Читать книгу Трое в преисподней, не считая мертвецов. Не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе - Дмитрий Крепачев - Страница 8

Полицейская «девятка» и серебристая «Лада» ехали по извилистой тропе, сплошь и рядом усеянной кочками и ямами. Уткин, подпрыгивая в машине, бился головой о крышу.

– Я рад, что ее все-таки никто не купил, – сказал Виктор, поворачивая руль. – Впятером мы бы не влезли в один автомобиль.

– Куда уж с твоими мышцами, – фыркнул Павел.

Безымянная деревня начиналась с маленького сарая, дверь которого была открыта настежь. За сараем, видимо, находился огород, засыпанный белым снегом. Дальше стояли несколько разрушенных домов и парочка хороших. Самое страшное, что люди жили и в тех, и в других.

Виктор проследил, куда поехали полицейские, и повернул следом. Они остановились около маленького дома с синей крышей. Белые стены покрывали трещины различной величины, одно окно было разбито – видимо, какой-то пацаненок кинул камень, чтобы посмеяться.

Светлана, выходя из машины, смеяться совсем не хотела. В этом доме живет мать, которая будет хоронить свою дочь. Что может быть ужаснее? Лисичкина с комом в горле направилась за Виктором и Павлом к крыльцу по мокрой от снега земле.

– Как ваши имена? – спросил Снегирев у полицейских.

– Меня зовут Сергей Елисеев, – ответил блондин с яркими голубыми глазами. – А это, – он указал на своего напарника с кавказской внешностью, – Мажит Саибов.

– Сергей, как зовут эту женщину, живущую здесь?

Парень задумался, затем ответил:

– Любовь… Любовь Рашитовна.

– Что ж. Перед тем, как задавать ей вопросы, выкажите ей уважение и скорбь. Ей сейчас очень плохо.

Виктор кивнул Светлане.

Лисичкина пропустила мужчин вперед, а сама уныло поплелась за ними к лестнице на крыльцо, пиная обжигающе-холодный рассыпчатый снег. Эта бедная Любовь Рашитовна хотя бы сможет похоронить свою дочь, а впоследствии посещать ее могилу на кладбище, рыдая и убиваясь перед безмолвным серым могильным камнем с выгравированным на ним портретом несчастной умершей. Светлана же была лишена даже этого.

Елисеев осторожно постучал в дверь, и за ней долго сохранялась тревожная тишина.

– Неужели она и сама… того… – пробормотал Уткин и беззащитно оглянулся на Виктора, на чьем лице невозможно было распознать ни тени каких-либо мыслей и чувств. Его карие глаза в лучах уже заходящего солнца сияли решимостью и силой духа, и Павел поражался, глядя на своего товарища. Как мог он так самоотверженно и смело сражаться за жизни совершенно чужих ему людей, при этом едва обращая внимание на себя самого? Вот, что значит быть настоящим героем – ставить благополучие других превыше своего собственного, и при этом не просить абсолютно ничего взамен. Для настоящего героя подобное поведение – норма жизни, иначе он имеет право называться лишь подлым, лицемерным лжецом.

Дверь как-то исподтишка вдруг отворилась, негромко скрипнув, и на пороге показалась низкого роста женщина, сгорбленная, довольно преклонного возраста. Она с трудом удерживалась на ногах, и те мелко дрожали под непосильной тяжестью ее обмякшего тела. У нее уже не было ни ресниц, ни бровей, и маленькие светло-карие глаза утопали в волнах старческих морщин, покрывавших не только лицо, но и все остальное тело женщины. Из-под темно-коричневой шали выбились тонкие, почти прозрачные, пряди длинных седых волос. Она несколько секунд всматривалась в пришедших к ней людей, будто не в силах сфокусировать на них взгляд, и коротким кивком головы пригласила их войти, даже не спросив имен.

– Здравствуйте, Любовь Рашитовна. – Снегирёв, как обычно, стал негласным лидером, и Уткин с удовольствием отметил, что больше не завидует своему другу. Роли между ними распределились именно так, как было задумано судьбой, и, как бы Павел ни злился и не старался стать лучше Виктора, прыгнуть выше головы он бы никогда не смог. – Мы все очень соболезнуем вашей утрате. Поверьте, мы понимаем, каково это – потерять своего родственника, тем более – ребенка.

