Читать книгу Вирус Зоны. Фактор человечности - Дмитрий Лазарев - Страница 8

Москва

– О Господи! – Лариса Козырева была явно потрясена. – Когда я затевала это расследование, то подсознательно ожидала, конечно, найти много грязи. Но чтоб такое… А вы уверены?

Я вздохнул. Этот вопрос с момента, когда мы оказались на конспиративной квартире Людмилы и Павла и я начал свой рассказ, она задавала далеко не впервые, и отвечать на него утвердительно я уже устал. Впрочем, ее можно было понять: когда твой разум атакует псионик, потом его вырубает человек, которого многие называют убийцей, и вместе с бессознательным псиоником увозит тебя в какое-то неизвестное место, где начинает рассказывать о чуть ли не мировом заговоре, поневоле растеряешься и начнешь задавать дурацкие вопросы. Так что следовало проявить терпение.

– Абсолютно. Только вот с доказательствами сложновато. По сути, все, что есть, – это свидетельства мертвецов. Нинко, заговорщик, в личной беседе подтвердил все это, когда надеялся переманить меня на свою сторону. Но теперь он мертв.

– Это вы его?.. – осторожно осведомилась Лариса.

– Я.

– Но зачем?! Его же можно было…

– Что? Арестовать и судить? Не смешите! Дело до суда не дошло бы. Тут есть два равновероятных варианта. Первый: его вытаскивают адвокаты или «лояльные». Второй – он просто не доживает до суда. И в любом случае Нинко стал бы все отрицать. Я не мог рисковать. Другого такого шанса добраться до глотки этой мрази могло и не представиться. Я слишком многих потерял по их вине. Аркадий Семенович Зарецкий – бывший шеф Урало-Западносибирского сектора АПБР и мой непосредственный начальник – знал об этом. Но он убит по приказу заговорщиков. Мне это точно известно, но тут лишь мое слово против их. Да, у меня есть запись послания, оставленного мне Зарецким перед смертью, но там лишь его свидетельства, как и в том электронном письме, которое он мне прислал. Косвенные улики, его логические выкладки и сведения о заговорщиках – имена, должности, адреса… Я не юрист, но и то понимаю, что в суд с этим не пойдешь. Любой толковый адвокат разобьет нашу «доказательную базу» в пух и прах. Профессор Воскобойников, который сотрудничал с АПБР в научной сфере, тоже многое знал и рассказал мне. Устно… А подтвердить он уже ничего не сможет, потому что мертв – до него тоже добрались. Еще, разумеется, знает Сид, но этот ничего не скажет. Скорее, убьет нас обоих… во всяком случае, попытается.

Она ошеломленно покачала головой.

– Сид… глава НМП. Все, что вы говорите, в голове не укладывается… Но с этим же надо что-то делать!

– Я и делаю… что могу.

Лариса скривилась.

– Одиночный террор – это не выход! Должен быть другой способ!

– Может, и должен. Только какой? Встать на их сторону? Но для меня это не вариант.

– Постойте! Но есть же СМИ! Наша телекомпания, например. Мой спецпроект. Да если вы все расскажете…

Я посмотрел на нее с жалостью.

– Лариса, вы на какой планете живете? Думаете, вы и вся ваша шарашкина контора не под колпаком? Дайте мне закончить! – Я повысил голос, видя, что она вскинулась и собралась активно возражать. – Да, вас выпустили в эфир, но только потому, что кто-то воздействовал на вашего директора, внушив ему непреодолимое желание совершить это профессиональное самоубийство. Думаю, он же поработал и с вами, подкинув сведения, на которых вы основали свое расследование.

– Но кто? И зачем?!

– Тот, кому нужно свалить заговорщиков. Но не с вашей помощью, нет! Вы и ваша телекомпания на это не способны.

– Ну, знаете! – возмутилась Козырева.

– В том-то и дело, что знаю! Вы – всего лишь раздражитель и приманка. Ваша задача – укусить медведя, разозлить его и выманить из берлоги. Тогда за него и возьмутся охотники. А то, что от вас и вашего Мокрушина при этом пьяном деле останется, простите за каламбур, только мокрое место, их не волнует. Сделав свое дело, вы перестанете быть им нужны. Вернее, ему.

– Кому же?

