Читать книгу Тиховодье - Дмитрий Кононов - Страница 22

Почему же ее тогда так напугала отрешенность Максима? Его похожесть на ее отца? Она почти не помнила родителей тогда и тем более не помнит их сейчас. Все что она может выудить из памяти – обрывочные фрагменты, какие-то кроваво-черные мгновения, застывшие на поверхности неподвижной воды. Это даже не воспоминания, а воспоминания о воспоминаниях.

Ее жизнь – больше не река. Катя попала в мертвый затон, в область тиховодья и медленно идет на дно. Солнце не пробивается через толстый слой воды венозного цвета. Стайки рыб остались далеко над головой. Вокруг только странные пугающие чудовища, да жуткие тени.

Фургоны, снятые с колес, расположены в виде квадрата по всему периметру площади. Примитивные рисунки на ржавых стенах изображают джунгли и экзотических животных такими, какими они могли быть на Марсе. Листья пальм, лианы – красноватых и фиолетовых оттенков. Прячущийся среди них лемур и раскинувший крылья попугай кажутся существами из преисподней.

На узких металлических ступеньках, прислонившись к распахнутой двери с надписью «ВХОД» сидит маленький мальчик. Синяя футболка и зеленые шорты выделяются на фоне остальных предметов, приобретших кровавые оттенки. Ребенок сидит, низко опустив голову и разглядывая грязные шнурки мокрых кроссовок.

На футболке мальчика изображен песик Снупи. Сердце Кати на мгновение замирает, а затем ускоряется. Такую же…

Под изображением бигля на ней должна быть надпись «Я не идеален, но очень мил». Я купила ее на распродаже в торговом центре «Виконда». Я даже помню толстую деваху, что меня обслуживала. У нее были очки с настолько странными линзами, что она напоминала мне робота-вершителя из Москвы-Кассиопеи. Неужели ко мне возвращается память? Спасибо тебе господи. Ты любишь меня, хотя и знаешь, что я та еще засранка.

… Максим носил года два назад. Сейчас он из нее вырос, и она находится в коробке на антресолях среди ее старых платьев, где-то между вытертой курткой (она носила ее еще в школе) и прочего хлама, что никто уже никогда не оденет, но выкинуть который все еще жалко.

Ей настолько хочется, чтобы мальчик, сидящий на ступеньках, был ее сыном, что в этот момент у нее нет никаких сомнений, в том, что перед ней именно Максим.

– М… Макс, – произносит Катя, заикаясь от волнения.

– Мамуль, – мальчик хлюпает носом и громко вздыхает. – Это ты? Это правда, ты? Мне было так страшно.

– Всё, мышь, теперь всё хорошо. Мама нашла тебя.

Первые сомнения…

А Максим ли это? Откуда на нем эта футболка? Я могу поклясться, что перед новым годом поднявшись на табуретке и заглянув в антресоль в поиске пакета с елочными игрушками, я видела ее среди остального барахла. Ее никак не может быть на нем. Хотя бы, потому что он бы в нее уже не влез. Без сомнений он похож на моего сына, но точно так же он похож и на тысячу других мальчишек.

… появляются одновременно с этими словами. Екатерина, даже подойдя ближе, по-прежнему не может разглядеть его лица – настолько низко он опустил голову. Не прячется ли он от нее? Не слишком ли громко всхлипывает, переигрывая как бездарный артист? И не выглядит ли он слишком худым и маленьким для ее сына?

– Мамочка… Я думал, ты любишь меня.

– Конечно, я люблю тебя, – она подходит ближе и берет его за руку, но где-то глубоко внутри отвечает совсем другое.

Нет, не люблю. Ты не мой сын. Ты не можешь быть им. Макс ждет меня дома. Я знаю, я разговаривала с ним по телефону.

– О чем может тут идти речь. Любая мать любит свое дитя…

Мальчик молчит. Капли кровавого дождя стучат по козырьку над входом в зоопарк до невозможности громко. Бесконечный монотонный шелест сводит с ума.

–Если бы все было именно так, – наконец отвечает ребенок низким глухим голосом. – Мы бы сейчас не находились тут.

