Читать книгу На волнах Приморья - Дмитрий Коровин - Страница 3

Запрыгнув на подножку уходящего от Студенческой остановки автобуса, Никита даже не посмотрел его номер и всполошился лишь минутами спустя, когда, минуя Голубиную падь, тот поворачивал на Аксаковскую улицу. Впрочем, здесь дорога была одна и мимо фуникулера он бы в любом случае не проскочил. Но Никита все-таки поинтересовался у проходящего мимо кондуктора – пожилой, но очень резвой женщины в огромных очках.

– Пятнадцатый, молодой человек.

Этот маршрут пролегал по Золотому мосту через бухту в Первомайский район. Номер пятнадцать – родной и счастливый. Никита часто им пользовался, выходил напротив дома-музея ДВГТУ – красивой серой трехэтажки, больше похожей на загородный коттедж, вбегал по лестнице на мостик перехода над дорогой, затем спускался в переход подземный и оказывался в середине дорожного кольца с фонарями, лавками и зачахшим газоном. Можно было присесть и, в шуме автохоровода, вдоволь надышаться бензином. Но за все прошедшие года Никита ни разу здесь не останавливался, все куда-то спешил, проскакивал на бегу, торопился в университет или обратно домой.

Бросив зонт и положив пакет с учебником и тетрадью на мокрую лавочку, юноша повалился вслед, раскинув руки вдоль сырой спинки. Чернота утренних туч сменилась серостью. Непробиваемые облака до горизонта покрывали небо, упорно отказываясь, хоть на миг, подарить горожанам солнца.

– За долгий взгляд короткой встречи, ах, это право, не цена!1, – грустно напевал Никита, наблюдая за проскальзывающими автомобилями. Ему и вправду было не хорошо. Экзамены закончились, курс пройден, сессия сдана, семестр закрыт, а печать завуча, подтверждавшая все это, красуется в зачетке, однако настроения никакого. Никита был подавлен и сам не знал точно из-за чего. Дьявольский взгляд ангела в черных джинсах что-то с ним сегодня сотворил, хотя и до встречи с Кристиной он еще со вчерашнего вечера прибывал в подобном болезненном состоянии. Все полугодие оно подкатывало незаметно, усиливалось, сдавливало горло, и теперь, не встретив сопротивления, решило Никиту придушить окончательно. Он это чувствовал, но самое удивительное, это не вызывало в нем совершенно никакого беспокойства.

А над красными крышами коттеджей, в попытке продырявить облака, в небо упиралась телебашня; справа высилась гора, венчанная смотровой площадкой, под горою станция фуникулера. Туда теперь Никита и направился, нырнув в тоннель, чтобы опять оказаться на лестнице. Прибрежный Владивосток был многоуровневым, здесь все располагалось уступами, то вниз, то вверх. Вот и сейчас молодому человеку нужно было решить, спускаться через 368 ступеней, или за 11 рублей прокатиться с комфортом в вагончике фуникулера.

Замедлившись у гранитной стены, молодой человек посмотрел на бухту: корабли, катера, яхты; стрелы кранов, рассыпанные вдоль набережной, и башни многоэтажек на другом берегу, утопавшие в зелени. Туда пошел его пятнадцатый автобус – символ пригодности к чему-то важному, подтверждавшему правильность курса в недалекое и верное будущее. Еще один, последний год и мир перестанет казаться забавным. Нужно будет вкалывать, строить карьеру, а лучше не ждать и уже к осени подыскивать постоянное место. В любом случае оно станет более респектабельным и прибыльным, в отличие от эпизодичных подработок в порту, скромные вбросы от которых едва покрывали личные расходы.

Но Никита не желал сегодня думать об этом, он слишком был серьезен для подобной ерунды. В мире существовали вещи куда более важные, и ему просто хотелось выговориться кому-то, кто смог бы понять, успокоить, подсказать, а в случае отсутствия ответов, принять участие в поисках. Современный, но не глупый человек, молодой, но глубокий. Такого в окружении Никиты, к сожалению, не было.