– Готов поставить свой мотоцикл против пустой пачки от сигарет, что это Сид. Заговорщики для него, как он считает, – единственный серьезный противник. Их он хочет убрать. Псионические способности у него такие, что он может внушить что угодно и почти кому угодно. И, кстати, его приманка уже отчасти сработала. – Я мотнул головой в сторону связанного и все еще бесчувственного «лояльного». – За вами явился псионик заговорщиков.

– Уверены, что он от них?

– Конечно, уверен. И надеюсь, этот тип, когда очнется, нам это подтвердит… Кстати, возьмите-ка. – Я протянул ей черную бусину пси-блокиратора. – Он, конечно, под станом, но мало ли. А это хоть какая-то защита.

Видя, что она недоуменно рассматривает незнакомый ей предмет, я посоветовал:

– Прижмите к мочке уха с внутренней стороны. Он сам прилипнет.

Лариса последовала моему совету и посмотрела на меня.

– А вы как же?

– Я в таких штуках не нуждаюсь. На меня их способности не действуют.

В ее глазах сразу пламенем полыхнул профессиональный интерес.

– Кого нужно убить за эксклюзивное интервью с вами?

Шутка получилась несколько вымученной, но попала удивительно в тему.

– Убийства предоставьте мне, – без улыбки отозвался я. – Что же до интервью… Разберемся сначала со срочными делами, а там видно будет.

Сзади послышался полувздох-полустон. Я обернулся.

– Похоже, наш гость приходит в себя. Как раз вовремя!

Я придвинулся к нему. Несмотря на отсутствие на моем лице угрожающего выражения, а в руках раскаленных щипцов или других пыточных инструментов, «лояльный» даже несколько съежился и попытался максимально отстраниться. Впрочем, куда он денется, связанный?

– Стрельцов?! – словно выплюнул псионик.

Я видел, что он меня боится и ненавидит, но отнесся к этому совершенно равнодушно. Конечно, «лояльный» был врагом, но не тем, к кому я сам испытывал личную подсердечную ненависть. Это лишь инструмент в руках главных мерзавцев. Именно их я хотел достать и отыгрываться на их марионетке, служащей им скорее за страх, чем за совесть, не собирался. Я убил их уже более чем достаточно, и не всегда это было из самообороны. Воспоминания о бойне, учиненной мною в Коврове, до сих пор вызывали во мне тошнотворное чувство: уж слишком много крови. Останавливать свою вендетту я, конечно, не собирался, но все же чем меньше будет лишних жертв, тем лучше…

– Ты меня узнал, это хорошо. – Мой тон был совершенно спокойным. – Не понадобится долгих предисловий. У нас с тобой есть тема для беседы. Думаю, ты понимаешь, о чем я.

Собственно, даже я не особо понимал, чего хочу от него добиться. Я знал, что передо мной именно «лояльный», а не Новый. А следовательно, пришел он от заговорщиков. Имена боссов? Я их знаю и так. Где они сейчас находятся? Подозреваю, что псионику это неизвестно: когда кого-то отправляют на операцию с риском захвата противником, обычно стараются, чтобы он не располагал лишними сведениями. Правда, ответы на кое-какие вопросы будет полезно услышать журналистке – хотя бы для подтверждения моих слов.

– Я ничего тебе не скажу, убийца!

Он пытался изобразить на лице смелое и даже презрительное выражение, но получалось у него плохо. «Лояльный» знал, кто перед ним, знал, на что я способен, а сам без своих способностей, временно блокированных станом, чувствовал себя совершенно беспомощным.

– А вот я думаю, что скажешь. Тебе не для чего запираться. Необходимость в периодической вакцинации превратила тебя в раба. Подозреваю, новая вакцина требует инъекций гораздо чаще, чем раз в два месяца. Я прав?

В глазах псионика на миг появилось затравленное выражение, и я удовлетворенно кивнул.

– Вижу, что прав. Твоим хозяевам нужно держать вас на коротком поводке, чтоб не расслаблялись. И еще держу пари, что тебя сюда отправили незадолго до того, как тебе понадобится очередной укол.

Все-таки плохо он владел собой. Очередной взгляд на него показал, что мой выстрел наугад вновь попал в цель.

– Опять прав. Это называется мотивацией кнута. Как если бы отправляющимся на спецзадание предварительно давали медленный яд, а противоядие – только после успешного завершения. Очень практично, не так ли?

– Заткнись! – не выдержал он.

Я усмехнулся.

