Читать книгу Злые ветры Запада - Дмитрий Манасыпов - Страница 5

Форт-Кросс смотрел на мир широкими раструбами огнеметов и хищными глазами автоматических пушек. Остров цивилизации посреди пустыни смерти, огрызок человечества, шарящий вокруг матовыми зрачками оптики.

Багровое солнце не желало уходить за острый горизонт. Раскаленный металл шипел, испаряя обеззараживающий раствор. Гудело пламя, бившее факелом из широкого раструба. Санитары-ассенизаторы, тяжелые и неповоротливые в плащах до земли, старательно очищали огнем вернувшийся из рейда «Кугуар». Дуайт жевал кусок жесткого вяленого мяса и терпеливо ждал конца процедуры.

Хавьер лениво переругивался с земляком Эрнандо, таким же черноусым cucaracho, высунувшимся в бойницу барбакана. Моррис дремал, привалившись к «ежу» перед воротами. Командора унесли внутрь форта сразу по прибытии. Вместе со Стивом Альмейдой. Разве что командор плавно покачивался на носилках, бережно поддерживаемых всеми свободными часовыми, а несчастного Стива проволокли прямо по песку и камням.

– Дуайт? – Моррис отрезал кусок табака, цыкнув, выплюнул разжеванный. – А Дуайт?

– Да.

– Что именно «да»?

– Пойдем потом к Баду, выпьем. И на шлюх одолжу, если комендант не выплатит премии.

– О’кей. С тобой иногда даже неинтересно.

– Радуйся. – Дуайт покатал на языке солоноватую массу. – Не мясо, а подошва. Угощаю стейком. Тебя тоже, ombre.

Хавьер довольно кивнул и показал Эрнандо средний палец. Эрнандо обиделся и бросил в механика кусок липкой, размочаленной зубами лакрицы. Хавьер решил не обижаться.

– Скоро? – Дуайт прищурился на старшего ассенизатора. Тот равнодушно блеснул линзами маски и отвернулся.

– Чтоб их… – Моррис потянулся. – Подустал я, Дуайт. А ты как?

Дуайт пожал плечами. Какая разница? Устал, не устал, наплевать. Сутки на гульбу, на женщин, на выпивку. Сутки – отоспаться. На третий день, отдохнул, не отдохнул, прыгай в броневик и вперед, по границе.

Моррис достал револьвер, прокрутил на пальце. Старший ассенизатор неодобрительно покосился. Блики закатывающегося солнца блестели на оставшемся хроме.

– Хватит, не дразни их. – Дуайт зевнул. – Быстрее бы уже.

– Капрал?

Старший ассенизатор оказался рядом. Дуайт приподнял край шляпы, вопросительно уставился на него.

– Профилактической обработки корпуса не производили?

Дуайт скорчил рожу.

– Доложу коменданту.

Дуайт кивнул, соглашаясь. За не проведенную во время рейда термическую обработку машины вычтут деньги. Но не такие, чтобы экипаж переживал. Лишняя остановка – лишние проблемы. Проще потерять несколько долларов, чем, скажем, половину руки.

– Открывай! – крикнул ассенизатор и подошел к сторожевой дверце у ворот. Остальная команда потянулась за ним.

Ворота заскрипели, откатываясь по рельсам. Хавьер запрыгнул в «Кугуар», завел машину. Дуайт и Моррис двинулись пешком. Броневик попетлял меж вкопанных балок, сваренных между собой, с фырканьем вкатился внутрь. Форт-Кросс встретил вернувшихся героев борьбы с исчадиями ада полным безразличием и перебранкой караульных.

– Дом, милый дом… – Моррис сплюнул коричневой табачной струей. – А я один хрен соскучился по этой дыре.

Броневик пылил по Центральной. Ставить машины следовало только в ангаре или на стоянке комендатуры. Если по инструкциям. Но Хавьер всякий раз находил повод загнать «Кугуар» в гараж на осмотр, а своего гаража у комендатуры не было. Сгорел как-то, новый не построили.

Дома в Форт-Кроссе сплошь невысокие, два, три этажа. Часть осталась от старого доброго времени до Бойни. Кирпичные, с железными крышами, вечными, покрытыми цинком. Хотя новых оказалось уже больше. Форт-Кросс привечал всех, постепенно превращаясь из небольшого городка в центр округа.

Хавьер дымил самокруткой, зажатой в уголке рта, мурлыкал под нос песенку про веселую поденщицу Кончиту. Моррис, забравшись в седло наводчика, крутил дополнительной оптикой, рассматривая девочек, густо высыпавших к вечеру на бульвар, и насвистывая «Крошку». Хотя бульваром Дуайт Центральную назвал бы только из жалости. Да и откуда взяться настоящему бульвару внутри форта, пусть и такого большого, как Форт-Кросс?

– Командир? – позвал Хавьер и остановился, пропуская одну из пяти закрытых упряжек, катающих парочки за деньги.

– А?

– Ты сейчас к коменданту пойдешь?

– Да. Подбрось меня к нему. Сами катите в гараж и не уходите никуда, пока не вернусь. Я заберу оплату за шкуры и прочее.

Хавьер довольно осклабился и газанул, испугав двух шлюх, тащивших под руки совсем уже пьяного ранчера. Ранчер горланил похабщину и радостно хватал девок за ляжки через разрезы платьев. Платья оказались примечательными. Вполне ясно, что скрывали они меньше, чем являли взгляду, для того и шились в «Салон дю Пари», принадлежавшем Лейбовичу. Но если судить по расцветке, «томный закат» и «персиковое утро», за время патруля в форт приходили караваны. Ранчеру платья на девках, девки в платьях и просто сами девки весьма нравились.

Дуайт хмыкнул, понимая бедолагу, круглый год горбатящегося на ранчо и регулярно седеющего во время дьявольского дождя или нападений. Понятно, что парень страх как доволен своей компанией. Отдых в городе, что и говорить.

«Кугуар» лихо скрипнул у большого патио комендатуры. Желтоватый пустынный камень из дальних каменоломен раскалился от солнца, парил жаром. Красная глиняная черепица поскрипывала под сухими порывами ветра. Стоявший у входа маршал скрипнул пылью на зубах и сплюнул. Маршалы рейнджеров не любили. Да и рейнджеры их не особо жаловали. Дуайт принял у Морриса два вьюка и двинулся внутрь.

Под крышей патио оказалось хорошо. К вечеру раскаленный воздух стал прохладнее, а здесь даже не ощущалось жаркое нетерпение пустыни. Маршал внутри покосился на кобуры Дуайта, но требовать сдать оружие не стал. Дуайт остановился и терпеливо ожидал записи в журнале.

– Что привез? – дежурный офицер, старый Бенки, ткнул носком рассохшегося сапога во вьюки. – Заразного ничего не притащил?

– Не знаю. Проверишь? – Дуайт отогнул верхний край одного, прорезиненного и доверху набитого различной ценной требухой.

– Тьфу! – Бенки поморщился. Тянуло из вьюка сильно. – Протухло же.

– Сойдет. – Дуайт расписался в журнале. – У себя?

– Босс? Да, не в духе.

– О’кей, спасибо, старина.

К Бенки рейнджеры относились немного по-другому. Бенки был своим. Да и куда податься лишившемуся ноги рейнджеру, если не в маршалы? Конечно, можно и в гробовщики, или мести улицы, но в помощниках коменданта все равно лучше.

Перед визитом к полковнику Дуайт завернул к приемщикам. Принимали сегодня девочки. Как и всегда, девочки были усталы, злы и прекрасны.

Джен, привычно сдувая рыжие пряди с левой щеки, изуродованной ударом хвоста ящера, выругалась, увидев Дуайта. Ева лишь вздохнула, со щелчком прикрепив к протезу необходимую для работы по требухе конечность. Волосы после встречи с кислотницей у нее отросли коротеньким седым ежиком. Рука не отросла.

– Ну и откуда тебя Козлоногий на ночь глядя принес? – поинтересовалась Ева и прикурила от спиртовки. Как всегда, элегантно и томно. – Вываливай на стол, будем смотреть.

– Твою мать, Оаху, что это? – Джен сплюнула в медный таз, практически до краев наполненный свернувшейся кровью. – Вы там кроликов отстреливали, что ли?

Дуайт виновато пожал плечами. Шкуры серых койотов годились только на половики. Так что и оплата будет только по убитым головам. Вся надежда оставалась на второй вьюк. Здесь, в морозильном царстве девочек, его вонь практически не ощущалась. У девочек воняло куда сильнее.

– И что же тут у нас? – пробормотала Ева и опустила на лоб маску с разнокалиберными окулярами. – Ого…

Дуайт отошел в сторону, отмахнувшись от дыма.

