которые находились на курносом лице его юного родича Вольки. И бывалый старшина немного удивился.

– Не, ну точно не ладейный. Это ж надо такое удумать, целый день таился на носу ладьи за кадьёй, ни воды, ни еды даже не попросил. Да ладейный бы давно животом урчащим всю рыбу распугал, не, не ладейный! А этот сидит, как охотцкий на засидке, что ни видать, ни слыхать.

– Дык я…

– Дык, подык, перекудык! – рассмеялся Загор. – Да, брат, на этот раз ты нашкодил крепко, ой крепко… Проблема у тебя, Волеслав! Одеяла-то на тебя нет…

– Да дядь… Я таво, уснул, покуда тебя ждал, на солнышке притомился и таво. Не серчай… Я уж без одеяла как-нибудь сдюжу, – скромно сказал Волька, изобразив при этом самое невинное выражение на своей хитрой мордашке.

– Здоров же ты, брат, спать. Это хорошо, когда сон крепкий. Щя, подберём мы и тебе одеяло, время к привалу ужо, ох, хорошо пришёл нос ладейный проверить, а то бы до темноты шкерился (прятался). А что не вышел-то, испужался, чтоль?

– Да было дело немного, думал, за водника меня, али ещё за кого примете, и стрелять будете…

– Во даёт! Кто ж водников из луков бьёт, их огнём жгут! Чему там вас бабы учат?! – ещё раз рассмеялся Загор, и к нему на этот раз присоединились все ладейные, кто слышал их разговор.

– Это ж тебе не леший аль кикимора, водники огня боятся, что твой Чёрный медведь. Хотя… – Загор немного задумался. – Кикимору тоже огнём лучше жечь.

– Так я так, для порядка оберёгся, – Волька развел руками.

– Оберёгся он для порядка. Иди вон к Цапелю на корму, каши поешь. Я пока тебе одеяло достану и приодену малость, а то родичи подойдут, засмеют нашу ладью, что у нас тут абы кто одет абы как, шлындрает (слоняется) по ладье.

Волька пошёл на корму мимо шутящих и подбадривающих его гребцов, а Загор полез в тюки и что-то деловито ворчал себе под нос. На корме широко улыбался Цапель, который разговора не слышал и думал, как и многие, что парняга пробрался на ладью, чтобы ладейным стать. А так как в ладейные, как уже говорилось, родичи не слишком-то и шли, появление каждого нового ладейного вызывало бурные проявления радостных эмоций. И да, про дружбу и взаимопомощь тех, кто ходил с товарами, не то что песни слагались, пословицы в народе ходили: «ладейных ряд, как один, подряд – одного толкни, от всех будешь не рад» и так далее.

– Так что не всё так уж и плохо вышло, – думал Волеслав, уплетая кашу на корме и глядя на пенные следы, что оставались за ладьёй. – Так вообще ничего, поспал с толком, парням расскажу, обзавидуются.

А тем временем в селе был действительно жуткий переполох. Ну как, не во всём селе, а только в большой бабьей избе, если быть точнее. Но шуму было на всё село. Звана плакала и с пристрастием допрашивала ни в чём неповинного Олешку, куда непутевый Волька запропастился. Олешка, который с утра убежал на озеро, а после обеда был направлен разделывать двух кабанов, что охотские принесли из леса, говорил правду. Надо сказать, что врать он, как всякий Кривич, не то что не умел, но считал зазорным. А Звана не унималась, пытаясь установить того, кто видел, ушёлли с товарниками Волька или, мож, опять где проказничает. А может, вообще утоп! Звана в слезах вопрошала у Олешки все подробности до того момента, пока он убёг на рыбалку, оставив Вольку на ладье.

– Может, вспомнишь, Стороженька, мож, говорил чего, мож, куды собирался? Вы же вечно что-то как удумаете, а потом не помните.

– Да, баб Звана, ну говорил же ужо, сговорились опосля того, как Волька гостинец заберёт и работу сдаст, сперва до бабьей избы дойдёт, а коли нет нас там, значит, на озеро… Мы там ещё будем.

– Так товарники ещё дообеда ушли… Мож, дед Цапель ему чего говорил, дескать, пошли, Волька, с нами, моря посмотрим… Он так вечно всех забирает, старый медовушник!

– Да не, точно не говорил. Спал дед Цапель, точно помню.

– Так куда же делся-то он? И от Загора вестей не было. Ох, сейчас я те для памяти коромыслом промеж лопаток! Вспоминай, давай! – не унималась, ревела Звана.