– Что, не нравится правда? Терпи, терпи – не ты тут музыку заказываешь. Зачем тебя послали к Ларисе Козыревой?

Он постарался гордо отвернуться. Но опять не вышло. С гордостью по крайней мере. Выглядело это жалко, но я не злорадствовал. Устал уже. От ненависти постоянной устал. Своей в основном. Да, ненавидеть проще, чем любить. Ни о чем не беспокоишься. Не делаешься уязвимым: ведь тебе сложнее причинить боль, если ты лишь ненавидишь. Через кого тебя достать, если кругом только враги? Только лично, только физически, только убить. А если тебе плевать на возможность собственной безвременной кончины? Тогда ты вообще неуязвим! Сплошные плюсы… кажется. Только привкус у всего этого мерзкий. Травишься постепенно ненавистью, потому как в больших дозах она становится ядом для своего носителя. Не для того рождается человек, чтоб ненавидеть. Чтобы любить рождается и быть любимым, вот ведь какая штука! Но когда у тебя постоянно забирают всех, кого ты рискнул полюбить, тебе просто ничего другого не остается. И мне не осталось.

– Ты бы говорил лучше, – устало произнес я. – Полагаю, до начала вакцинальной ломки осталось всего ничего. Я видел, что это такое. Видел, как от нее умирают. Очень неприятное зрелище. Даже со стороны. А ты все испытаешь на собственной шкуре. Не страшно?

– Какая разница? Заговорю я или нет, ты меня все равно не отпустишь. Ты нашего брата ненавидишь, ведь так, Стрельцов?

– Уже нет. Вы заплатили по моим счетам. Вы, но не ваши боссы. Их я достану. Всех. Рано или поздно. Но тебе за них расплачиваться не обязательно.

«Лояльный» покачал головой.

– Я тебе не верю. Для тебя я солдат армии врага. Зачем оставлять меня в живых? Это неразумно, в конце концов.

– В чем-то ты прав, конечно, и я об этом подумаю. Однако даже в худшем случае, если я поступлю, по твоим меркам, разумно, для тебя это будет лучше, чем если б я просто пустил процесс на самотек. Смерть тоже разная бывает. И быстрая, по-моему, всяко предпочтительнее.

Я видел, что Козырева рвется что-то сказать, и на всякий случай незаметно сделал ей предостерегающий знак. Ее явно коробило от моих методов, но, к счастью, она поняла и не стала встревать. На войне из гуманизма каши не сваришь. А мы тут именно воюем, как ни крути.

«Лояльный» между тем явно колебался. Он, пусть и не в такой степени, как Новые, но все же был прагматиком. И, конечно, понимал, что в его стоицизме сейчас нет почти никакого смысла. Ни с какой точки зрения. Лояльность, когда она обеспечивается постоянной угрозой жуткой смерти, не может служить достаточно весомым аргументом для героизма. К тому же что такого я мог у него выяснить? Никаких страшных тайн своих боссов он почти наверняка не знал. Его отправили на второстепенный участок фронта с вполне конкретным заданием. Именно об этом я его и спрашивал. И что толку запираться?

– Хорошо, – наконец выдавил он. – Спрашивай!

– Кто из боссов тебя отправил? Учти, имена всех я и так знаю. Просто скажи, кто дал это конкретное задание?

– Сивакин.

– Хорошо. Что ты должен был сделать?

– Подкорректировать ее сознание. – «Лояльный» кивнул в сторону Ларисы. – Заставить кое-что забыть, а насчет остального переменить мнение. Отказаться от продолжения расследования и подать директору заявление об уходе.

Чего-то в этом роде я и ожидал, так что никакой Америки псионик мне не открыл. Но для меня было важно, чтобы Лариса услышала это от него. Так она охотнее будет сотрудничать в дальнейшем. Пока непонятно, конечно, зачем оно мне нужно, ее сотрудничество, но никогда не знаешь, в какой момент пригодится расположенный к тебе репортер… И то, что рыжеволосая журналистка была внешне очень даже ничего себе, конечно, совсем ни при чем. Вот реально ни при чем! Что-то во мне перегорело там, в Коврове, когда погибла Алина, так что я перестал реагировать на подобные эмоциональные раздражители. Я даже не знаю, зачем вообще ввязался в это дело – полез ее спасать. Не ради нее самой, это точно! Ведь понимал, что она – приманка, причем весьма вероятно, что и для меня тоже. Но ситуацию, когда насмерть грызутся мои смертельные враги, обязательно нужно использовать, чтобы нанести им удары! А если в процессе мне удастся спасти жизнь этой Ларисе… что ж, это будет дополнительным бонусом, но не главной целью, нет. Даже близко не главной…