– Все не куришь, Оаху? – Джен пересчитала шкуры и закинула в угол. – Молодец, прямо настоящий мужчина.

– Техасский рейнджер, что уж там… – Ева подцепила изогнутым крюком, торчащим из протеза, первый кусок, распластала на столе. – Надо же… теннессийский паук. Откуда такая красота, Оаху?

– Он там не один, – буркнул Дуайт. – Напали на ферму у восточной границы. Трех мы уложили, еще несколько штук удрали.

– Вернутся. – Джен придержала щипцами уже разодранные края тушки. – Успели довезти, почти не разложились.

– Вернутся. – Дуайт кивнул. – И пойдут дальше. На ферме они убили всех, даже крыс.

– Понятно. – Ева с липким звуком выдрала несколько темных комков и отложила в лоток. – Давай других.

Джен глянула на появившуюся из вьюка хитиновую шишку, отрезанную от молодого смертоглава, и лязгнула по металлу стола дисковой пилой. Дуайт понимающе вздохнул и потянулся за длинным фартуком из промасленной кожи. Перчаток Джен не предложила.

Комендант форта, полковник Шепард, оказался у себя. Сидел в берлоге, несмотря на вечер, накатывающий все быстрее. Выдавали его несколько привычных мелочей: запах крепкого кофе, сигар и одеколона из-за приоткрытой двери. Дуайт остановился, раздумывая, снять шляпу или нет.

– Оаху, ты долго будешь там топтаться? – позвал полковник, который явно был не в духе. – Заходи.

В кабинете, как и обычно, горело сразу несколько ламп. Шепард не любил темноту. Как и многие здесь. Дуайт сел в кресло, не дожидаясь приглашения. Полковник молча смотрел на него, хмурился и жевал кончик сигары. Кофе не предложил, доказывая собственное плохое настроение. На выложенный лист от девочек покосился, но снова промолчал.

Доллары, звякнувшие в мешочке, Шепард пересчитывал крайне медленно. Звяк – один полновесный мексиканский серебряный «орел» лег на другой, звяк, следующий присоединился к собрату. Дуайт так же молча смотрел на три столбика, равномерно растущих на столе.

– Новая шляпа? – он кивнул на белый стетсон, висевший на рогах, приколоченных к стене.

– Подарок, – буркнул полковник, – от благодарных торговцев, проведенных группой Марти. От него хоть какая-то польза, не то что ваша банда бездельников и вымогателей.

– Мы ничего не вымогаем.

– А с меня?

Дуайт усмехнулся.

– Смешно? Ну-ну. – Полковник присмотрелся к Дуайту. – Ты себе еще больше лицо попортил?

Дуайт покачал головой.

– Вам кажется, босс.

– Да? А мне показалось, что под глазами вон тех полосок не было. Да и ладно. Держи, пересчитывай, штраф я уже учел. Хочешь сказать, броневик здесь?

– Нет.

– Чем-то недоволен, Оаху?

– Нет, босс, все хорошо.

Шепард кивнул. Отхлебнул кофе.

– Срань господня, что за день? Оаху, что вы нашли по дороге? Святоши злы и требуют отправки поисковой партии.

– Караван. Торговцы с Ист-Кост, мусульмане. Кто убил – непонятно. Что-то искали.

– Ясно… – Шепард постучал пальцами по пряжке ремня. – Откуда там еще остались мусульмане? Иди, Оаху. И не налакайтесь. Завтра может случиться сложный день. Давай, капрал, вали ко всем чертям. Или к Баду… неизвестно, что хуже. Дуайт?

Тот обернулся, поймав кожаный футляр с двумя сигарами.

– Поставил пять «орлов» на то, что ты закуришь.

«У Бада» радовало постоянство. Девочки, пусть и расстояние между фортами приличное, менялись, да. Но… но королевы оставались теми же. Пиво ждало всегда, как и прочая выпивка. Непрезентабельно, но Дуайта полностью устраивало. Большего не хотелось.

Моррис, тиская сисястую Мегги, сплошь покрытую конопушками по белому перламутру покачивающихся дрябловатых шаров, одновременно заливал в глотку долгожданную пинту темного. Моррис вообще предпочитал цветовые контрасты. Девочка белая до синевы? Значит, пьем черный портер. Красотка густо-шоколадного цвета (да, Моррис цветных любит только женского пола)? Значит, употребляем прозрачную «огненную воду» из кактуса. Или что там такое агава?

Дуайт сел на скрипнувший под ним стул, молча выцедил через зубы текилу. Веселье начиналось.

На узкой сцене в углу тренькали и бренчали залетные mariachos. Выцветшая серебряная канитель по рукавам и воротникам, затейливый узор из крестов, черепов и ангелов с мечами и благословениями по отворотам курточек. Переплетение гитарных узоров уплывало в плотный вязкий дым вперемежку с запахами. «У Бада» благоухало салуном, страшными в легкости деньгами, притаившейся до времени кровью и сгорающей в грехах жизнью. Рейнджеры, ранчеры и диггеры, караванщики и шлюхи, бродяги без роду и племени – всех понемногу и каждого по чуть-чуть. Святошам здесь не место.

Дуайт спихнул с соседнего стула вусмерть пьяного копателя, подвинул стул к себе и положил на него ноги. Стало хорошо. Текила мягко растекалась внутри живота, чуть несло сладковатым дымком из тени под балконом, приятно тянуло прожаренным стейком с кухни. Капрал почесал щеку, натертую маской и песком, наклонил бутылку. Выпивка мягко и благородно потекла по стенке мутного стакана.

– Ай, Моррис, больно! – завопила Мегги, заправляя в лиф корсета вывалившуюся прелесть. Правую. – Сволочь!

Моррис проследил розовый неровный овал, скрывшийся за застиранными кружевами, и ущипнул еще раз. Мегги взвизгнула, но уходить и не подумала. Дуайт отхлебнул из стакана, скривив губы. Мегги ему не нравилась. Любая шлюха продажна, но эта вдобавок жутко жадная. Терпит от Морриса любые выходки и вытягивает из него все серебро, что может. Что поделать? Моррис любит шлюх. А шлюхи отвечают ему взаимностью.

– Сержант?

Голосу командора, раздавшемуся над ухом, Дуайт не удивился. Покосился на длинную темную хламиду, пересеченную поясом с револьверами. Убрал ноги со стула и приглашающе кивнул.

– Спасибо. – Марк сел и покосился на заткнувшуюся Мегги. – А давно ли ты была у святого причастия, блудница?

Конопушки на разом побледневшей коже выступили еще сильнее. Мегги подобралась и порскнула в сторону. Моррис вздохнул, но за ней не пошел.

– Чему обязаны? – спросил Дуайт и кивнул на бутыль.

Командор покачал головой, поискал глазами официанта. При виде подскочившей Мойры вздохнул, но интересоваться хождением и причащением не стал.

Мойра, кося дикими индейскими глазами, выдула пузырь жевательной резинки, одновременно подтянув чулок и наклонившись к священнику. Марк, еще раз вздохнув, чуть отодвинулся, явно не желая коснуться ухом выреза. Вырез у Мойры шел от ключиц и до паха.

– Кофе в вашем вертепе есть?

Еще один пузырь лопнул с оглушительным щелчком.

– Э-э-э, падре…

Марк нахмурился.

– Святой отец, простите… – Дуайт умилился, глядя на сморщившийся лисий нос Мойры. Она на самом деле старалась выглядеть серьезной. – Есть, святой отец. По-арабски, обычный и ирландский.

Командор прикоснулся к кресту, скрепляющему жесткий воротничок.

– Ирландский, дочь моя. И, пожалуйста, настоящий ирландский.

Жвачка снова щелкнула, липкой розовой паутинкой пристав к длинным припухшим губам. Мойра кивнула, безрезультатно попробовала качнуть отсутствующими прелестями, продемонстрировала новую тату на худой ляжке и испарилась. Дуайт не выдержал, прикрылся ладонью, закашлявшись от смеха.

– Думаю, что отец небесный не рассердится на меня. – Марк усмехнулся в ответ. – Думаю, что даже эту девицу можно попытаться спасти и вытянуть из греховной пучины. Лишь бы это желание не оказалось искушением… Хороша, греховодница.

Моррис тоже не выдержал, глядя на мелькающий у стойки тощий зад Мойры, обтянутый короткой юбчонкой. Его хохот скрыл новый перезвон гитар.

– Так чему обязаны, отец?

Дуайт наклонился. Достал из внутреннего кармана куртки футляр, протянул сигару Марку. Тот не стал отказываться. Вторая ушла в пользу Морриса.