Безумие – это тысячи маленьких колокольчиков. Она не помнила, кто это сказал. Какой-то персонаж из фильмов ужасов. Фраза отчего-то на долгие годы засела в голове. Может быть только лишь для того, чтобы вспомниться сейчас. Вспомниться с тем, чтобы быть опровергнутой. Тысячи звенящих маленьких колокольчиков – это совсем не безумие. Отнюдь. Это не более чем легкая истерия. Настоящее безумие – это миллиарды стучащих, барабанящих капель.

– Ты должна была следить за мной! – вскрикивает мальчик, выдергивая руку из ее ладони. – Ты должна была помешать мне, съехать с этой горки. Ты же знаешь, я не умею тормозить.

При этом он вскидывает голову, чтобы посмотреть в ее сторону и Катя, вскрикнув, отшатывается.

На ребенке жуткая красная маска, из странного твердого материала (это определенно не пластик, скорее очень плотный и толстый картон). Половину маски занимает огромный оскаленный в широкой ухмылке мертвеца безгубый рот. Сквозь узкие прорези ее разглядывают холодные и чужие глаза.

– Что? Не то ты ожидала увидеть? Я отвратителен тебе так же, как и остальным. Ты не смогла скрыть истинных чувств. Страх, отвращение, брезгливость, ненависть. Только это я и видел на протяжении всей жизни на лицах своих мамочек. Будто я и не человек вовсе, а мокрица. Таракан, который вызывает лишь одно желание – раздавить его. Давить, давить и давить ботинком – пока не лопнет хитиновый панцирь, и внутренности не выплеснутся на подошву.

– Нет, я испугалась не тебя, – связки сжаты удушающим коктейлем из страха и шока, слова прорываются сквозь них с хрипом и визгом.

Врала она всегда не убедительно. Облик мальчика и его слова заставляют ее руки трястись мелкой дрожью. Она нервно сглатывает, поправляет капюшон куртки, вытирает рукой шею – совершая бессмысленные выдающее волнение поступки.

Воздух становится холодным и разряженным. Его не хватает. Она часто и неглубоко дышит, открыв рот, как выброшенная на берег рыба.

– Я испугалась маску…

Пауза. Екатерина пытается сделать насколько возможно глубокий вздох. Дрожащие руки отведены за спину. Она не должна демонстрировать ему свой страх.

– … Она ужасна.

– Это не маска! Это мое лицо! – истерично вопит ребенок. – Моё настоящее лицо! Оно стало таким с того самого дня, когда ты предала меня! Но у тебя кишка тонка, признать это!

– Нет, мышь. Я не предавала тебя, – говорит она, а сама думает, о том, что это ни в коем случае не может быть ее добрый и отзывчивый мышонок.

– А потом ты просто бросила меня. Ты позволила себе забыть, что у тебя есть сын. Но я не удивлен. Это не в первый раз.

– Нет, любимый, я никогда не забывала о тебе.

Она ловит себя на мысли, что всю жизнь она только и делала, что постоянно оправдывалась. Оправдывалась перед начальником за чужие ошибки, перед матерью за ее грубость и невнимательность, перед подругами за их опоздания, и даже перед сыном. Что за характер такой? Что за советское воспитание? Или может это карма? Она не должна оправдываться перед этим жутким существом, ведь это не Максим, это просто неизвестное чудовище.

– Врешь! Ты уже забывала меня. В садике и в торговом центре. Жаль ты никогда не забывала меня в машине под палящим солнцем, может тогда бы я давно сдох, и не мучился.

Садик и торговый центр? Он про торговый центр «Виконда»? Откуда этот монстр так много узнал про нее?

– Максим, мне так жаль. Прости меня.

– Ты… ты… – мальчик вскакивает на ноги. – Ты – не моя мама! Ты – самозванка! А знаешь, что бывает с такими как ты? Их растворяет вода! Так же, как вода растворила злую ведьму, она растворит и тебя. Ты еще не чувствуешь это, но уже таешь и скоро от тебя не останется ничего кроме небольшой лужицы.

– Ты – не – моя – мама, – выкрикивает он, чеканя каждое слово, и скрывается внутри фургона.