Друзья по школе разлетелись и исчезли. Одни уехали в Москву и Питер, пробуя себя в столичных институтах, другие не уезжали, пытаясь найти свое место в родных городских стенах. Кто-то связал свою жизнь с торговым флотом и горным делом, а кто-то искал себя в более востребованных и престижных профессиях, вроде экономиста, менеджера или бухгалтера, как Никита. Две девочки даже поступили во ВГУЭС на факультеты сервиса, но попадались на глаза лишь пять-шесть раз за полугодие. Все отдалялись, становились прошлым. Впрочем, нельзя сказать, что их класс был дружным. После девятого его смешали, как солянку из нескольких, и за два года эта многоликая, разнохарактерная куча единой так и не стала. Редко кто звонил Никите, редко им звонил и он, а при мимолетных встречах все ограничивалось слабым рукопожатием, да привычным, но притворным возгласом «как жизнь?» – вопросом, не требующим ответа, потому что задающего он не интересует.

Привычное школьное поведение, как это было не странным, Никита сохранил и в университете. Так до конца не поняв, что значит студенческое братство, он полностью погрузился в науку, занимая свободное время Интернетом, книгами и редким посещением тренировки по кудо2, которым ранее, в старших классах школы, занимался упорно и продолжительно. После первого курса, когда ленивые и невезучие были отчислены, а остальные члены группы, благодаря не частым посиделкам и редким вечеринкам, наконец, смогли притереться друг к другу, оставалось выбрать кого-то близкого по духу. Для Никиты таким человеком стал Леонид Зуборев. Но опять же, за приделами учебных стен, между ними мало что происходило. Леонид был общительным, Никита замкнутым; первый чрезмерно любил женский пол и спиртное, второй избегал случайных связей и почти не пил. Они и сошлись-то совершенно случайно, зацепив друг друга общей темой. Два года назад Леонид приобрел себе мотоцикл, а у Никиты он был, оставшись в наследство от отца. Так, слово за слово, они и подружились, проводя теплые месяцы в седлах и зарабатывая в каникулы на запчасти. Никита и права получил лишь благодаря уговорам Леонида, потому что подобный транспорт его не сильно привлекал и был опасен, а из-за недостаточного опыта вождения попросту пугал. Минусом служило и то, что при первом же выпавшем снеге с мотоциклом приходилось расставаться, возвращаясь к городскому транспорту.

Упомянутая девушка Никиты, с которой он встречался полтора года, незаметно испарилась, как пар из носика остывающего чайника. Будучи студенткой Дальневосточного федерального университета, она нашла Никиту на осеннем молодежном празднике. Никита ей понравился манерами и внешностью, но отпугнул своим внутренним миром, оказавшимся слишком запутанным для нее. Долго она разматывала этот клубок, но на первом же узелке бросила и сбежала, чему Никита откровенно порадовался, давно поняв, что они разные люди и что кроме постельных утех их ничего, по сути, и не связывает.

Полгода Никита не мог завести никаких отношений. Не мог? Скорее не хотел, понимая, что не выдержит очередного разочарования. Не хотел до сегодняшнего дня, когда прекрасный, чистый взгляд кареглазой Кристины прямыми лучами не ранил его в самое сердце.

О ней студент и думал, заходя внутрь синего вагончика с треугольным значком «ВРЗ-1».

– Внутрь Романтики Заходят в одиночку, – прошептал Никита, своеобразно расшифровывая аббревиатуру и пытаясь представить Кристину, вдруг вошедшую следом.