– Хотел сказать спасибо и заплатить за вашу выпивку, парни. – Командор постучал по пузатой бутылке. – И поговорить.

Дуайт взял зубочистку и принялся мочалить ее с одного конца. Глядя на довольно дымящего Морриса, сразу захотелось курить. Марк дождался смоляного, пахнувшего виски кофе и ухода Мойры. Правда, в этот раз он уже не отрывался от вихляющей из стороны в сторону задницы.

– Помните караван? – наконец спросил командор, помрачнев.

– И? – Моррис хрустнул ногтями в щетине, превращающейся в бородку.

Дуайт молчал, ждал.

– Я говорил сегодня с епископом Кристофом. – Марк залпом выпил свой кофе. Не поморщившись. Виски, если судить по запаху, в нем булькало не меньше трети немалой чашки. – На границе с Орлеаном была заварушка, скорее всего, из-за чего-то важного.

– Караван все-таки шел оттуда?

Дуайт представлял себе, кто есть кто в лоне Церкви. Епископ Кристоф для Марка был тем же, кем полковник Шепард для Дуайта.

– Да. И в нем везли что-то важное. Там побывали дети Козлоногого. Два следопыта командории прошли по пути, дойдя до глубокой пустыни.

– Они никогда не заходили так далеко. – Дуайт с хрустом разгрыз зубочистку и потянулся за следующей. – Никогда.

Марк промолчал. Покатал в руках пустой стакан, принесенный Мойрой. Но к бутылке так и не потянулся.

– Сегодня в форт зашло много людей с восточного шоссе. – Командор нахмурился. – Я боюсь…

– Не верю. – Моррис ухмыльнулся. Своей знаменитой мерзкой ухмылкой. – Ты, святой отец, ничего и никого не боишься.

– Никого? Да, тут ты в чем-то прав. А вот если бояться не кого-то, а чего-то, то тут ты ошибаешься, сын мой.

– А, ладно. Вы тут поговорите, попугайте друг друга… – Моррис встал, скрипнув кожей новехонькой куртки, купленной этим вечером. – Завтра может не наступить, так что пойду предамся греху. А то и замаливать нечего будет.

Марк ничего не сказал, лишь улыбнулся. Дуайт даже оказался доволен. Без Морриса беседа могла сложиться лучше. Чутью своему он доверял, а командор на самом деле чего-то опасался.

– Что-то еще?

Марк отложил сигару.

– Да. Мне потребуется твоя помощь, капрал.

– В чем?

– Чуть позже нам с тобой предстоит прогуляться по форту.

Дуайт кивнул, отставляя почти полный стакан.

– Поговорить. – Марк усмехнулся. – Более пока ничего.

Веселье вокруг расходилось все больше. Удалые парни в серебре и с гитарами разыгрались не на шутку, к ним присоединился тапер. Перед сценой вовсю отплясывали подпившие пары, шлюхи вертели задами и махали ножками, изображая что-то вроде канкана. Командор усмехнулся, глядя на совсем уж непотребный вид некоторых.

– Тяжело без таких вот миз? – поинтересовался Дуайт.

– Кому?

– Тебе, святой отец.

Марк выпустил несколько лихих табачных колец.

– Дьявол искушает служителей церкви постоянно. Но… Господь милосердный дает мне силу.

Дуайт кивнул. Дает…

Мидлтон казался захолустным городишкой. Да он и был таким. Три улицы, пять десятков домов. Частокол из бревен, чахлый, заваливающийся, обсиженный воронами. Рейнджеры, завидев его, захохотали, потом перестали. Шары, издали казавшиеся вороньими гнездами, оказались головами. Детскими, женскими. Все лица были белыми. Все, до единого.

Дуайт, заезжавший одним из первых, почесал щеку через маску. Вернее, попробовал почесать. Кожа зудела после последней татуировки, хорошо, что перестала болеть. Рядом нервно кашлянул Паркс.

– А? – Дуайт покосился на него.

– Не нравится мне этот хренов городишко. – Паркс явно нервничал, дергался, крутил головой по сторонам. – Хренов городок.

Отвечать Дуайт не стал. Городок не из приятных, это точно.

Ворота нараспашку. Караульный-метис, тощий тип с желтоватой нездоровой кожей, стоял у столба, опираясь на длинный барабанный карабин. Глаза мутные, больные. Взгляд метался по сторонам. Первая машина, легкий разведывательный багги, затормозила, окутавшись песком. Броневики вставали, ворча двигателями. Дуайт поднялся, наблюдая.

Рейнджер толкнул караульного, выбив карабин и ловко его поймав. Желторожий качнулся, начиная падать. Момент, когда он рванулся к одному из «песчаных братьев», уловили сразу несколько человек. И несколько стволов, нацеленных на караульного. Застать врасплох человека, ждущего неприятностей, можно. Но не часто. Желторожему жителю Мидлтона не повезло.

Стрелять в него никто не стал, пусть звук моторов в городке слышали явно не одни уши. Рейнджер ушел в сторону, подсек подножкой и ударил прикладом карабина его бывшего владельца. Затылок треснул, вминаясь, и зараженный дьявольским злом погиб, разок дернувшись и не издав ни звука.

– Три машины направо, три налево. Отряд Маккарти – ко вторым воротам вдоль частокола. – «Уоки-токи», собранные одна из трех, хрипели, но голос Шепарда не искажали. Тогда Шепард был еще майором. – Остальные – двигаемся к площади.

Броневики дружно рыкнули, не жалея топлива. Да, тогда топлива хватало. Как и броневиков. Отряд покатился по главной улочке, в сторону небольшого собора, построенного перед Великой войной потомками основателей. Крест, венчающий шпиль, издалека показался странным. Вблизи странность пропала.

Отца Мэттью, недавно рукоположенного служить в Мидлтоне, раздели, выпотрошили и примотали к кресту его же собственными кишками. Символ на груди, вырезанный грубо и жестоко, Дуайт не узнал. Да и какая разница?

– Твою мать… – Шепард выругался, потом выругался еще, куда забористее, а пронять его удавалось не часто. И рыкнул: – Аутодафе.

Моррис, тогда еще постоянно гладко выбритый, без шрама поперек глаза, хотя и со всеми остальными, но с обоими ушами, выдохнул. Дуайт очень сильно хотел сплюнуть, но в маске это было проблемой.

Аутодафе.

Толпа, застывшая на площади, сидя на корточках и стоя на коленях, шевелилась общей массой, шептала накатывающими песчаными волнами, покачивалась единым серым пятном. Еле слышно скрипели за спинами открываемые двери. Те жители, что не поддались дьяволу, что не заразились адским семенем с Terra los Diablos, закономерно хотели избежать грядущего. Но поздно.

Дуайт не осуждал их. Струсили, не попытались противостоять безумцам? Сильных духом куда меньше сильных телом. Но расплата для всех жителей Мидлтона будет одинаковой. Огонь исцелит даже самые малые признаки заразы и покажет пример прочим. Осталось лишь взять ведьму, что не пряталась от них.

Высокая сухая женщина в разлетающихся под ветром остатках просторного белого платья стояла в самом центре толпы. Стояла, не отводя черных, таких же, как ее эбеновая кожа, блестящих глаз от рейнджеров, строящихся на площади. Дуайт удивился. Три ранее проведенных аутодафе обычно сразу начинались с беснований и проявления демонической сущности.

– Вторые номера закрывают тыл. – Шепард, блестя скрещенными клинками кокарды на неизменной шляпе, поправил маску, удобную, старую, из резины и с вечным шлангом, уходящим к баллону. – Осторожно, парни. Эти гребаные цветные опасны.

Опасны? Да ладно, босс. Дуайт покачал головой, поднял винтовку, выбирая первую цель. Звякнула цепь, опоясывающая командора Эверетта, ехавшего с Шепардом. Рейнджеры, поскрипывая амуницией, замерли, ожидая начала. Если священник идет в бой первым – жди большой беды.

Ведьма усмехнулась. Чертовка просто взяла и усмехнулась, блеснув удивительно белыми и ровными зубами, и серая грязная стая вокруг нее зашевелилась, разворачиваясь к «пустынным братьям». Два десятка предохранителей одновременно хрустнули звуком ломающихся костей. Моррис, прикрывая спину Дуайта, что-то глухо пробубнил. Уловить можно было только знакомых «долбаных цветных» и прочих «гребаных ублюдков». Дуайт расставил ноги, прижимая винтовку к плечу.

Позади что-то громко скрипнуло.

– Срань господня… – Дуайт не стал оглядываться, хотя прорвавшийся через кожу маски крик заставил его вздрогнуть. – Дева Мария!