Лисичкина почти незаметно кивнула, опустив взгляд. В доме царил аромат отвратительной старости, совсем не той, которая пахнет черным крепким чаем, песочным печеньем и немного пыльными платками. В комнате воняло чем-то кислым, настолько резким, что начинали слезиться глаза. Внутри практически не было мебели и предметов домашнего обихода: каменная печь, по всей видимости, давно была разбита и разобрана по кирпичикам, и только прожженные черные доски служили теперь упоминанием о ней; окна были заколочены досками изнутри, единственным источником света когда-то была лампочка на потолке, но и от нее остались теперь только осколки грязного стекла. Огарки желтоватых восковых свечей, стоявших на табурете около спального места, испещряли следы крошечных мышиных зубов, сам же диван был давно разодран, из него вываливались клочьями вата и поролон, но хозяйке ничего не оставалось делать, как безропотно стелить сверху матрас в разводах и безысходно накрывать его колючими синими одеялами.

Любовь Рашитовна, кряхтя от напряжения, присела на край своей кровати, если это сооружение вообще можно было так назвать. Как ужасно было осознавать, что старость большинства людей проходит именно в таких условиях – люди в России умирают от нищеты в разрухе, а государство закрывает на это глаза и говорит, что в стране все замечательно.

– Моя дочь умерла. Что вы от меня хотите? – эти слова отняли у пожилой женщины много сил, и не только душевных. Ее глаза заслезились, и она краем вязаной кофты вытерла увлажнившиеся впалые щеки.

– Как бы тяжело вам ни было, нам надо с вами об этом поговорить. – Виктор передал свечи Елисееву, а сам присел на табурет, напротив старушки. – Но чтобы наказать убийцу вашей дочери, нам буквально необходимо узнать все, что может дать хоть какую-нибудь подсказку. Вы нам поможете?

Любовь Рашитовна пустым взглядом посмотрела на Виктора. Пышущий отвагой и молодостью, с румянцем, расцветающим на бледных щеках, поправляющий холодной рукой темные кудри – как прекрасен он был в своем образе героя, но совсем не внушал к себе доверия.

– И кто вас понабрал, детей, в полицейских…

Старушка, охая, начала говорить.

– Приехали мы сюда, чтобы заработать денег. Тогда это село было рабочим поселком, а в СССР все ехали в Сибирь, чтобы найти работу.

– Да тут же невозможно жить, не то что работать! – воскликнул Павел.

– Кто хочет жить – везде будет жить…

Виктор согласно кивнул.

– Дочь моя, Лизонька, не живет уже со мной. Повзрослела рано, когда младший брат родился.

Сергей записывал всю информацию в свой блокнот с водопадами. Мажит стоял рядом и ждал телефонный звонок из полиции. Вскоре должны либо доказать, либо опровергнуть участие Маргариты в убийстве девушки.

– У вас, получается, еще дети есть? – спросил Виктор, пододвинув табурет ближе к кровати.

– Нет.

Он повернулся к своим напарникам, задавая немой вопрос.

– Умерли все, – прошептала Любовь Рашитовна. – Петруша, самый старший, погиб в аварии. Ехал быстро, а дороги скользкие…

Она готова была заплакать, но пыталась удержать слезы. Потеря собственных детей для каждого значит потерю жизни, но эта старушка пережила всех детей и продолжает держаться.

– Олег, младший, умер пару лет назад, от рака.

– Это ужасно, – сказала Лисичкина, – мы живем уже в две тысячи шестом году, а лекарства от этой болезни до сих пор нет.

– Может лет через пятнадцать будет, – ответил Уткин.

– В две тысячи двадцать первом и поговорим об этом.

– Лиза вот умерла последняя. Сильный удар. Мне показали фотографии.

– Мне очень жаль, что вы видели это, – Виктор положил свою руку на маленькую ручку старушки.

– Я видела то, что видела. Не нужна мне ваша жалость. Она не вернет мне дочь и сыновей.

– А где жила ваша дочь? – спросил Елисеев, переворачивая листок блокнота.

– В Дивногорске. Город, до леса далеко. Как она оказалась там, не понимаю…

– Любовь Рашитовна, я обещаю вам, что мы найдем убийцу и накажем его.

– Правосудие, – усмехнулась она.

Звонкая, совершенно дурацкая мелодия мобильного телефона прорезала сложившуюся ненадолго тишину, и Мажит, что-то буркнув, (по всей видимости, извинение), вышел на улицу.