Что бы он сказал ей сейчас? Что наконец-то закончился учебный год, а погода не обещает нас радовать? Пустой бред. Спросил бы, куда она поедет отдыхать и где уже была ранее? Пресная муть. Предложил бы прямо повстречаться без каких бы то ни было надежд и расчетов на дальнейшее? Приторная чушь. Первый этап ты выдержала с блеском, этап второй – сколько ты могла бы держать меня за руку? Почему бы и нет! Главное оригинальность, ну хоть какая-то. От взгляда к прикосновенью, от прикосновенья к поцелую, от поцелуя… Как же! Размечтался!

Вагончик дернулся и заскользил по склону Орлиной сопки, заставляя молодого пассажира переменить тему размышлений.

«И почему фуникулер не работает ночью?» – думал Никита, уткнувшись взглядом в стекло. – «Сползал бы медленно в сиянье шарообразных ламп, а в темных окнах городской пейзаж и бухта зажигалась бы огнями, с гудками грустными проходящих под мостом судов».

В сладкой дымке фантазий вагончик быстро доставил Никиту на Пушкинскую улицу, и строгий взгляд девушки-машиниста с волевым подбородком заставил немногочисленных пассажиров выйти. На этой улице, в доме под номером шесть, на девятом этаже и жила семья Садаковых, состоявшая из двух человек – матери и сына. Окна двухкомнатной квартиры выходили на набережную, а за невысокими старинными постройками Светланской улицы был хорошо виден Золотой мост, и бухта распростерлась как на ладони, даря смотрящим надежду на лучшее.

Тесная дорога с рядами припаркованных автомобилей на еще не разбитом асфальте довела молодого человека до родной кирпичной стены красной многоэтажки, утопавшей, будто во рву. Никита повернул на мостик, трапом перекинутый к подъездной двери, дошел до середины и, облокотившись на перила, плюнул вниз.

Домой не хотелось. Посвежевшая голова и разгулявшиеся ноги требовали продолжения, однако желудок быстро убедил их в обратном, настырно проурчав. Ему хозяин и подчинился, спустя какие-то минуты, оказавшись на кухне уплетающим холодный обед, не разогретый по вине разбушевавшегося голода и молчаливой лени. Свежий воздух и унылая погода сделали свое дело, а утром, из-за волнения по предстоящему экзамену, Никита не мог затолкнуть в себя даже маленький бутерброд. И вот теперь желудок сыт, голова спокойна, тело расслаблено. Осталось удовлетворить лишь сердце, вот только с ним на порядок сложнее. Если мысли можно подчинить, то чувства никогда. И к молодому человеку вновь возвратился образ загадочной Кристины Максеевой.

– Вот привязалась, – проворчал Никита, выходя на балкон и, не успевая оглядеть окрестности, был отвлечен сигналами сотового телефона.

– Могу поздравить? – раздался в трубке голос матери.

– Да, – ответил Никита. – Четыре.

– Молодец, хотя я почему-то была уверенна…

– Как и я! – резко перебил сын. – Но, видимо, в некоторых случаях куда важнее удача.

– Поел?

– Конечно.

– Тогда до вечера.

– До веч…

– Деду позвони! – отрубил женский голос, будто в отместку. – Он сильно за тебя волнуется!

Последовали короткие гудки.

Мать Никиты была весьма уверенным, в меру строгим и очень добросовестным человеком. Как большинство нормальных матерей-одиночек, взваливших на себя воспитание, управление и заработок, она почти смирилась с неустроенной личной жизнью, находя утешение в работе и ответственности за единственное чадо. Но Никита избалованным не был. Мать, нужно отдать ей должное, знала, как обжечь глиняного мальчика, чтобы получился закаленный мужчина и в этом, небезуспешно, ей очень помогал дед, принимавший непосредственное участие в изваянии внука, полость которого получилась вполне приличная, оставалось лишь расписать подходящими красками, да чем-нибудь полезным наполнить. Но на Никиту не давили, предоставляя делать выбор самому, и только слегка направляли вектор, предостерегая от опасностей и ошибок. И пока Никита выполнял то, что от него ожидали в главных и важных делах, в незначительных мелочах он получал послабление.