Свора ведьмы двинулась вперед. Поскакала, покатилась, попрыгала. Блестящие бессмысленные глаза, раскрытые жадные рты, растопыренные острые пальцы. Вперед, вперед, на людей, жри-рви-ломай-убивай!

Загрохотали винтовки, раскатисто ухнули несколько карабинов, выпуская подружек на свободу. А вот и пулеметы зарокотали за спинами, поливая что-то, ворочающееся в трещащих и грохочущих домах. Но Дуайту стало не до того.

Командор Эверетт, высокий, сильный, в бьющемся на ветру плаще с красной каймой, застыл. Наверняка, если бы мог, он бы кричал. Твердокаменная земля площади, взорванная изнутри, еще оседала густым облаком пыли. Разодрав почву, жирно поблескивая багровым соком, командора оплели толстые мускулистые щупальца. Охватили, крепко перекрутив, пережав шею, не давая пошевелиться.

Ближайшая тройка рейнджеров бросилась на выручку. В воздух поднялось еще одно облако пыли, оставшейся от разлетевшейся земли. Крик прорвался через маски, взмыл вверх звериным воем, режущим слух. В провале, поймавшем «братьев», переливались жирными кольцами, кишмя кишели алые огромные личинки. Густо облепив людей, они вгрызались в толстую выделанную кожу, в жесткие брезентовые ремни, в плоть, в глаза, во внутренности.

Ведьма все так же улыбалась, не двигаясь с места, лишь блестела зубами.

Толпа оказалась совсем рядом, вереща и воя.

Сзади скрежетало, пулеметы рокотали, захлебываясь.

Дуайт выбрал первую цель: худого старика, голенастого, с диким визгом несшегося к нему, скаля остатки гнилых зубов. Все одержимые, раздери их Козлоногий Джек, всегда одинаковы. Разница только в том, стали они такими до или после смерти. Дуайту не повезло, дед явно был жив. Вот и скакал козлом, наплевав на анатомию и физические законы.

Винтовка, старая добрая Browning BAR 2000, она же «упокойник», прервала траекторию его полета. Сбила в прыжке, пройдясь в двух местах и ласково чмокнув. Чпок! Левое плечо разлетелось алыми брызгами и кусками цвета слоновой кости. Чпок! Череп последовал за плечом, добавив к ало-белой палитре шматки окровавленного серого студня. Дуайт занялся следующими.

Выстрелы грохотали, сливаясь в монотонный гул. Шепард орал неразборчиво, перемежая команды отборной руганью. Серая ободранная толпа тянулась к «песчаным братьям», жаждала сладкой человечины и еще более сладких человеческих душ. Командор наливался багровым, потихоньку опускаясь на колени. Личинки в яме перекатывались волнами, сильнее подергиваясь от конвульсий заживо съедаемых рейнджеров. Сзади приближался скрежет. Затих один пулемет.

Ведьма двинулась к броневикам. Солнце ослепительно блеснуло на верхней кромке креста, залив золотом несчастного мертвого священника.

Дуайт пинком отправил ближайшего одержимого в сторону, последними патронами прошелся по следующим. Перезарядиться он не успевал. Морриса сзади не было, щелчки его «шарпа» раздавались слишком далеко. Ну, значит, Моррису есть чем заняться. Это хорошо, скучающий напарник – тот еще сукин сын и говнюк.

Белое платье ведьмы приближалось. Она шла к священнику, отрезанному от своих. Ее лица Дуайт не видел, но, срань господня, он верил в улыбку на нем. В торжествующий оскал победительницы.

За спину Дуайт не переживал. Спину ему прикрывал стальной бок «Кугуара». А на флангах парни пока еще стреляли.

Крепкая девчонка-мулатка с серым от пыли лицом вынырнула перед ним. Зрачки ее полностью закрыли радужку, белки, казалось, лопались от давления проступивших кровяных переплетений. Эта покрылась дьявольским семенем, будучи мертвой. Горла у нее практически не осталось. Дуайт ушел в сторону. Гулко рассекла воздух дедовская палица мере. Треснуло, брызнуло и отлетело, чуть взмахнув роскошным, когда-то кудрявым скальпом. И, не удержавшись, под маской заорал и взвыл не хуже нападавших, высунув язык.

В-а-а-а!!!

Дуайт Оаху, сын, внук, правнук и потомок всех своих предков-арики, начал очередной перу-перу. Танец перед боем, танец, наводящий ужас на врага, пляску смерти, переходящую в саму смерть.

Ка-м-а-тэ-э-э!!!

Новый сукин сын, желавший его крови и несшийся с левой стороны, хрипло рыкнул, протянув руки. Хрустнуло, и обе кисти, крепкие кисти поденного рабочего, ставшего отродьем дьявола, отлетели в сторону. Тесак Дуайт любил чуть меньше любимой череподробилки из железного дерева, но ухаживал так же серьезно. И точил постоянно.

Мере ударила снизу, раздробив лицо неуклюжего подростка, одетого только в драные синие шорты, отбросила назад, сбив с ног старуху вовсе без одежды, но с болтающимися между сухими мешочками грудей детскими ручками. Тесак наполовину отрубил голову еще одной девчонке, возможно, когда-то дружившей с первой. Головка, даже сейчас милая, повисла набок, как только сухо лопнули позвонки. Тело, запутавшись в длинных штанинах, завалилось в сторону, не оставляя попыток схватить рейнджера вытянувшимися пальцами с длиннющими черными когтями.

Дуайт всадил тесак в затылок старухи, развалив череп до самого носа. Палица яростно взвыла, разрубая воздух и висок бывшего чифа, одного из трех законников Милтона. Рухнув, тот толкнул на Дуайта высокого пучеглазого мексиканца, скалившего редкие зубы через густые усы. Половину лица мексиканец уже потерял, но адское семя расплавило ее, превратив в запекшийся на костре сыр с потеками. Тесак вошел точно под ребра, протыкая тугой мускулистый мешок, гонявший отравленную черную кровь.

Удар отдался в руку, упруго спружинил в мышцы, даря радость боя и победы. Дуайт закусил нагубник шланга, не замечая, что грызет его, воя в восторге схватки. Кровь стучала в висках, била барабанами, заводила ритмом. Все сильнее хотелось сорвать маску. Маска мешала.

В-а-а-а!!!

Мешала насладиться. Почувствовать кровь врага на лице. Ощутить его смерть. Вдохнуть запах боя, густой и сладкий, резкий и тяжелый запах. Мешала…

Справа вынырнула оскаленная рожа, мало похожая на человеческую. Дуайт ударил локтем, прикрытым щитком, ударил, вминая плоский нос внутрь черепа, отмахнувшись тесаком от никак не желающей умирать полуобезглавленной девки. Нечеловеческая рожа вспухла свежей прорехой, брызнула жижей…

В девчонку влепил очередь подскочивший Вальехо, прикрыл Дуайта, отходящего к броневику. Идти оказалось неблизко, целых пять-шесть шагов. Глядя на никак не заканчивающуюся волну, напиравшую на рейнджеров, Дуайт вздрогнул, понимая, что снова сорвался в амок.

Он оглянулся, услышав не просто скрежет и треск, нет. За спиной нарастал густой басовитый шелест. Раздвигая остатки домов, вспучивая землю, к отряду тянулись, подрагивая и вцепляясь сразу в нескольких братьев, те самые мускулистые, оголенные до красного мяса щупальца.

Ведьма уже почти добралась до командора, тонущего в медленно, явно по ее приказу сжимающихся живых побегах. Уже не улыбаясь, ощерившись в дикой ухмылке, протянула она руку к кресту на ближайшем наплечнике. Командор, багровый и задыхающийся, повернул к ней лицо и изогнул губы в ответной гримасе. Дуайт, увидев замерцавший вокруг него воздух, не успел удивиться.

Кожу маски неожиданно стянуло, щеки и нос защипало морозом. Дуайт отшатнулся к броне, гудящей и покрывающейся разбегающимися ледяными цветами. Воздух вокруг затвердел, брызнув мириадами сверкающих кристаллов. Ветер пришел чуть позже. Собирая алмазное крошево в сотни и тысячи лезвий, резко качнул их к разворачивающимся красным клубкам мертвой живой плоти, бушевавшим на остатках городишка Мидлтон.

Ведьма закричала, разом посерев, протянула руки к чудовищному клубку, призванному убить отряд людишек, посмевших мешать ей. И не успела ничего сделать.

Прозрачные клинки входили в перекатывающуюся плоть, рассекали ее на тысячи тонких пластинок, кромсали, резали и убивали. И тут же пропадали, растворяясь в бьющих фонтанах густой черной жижи. Но свое дело они сделали. Чудовище умерло. Вместе с ним умер и командор, превратившись в мумию, иссушенную мощью Господа, текшей через него.