А Лариса, кстати, была в шоке от слов «лояльного». Пожалуй, она только сейчас действительно поняла, от какой участи спаслась. Думаю, в этот момент жалости по отношению к псионику у нее здорово поубавилось. Люди на самом деле почти все в определенных ситуациях способны на жестокость. И перехватив взгляд журналистки, направленный на псионика, я подумал, что она, возможно, даже не станет возражать, если я убью его сейчас прямо на ее глазах. Однако стоило вернуться к допросу: имелись и еще вещи, которые мне нужно было выяснить.

– Кого еще и куда отправили твои боссы в связи с этим делом?

– Я не знаю.

– Врешь!

– Клянусь, не знаю! Может быть, кого-то еще направили к ее шефу. – Он снова кивнул в сторону Ларисы. – Но если и так, мне ничего не говорили, и я могу только предполагать.

– Ладно… И еще одно…

В следующий момент я осекся и удивленно воззрился на псионика. С тем что-то явно происходило. Что-то неладное. Взгляд помутился, стал словно невидящим, устремленным внутрь себя, черты лица исказились, пальцы рук сжались в кулаки до побеления костяшек и впивания ногтей в ладони. Этот странный процесс длился секунд пятнадцать, по истечении которых псионик вновь смог сосредоточить на мне свой взгляд. Но я готов был поклясться, что взгляд этот изменился. Словно его глазами на меня смотрел совсем другой человек. Или, скорее, нечеловек. Страх и неуверенность из него напрочь исчезли. Напротив: тот, кто смотрел, казалось, считал себя как минимум полубогом – столько высокомерия и превосходства было в этом взгляде. А когда в нем появилось еще и узнавание, губы псионика изогнулись в торжествующей усмешке.

– Стрельцооов! – протянул он с видимым удовольствием. – Рад нашей новой встрече!

– Сид? – спросил я, не веря своим глазам и ушам.

– Догадливый молодой человек! – продолжая усмехаться, проговорил глава НМП. – Но все же недостаточно. Иначе вы не стали бы ввязываться в это дело. Оно все в капканах, вы что, не поняли? Я свои расставлял на другую рыбу, но вы попались не в мой. Этот бедняга, которого вы допрашиваете, тоже был наживкой. Ваши бывшие апэбээровские боссы, конечно, просчитали, что девчонку-журналистку будут пасти. И вживили этому псионику маячок. Так что вы, дамы и господа, все покойники!

От его слов у меня спина заледенела. Вернее, не только от слов. Что-то происходило совсем недалеко. Очень нехорошее, и я это чувствовал. И все же сохранил спокойствие в голосе:

– А вы-то здесь зачем? Чтобы позлорадствовать?

– Не совсем. Вас, Стрельцов, я бы предпочел раздавить лично, причем после того, как вы избавите меня от нескольких наших общих врагов. Поэтому даю вам шанс. Они приближаются, но у вас еще есть возможность уйти. Не упустите ее!

Насмешка и снисходительность пропали из его глаз, как и вообще осмысленное выражение. А потом они закатились, и псионик потерял сознание. Но мне уже было не до него: я чувствовал приближение Измененных. Большого количества. Но тут дверь распахнулась, и на пороге возник Павел Шмаков. Судя по выражению его обычно скупого на эмоции лица, он был вне себя от тревоги.

– Кажется, у нас гости, Миха!

* * *

Признаться, никогда не любил гостей. Даже в той, прежней, почти нормальной жизни. И не таких, как эти. Тут же их целая орава, а мне и угостить нечем… Я чувствовал их всех, потому что все были Измененными. Не каждого конкретно, а как массу… Большую массу «лояльных». С такой толпой мне просто не справиться. А мои помощники тут мало на что способны, кроме как умереть… И жалко их до слез! И ребят, из дружбы вписавшихся за меня в эту гиблую историю, и журналистку несчастную, вся вина которой лишь в том, что проклятый Сид решил именно ее сделать наживкой… Я-то что – я давно приучил себя к мысли, что могу умереть в любой момент, и не особо за эту жизнь цеплялся. Разве что отомстить сперва все же хотелось.