Олешка стоял, рассматривая половицы избы, он очень хотел помочь горю матери своего друга, но не знал, как, и чесал подбородок, на котором пока ещё не выросла борода.

В это время в избу зашла баба Листвяна, у которой было хмурое и серьёзное лицо, что являлось явным свидетельством того, что она ходила до ведуньи Беляны. В избе как-то сразу стало очень тихо. Звана прекратила реветь и стала смотреть на Листвяну полными надежды глазами.

– Не шуми, Званушка, с товарниками ушёл, поганец, – тихо и твёрдо сказала Листвяна. – Я до ведуньи бегала, так она мне сразу с порога сказала, что мы все бабы бестолковые, ревём без дела, да кашу кое-как варим, вот и ушёл Волеслав с товарниками. До того, как лёд станется, вернётся, коли не сгинет по глупости своей. И ещё сказала, чтоб кто из молодых парняг стал воду вместо него таскать. А то! – ух-ты! Листвяна повернулась к молодым парням и, взъерошив волосы, изобразила рычанье. – Вернуться медвежака Чёрная может и сволочёт самого непутёвого.

Данная тирада произвела на молодёжь должное впечатление, кое-кто призадумался. Но, как ни странно, в этот раз о Чёрном медведе обмолвилась сама Беляна. Ну и ладно, а от детворы что, не убудет вёдра таскать.

– Ох горюшко, горюшко, и чем же я богов разгневала-то?

– Да хватит тебе причитать, говорю! – в голосе Листвяны уже стали звучать нотки раздражения. – С товарниками Загор старшиной ходит, Цапель с ним рядом, мудрым словом поможет. А Цапеля даже ведуньи иной раз слушают. Поучат Волькут вово уму-разуму, листья падать начнут, мужем придёт. Что голосить-то зря?

– Так я ж уж теперь для порядка. А что, коль понравится ему с Загором ходить, он же ведь дурной, Волька-то, не приведи Род, в товарники пойдет, а?

– Для порядка? Ты для порядка детёв повечеряй! Для порядка! Понравится, будет товарником тогда, всё селу хлопот меньше.

Разговор был окончен, и бабы разошлись по своим делам. Только Звана ещё немного всхлипывала, но уже бодрилась, раз сама бабка Беляна сказала, то уж точно бояться нечего. Начала раздавать детям уже подостывшую кашу и хлеб. Олешка со всех ног побежал до ватаги, чтобы рассказать братцам о том, что в бабьей избе слушал, и о Волькиных проделках.

Далеко в лесу, в тайном капище, куда имели вход только самые старшие бабы на селе, сидела в дыму корня папоротника, что собирают по весне, ведунья Беляна, которая просила духов похлопотать перед богинею Мокошью за Волеслава и всех товарных людей, что ушли от села своего. В той же позе сидели перед идолами Перуна, Рода, Велеса и Дажбога старые волхвы, почитаемые в роду. В селе было всё как обычно в день ухода товарников, их проводили, за них поплакали, и их ждали, всё шло своим чередом. Только одна маленькая девочка, которая жила в этом селе и спала в бабьей избе рядом с остальными девочками, несколько дней ходила, опустив головку с непослушными золотистыми кудряшками. Но всё же юный возраст, веселый нрав и подружки сделали своё дело, и она, оставив грусть-тоску, которая почему-то поселились в её маленьком сердечке, начала заниматься тем, чем она обычно занималась, а именно носиться с визгом по селу с подружками, есть, спать и слушать старые сказки в такой тёплой и уютной бабьей избе.

Вопреки страхам Вольки, ладейная братия приняла его очень дружелюбно и без подковырок. Разумеется, за борт его в любом случае никтобы не кинул, а тут, видя, что старшина говорит с малым ровно, без упрёков, вообще посчитали, что так и задумано было с начала самого. Так что, по большому счёту, появлению на борту малого никто особого значения и не придал. Ну появился и появился. Тут половина команды так появилась, сбежали по-тихому с села, чтобы бабы не выли, и теперь на ладье ходят. У ладейных это обычное дело. Тех, кого дальние страны зовут, ничто остановить не может. Кроме баб, понятное дело, которые, как только что узнают о мужних затеях, ну всё по-своему всегда переиначат. И как это только у них выходит? Поэтому, что задумал, бабам последнее дело говорить, уж лучше по-тихому.