Башни броневиков, лязгая, развернулись, уставились стволами на остатки серой толпы. Ярость протекала через стволы, превратившись в хлещущий ураган свинца.

Ведьме уйти не дали. Моррис, чертов сукин сын, перебил ей колени двумя выстрелами из «шарпа».

– Дуайт? – Шепард подошел к нему, когда помеченных дождем из адского семени жителей, что прятались по подвалам несколько дней, пригнали на площадь.

– Да, босс.

Он уже знал, что услышит. Куда больше его занимала сама площадь, покрытая быстро разлагающимися телами. Козлоногий не жалеет своего племени, когда оно подыхает.

– Говорят, сынок, ты снова сорвался?

Шепард заправил руки за пояс и выпятил красивую серебряную бляху, покачиваясь на каблуках. Чертов сукин франт. Народ Мидлтона, его жалкие остатки, уже поняли, что их ждет, и завопили. А этому любителю шляп наплевать. Хотя и ему, Дуайту, тоже не особо переживалось за чужие жизни. Закон во времена Бойни жесток. Но это закон.

– Сорвался. Оштрафуешь?

– Нет… – покачал головой Шепард. Маска потешно качнула в такт хоботом. – Отправлю в командорию. На покаяние. Глядишь, тебя, сраного психа, там вылечат.

Дуайт пожал плечами. Насрать. Командория так командория.

– Умница, сукин ты сын.

Шепард явно собирался сплюнуть Дуайту под ноги. Но маска, маска…

– Босс…

Дуайт посмотрел на Морриса, пинками гнавшего к доскам, сваленным грудой, совсем молоденькую девчонку. Та плакала и не расставалась с узлом. Возможно, узел чуть дергался и попискивал. Сраный узел со сраным плачущим бельем. Дуайту очень хотелось еще раз завыть и уйти к предкам, ждущим его на красивой белой лодке, исполняя последнюю хаку, окрашенную в алое. Но… но…

– Что «босс»?

– Я не знал своей матери. Меня растил дед.

– И?

– И ничего. Мне пора закончить нашу работу.

Некоторые любили аутодафе. Некоторые любили любить жертв аутодафе. Дуайт не любил ни того, ни другого. Тогда Моррис еще спорил с ним по этому поводу. Тогда, в Мидлтоне, они поспорили в последний раз. После того, как Дуайт подошел и прострелил голову молоденькой девчонке и, не глядя, свернул шею пищащему свертку с бельем.

А вот костер для ведьмы и остальных, тех, кто вовремя не донес, кто побоялся гнать в форт, увидев первые семена зла, этот костер Дуайт подпалил с огромным удовольствием.

Полыхая и визжа от боли, ведьма успела проорать проклятие каждому из них. Они не отличались оригинальностью и обещали всем и каждому скорую и жуткую смерть.

Многие и впрямь померли довольно скоро. Но для рейнджеров это и без проклятия не редкость. Каждый раз, зачищая очередную ферму, ранчо, городишко, Дуайт вспоминал несколько вещей.

Силу Господню, убившую и тварей, и командора.

Полыхающую ведьму и ее сиськи, такие красивые до момента, пока огонь не добрался до них.

И молоденькую девчонку со сраным пищащим свертком белья.

Antem (The Unforgieven-I)

Сок винограда – кровь Господня. Хлеб – плоть Его. Если же причастие на вкус отдает мясом… То здесь что-то не так.

Дуайт не верил в христианского Бога. Вернее, верил, понимая, что он есть. Но говорил не с Ним. С Ним говорить Дуайту было не о чем. Это стало проблемой давно.

Мир вокруг Дуайта жил под сенью Креста. Символ веры павшей страны, ставший сейчас вездесущим. Кресты, кресты, кресты…

Блестели металлом на церквях, чернели потемневшим деревом на часовнях, серели выцветшим камнем на надгробьях. На головках пуль, вырезанные чем-нибудь острым. На клинках и лезвиях, выбитые мастером-гравировщиком. Даже на подтяжках чулок у некоторых шлюх, блестевшие поддельными камнями или отливающие светлым отблеском настоящего серебра. Крохотным же золотым крестам, ритмично скользящим между мокрыми от пота грудями веселых девочек, Дуайт даже не удивлялся.

– Во имя Господа нашего, да…

Да укрепит Он руки мои, одинаково легко рубящие головы детей зла и тех, кто может оказаться заражен.

Да даст Он меткости глазам моим, смотрящим через прицел на порождение дьявола или на одинокого путника, прошедшего через земли Козлоногого.

Да…

Этих «да» хватало.

Жесток ли христианский Бог? Или, скорее, Его слуги? Дуайт не думал об этом. Мир вокруг, мир во время Бойни не добрый. И всепрощения ждать не стоит. Его просто не может быть.

Песок хрустел под подошвами. Хрустел остывшим дьяволовым семенем, опаленными костями, расплавившимся стеклом. Догорало ранчо, ревели коровы в загоне. Те, что еще оставались коровами.

– Эй, как тебя! – Сержант, не глядя назад, дернул рукой. – Ко мне!

Юнец, недавно прибывший в Анклав, подошел. Споро, не отнять, но и не скакнул козлом, как большинство новобранцев. Сержант решил проверить мембраны маски после аутодафе. Вдруг голос стал проходить хуже?

– Проверь животных. Подожги постройки и возвращайся.

Тот кивнул, двинувшись к распахнутым створкам.

Дело было давно. Сержанта звали Шепардом, а не торопившийся горделивый молокосос… Дуайт вспоминал самого себя с усмешкой.

Идти нормально не получалось. Хотя Дуайт прекрасно понимал: это вопрос времени и привычки. Униформа «пустынных братьев» – штука не самая удобная. Кожа, толстая, не каждым ножом пробьешь, еще кожа и снова кожа. Куртка с полами по колено, с высоким воротником, с наплечными, нагрудными и налокотными вставками. Кожаные перчатки с крагами до локтей. Кожаные брюки с наколенниками, высокие сапоги. Кожаные ремни с подсумками, карманами и кобурами. Кожаная дыхательная маска с каучуковым шлангом, тянущимся к баллону с дыхательной смесью на пояснице. Дуайт тогда еще не привык к ней, двигался неумело, спотыкаясь.

Тяжелый «упокоитель» добавлял усталости, оттягивал мышцы плеч и рук. Смотреть через стекла маски получалось не очень хорошо. Дуайт подошел к загону. Присмотрелся к облепленному мухами обрубку под ногами. Наподдал ногой по чьей-то обглоданной голове, отправив ее внутрь.

Шепард, незаметно подошедший сзади, только одобрительно хмыкнул, кивнув Бэнки на юнца. Бэнки кивнул в ответ, мысль молокососа показалась верной. Но подачу горючки в огнемет все же открыл. Над грибком набалдашника потянулась жирная струйка дыма.

Голова влетела внутрь, и на нее тут же кто-то накинулся. Дуайт поднял винтовку и шагнул вперед. Стрелять пришлось сразу.

Судя по остаткам одежды, раньше тварь была поденщиком. Порванные грубые брюки, остатки светлой рубахи из дешевого полотна с Ист-Кост. Кожи и плоти на щеках и нижней челюсти практически не осталось. Правда, зубы если и выросли, то не сильно. Но и такими в голову он вгрызся прилично, успев снять остатки закоптившегося скальпа. Почему не бросился на Дуайта сразу? Потому что ног ему Козлоногий не подарил. Превратил их в жалкое подобие ящериных лап, не больше.

«Упокоитель» грохнул куда громче треска разлетающегося черепа. Дуайт пошел дальше, на всякий случай прострелив поденщику и плечевые суставы.

Первые стойла пустовали. Дальше Дуайту пришлось стрелять.

Четырехглазая корова, тряся мордой, потянулась к нему с натужным мычанием. Потянулась размочаленными и рвущимися губами, выпускающими кривые и на глазах толстеющие зубы. Потянулась, щелкая позвонками удлиняющейся шеи с пульсирующими красными наростами. Потянулась.

«Упокоитель» грохнул во второй раз за минуту, отправляя дорогую в прошлом «голландку» в край без утренних и вечерних доек.

В следующих стойлах задерживаться не пришлось. На спуск, еще раз на спуск и снова на спуск. Магазин «упокоителя» вмещает двадцать пять головастых убойных «браунингов», менять не стоит. Стоит хорошо стрелять.

В конце Дуайту пришлось остановиться. И даже захотелось стащить маску и броситься в угол, так сильно попросил об этом желудок. Но Дуайт справился.

