Читать книгу Туристический сбор в рай - Дмитрий Липскеров - Страница 11

Три года назад ему на карточку перевели первую пенсию. Но Ефимов каждое утро садился в метро и ехал из Чертаново в центр, где на большой улице находился институт, в котором прошла вся его жизнь, от аспиранта до профессора. Просто так. По привычке. Сидел на лавочке и смотрел на входящих и выходящих субъектов своей альма-матер. Здесь под руководством знаменитого академика он защитил докторскую. Светилом не стал, так как занимался древнесаксонским языком, который был интересен только ему и еще нескольким коллегам из других стран. Вследствие непопулярности исследований даже во времена СССР зарплаты еле хватало на содержание маленькой двушки, поблекшей жены Татьяны и единственного сына Павлика. Впрочем, тогда еще были прибавки за степень и знание иностранного языка.

Весь и без того скромный доход нивелировался после развала СССР, и доктор наук Ефимов, как и половина страны, попробовал челночить, таская из Китая ширпотреб. Но после того как его на стадионе имени В.И. Ленина, самой большой толкучки современного мира, измордовал Вагит с кодлой кавказцев, отобрав все имущество и деньги, он понял, что с торговым делом не срастается.

Перебивался Ефимов репетиторством, а потом, когда сыну Павлу пришлось выкупать место в мединституте, которое парень заслужил и без денег, окончив школу с золотой медалью, их двухкомнатная квартира была разменяна и превратилась в однокомнатную маломерку. Ничего, собственно, необычного. Никакие знакомства в академическом мире тогда не помогли, поезд науки мчался на коммерческих рельсах в прекрасную эпоху чужих президентов. Такие времена случились.

Наступили двухтысячные. Жизнь стала полегче, он вдруг понадобился в Академии наук, где прочитал иностранным профессорам по обмену цикл лекций по теме своего древнесаксонского языка. Затем опять репетиторство, благо количество недорослей со времен СССР выросло, платили лучше, а потом добавкой пришло по имейлу письмо из Лондона, в котором сообщалось, что Королевское научное общество сочло необходимым выделить Ефимову грант на один год для написания фундаментального труда по древнесаксонскому языку. Копеечный, надо сказать, грантик в валюте, но теперь он занимался любимым делом, его еще более поблекшая жена Татьяна готовила незамысловатые обеды, а сын Павел, уже пару лет как полноценный врач, отбыл в Австралию, где созидал новую жизнь.

С женой Татьяной Ефимов познакомился на первом курсе института, куда на экскурсию привели старшеклассников, среди которых и была его будущая избранница… Они оказались близкими по духу, и через несколько лет простых отношений, он только в середине кандидатской, а она влюбленная в английскую поэзию третьекурсница, поженились. Татьяна любила Ефимова уже за одно только то, что он кропотливо исследовал предмет, до которого никому не было дела. До нее, кроме него, тоже никому дела не было. Кому нужны мертвые языки и блеклые женщины!..

Прошли десятилетия тихой размеренной жизни, если не считать развала СССР, девяностые, поехали двухтысячные все на тех же коммерческих рельсах, сын вырос, а Татьяна и Ефимов тихонько доживали свою жизнь, много читали и делились впечатлениями. Ему уже прилично за шестьдесят, ей около того. Ефимов иногда садился в метро, ехал с пересадками до «Парка культуры», выходил, прогуливаясь, а после мог часами сидеть напротив своего вуза.

Здесь, сидя на непрокрашенной лавочке, подложив под себя газету, он и влюбился. Она шла мимо, всего на шаг отдаляясь от него, а он уже был поражен в мозг, сердце и душу. Все существо затрепетало, ноздри ощутили запах обновления, а глаза разглядели светлую прядку волос, выбившуюся из-под шапочки с мишками. Все за одно лишь мгновение случилось. Любовь накрыла Ефимова не по-детски, а со всей неосознанностью трагедии, которая вот сейчас с ним случается, в реальном времени.

Он пошел за ней, словно одурманенный, опоенный приворотным зельем…

На вид ей было не больше семнадцати, у него в голове вспыхнуло зачем-то: «Гёте и Ульрика… Я же не германист…» Сердце билось, будто вело его к скорой смерти. Он глядел на ее короткую, до талии, курточку, на обтянутые джинсами бедра, а сам норовил ускорить шаг, чтобы поравняться и украсть ее прозрачный, чистый, словно детский взгляд – такими глазами на Мазепу смотрела шестнадцатилетняя Мотре.