Глава шестая. О разнице в произношении слова, что меняет смысл того, о чём говорят

Волька сидел на корме напротив дядьки Загора, который пребывал в задумчивом настроении, гадая, как бы ему лучше поступить с парнягой, что оказался у него в команде. Нет, пришёл бы он сам, по своей воле, вопросов бы не было, уже б учился вёсла в руках держать. А тут такое дело, нежданный попутчик. Понятно, о том, чтобы развернуть ладью и доставить непутёвого обратно в село, и речи быть не могло. Ещё братцам он бы сумел как-нибудь объяснить разворот в сторону села, сославшись на дурной знак, коим, вне всякого сомнения, было нежданное появление Вольки, ну так, чисто теоретически. Но вот родне на селе это бы страсть как не по сердцу пришлось. Бить бы, конечно, не стали, но скандал точно был бы. Виданное ли дело, чтобы ладья, ещё поход не начав, вернулась? Это уж точно дурной знак. И вот кому-кому, а Вольке тут было бы несдобровать. Батька его, Ясноч, первым делом вдоль спины отходил бы, несмотря на возраст, чтобы род не позорил. Да и Загору досталось бы, он кто есть, старшина, ладейный или дитё малое, неразумное. Другой раз в старшины избирать бы не стали, а кроме него и Цапеля ладью так ловко никто водить не сможет, да и в товарном деле он поперёд всех братцев будет. От таких делов селу точно прибытков не будет. А Волька, вот он, тут, перед тобой сидит, кашу уплетает, ох, забот прибавил. Ну да ладно, не такие заботы решали, жизнь ведь без забот скучная. Это вам любой ладейный скажет.

Да ладно, то не беда ещё, Волька с дуру с ладьи бежать не решился, уже хорошо. На ладье-то спокойнее будет. А там до Торжка дойдём уж скоро, на месте разберёмся, что да как с парнягой этим делать. А сейчас нужно подумать, как приодеть парня, а то смотреть страшно на дитё, да к делу какому его снарядить. Сам же на ладью залез, по доброй воле, силком никто не тянул. Вот пусть и подсобляет по делам, и поучится пока тут, мало ли, может, что ему и в лесах сгодится. А там, гляди, и ладейный с него добрый выйдет. Ведь в этом деле как, раз на ладье прошёл, потом привычка на всю жизнь осталась с товарами ходить да страны дальние глядеть. Хотя с Волькой всё было куда сложнее, он охотский, ни дать ни взять, лес его стихия. Не водный у него дух, Загор видел это, не горят у парня глаза, не спрашивает, что да как, всё на деревья смотрит. Ну да ладно, будет хоть что вспомнить. Когда другой раз на ладье ещё пойдёт, да и пойдёт ли вообще.

– Ну, малой, делать-то что теперь с тобой прикажешь? – задумчиво проговорил Загор, осматривая обрыв берега с одной стороны и отмель с другой. – Плавать-то хоть можешь?

Волька посмотрел на старшину ладейных с нескрываемым удивлением, дескать, бывают как будто на свете белом люди, которые плавать не умеют. Но спорить не стал, а просто утвердительно кивнул, правда, насторожился, взглянув на не очень далекий берег реки. И всё-таки спросил:

– А ты, дядько, что задумал-то?

– Да не боись, – улыбнулся старшина. – Порядок есть порядок. По воде, вишь, идём, тут в этой воде зараз оказаться можно. Так вот, я и знать должен, тебя с воды тянуть али тюк с добром, или сам сдюжишь.

– А-а-а! – выдохнул Волька. – Тогда ясно, тут понятное дело, я уж сам плыть буду, да и тюк тоже утянуть могу, коли в воду попадёт, что добро рыбам-то раздавать. В селе нужнее будет.

– Во, добре, так сам-то, паря, что меркуешь (думаешь), что делать-то будешь, тут вишь что, до села-то мы тебя если довезём, то как листья падать начнут только поспеем. Раньше никак.

– Да что, дядь Загор, мне бы до дома, я бы с вами пошёл, но вода эта мокрая кругом, тюки с товарами, ну как-то не по мне всё это…

– Енто-то я вижу. Как до дома думаешь?

– А что тут думать-то. Вы до ночлега дойдёте, утром попрощаемся, я поклонюсь за доброту, хлеба и крупы возьму и бегом до дома, дня за три, пожалуй, добегу. Ну четыре там, что тут бежать-то.

– Не, брат, не дело это, одному вдоль реки. Да мало ли что, места незнакомые, медведей полно, да ещё другого зверья, что подрать может. Не, брат, один не пойдёшь.