Она, кто знает, могла быть и красивой. Его самая первая ведьма. Ей оказалось не так и много лет, от силы тридцать. Полуголая миз с рыжими волосами, с соломинками, налипшими от большой охапки, под которой она пыталась согреться. С кровавыми разводами поверх затейливых дьявольских знаков, идущих вдоль острого позвоночника. Она пряталась в тени у стены, косилась на него через плечо. Длинная ржавая цепь прочно держалась за толстые браслеты на руках, уже покрывшиеся хлопьями коррозии. Железу не всегда под силу удержать прислужницу Зла.

– Встань. – Дуайт положил ствол на створку стойла. – Повернись ко мне лицом.

Она встала. Повернулась, попытавшись сплюнуть. Медные удила, притянутые к затылку ремешком, не дали. Слюна, розовая и блестящая, упала на шею, поползла вниз. К бледному, еле различимому розовому овалу на белой не так давно груди. Потом, спустя много времени, целых две недели, Дуайт познакомился с Элли, старожилкой девочек Бада. И после знакомства с ней уяснил про особенную бледность некоторых мест у рыжих.

Когда на ведьму нацепили ошейник, кто-то заботливый вкрутил шипы в его внутреннюю сторону. Шевелить шеей она не могла. Засохшие и свежие потеки сделали ее пострашнее твари на входе.

Дуайт покосился на лежавшее рядом с ней тело в белом платье невесты. Ее не запятнала грязь. Не дали носилки, стоящие на аккуратно напиленных чурбачках и пестрое одеяло, накинутое сверху. Поверх одеяла, притянутый тусклой серебряной цепочкой, блестел лаком свежевыструганный большой крест. Это было верно. Но кто из домашних смог отрезать девочке голову, чтобы пришить обратно грубыми толстыми нитками?

– Ты ее убила?

Ведьма кивнула. Дуайт старался не смотреть в ее глаза. Те затягивали. Бирюзовые омуты, блестевшие все сильнее, не позволяли отворачиваться. Позади хрустнула доска настила. Шепард с любопытством перегнулся через дверцу, глянул на невесту.

– И долго ждать собирался, молокосос? Вот дочка Смитсона, погибшая первой. Вот Эва Ланг, жена ее старшего брата, уморившая скотину и призвавшая демонов себе на помощь. Так, красотка?

Ведьма ощерилась. Наплевав на врезавшиеся в рот удила, разодрав его еще больше, ощерилась.

– Бэнки, не дай ей умереть быстро. – Шепард потянул Дуайта за воротник. – А тебе наказание придумаю в форте. А, да.

«Кольт» сержанта два раза грохнул, пробив ведьме колени. Та завыла, завизжала все выше и выше. Бэнки пинком отогнал Дуайта, выпуская наружу дракона из баллонов за спиной. Дракон жадно загудел, заставив ведьму голосить еще сильнее.

Наказание Шепард придумал стандартное. Физическая подготовка два дня подряд с утра до утра. А в промежутках – заступ, и кидать навоз на свиной ферме. В полной экипировке. Дуайт не обижался, сержант поступал правильно.

Сомнения, возникшие из-за бирюзовых глаз миз с рыжими волосами, он душил сразу. Она – ведьма, погибшая из-за собственных козней. А не из-за уродства, оказавшегося таким прекрасным.

Бирюза глаз перестала приходить по ночам только через несколько лет. Хотя порой Дуайт хотел бы ее увидеть. Глубокую, яркую бирюзу всех трех глаз рыжей миз.

Дуайта часто зазывали в церковь. Не один проповедник обломал зубы о глыбу нежелания Дуайта Оаху забывать своих богов. Некоторые не сдавались, пытались достучаться, докричаться, добраться до скрытой за синими линиями татуировки души. Многие потом плевали ему вслед, а он шел дальше. Рейнджер Седьмого техасского Дуайт Токомару Оаху мог себе такое позволить.

Командор прибыл ровно в назначенное время. Без помпы, без труб войска Господня. Просто вышел из покрытого пылью джипа и пошел к десятку рейнджеров. Бывшему десятку. Пятеро из оставшихся «песчаных братьев» встали, стараясь не выходить из тени сикомор.

Священник шел под палящим солнцем, не обращая на него внимания. Блестели кресты на наплечниках, шуршал плотный плащ. Командор добрался до них за несколько минут. На ткани капюшона, идущей вокруг шеи, выступили пятна пота, но он даже не запыхался.

– Где? – поинтересовался у Джексона. – Там?

Палец ткнул в сторону храма Воскрешения Апостолов. Дуайт даже удивился. Командор встретился ему первый раз и смог поразить. Никаких мягких улыбок, никаких «мир вам, дети мои». Даже внешне священник совершенно не походил на священника.

Грузный, приземистый, с пистолетами на бедрах, с лежащим на плече большим свертком. Поверх платка, закрывавшего низ лица, внимательно смотрели на когда-то белоснежное здание серые глаза с выцветшими светлыми ресницами. Левый глаз покраснел и казался воспаленным.

– Да, там. – Джексон поправил «таран», свой трехствольный автоматический дробовик. – Еле унесли ноги, падре.

– Ну-ну. – Командор покосился на Дуайта. – Во всем язычник виноват, не иначе.

– Да нет… – Джексон нахмурился.

– Не этот, – буркнул священник, – тот, другой.

– Какой? – удивился Джексон. – Где?

Командор вздохнул, опустил платок. Под платком оказалась короткая смешная бороденка. Правая рука нырнула в сумку на боку и достала лист пейперпласта.

– Синий Волк. Он из резервации рядом с бывшим Далласом.

Джексон посмотрел на трехмерное изображение Синего Волка, пожал плечами.

– Мы его не видели. Там… послушники, вроде бы несколько сестер из обители Виргинии, может, кто из местных.

– Он там. – Командор убрал лист о поимке обратно. – Шел за этим дьяволом почти месяц и почти от Залива. Смотри.

Из той же сумки появилась небольшая коробочка с круглым экраном. Коробочка попискивала и моргала красноватой точкой.

– Смог отстрелить отродью палец в самом начале промысла своего. Вот он, здесь, в ячейке. Теперь могу выследить его где угодно. Но шаман хитер, прячется, боится прямой встречи.

Дуайт почесал в затылке, слушая разговор капрала и странного священника. Новая церковь и ее слуги до сих пор поражали и поведением, и умениями, и возможностями.

– Будем штурмовать? – Джексон потер лупившийся нос. – Буря идет.

– Не просто буря, – уточнил командор и покосился на север, – буря с проклятой Господом земли, с песком, несущим адскую жизнь. А штурмовать надо. Сколько погибло людей, капрал?

– Пятеро. – Джексон сплюнул. – Хорошие были ребята.

– Упокой Отец наш души их. – Командор размотал ткань на большом свертке. – А мы помолимся за них позже.

Брезент священник бережно скатал и засунул за пояс сзади. Рейнджеры смотрели на чудовище, легко удерживаемое толстыми ручищами.

Если Джексон любил и гордился своим «тараном», то командор явно готов был помериться и тем, и другим. Барабан на семь или восемь огромных зарядов, широкий ствол, украшенные резьбой ложе и приклад.

– «Проповедник», – командор улыбнулся, – мой друг.

Дуайт дернул щекой. Да, таких священников встречать еще не доводилось. Прикинув на глаз дюймы каждого из псалмов для проповеди на восемь стихов, порадовался мощи святости, оказавшейся на их стороне.

– Люди остались людьми? – поинтересовался командор.

– Да. – Джексон согласно кивнул. – Но что-то там есть.

– Странно было бы, если бы не было. Что у вас с грузовиком?

– Ехать может. Засорились фильтры, но сделаем. – Джексон обернулся к морде машины. – Думаю, успеем. Герметичный кузов.

– Пусть сразу подгоняют ко входу в храм. – Командор снова поднял платок. – И ставят пулемет. Если, выходя, не назовем ваш сегодняшний пароль, пусть убивают. Так и передай.

Снаружи осталось двое бойцов. Остальные и командор вошли внутрь. На севере медленно, но верно ворочались тяжелые черные тучи, прореживаемые чуть заметными алыми всполохами.

Храм Воскрешения Апостолов стал одним из многих, выросших в огромной грибнице религий и вер Бойни. И в самом начале на него явно тратились многие и много. Дуайт, оказавшись внутри, прикрыл вход Морриса и огляделся.

Тел ребят он не заметил. Пока отряд ждал командора снаружи, как и планировалось с самого начала, в храме даже навели порядок. Обитатели церкви явно не опасались за свои жизни. Или просто не думали о новом нападении. Или вообще ни о чем не думали.