Он спешил за ней, перебирал ногами, не чувствуя одышки, и все тянулся носом к волшебному следу, оставленному молодым телом, как старый пес, ковыляющий за сукой, решивший испытать последнюю в жизни радость.

Она вошла в автобус, он вслед за ней, по-молодецки запрыгнув на подножку. Сильно ударился костяшкой лодыжки, впрочем, боли не почувствовал, и подглядывал за девушкой из-за высокой прически какой-то грузной тетки.

Свои ощущения Ефимов в слова не переводил, но сходились они к тому, что лицезреет он ангела, чистейшее существо пронзительной красоты, невинное и добродетельное.

Она жила в противоположной стороне от Чертаново, в Отрадном, в новом доме. Так и не заметив Ефимова, она вошла в подъезд и исчезла. Он стоял возле панельной девятиэтажки будто перед храмом Господа. На глаза наворачивались слезы, в природе вечерело, холодало, а потом вспыхнуло окно на третьем этаже, явив ему ее безупречный классический силуэт, и он отнесся к этой музейной картине как к чуду благоговеющей к нему природы.

Ефимов не спрашивал себя, зачем он стоит под окнами девочки, в которую нечаянно влюбился, чего выжидает и на что надеется. Он просто стоял, переполненный чувством, и глядел, как она теперь сидит на подоконнике с плюшевым мишкой в руках.

Домой языковед вернулся под утро и, дрожа всем телом, рассказывал жене Татьяне о чуде, случившемся в осень его жизни. Татьяна плакала, счастливая за него, понимающая, что Ефимов не видит в своей Ульрике ничего, кроме чистоты, он лишь обожествляет юную девочку, возводя ее на пьедестал своей последней музы. Но это не могло быть правдой, потому что во всяком девичьем теле до срока скрывается женщина. Может быть, сейчас ее не разглядеть, но время всегда распускает бутон в цветок… Просто Ефимов предпочел не анализировать происходящее с ним, лишь удивлялся себе с дурацкой улыбкой, чувствуя, что в нем забродили весенние соки – иногда и умирающее вино бродит, – о которых он позабыл десятилетия назад. Дрогнуло и то, что было давно утилитарным.

Он ездил в Отрадное каждый вечер, чтобы дождаться ее, выходящую из автобуса, а затем часами караулить ее появления в окне… Однажды он увидел, как она села на подоконник в шортиках и топе, и чуть было не лишился сознания… После с ним случилась горячка, и Татьяна прикладывала к его лбу мокрую тряпочку. Во сне Ефимов вдруг стал бредить на древнесаксонском, иногда проговаривая целые части рыцарских баллад…

Каждый вечер, в шесть часов, Ефимов занимал свое место под окнами девочки, уже зная ее имя от подруги, с которой они иногда пересекались возле дома. Кристина, а счастье его сердца звали именно так, училась в педагогическом техникуме, эту информацию он услышал от ее отца, когда тот с дочерью возвращался из продуктового магазина.

– Как дела в техникуме? – спросил крепкого телосложения мужчина с приятным лицом и открытым миру взглядом.

– Ничего, – ответила девочка. – Все хорошо…

…Наступило лето, холодное и дождливое, Ефимов часто простужался, впрочем, поста часового любви не оставлял и кашлял потихоньку в кулак.

А на День защиты детей он встретился с ней глазами. Она долго и внимательно смотрела на него, а душа Ефимова, казалось, была готова сорваться, как птица с ветки, и унестись в просторы мироздания. Но, видимо, крепкими были еще корешки сакрального, и он ответил на ее взгляд своим таким же затяжным, почти признательным. А потом девочка исчезла в темноте своего окна.

Следующим вечером, тоненькая, с лебединой шеей и забранными в узел волосами, она вновь явила себя миру и опять смотрела Ефимову, казалось, прямо в нутро. Он был болен и почти немощен, но могучее чувство как универсальное лекарство заставляло его жить и гореть доменной печью.

Она помахала ему.

Он помахал в ответ.

А еще через некоторое время из подъезда вышел отец Кристины и направился к Ефимову.

Крепкий телом и открытый лицом, он остановился в метре от Ефимова и спросил:

– Мужик, тебе чего?

– Ничего, – ответил Ефимов.

– А чего здесь под окнами ошиваешься?

– Я дочь вашу люблю…

Мужчина опешил:

– Ты чего дед, с дуба рухнул?!