И все же в этот год с ним явно происходили внутренние изменения. Никита часто прибывал в задумчивости, много молчал и скучал. Да он и сам удивлялся, заставая себя замиравшим перед невидимой точкой, будто кто-то чужой на минуту и более овладевал его телом, заставляя прозябать в прострации до тех пор, пока, привлеченный внешним шумом, движением или голосом, молодой человек не возвращал себе контроль и, в попытке нагнать упущенную мысль, зависал вторично, старательно просеивая память и роясь в миновавших чужих размышлениях, как в куче невостребованного хлама, с уверенностью, что навеянная извне идея могла бы очень ему пригодиться в делах насущных.

Причина подобной паранормальности скрывалась в перегрузке мозга. Изрядно вымотанный постоянными зубрешками, он пользовался этим таймаутом, как заслоном от стресса и очень нуждался в отдыхе. Никита и сам понимал, что нужно переключаться, но времени, сил и желания на какие-то другие занятия, а проще говоря, на те самые мелочи, на которые мать закрывала глаза, не оставалось. И только компьютер и книги насыщали появлявшиеся бреши, с приближением экзаменов сужавшиеся до минимума. Нужно было учить, запоминать, повторять; до коликов, до рвоты, до обморока. И на то, на что другие тратили два-три часа, у Никиты уходило полдня.

Нет, Никита не был ни ленивым, ни бестолковым, он просто давно пожалел, что выбрал эту специальность. Он, или скорее мать, обставившая все таким образом, чтобы избавить сына от иллюзий, связанных с невостребованными и малооплачиваемыми профессиями. Экономист, бухгалтер, аудитор – ну разве не звучит? Звучит. Факелом феодала в амбаре задолжавшего крестьянина. Культивированные профессии бумажных мертвецов. Никита презирал их до кончиков волос, хоть и учился не плохо, но учился через себя, насиловал собственную память, вымучивался каждый конец полугодия.

Так или иначе, а сроки подходили, и не за горами уже был день, когда он с глубочайшим облегчением швырнет на стол матери наспех склеенные корочки наскоро заполненного кем-то диплома, с подтверждающими кругами бледно отпечатанных чернил и небрежной подписью ректора, широко зевавшего в ту секунду. И вот тогда, с чувством выполненного долга, уставший, разбитый, постаревший и едва не сошедший с ума, Никита пойдет на второе высшее, чтобы стать историком, литературоведом или философом. Кем точно он, конечно, пока не решил, но ему приятно было думать об этом. Думать, чтобы хоть как-то переключаться на что-то параллельное, хотя бы мысленно.

Вновь раздался звонок телефона все еще зажатого в ладони. Пусть это будет дед, который тоже удивится четверке, узнает почему, но все-таки похвалит. Последними экзаменационными новостями нужно поделиться сегодня! Завтра, не смотря на двадцать пятое июня, начинается лето, и Никита, после расставания со своей бывшей девушкой, больше всего на свете боялся провести его в одиночестве, то есть без никого, совершенно никак, занимаясь ничем, как самое заурядное ничто.

– Алло…

– Ну, ты чего, олень! – закричали в трубке знакомым мужским голосом. – Точнее алень! Меня сегодня научили правильному написанию, ты же в курсе, ты слышал.

– Лёнь, прости, пришел, поел, растекся как простокваша, да и рано не хотел звонить, вдруг ты еще готовишься, отвлек бы.

– Мы отстрелялись! Едем сейчас в автобусе с Юльчей. К ней едем! Будем пить дешевый портвейн и троллить паблики в соцсетях.

– Сдали что ли?

– Трояки у обоих, – довольно ответил Леонид, удовлетворительно крякнув. – А нам большего и не надо, мы не жадные, проходная же оценка, чего напрягаться-то.

– Твоя правда, – согласился Никита. – Это я, сам не знаю зачем, задницу чуть не порвал.