– Любовь Рашитовна, ваша дочь жила одна в Дивногорске? – Снегирёв снова обратился к старушке, и та быстро отерла не желавшие покидать ее слезы горечи и отчаяния.

– Одна она жила, замуж не хотела выходить. Все говорила, денег сама заработать хочет сначала, на работу хорошую пыталась устроиться, да разве найдешь в этой глуши сейчас что-то? Все развалили, разграбили… Не нужен простой народ этой стране больше. Вот и сидим теперь по домам своим, ждем, пока на голову крыша обвалится. Может, хоть в других городах что-то меняется. Да и то вряд ли. В России куда не поезжай, везде все одинаково. Лучше нет.

– Что вы делали в этом поселке? – спросила Лисичкина, чтобы ненадолго отвлечь старушку от мыслей о смерти своего последнего ребенка. Может, после небольшой передышки она сможет ответить еще на несколько вопросов. Снегирёв понимающе ждал.

– Завод здесь был, все работали, и мужики, и бабы, слава богу, хоть детей в покое оставили, после войны-то. Части для техники мы тут делали, для тракторов, в основном. Не знаю, куда это все потом уходило, потому что у нас пахать тут нечего, тайга сплошь и рядом.

Любовь Рашитовна закашлялась и шалью прикрыла рот.

– Вы больны?

– Как знать. Каждый из нас чем-то болен. И не обязательно болит тело.

У Уткина холодок прошелся по спине. Каждую ночь во снах он видел убитого таксиста, и каждый день корил себя за это, хотя понимал, что защищал себя и Светлану. Не мог он принять этого, что-то внутри него отказывалось признавать, что это произошло, и ничего теперь не изменить – так надо было. Теперь это событие будет преследовать его всю жизнь, постепенно приближаться, настигать, запугивать, пока в конце концов не придет время расплачиваться за содеянное. Павел всем телом вздрогнул, когда Лисичкина внезапно схватила его за руки.

– Ты что, себя контролировать не можешь? – шикнула женщина, пока Виктор что-то спрашивал у старушки. – Прекрати щелкать пальцами. Господи, руки ледяные!

В комнате стало совсем тихо. Любовь Рашитовна о чем-то задумалась, пытливые глаза Снегирёва выжидающе блуждали по ее лицу, Елисеев за его спиной строго нахмурился. Наконец, бабушка сказала:

– Да, были у нее там друзья какие-то, в Дивногорске этом.

– Вы знаете адрес дочери?

– Не помню. Она мне присылала открытку на Рождество, четыре года назад, посмотри. – Любовь Рашитовна вынула из-под скомканной плоской подушки потрепанную карточку с елочными ветками и красногрудыми снегирями. На обратной стороне был указан адрес отправителя: город Дивногорск, улица Хулиана Гримау, дом 47.

– Есть, – прошептал Снегирёв и передал открытку Елисееву, чтобы тот записал адрес. Старушка было потянулась за маленьким клочком бумаги, но Виктор поспешил ее успокоить: – Не волнуйтесь, мы не заберем ее.

– Это последнее, что у меня осталось…

Мажит Саибов разгуливал по дорожке на улице туда-сюда, с отчетливым кавказским акцентом разговаривая по телефону.

– Эта девушка была в аэропорту без оружия, нож принадлежал мужчине, – сказал голос в трубке.

– Но как он умер? – спросил Мажит.

– Она воткнула его же нож ему в горло, затем вынула и бросила в снег. Так говорят свидетели. Десятки человек, в том числе и работники аэропорта.

– Зачем она убила?

– Мы полагали, что убийцей была она, а он как-то узнал об этом, но девушка не причастна к смерти той бедняги на рельсах. Она просто спасла блондинку, которая по случайности попала в руки сумасшедшего.

– Значит, если она не убийца, то это мужчина?

Голос в трубке замолчал, видимо, раздумывая, затем произнес:

– Мы никогда не узнаем, откуда у него был нож, почему он убегал и хотел попасть домой, но известно точно, что к убийству девушки он не прилагал никаких усилий. Причина его бешенства была в другом, но это уже не наше дело.

– В таком случае, мы снова в тупике, – разочарованно произнес Мажит.

– Именно поэтому Бог послал нам Виктора Снегирёва.