– Мне ничего не надо, – принялся объяснять Ефимов. – Я не педофил, я просто увидел вашу дочь…

Он тараторил, рассказывая, что доктор наук, что уже на пенсии, что так уж получилось, что Кристина проходила невдалеке от лавочки, на которой он сидел. Он уверял, что ничего, помимо созерцания, ему не нужно, что он любит свою жену Татьяну, которая в курсе происходящего, что он скоро возьмется за перевод древнейшего манускрипта… И Кристину любит, но совершенно в ином смысле…

Мужчина ударил Ефимова, впрочем так – только ткнул легонько в лицо, но языковеду этого было достаточно. Истощенный многомесячным стоянием на посту, вечно простуженный, он упал в траву и захлопал глазами, как ребенок, которого вроде и есть за что наказывать, а вроде и не за что. Из носа потекла струйка крови. Только разбитых интеллигентских очков не хватало…

Сам мужчина тотчас пожалел о содеянном. В сердце кольнуло. Он еще никогда не бил стариков. И не собирался. Господи, как же это вышло-то!..

– Дочь говорит, что вы уже много месяцев ее преследуете, – растерянно развел он руками.

Ефимов приподнялся на колени, а потом с помощью протянутой руки отца девочки встал и, похлопав по карманам, отыскал носовой платок.

– Так никакого злого умысла…

Что-то мужчину мучило в сложившейся ситуации. Ему даже показалось, что он сделал сейчас что-то гадкое. Что он не расслышал в пожилом человеке искренности, поступил как все и унизил его.

– Простите…

– За что же? – спросил, хлюпая носом, Ефимов, задрав голову и промакивая кровь найденным платком.

– Пойдемте к нам. Жена поможет привести вашу одежду в порядок.

Ефимов всплеснул руками, отнекиваясь: мол, и так причинил столько волнений, что домой доберется и там уже жена приведет его в чувство… Он коротко глянул на окно, в которое за ситуацией внимательно наблюдала девочка. Ему казалось, что лицо ее раскраснелось, что она плакала.

– Поеду… Поеду восвояси…

– Только не возвращайтесь больше! – попросил отец Кристины. – Сами понимаете… Как-то все странно это… И извините еще раз…

– Все нормально, кровь уже не идет…

До полуночи Татьяна врачевала ефимовские раны, полученные на поле боя любви, а потом читала мужу вслух набоковскую «Лолиту», а он фыркал, местами искренне, приговаривая: «Фу, как неприлично»…

Всю последующую неделю Ефимов ездил в Отрадное, только место наблюдения сменил. Смотрел на девочку из-за деревьев, улыбался, глядя, как залитая солнцем Галатея выходит из автобуса, и провожал ее восторженными глазами.

В понедельник его пост обнаружила подружка Кристины, попросила не волноваться и протянула Ефимову сложенный вдвое лист бумаги.

– Все будет хорошо! Это от нее, – ободрила девушка и исчезла за кустами увядающей сирени.

В метро он развернул бумажку и увидел сноску для Интернета – и больше ничего. Подумал, что это адрес ее образа, страничка с иконой искренности и подарок ему за все мучения. За все воздается!

– Спасибо! – прошептал языковед под свод станции «Чертановская». – Спасибо.

Он несся к дому, словно молодой, будто ему даровали немного юности, и, ворвавшись в квартиру, отстранив жену – подожди, Танечка!.. Я сейчас… – влетел в кабинет и, дыша тяжело, как лошадь после забега, включил старенький пентиум. Ефимов с трудом дождался, пока тот загрузится, мигнув всеми пикселями, и сноровисто вбил ссылку в поисковую строку.

Почти тотчас он увидел картинку онлайн с заголовком «Ранетки.ру», в которой жила его Ульрика, Галатея, Мотре. Кристина сидела на плюшевой подушечке в своей девичьей комнатке, совершенно голая и с искусственным фаллосом в нежных руках.

– А, это ты! – узнала Ефимова девушка. – Так же лучше, чем в окно пялиться? У тебя кредитка есть?

– У жены, – машинально ответил он.

– Ладно, тогда первый раз бесплатно…

Кристина изогнулась, выпятив грудь в самую камеру…

Ефимов съехал с кресла и потерял сознание. С ним случился обширный инфаркт, и полгода он провел в больнице. Его выходила жена Татьяна, пусть немолодая, но его Ульрике, его судьба, подходящая к неизбежному концу.

…Прежде чем скончаться в отведенный ему час, Ефимов успел закончить фундаментальную работу над «Поэтикой древнесаксонского языка», а награду от Королевского общества в десять тысяч фунтов уже получала вдова лауреата Татьяна Ефимова. В честь такого события из далекой Австралии в Кембридж приехал и Павел Ефимов, сын лауреата. Он торжественно пообещал переназвать своего второго сына именем отца. Видимо, в Австралии так можно…