Читать книгу Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках - Дмитрий Коваль - Страница 4

Однажды, когда мне было 9 лет, на берегу речки, протекавшей неподалёку от нашего дома, я подобрал обломок кости. Её вымыло из прибрежного ила по весне, во время таяния снега…

По легенде, в этой речушке купалась сама Екатерина Великая во время своего вояжа по Новороссийской губернии. Новороссией тогда назывались земли юга современной Украины, недавно присоединённые к российской империи после победы над Крымским ханством. А Кременчуг из пограничной крепости превратился на некоторое время в губернский город, столицу новой административной единицы. Командовал кременчугским гарнизоном сам Александр Васильевич Суворов. К приезду императрицы городу постарались придать столичный вид с потёмкинским размахом. Екатерине Кременчуг очень понравился. Не оставила она, якобы, без внимания и эту небольшую речушку. Спускалась она к ней, как гласит легенда, по белым мраморным ступеням. Мраморными плитами якобы было выложено и дно речки в том месте, где императрице было предложено искупаться.

Теперь в это трудно было поверить, поскольку речушка поросла камышом, затянулась ряской, а местные жители местами превратили её берега в свалку бытового мусора. В довершение к этому в неё периодически сливали канализацию. Стала гибнуть рыба. Я с друзьями пытался спасти мальков: вылавливал их сачком и выпускал в наполненную водой бочку, стоявшую в нашем огороде. Ещё у меня была мечта найти остатки мраморной лестницы, а также очистить дно речки хотя бы от металлолома с помощью «сильного магнита», который обещал принести один из моих друзей. Обещанный магнит он так и не принёс. И мне оставалось беспомощно созерцать, как речка продолжает превращаться в большую помойку.

Кости, белеющие в кучах мусора на её берегу, мне приходилось видеть и прежде. Но эта кость привлекла моё внимание необычным коричневым цветом, который, по моему мнению, однозначно свидетельствовал о её древности. В пользу древности кости свидетельствовали и пронизывавшие её трещинки. Некоторое время я хранил её в своей детской коллекции, пока не стал находить нечто гораздо более существенное…

Благодаря маме, работавшей в библиотеке медицинского училища, я с ранних лет имел возможность читать интересные книги. Причём больше всего меня интересовала археологическая тематика. Вряд ли это было только лишь потому, что я мечтал найти клад. С ранних лет меня живо интересовало то, каким был мир до моего рождения. Именно поэтому меня завораживали старинные вещи – они были молчаливыми свидетелями тех событий, которые происходили до моего появления в этом мире. Я завидовал археологам, выкапывавшим из земли древности. Само прикосновение к ископаемым раритетам мне казалось волшебным актом прикосновения к прошлому.

Рано заинтересовал меня и вопрос о происхождении человека. Уже во втором классе я прочитал первую научно-популярную книгу на эту тему, из которой узнал кто такие австралопитеки, питекантропы, неандертальцы и кроманьонцы. Несмотря на инстинктивный страх, испытываемый перед человеческими костями, мне страстно хотелось раскапывать в пещерах стоянки первобытных людей, а в школе, на уроках рисования я даже изображал в своём альбоме черепа неандертальцев. Древние инстинкты теснила детская любознательность…

Во время «раскопок» в огороде я порой находил мелкие косточки, и даже небольшие челюсти с зубами. Но то были останки кроликов, которых разводил дед, и которых мы любили кушать, а также, вероятно, останки кошек и собак, когда-то живших в этой усадьбе. Я понимал, что это не древние кости, и знал, что настоящие древности следует искать гораздо глубже, и может даже где-нибудь в другом месте. Но где?

Я грезил раскопками, но не знал, где именно следует копать землю, чтобы найти стоянки первобытных людей, древние города, затерянные сокровища, кости ископаемых животных. Опыт огородных раскопок говорил о том, что наобум можно копать долго, но безрезультатно.

С появлением в моей жизни Песчанского карьера ситуация изменилась. Прежде недоступные для меня земные слои были там обнажены на большом протяжении. Несмотря на название, в этом карьере добывался исключительно гранит. Имя же ему дало расположенное рядом село Песчаное. На гранитах лежали зелёные «глины», а ещё выше – желтовато-белые кварцевые пески. Поскольку пески залегали под слоями чернозёма и рыжеватой глины, сомневаться в их древности не приходилось. Но какова степень этой древности я понятия не имел.