– Кстати о задницах, дружище… о женских задницах… Кристина, о которой ты спрашивал, сегодня вечером будет в «БиЭсБи» на Суханова.

– Вот это да! – восхитился собеседник. – Оперативно! И как узнал?

– Не я, а Юлёк. Мы тут подумали, зачем тебе ее номер? Что ты ей скажешь? Пошлет тебя подальше и привет, только опозоришься. А Юляшка ей позвонила, чтобы пригласить на съезд. Мы же тут комсоргами заделались, в воскресенье заседание в кафе, захвати партбилет!

– Как-то спонтанно… – протянул Никита. – В две группы?

– Моя идея! – обрадованно заявил Леонид. – Да и на пользу! Напьемся, руки станем распускать, а инцест, видишь ли, во ВГУЭС карается отчислением, а группа – это семья, все мы тут братья и сестры. Знаешь Уварова, брат? Чувак из группы моей реальной Юльчи и твоей эфемерной Кристины.

– Знаю.

– Этот гад подсыпает с нашей Анькой Шиповаловой! Так что пока один-один, но если тебе удастся совратить Кристину, наша команда выиграет!

Никита прыснул.

– Только, извини, – продолжал Леонид, – я бы на вас не поставил даже медного гроша.

– А я когда-то верил, что друзья должны подбадривать друг друга… – холодно проговорил Никита.

– Какой же ты наивный! – возразил Леонид, захохотав.

– Значит, она тоже согласилась прийти? – уточнил Никита.

– Отказалась, как и следовало ожидать, намекнув, что отмечает сегодня в кругу своей либеральной партии. Так что, если решил попытать счастье, у тебя всего один шанс.

– А ты не желаешь составить мне компанию?

– Для похода в клуб?

– Ага.

– Чтобы нас обоих отделали ее ребятки? Нет уж, расхлебывай эту кашу сам, а лучше не заваривай. Если у тебя, хотя бы, остались навыки восточного единоборства, то я, со своими килограммами, даже убежать не смогу. Лучше подожди до воскресенья, и Юлька покажет, кого из ее группы легче будет совратить подшофе. И потом, мы же промотаем там все деньги, а с чем в кафе придем? У меня ведь нет щедрого дедушки, я сам себе спонсор!

– Этой темы не касайся, Лёнь, ты знаешь, что меня деньгами не балуют. Либо зарабатываю на гулянки сам, либо дома сижу.

– Но ведь спросить всегда сможешь, когда приспичит.

– А сколько с носа?

– Минимум полторы-две штуки, а лучше три, а то у нас и так почти треть отказалась, у кого дача, у кого кляча. Так что общаг – это вторая причина, по которой мы гуляем двумя группами. Собираемся к трем на Гоголя, оттуда пехтурой. Я доступно разложил, рядовой Садаков?

– Вполне, командир, – ответил Никита. – А что она еще сказала?

– Кто она? – не понял Леонид.

– Кристина.

– Ничего. Благодари судьбу, что с ее остренького язычка хоть про клуб сорвалось, куда тебе больше? Нам сейчас выходить, проталкиваться надо… прощаюсь.

– Юле передай спасибо! – прокричал напоследок Никита, убирая телефон от уха, и продолжил размышления вслух: – Чем раньше попадусь ей на глаза, после сегодняшних переглядок, тем лучше. Пусть я не вызову интерес, зато уж равнодушной она не останется точно. Либо натравит своих псов, и за двухмесячное пребывание в больнице я вычеркну ее из памяти, либо пожалеет и отметит мою смелость, а может и сошлется на судьбу, дважды соединившую нас за день.

Прикрыв балконное окно, молодой человек вернулся в комнату, услышав, как снаружи по алюминиевому козырьку забарабанил дождь.

– «БиЭсБи»… – повторил Никита. – Что ж, быть может и рискну!

Теперь ему осталось позвонить деду, и он быстро нашел нужный номер в коротком списке.