Однако надо было действовать: фора, полученная благодаря предупреждению Сида, таяла с каждой минутой. Враги охватывали дом кольцом, собираясь перекрыть все пути отхода. Если они успеют, нам крышка.

– Быстро уходим! – скомандовал я, подхватывая свой рюкзак.

– Четверо уже почти у подъезда!

– С четверыми я справлюсь, остальных отвлеку, а вы уходите и уводите Ларису!

– Нет! – Павел был искренне возмущен. – Мы тебя не бросим!

– Нет времени спорить! Они охотятся за мной, а не за вами. Какой смысл пропадать всем? Кроме того, я – непростая добыча. Еще покувыркаемся! Подъезд проходной, и заднюю сторону дома они еще не контролируют, так что дуйте туда, потом на север, только не к стоянке, так как часть «лояльных» как раз оттуда прет. А я разберусь с теми, что уже здесь. Действуйте!

И тут же начинаю действовать сам, не давая им шанса ни на возражения, ни на попытки остановить меня: режим сверхскорости, рюкзак с амуницией на спину, нож в руки и за дверь. Им остается только с разинутыми от изумления ртами проводить взглядом мою стремительную тень. Павел с Людмилой еще не имели возможности наблюдать, как я вхожу в этот режим, а для журналистки все это и вовсе выглядит каким-то мистическим действом.

Четверых «лояльных», спешащих к подъезду, я уже идентифицировал: глушитель, сразу два скоростника и кинетик. Мерзкое сочетание – могу не сдюжить. По отработанному алгоритму сначала на опережение бью блокирующими способностями по глушителю. Успешно. Теперь вниз! Если скоростники еще не вошли в режим – тогда у меня преимущество первого удара. При везении оно позволит мне вывести из игры хотя бы одного.

Но с везением накладка: быстрые «лояльные» вовремя реагируют на блокировку глушителя и рвут в подъезд уже на скорости. Тут же, в лифтовом холле, мы и сходимся в схватке. Двое против одного – плохой расклад для меня. Заговорщики грамотно подбирают в своей армии кандидатов под определенные способности и сверхбыстрыми делают тех, кто способен наилучшим образом этой скоростью воспользоваться, – оперативников, обладающих отменными боевыми навыками. К тому же эти двое экипированы бронежилетами, что здорово снижает мои шансы достать их. Теснота холла несколько нивелирует их численное преимущество, лишая противников возможности атаковать меня с разных сторон, но эти двое, похоже, уже не раз работали в паре и теперь действуют согласованно, грамотно тесня меня. Пока мне еще удается обходиться без ранений, но я понимаю: это ненадолго. Через какое-то время они меня дожмут.

Появление ребят с журналисткой меняет ситуацию. Естественно, они почти не видят наших движений и не могут мне помочь, но вот противники мои на них отвлекаются. Один даже делает попытку прорваться мимо меня, и я лишь в последний момент просекаю их замысел: пока я пытаюсь помешать этому достать моих, второй достанет меня. Поэтому я кидаю второму под ноги гранату, заняв его на пару секунд нашего быстрого времени, а сам, поднырнув под резкий горизонтальный удар первого, достаю острием своего ножа его незащищенный бок. Хорошо достаю, почти на половину лезвия. Тот отшатывается, зажимая рану. Я по себе знаю: с таким ранением долго на сверхскорости нельзя – откинешь копыта. Он это тоже понимает, как и то, что в таком состоянии вряд ли сможет достойно мне сопротивляться. Второй откидывает гранату в дальний конец холла и падает ничком, чтобы избежать осколков. Я успеваю последовать его примеру, а вот раненый мешкает, и ему здорово достается.

Второй видит, что сталось с напарником и что ребята уходят через заднюю дверь. Это выводит его из себя. Ярость – хороший допинг, но плохой советчик, а в схватке на ножах голову лучше иметь холодную. Мой противник забывает об этом, за что и расплачивается по высшему тарифу. Я пользуюсь слишком широким взмахом его оружия и, вытянувшись в струнку почти с колена, делаю короткий колющий удар ножом в горло. Не очень сильно, но точно. Ударного импульса хватает, чтобы пробить аорту, а прикончить его – уже дело техники.