– Так как быть-то тогда?

– До торжка дойдём, после совета старшин ещё стоять будем, там, глядишь, с кем из обозников и сговорюсь тебя до села чтобы довели. От Торжка, понятное дело, дорога подольше будет, чем по реке, но через несколько дней на селе гусей гонять будешь ужо. И мне спокойно будет. Понятно тебе?

– Понятно, что непонятного-то.

– Ну а коли понятно, пока ладейным малым будешь. А я для тебя больше не дядька Загор, а Загор, али старшой. На ладью своими же ногами зашёл, сам виноват, что с нами отправился. Вот и будешь жить по ладейным законам, пока с нами идёшь. Нет тут у тебя ни дядек, ни дедов, ясно это?

– Да ясно. Спасибо тебе, старшой, не зря в народе завсегда говорят, что товарники не только храбрые люди, но ещё и щедрые, и сердобольные.

– То, может, и да, людям-то виднее, – улыбнулся Загор на слова Вольки, так как говорил совершенно искренне, без намёка на лесть.

– Но вот тока, – продолжил Загор, немного замявшись, – меж собой мы товарниками не зовёмся.

– А как же тогда кличете-то меж собой, ежели не товарниками. Ведь все же вас товарниками зовут. Товарники ушли, товарники пришли. Да и я в разговоре скока раз вас товарниками называл.

– Да, кто с товарами не ходит, зовут товарниками, есть такое дело.

– Ты на меня-то хоть не осерчал, что я товарником тебя звал? – расстроился Волька.

– Да ну нет, не осерчал, конечно, ты же с нами не ходил, откуда ж тебе наши традиции знать. Это мы только меж собой себя товарниками не называем.

– Понятно. А как же меж собой зовётесь?

– Товарищами мы зовёмся.

– О, велика разница, товарник чи товарищ? – Волька улыбнулся.

– Да, велика, Волеслав, раз не зовёмся. И ещё, с этого мига ты не Волька, ты Волеслав, ладейный вой, наш товарищ, а у нас детские имена не в чести. Ясно, Волеслав?

– Да ясно, ясно. А в чём же разница, мне страсть как знать интересно. А то я ребятам как буду говорить, что товарником неправильно того, кто в дальние страны с товаром ходит, звать. Нужно товарищем. А они меня начнут выпытывать, почему, а я и не знаю, чаво им сказать. Надо ж за добрых людей правильно говорить, дабы не обидеть. Волеслав нахмурил брови и поднял назидательно палец вверх.

– Ну, коль так, ща расскажу. Тока сядь поровнее, а то ёрзаешь как егоза. – Загор тоже сел поровнее и, придав себе значимый вид, продолжил. – Понимаешь, Воль, товарник – это тот, кто товары носит из села в село менять. Где в селе много товара, там взял, где мало товара, туда принес. Тут на мене товаров разница и выходит, то есть прибыток. За тот прибыток товарники и живут. Сам живёт, родню свою содержит.

– Ой, дя… старшой, та что с той разницы-то для рода, слёзы одни, а не прибыток. На всех толком и не поделишь, а коли поделишь, то и не видать того прибытка.

– На всех-то да, верно говоришь, не поделить. Да вот не живут товарники для села, для рода, так вот брат.

– Как так, не живут? – Волеслав непонимающе нахмурил брови. – Род же испокон веков тёмных общим живёт. Мужи охотничают, сёла от ворога обороняют, избы, бани да сараи ставят. Бабы деток рожают и следят за ними, с хозяйством управляются, всё считают, что нужно и когда что делать надо, еду всем дают. Дети старших слушают и учатся, как жить-поживать. Волхвы да ведуньи за родичей с богами говорят, хворых лечат и в делах помогают. Так всегда было и всегда будет, на том же род стоит. Ведь всё вокруг нас в общине живёт, и мурашки малые, и птицы, и волки лесные даже. Все друг дружке всегда помогают, каждый за своего стоит. Нас так старики ж учили, верно ведь?

– Верно, малой, всё верно, волхвы мудры и род хранят, и традиции чтут.

– Ну и хвала Роду-заступнику, а то я уж забеспокоился за товарников тех. Как это без общины жить-то можно?

– Это да, но ведь и в лесу же есть звери, что по одному век коротают. Медведя, к примеру, твои любимые.

При упоминании о медведе Волеслав поморщился. Всё еще свежи были его детские страхи. Ясно помнилось, как он, мальцом будучи, оберегался от Чёрного медведя, что, по большому счёту, и привело его на эту ладью.