Вопрос о происхождении и геологическом возрасте карьерного песка не давал мне покоя. Этот песок очень походил на тот, который слагал современные берега Днепра. Но от Песчанского карьера до днепровского берега было около трёх километров. Мне – в то время одиннадцатилетнему мальчишке – трудно было представить, что когда-то Днепр был настолько широк, что линия его левого берега проходила через село Песчаное. Но оказалось, что «расширять» русло Днепра до нескольких километров было совсем не обязательно: где-то я прочитал, что реки, подмывая берега, постепенно изменяют свои русла. В то, что русло Днепра могло за тысячи лет переместиться на три километра западнее, верилось уже легче. Но меня ещё смущало другое обстоятельство: чистые кварцевые пески были распространены на обширной площади восточной окраины города. Эта песчаная равнина с мелкобугристым рельефом, покрытая пятнами сосновых насаждений, отстояла от современного днепровского берега ещё дальше, чем Песчанский карьер. Обширные песчаные пустыри, зажатые между сосновыми лесами, невольно напоминали мне пустыню. И тогда я посчитал наиболее вероятной другую версию происхождения этих песков: они были оставлены древним морем.

В пользу этой версии свидетельствовал и факт находки акульего зуба в песке городского пляжа. А схожесть полуистлевших раковин, находимых в карьерном песке, с раковинами современных днепровских моллюсков, я объяснял тем, что морские моллюски с отступлением моря постепенно приспособились к жизни в пресной речной воде. Но всё-таки оставались некоторые нестыковки, попытаться решить которые можно было с помощью лопаты…

О раскопках в карьерных песках я помышлял неоднократно. Манящая своей белизной рыхлая песчаная толща – совсем не то, что плотный чернозём в огороде – копать её не сложно, и даже приятно. Однако находка, сделанная солнечным днём 1 мая 1981 года, предвосхитила мои намерения…

В тот день, воспользовавшись праздником, я отправился в притихший карьер, чтобы пополнить новыми образцами свою детскую коллекцию «полезных ископаемых». Уже, конечно, не помню, чем именно в этот день я разжился, но главная находка, сделанная почти под занавес моего путешествия, врезалась в память на всю жизнь. Вышагивая по взрытой бульдозером площадке, я случайно заметил у себя под ногами торчащий из песка кончик кости. Потянув за него, я с замиранием сердца вытащил на поверхность большой позвонок светло-жёлтого цвета. Затем, зарывшись руками в песок поглубже, нащупал там ещё одну кость, тоже оказавшуюся позвонком. Вслед за ним таким же образом извлёк на поверхность третий позвонок. Все три позвонка прекрасно сочленились друг с другом, образовав фрагмент позвоночника какого-то крупного животного. Кости отлично сохранились – вместе с позвонками из песка удалось извлечь и межпозвонковые диски. Канал, где размещался спинной мозг, был забит слежавшимся ржавым песком, содержавшим большое количество хрупких ракушек и полуистлевших растительных остатков.

В связи с этим принадлежность позвонков я сразу приписал древней акуле (тогда я ещё не знал, что у акул нет костей – их скелет состоит из хрящей). С величайшей гордостью я принёс найденные позвонки домой (в то время мы уже жили в городской квартире). Но родители не разделили моих восторгов. Мама потребовала, чтобы я немедленно унёс из дома эту «гадость». Пришлось нести свою находку к бабушке и деду, которые продолжали жить в частном доме.

Реакция бабушки на мои кости тоже была негативной. И хотя я не вносил их внутрь дома, а принялся очищать их от песка на лавочке под яблоней, она неоднократно призывала меня выбросить их. По её версии, это были «кости пропащей лошади». Я не соглашался с ней: ну кто потащит хоронить лошадь в действующий карьер!? Гораздо проще было бы похоронить её где-нибудь на пустыре или на поляне в лесу. Но бабушка стояла на своём, вспоминая при этом какие-то страшные случаи из жизни, связанные с пропащими животными.

Я не сдавался и отстаивал свою точку зрения. Однако после того как обнаружилось, что кости легко строгаются ножом, в моей голове поселились некоторые сомнения: видимо, прошло ещё не столь много времени с момента гибели данного животного и кости не успели окаменеть. Я даже допустил мысль, что в какой-то мере бабушка права, и позвонки принадлежат какой-нибудь средневековой лошади. Кости же средневековых лошадей в моих глазах большой научной ценности не имели – те же «пропащие лошади», только слегка «залежавшиеся» в земле. Засомневавшись, а затем и разуверившись в научной ценности найденных позвонков, я однажды хладнокровно их выбросил. Конечно, тяжело было расставаться с красивой легендой о древней акуле. Но авторитетное мнение бабушки, понимавшей в лошадиных костях явно больше, чем я, перевесили мои изысканные фантазии.

Между тем, мелкие костные обломки периодически встречались мне в карьерном песке и впредь. В большинстве случаев их вид – жёлто-коричневый цвет, сеть глубоких трещин, сглаженные края сколов – упорно наводили на мысль об их почтительной древности. Во всяком случае, они разительно отличались от тех костей, которые мне порой приходилось находить в тарелке с маминым борщом.