Росписи по стенам казались красивыми даже в полумраке. На первый взгляд. Чуть позже темные провалы на месте глаз, красные разводы и ребенок вместо агнца бросились в глаза. Дневной свет практически не проходил через плотные темные портьеры, закрывающие высокие и узкие окна. Горели свечи в высоких светильниках. Свечей оказалось много, внутри ощущался их жар, пахнущий жиром, воском и чем-то еще. Дуайт покосился на ближайшую картинку. Это потом он услышал про фрески. А сейчас изображенное он мог назвать только так.

Rotting Christ, алеющими буквами, сочащимися поблескивающими потеками. Длинноволосый Павел с растрепанной бородой, с карминовыми потеками на груди, держащий в руках голову Петра. Андрей с вырезанным по спине флагом Конфедерации, с ногами Марии, сплетенными на его чреслах. Иоанн, окунающий ангелоподобного Иуду в купель, полную до краев, темнеющую тем же цветом, что и надпись. С кричащими из-под поверхности детскими ликами. Дуайт сплюнул. И двинулся вперед.

Скамьи, тяжелые, привезенные издалека, заполняли залу практически полностью. Алтарь вдалеке темнел воротцами. А вот фигуры, застывшие по бокам, виднелись хорошо. Бен и Карсон, примотанные к колоннам. Вернее, то, что осталось от них. Как можно снять кожу с живого человека так, чтобы полностью заглушить его крики? Просто. Закрыв ему рот плотным намордником. Морриса вывернуло наизнанку.

– Твари.

Джексон задрожал. Пот выступил на светло-кофейной коже, дробовик ходил из стороны в сторону. Метис вышел, не таясь, к алтарю.

– Выходите, твари, идите сюда!

Командор прижал к полу дернувшегося к капралу Дуайта.

– Жди, глупец.

Ждать пришлось недолго. Они не пришли с потолочных балок, падая вниз гибкими живыми каплями. Не появились снизу, ломая паркет. Нет. Они, четыре создания, даже отдаленно не напоминавшие молодых ребят в скромных серых балахонах, вышли прямо из стен.

Серое осталось. В цвете кожи, пронизанной черным переплетением сосудов, полных мертвой крови. Чернота продолжалась в глазах. Бездонно-антрацитовых, нечеловеческих и уж тем более не помнящих о Боге или вере в его сына. Не говоря про каких-то там апостолов.

Дробовик шарахнул первой пачкой, разметал половину тела первого по Аврааму, заканчивающему свое жертвоприношение. Ягненок мирно пасся рядом с каменным жертвенником. Авраам улыбался дикой и страшной улыбкой. Дополнительные красные кляксы, попавшие прямо на него, нисколько не выделились. Своего сына тот резал без фартука.

Второй серый качнулся в сторону, ударил по капралу большим костяным копьем, задев плечо. Джексон ответил следующей грохочущей партией, угодившей в живот бывшему послушнику. Молча прижав ладони к внутренностям, тот упал назад. Прямо к ногам Виргинии. Вернее, к ее бедрам. Бедрам, разведенным в стороны, похотливо раскрывшим ее суть, разрушенную инкубом.

Дуайт дернулся вперед и тут же, шипя, застыл. Куда ткнул пальцем священник, он не разобрал. Но желание помочь командору отступило перед опалившей ногу болью.

Джексон радостно улыбнулся. Вскинул дробовик навстречу оставшимся противникам. Третий ударил белой, в красных прожилках, пилой. Пила выскочила из руки, прошлась по ноге капрала. Джексон заорал и успел выстрелить. Падая, выстрелил еще раз. С трех стволов, подряд. Заряды дроби размазали монстра с рукопилой и зацепили последнего. Оба отлетели к ногам статуи, замерли, обнимая крашенные охрой копыта. Последний поднялся, двинулся назад.

Сверху, с колокольни, засвистев в полете, на Джексона упала тонкая и прочная нить. Следом упала хозяйка, бывшая монашка, о чем говорил ее головной убор. Все остальное куда больше подошло бы высохшему от жары и помершему от обезвоживания путнику. Джексон не успел даже закричать. Сеть скрутила его, стянулась, послушная рукам хозяйки, и вошла внутрь, взрезая плоть капрала.

Морриса вырвало еще раз. Командор встал, поднимая свое стрелковое чудовище. Агрегат ударил несколько раз подряд, заметно отдавая ствол назад, медленно и как-то неопасно. Но Дуайт успел уловить, увидеть, что сталось с зарядами. Монашка стрекотнула было в сторону. Но не успела.

Первая из добравшихся до нее пуль взорвалась, лишь коснувшись сухого твердого тела в коричневой блестящей корке-броне. Осколки, сдерживаемые изнутри проволокой, раскрылись лепестками, вгрызлись внутрь монстра. Кровь, густая и темная, брызнула во все стороны из раны. Раны, выглядевшей как большой крест, сочащийся изнутри кармином. Рядом с первым расцвели еще два креста.

На долю Дуайта выпал последний из послушников, скакнувший козлом к стене, обратно в ее тень, растворяясь в густой пыли и пропадая внутри темноты. Дуайт не мог ему такого позволить. «Упокоитель» грохнул несколько раз, зацепив переродившегося. Темная кровь плеснула на паркет пола, само тело начало падать, обманчиво неторопливо. Момент рывка Дуайт проморгал.

Его снесло на спину. Край скамьи некстати ударил по запястью, едва не заставив выпустить винтовку. Спас Моррис. Моррис, не вытерший рвоту, с побелевшими от страха глазами, ударил прикладом «шарпа». В голову, тянущуюся к Дуайту и щелкающую на глазах вытягивающимися челюстями.

Голова отчетливо хрустнула. Чудовищно удлинившиеся зубы клацнули у лица Дуайта. Оаху рыкнул и ударил кулаком, набойками на перчатках. Послушника скинуло на пол, «шарп» Морриса довершил дело.

– Хватит протирать пол от пыли. – Священник откинул барабан и неуловимо быстро перезарядил «проповедника». – Сколько было здесь этих блудливых сук?

Он ткнул сапогом все никак не умирающую монашку.

– Это же монахиня, падре… – Моррис вытер лицо платком. – Зачем вы так?

– Это отродье сатаны, солдат. – Командор огляделся. – Зло находит лазейку только в душах сомневающихся в святости единой истины, что есть Отец наш. Вытри левую щеку, дурень, облевался весь.

– Спасибо. – Моррис вытер щеку рукавом. Рвота уже подсохла, размазалась по коже детской кашей. – Что дальше?

Дуайт оттолкнул его, встав напротив командора.

– Зачем вы пустили Джексона вперед и не прикрыли?

Священник внимательно посмотрел на него. Опухший глаз слезился, щурясь. Пыль и песок пустыни легко дарят конъюнктивит.

– Я ждал ее. И берег патроны. Их осталось всего десять. Восемь в барабане, два в кармане. Благодари Бога, солдат, что твой сержант оказался героем. Или глупцом.

Дуайт скрипнул зубами.

– Так сколько здесь еще этих шлюх?

– Три… или две, – буркнул Дуайт, – не больше.

Командор кивнул и двинулся к до сих пор незаметной дверке в нефе. На ходу он извлек из своей чудо-сумки фонарик и быстро прикрутил его к «проповеднику». Дуайт с Моррисом переглянулись и сделали то же самое. Перед спуском вниз, следуя примеру священника, они натянули маски.

Неприятности начались на трех последних ступеньках. Из темноты подвала донесся легкий мелодичный перелив. Дуайт в музыке разбирался так же, как в галантном ухаживании за дамами. То есть никак. Но инструмент узнал, слышал недавно. Флейта.

Командор, ступавший твердо и уверенно, как вожак буйволов, оступился. Он с хрустом ударился о дерево и поехал вниз. Дуайт, дернувшийся к нему, кубарем полетел следом. Ступени скользили, сплошь залитые маслом. Дуайт перелетел через священника, успел заметить приближающийся пол, и все. Удар, боль, вспышка, темнота.

– …а ты так долго, не стыдно тебе?

Голос шел сбоку. Дуайт не торопился шевелиться, не ощущая рук и ног. И дело было не в том, что их связали. Он их просто не чувствовал. Раз, и нет ног, два, и рук тоже нет. Так а зачем тогда сразу шевелить шеей и головой, если ты лежишь на холодном полу подвала опоганенного храма?

– Молчишь, старый дурак? – Голос звучал странно. Хрипловатый, тягучий, непривычно ставящий ударение. – Чертов святоша… Палец хоть вернулся.

С другой стороны раздался слабый шелест. Шир-ших, шир-ших, как будто кто-то тихо шел к Дуайту, чуть подволакивая ногу. Сбоку захрипел Моррис. Почему именно Моррис? Потому как стоило меньше курить темных мексиканских los cigaros, чтобы не кашлять каждый раз при глубоком вдохе. Этот кашель Дуайт узнавал издалека.