– Так вот, малой, товарники, как те медведи, вроде с родом живут, но какбы отдельно. Отдельно товарник себе избу ставит, там у него всё заведено, как ему удобно, общего у них нет, только евонное добро, всё, что на мену, то на мену, то, что для хозяйства, то для хозяйства. Так они, товарники, и живут.

– Не пойму я, как так жить можно…

– Ну смотри, живёт человек на селе, на общее ничего не несёт, но и с общего ничего, кады нужно, не берёт, всё к себе в избу тащит. В избе в той у него своя баба живет, и свои детки бегают. Ежеличего ему нужно, просит у села, а коли от него нужда есть, то у него просить нужно, он даёт, если есть.

– А коли вороги или друга беда какая на село придёт?

– Ну, ежели беда али вороги, тогда понятное дело. Тут он сам снарягу собирает и в строй к селянам идёт, а баба евоннаяс детками в бабью избу иль в лес с остальными хорониться. А нужда пройдёт, то они обратно в свою избу возвертаются, к свому хозяйству.

– А что, и хозяйство одинцом ведёт? Да как же так, тут же рук на всё не хватит-то одному.

– Но то его выбор, сам так жить захотел, зато товара у него богато.

– Да на кой он, тот товар, нужен, ежели целый день в труде тяжком. Тут уж ничему рад не будешь.

– Так товарники, почитай, всё время по рядкам, торжкам, да сёлам ходят с товарами. Их и дома, почитай, не бывает, только когда прибытки привозят. Всё на бабах ихних.

– На бабах… А ежели нужда, пока он за товаром ушёл, придёт?

– Сказал же тебе понятным языком, за избой баба у него следит, она у сельчан просит, те дают.

– Да где жон такую бабу-то себе найдет, чтоб одна жила, одна за всех всю работу делала, да ещё одна всё, хоть и маленькое, но всё же хозяйство, вела?

– Да уж тут вопрос не простой, для баб лясы точить первое дело. Но товарник, он на то и товарник, он же по разным землям ходит. Может, бабу себе от Чухонцев или Мокшани взять, ну или, скажем, с Мурому привести. Те по-нашенски с трудом балакают, да и не знают обычаев сельских. Баба сидит в избе и молчит, и за хозяйством ходит, пока тот товарами мены делает.

– Ну чудны дела на свете белом. Это ж надо так жить, как изгой, защити Чур, да по доброй воле. Это ж так умом пойти можно. Видимоли, одному жильё вести, тока на себя в надёже быть, каждый вечер с одной и той же бабой сидеть, говорить. Да то не жизнь вообще, а мученье одно, уж лучше к Кикиморам на мёды, чем так. – Волеслав аж подпрыгнул от переполнявших его чувств. – И что, они так, а детки? А как же детки товарничьи, они что ж, без ватаги? Чему их бабы-то сами выучат, кашу жрать, да на соломе спать?

– Да ну нет, детишки у товарников с остальными детками в ватагах бегают, и учат их на селе или торжках (торжок, в отличие от рядка, постоянное поселение, где проходят мены товаров), но спать те в свою избу бегут, а не в общую.

– Ну хоть так, хвала Роду. Всё одно, что может быть лучше, чем бабьи сказки для детворы, а тут одна баба только рассказывает, нет, не видят радости детки товарников.

– Зато в избе их богато, разные штуки дивные, которых ни у кого нет, богов они, конечно, почитают, ну, в основном, Переплуту (спутник Мокоши) идолов ставят, от него в товарных делах удачи ждут.

– Не, Загор, не позавидуешь жизни товарников, точно не позавидуешь, хоть в избе всегда богато.

– Так вот и я, Волеслав, по то толкую, понимаешь, почему не рады мы, когда нас товарниками кличут, мы же не себя ради, мы же ради родичей головой рискуем, нехорошее это прозвище, обидное.

– Ну теперь ясно, другое непонятно, чем же товарник от товарища отличается. Вроде, то на то и выходит.

Волька заёрзал на своем месте, отмахиваясь от проснувшейся мошкары, и хитро улыбнулся. Но его хитрая улыбка не возымела никакого действия на Загора, который, видимо, уже не раз пояснял несведущим важное отличие товарника от товарища. И Загор тоном командира, обучающего новобранца ратному делу, начал повествование, прохаживаясь взад-вперёд по корме, под утвердительные кивки сидевшего рядом с кормовым очагом Цапеля.

