Читать книгу Полное собрание стихотворений - Дмитрий Мережковский - Страница 92

У ясных волн священной Брамапутры

Проводит дни в молитве и посте

Божественный подвижник Усинара.

Однажды царь небес, могучий Индра

Отшельника задумал испытать.

Тогда в голубку Агни превратился,

И соколом за ней помчался Индра.

Но на груди подвижника святого,

Увидев в нем защиту от врага,

Дрожащая голубка приютилась;

Он бережно покрыл ее рукой

И ласково промолвил ей: «Не бойся!»

Но в тот же миг на каменный уступ —

Угрюм и мрачен – сокол опустился

И злобно крикнул: «По какому праву,

Могучий Усинара, ты дерзнул

Отнять мою законную добычу?» —

«Во имя милосердья и любви

Тому, кто слаб, я должен дать защиту» —

«Что значит милосердье и любовь?

В моем гнезде голодные птенцы

И день и ночь кричат: отец, дай пищи!

Лишив меня последнего куска,

Старик, ты предал их голодной смерти!» —

«Я дам тебе волшебные дворцы

И грудами каменьев драгоценных,

И золотом осыплю я тебя, —

Но, – видит Бог, – я выдать не могу

Гонимую, беспомощную жертву...»

Он говорил и старческой рукой

Любовно гладил белую голубку.

«Нет, Усинара, – грозно молвил сокол, —

К чему мне золото, к чему дворцы:

Я не отдам за них моей добычи.

Смерть – побежденным, сильным – торжество, —

Таков закон природы беспощадный.

Я голоден, не мучь меня, старик...

Мне надо теплого живого мяса!

Я требую, чтоб ты мне возвратил

Кусок, моей добыче равный весом.

И если ты не хочешь, чтоб погибла

Иная жертва – мяса для меня

Из собственной груди ты должен вырвать».

Но ласково морщинистой рукой

Отшельник гладил белую голубку,

Потом взглянул на сокола, и жалость

Ко всем живым, ко всем, кого томит

Нужда и голод, жалость кротким светом

Зажглась в его божественных очах,

Задумчивых и бесконечно добрых.

Он тихо молвил соколу: «Ты прав».

И острый нож он в грудь себе вонзил,

И вырезал кусок живого мяса,

И бросил соколу взамен добычи.

Но тот сказал: «Мы смерим на весах,

Чтоб был кусок голубке равен весом».

И повелел отшельник, и пред ним

Явился рой духов его служебных.

Тяжелые огромные весы

Они к скале гранитной прицепили,

И на одну из чашек голубь сел,

И на другую бросил Усинара

Кусок кровавый собственного тела.

Но чаша с голубем не поднялась.

Еще кусок он вырезал и бросил,

Потом еще, еще... и кровь струилась,

И не было на нем живого места:

Срывал он тело с бедер, с плеч, с груди

И все кидал, кидал на эту чашу,

Что неподвижно в воздухе висела.

Вся плоть его – зияющая рана,

Под ней в крови кой-где белеет кость,

А между тем в очах глубоко ясных —

Все та же необъятная любовь.

Он подошел к весам и покачнулся,

И навзничь грохнулся, но среди мук

Он упрекал себя за эту слабость,

Он говорил: «Позор, позор тебе,

О жалкое, бессмысленное тело!..

Иль мало я учил тебя страдать,

Томил постом, сушил полдневным зноем...

Вперед, скорей, – конец твой недалек:

Еще одно последнее усилье!..»

Из лужи крови бодро он поднялся,

Приблизился к весам и в них вошел,

И чаша опустилась до земли,

И радостно к лазуревому небу

Спасенная голубка вознеслась.

Вздохнул он и промолвил: «Как я счастлив!..»

И бледное прекрасное чело

Безоблачным блаженством просияло.