– Можешь молчать… я все равно заставлю тебя кричать. Видишь, один из крутых парней уже пришел в себя. Не тот, что кашляет, а второй, с мордой в картинках. Эй, дурачок, не притворяйся.

Дуайт скрипнул зубами и поднял голову. Шея хрустнула, недовольно заныла напрягающимися мышцами. Да, сбоку шла одна из монахинь. Если можно про это сказать «шла».

Она осталась человеком. Обычной, измученной и запуганной женщиной. Из одежды на ней болталась оборванная сорочка, изгвазданная кровью. Волос на голове практически не осталось, они сгорели вместе с частью лица. Глаза блестели, окруженные темными кругами. А ее левая нога… она и делала этот «шир-ших», зажатая досками. Древесина, заляпанная густыми, подсохшими малиновыми пятнами, блестела в голубоватом свете газовых рожков на стенах.

Дуайт сплюнул и повернулся к Голосу.

Индеец усмехнулся ему, выпятив крупные крепкие зубы. Глаза Синего Волка отливали безумием и серебром. Его собственная моко, затейливо сплетенная по щекам, шевелилась и шипела клубком змей. Перед ним неподвижно сидел на корточках командор. Темнота за спиной индейца шевелилась, оборачиваясь последней монахиней.

Синий Волк поднял трубку, затянулся играющим бирюзовыми искрами дымком и чуть наклонился в сторону Дуайта.

– Здравствуй, дружок. Очень рад нашей встрече. Думаю, ты захочешь присоединиться ко мне.

– С чего бы?

– Сам поймешь. Чуть позже. Дай мне уделить время нашему общему знакомому.

Индеец спрыгнул со стола, на котором сидел, дернул что-то. Командор приподнялся на коленях, подняв руки вверх. Неудивительно, учитывая две толстые цепи, крепившиеся к потолку. Синий Волк пнул его в лицо. Походя, без серьезной злобы. Командор мотнулся, но удержался. Цепи звякнули.

В руках индейца мелькнуло что-то небольшое. Палец. Его собственный безымянный палец. Ссохшийся, темный, с почерневшим ногтем. Синий Волк поднес его к глазам, цыкнул.

– Как тебя зовут? – Он повернулся к Дуайту. – Хотя зачем?

Тихонько прошелестело змеей и звякнуло. Индеец держал в руках жетоны Дуайта и Морриса.

– О! – Синий Волк удивился. – Я-то еще думал, откуда ты? А ты оказался штучным экземпляром. Новозеландец. И как тебя сюда занесло?

– Может, я все-таки Моррис?

Индеец захохотал и оказался прямо рядом с Дуайтом, неуловимо и мягко. Вот сейчас наконец-то он стал похожим на краснокожего. Блеснул нож, ухо Дуайта обожгло болью, а Синий Волк с удовольствием принялся жевать отрезанную мочку. Зубы его блестели, покрытые красными разводами.

– Смотри, дружок, покажу тебе чудо. И ты захочешь ему научиться. Жаль, мочку свою ты назад не приставишь. Но тебе все равно понравится.

Командор, молчавший и почти висевший над полом, сплюнул.

Индеец оскалился в усмешке, тут же оказавшись рядом с ним. Ударил сильнее, разбив губы в кровь. Вцепился пальцами в подбородок и измазал в крови обрубок пальца.

– Моя вера сильнее, крестоносец!

Воздух задрожал. Ощутимо задрожал. Что-то происходило, что-то, чего Дуайт не понимал. Синий Волк вцепился зубами в пенек, торчавший из ладони, надкусил, зарычав. Его кровь пахла железом и гнилью. Темнота заволновалась. Последняя монахиня ерзала в черноте, маячила бледным пятном, изредка шумно втягивая воздух.

В воздухе все сильнее пахло чем-то сладковато-мерзким. Черная кровь индейца текла нехотя, пузырилась, блестя в красноватом свете. Синий Волк приставил палец к разодранному мясу с белевшей костью. Моррис, пришедший в себя, выругался. Монахиня в рваной сорочке заплакала, забилась между двумя большими ящиками. Командор сопел, потея и глотая собственную кровь, текшую из носоглотки в горло.

Дуайт покосился на свои руки, мертво лежавшие перед глазами. На что-то тонкое, блестящее, торчавшее из обеих ладоней. Тело начало отзываться в спине, в бедрах, но не более. Ни ноги, ни руки слушаться не хотели.

– Ты пропустил самое интересное, а-я-яй… – Синий Волк недовольно покачал головой. – Ты стал полностью их, далекий брат.

Он показал руку. Палец не отвалился. Палец даже шевелился. Торчал и еле-еле сгибался, вызывая желание отрубить его к чертовой матери. Черный, добавивший к пыли и тлену запахов подвала мерзкую гангренозную гниль.

– Гадко смотрится, – сказал Дуайт и проглотил слюну пересохшим ртом, – и воняет.

– Зато снова со мной, – отрезал индеец. – Но Джек дает не только это.

– Козлоногий?

– Козлоногий. Желтый. Он, неведомый и вездесущий.

– Роскошный подарок, – просипел Моррис, – а хер если оторвут, тоже прирастить можно? Или лучше чужой, если тот побольше?

Синий Волк захохотал, по-лошадиному откидывая голову. Темнота-монахиня шевельнулась, рванувшись к Моррису, и застыла. Моррис тоже застыл, насколько это было возможным в его положении. Дуайт вздрогнул, понимая недавно приданного ему компаньона, привезенного Шепардом с Восточного побережья.

Последняя изменилась сильнее прочих. Человеческого в ней осталось только сходство с самим Дуайтом, или командором, или Моррисом.

Таких жутко разрезанных, огромных провалов густой черноты вместо глаз не бывает. Не бывает такого алебастра, твердого, гладкого и блестящего даже на вид, вместо кожи. Мускулы и суставы не могут гнуться так нелепо, да и двигаться так, как двигалась женщина, человек не способен.

Монахиня, изогнувшись, отползла назад. А Дуайт, косившийся в ее сторону, посмотрел и на Морриса. У того из кобуры торчала рукоять револьвера.

– Ну, вот это мне нравится. Если не твой дружок, так ты окажешься мне кстати. – Синий Волк подошел к Моррису. – А Желтый Джек принимает всех. Если принимают его, смекаешь?

– Ты давно умер и воняешь. – Командор пошевелился. – Как и Джек, которого никогда не было. А если и был, так тоже давно превратился в смрадную кучу гнили.

– Удивил, – хмыкнул индеец, – разве что я могу, конечно, и пованивать. Только я жив и буду жить дальше. А вот ты сейчас сдохнешь. И страшно сдохнешь, это я тебе обещаю. А потом воскреснешь, да-да. Страшно?

Дуайту хватило света и ума, чтобы понять – страшно.

Синий Волк встал, вновь выхватив нож. Просто и буднично он достал из внутреннего кармана тертой джинсовой курточки небольшую банку с плотно притертой металлической крышкой. Внутри ее что-то шевелилось.

Синий Волк подошел к командору. Поставил склянку на стул, стоящий рядом, и потянулся к священнику. Сразу и одновременно случилось немногое. Но именно это и определило дальнейшее.

Всеми забытая святая сестра оказалась рядом с Дуайтом. Она сделала две вещи: вытащила из его правой руки длинную стальную иглу и вложила в ожившие пальцы револьвер Морриса.

Ее преобразившаяся компаньонка вытекла из темноты, скользнув к ним и выбросив длинный черный язык с острыми шипами на конце.

Реакция Дуайта оказалась быстрее. На нее хватило двух выстрелов, боеприпасы Моррис заряжал убойные. «Дум-дум» разворотили обратившейся голову.

Уже освобожденный, Дуайт развернулся к командору. И оторопел.

Синий Волк, нагнувшийся к священнику, дергался всем телом. Вместе с командором. Жара Дуайт не ощущал, но два давних врага горели, на глазах обугливаясь. Цепи, удерживавшие крепыша с крестами на наплечниках, теперь крепко связывали обоих.

Командор повернул почерневшее лицо и что-то просипел. Что именно, Дуайт не разобрал. До сих пор он был уверен, что застывшие груды пепла не разговаривают.

– Твою мать, что это было? – Моррис сел. – А?

– Сила Господа нашего. – Монахиня села рядом. – И вера в него.

Дуайт порадовался нескольким вещам. Самая главная радость оказалась, что они оба, и он сам, и Моррис, помнили пароль.

Оружие священника Моррис хотел оставить себе, но Дуайт не позволил, и «проповедник» спрятался в глухом бронированном фургоне Церкви вместе с сестрой Агатой, переданной братьям погибшего командора.