– Товарищ, – начал своё обращение к малому старшина, – это не какое-то глупое прозвище, которое люди тебе дают. Это то, как ты сам себя зовёшь и как своих другов близких величаешь. Товарищ – это тот, с кем ты в путь далёкий ради родичей товары везёшь, с кем вместе головой рискуешь и с кем последнюю краюху хлеба преломляешь. Товарищ – тот, кто с тобой до конца будет, и тот, ради кого ты свою жизнь не пожалеешь. Так как вы одно дело делаете, он погибать будет, и ты сгинешь. Ты и товарищ – это одно целое, пока вы пути, и после этого. Связи эти такие сильные, что иной раз товарищ, чтобы товарища выручить из беды, моря переплывает, один против армии за товарища выходит. Вот Цапель может это подтвердить. Цапель уверенно кивнул головой. А говоришь, чем отличаются. Товарищ горой за товарища, товарищ ради общины живёт, а товарник сам по себе, как сурок, всё к себе в норку тащит. Вот у князя дружина почему дружиной зовётся, да потому, что они дружно одно дело делают. Покуда дело есть, дружны, а как нет делов, то тут уж каждый кто во что горазд. Товарищи, они, есть дело, нету делов, всё одно, всегда друг за дружку держатся, все как один.

Тут Волеслав, неуверенно принявший горделивую позу на раскачивающейся на волнах ладье, заявил:

– А что, у нас в ватаге тоже все всегда друг за дружку!

– То верно, но это пока вы с общинным товаром не ходили, пока щи да кашу в бабьей избе едите и покуда спиной к спине с копьями наперевес против ворогов али лиходеев не стояли. Хотя вы парни что нужно, товарищи вы и есть товарищи в своей ватаге, только не знаете ещё про то. А так товарищи.

Волеслав гордо надул щёки и выпятил грудь вперёд, представляя, как он будет пересказывать своим братцам из ватаги слова Загора, и как после того рассказа они будут величать себя товарищами. Но потом немного сник и спросил:

– А что, Загор, ты вот это про ворогов и лиходеев-то как есть говорил, аль испужать меня задумал? Так я что, не из пужливых я.

– А что, малой, думаешь, мы так, для форса с собой по два копья и щиты, и прочую оснастку войскую тягаем, на тех местах, где она есть, ещё сколько тюков со шкурами и кадей с мёдом встало бы. Есть и вороги, и лихие люди, куды ж без них. Тут пужаться не нужно, тут нужно готовым быть и в оба смотреть. И тогда всё добре будет. Тут тебе не изба бабья, сказки слушать, иди-ка, вон, одеяла поразбери, что пораскидал давеча. А то скоро на малом рядке будем спать, пора собираться, а одеяла в куче лежат.

– Да моргнуть не успеешь, дядь, разберу…

– Скока говорить можно, дядек в селе оставил, старшой я тебе и всем остальным!

– То привычка, отучусь быстро. – Волеслав вскочил с места и собирался уже бежать на нос, к одеялам.

– Погодь, на-ка вот, в порядок себя приведи, а то смотреть на тебя без слёз не могу.

Загор протянул Волеславу небольшой заплечный баул, сделанный из крепкой кожи, в котором лежали чёботы на прямой мягкой подошве из нескольких слоев грубой кожи, такие, какие носили все ладейники, потому что по мокрым доскам ладьи в лаптях бегать ну никак невозможно было, скользили они. Еще там былонастоящее сокровище, по представлению Волеслава о ценностях мира сего. Там, аккуратно свёрнутый, лежал добротный кояр (род кожаного доспеха, который можно было подбивать ватой), который был почти впору Волеславу. На кояре в нескольких местах были прилажены широкие кожаные гайтаны (шнурки), которыми можно было и рогатину, или, как вои называют, копьё, подвязать, а, может, ещё на что употребить. Гайтаны были добротные и длинные. Ещё Волеславу выдали шерстяное одеяло и дали взрослый родовой платок из грубой, но прочной поскони (толстая льняная ткань), на котором, как и на его подростковом платке, были вышиты охранные руны рода. Быстро переодевшись, Волеслав стал походить на остальных своих товарищей, чем был очень горд. Соблюдая чувство собственного достоинства, преодолевая жгучее желание запрыгать от радости, он продефилировал выполнять указание старшого: одеяла разбирать.

– Спать на носу сегодня будешь, – крикнул ему вслед Загор, который опять взялся за кормовое весло.