Но тут же меня буквально вышибает из режима: похоже, увлекшись схваткой, я выпустил глушителя из-под контроля, и ему удается вернуть свои способности, которые он тут же использует по назначению, разом превращая меня из супербойца в самого обычного. Из темноты выступает кинетик. Он не может ударить конкретно по мне: иммунитета к энерговоздействию глушитель меня лишить не в состоянии. Но «лояльный» быстро находит выход, и в меня летят сразу два ножа, принадлежавших выведенным из строя скоростникам, причем летят с разных сторон. Силен кинетик: одновременные разнонаправленные импульсы – прием сложнейший и не всякому дается. Однако с точностью прицеливания у него, к счастью, не так здорово: от одного ножа я уклоняюсь, а второй вонзается мне в левое плечо. Падаю на пол, а пока мой противник соображает, чем бы еще в меня запустить, ухитряюсь выхватить пистолет и выстрелить. Дважды.

Я, конечно, хорошо стреляю из любого оружия, но тут готов признать, что мне повезло: со второго выстрела из такого положения, да еще с одной руки в голову попасть дико сложно. Он убит наповал, но радоваться рано: во-первых, меня задержали, и остальные «лояльные» наверняка уже на подходе, во-вторых, все мои спецталанты выключены, а в-третьих, нож торчит из плеча сзади, мешая двигаться и причиняя нешуточную боль. Выдергивать его прямо сейчас неудобно, да и кровь хлынет потоком, а перевязываться некогда. Ну и до кучи с ножом в теле в сверхскоростной режим уже не выйдешь: рана средней тяжести может очень быстро перерасти почти в смертельную, тем более регенерация еще не до конца залечила предыдущую. Не фонтан, в общем, положение. Надеюсь, хоть ребятам удастся уйти…

Кидаюсь на выход из подъезда: надо срочно вывести из игры глушителя, иначе мне точно крышка. Он не ожидает моего появления и нервно палит, но с перепугу мажет – пуля свистит над моим плечом. Стреляю в ответ и не промахиваюсь: «лояльный» убит наповал.

Способности возвращаются, но для меня это означает лишь, что я могу почувствовать приближающихся врагов. Новости плохие: они совсем близко, и их больше десятка. А что еще хуже, один из них, похоже, «животновод», так как на меня несутся сразу два питбуля, и вряд ли с намерением поластиться. Бежать бесполезно: без сверхрежима эти псы догонят меня в два счета. Одного успеваю застрелить, а ко второму повернуться левым боком.

Тридцатикилограммовый живой снаряд сшибает меня с ног. Я неуклюже падаю на правый бок: нож в плече мешает группироваться. К счастью, обхожусь без дополнительных травм, хотя мне их и так хватает: левую руку, которой я пытаюсь защитить горло, самозабвенно принимается грызть псина, словно это сахарная косточка. Мысленно начинаю прощаться с жизнью: чутье говорит, что враги уже совсем близко…

Страшный удар сносит с меня питбуля, будто ураган. Удивленно бросаю на него взгляд и тут же отворачиваюсь: вид того, что осталось от собаки, вызывает рвотный рефлекс. Поворачиваюсь в сторону подъезда и вижу своего спасителя – того самого псионика, своего бывшего пленного. Только черта с два он теперь псионик: ментальный удар не способен вывернуть пса буквально наизнанку. Сид это, зуб даю! Глава НМП, видимо, для верности, решил подстраховать меня лично, взяв для этого под контроль тело Измененного и по-быстрому нейтрализовав в его крови остатки стана. Очень вовремя: пятеро «лояльных» уже метрах в тридцати от нас.

– Уходите! – не оборачиваясь, бросает мне Сид. – Я их задержу.

Упрашивать себя не заставляю: в пиковых обстоятельствах примешь помощь и от самого дьявола. Понятно, что за нее потом придется расплачиваться, да еще как, но ведь это когда еще будет. А сейчас хочется жить. Бегу прочь, сжимая зубы, чтобы не орать от боли: проклятый нож в плече причиняет основательные мучения. Не сомневаюсь, что мы с Сидом еще рассчитаемся, либо когда он сочтет, что я ему уже не пригожусь в войне с предводителями «лояльных», либо когда я почувствую себя в достаточно хорошей форме, чтобы попытаться угробить этого мерзавца… Попозже.

Чувствую позади резко возросшую энергетическую напряженность, но только вжимаю голову в плечи и добавляю ходу.