Читать книгу Дневник в будущее - Дмитрий Михайлович Завадский - Страница 2

Сижу на холодном полу. Коричневатый линолеум, едкий дым сигареты соседа.

Сидим на полу. Он курит, судорожно пережимая фильтр, делая вдох за вдохом, а я молча смотрю на него и понимаю, что ничего не могу для него сделать, абсолютно ничего. У бедолаги отберут на днях квартиру за неуплату по кредиту. А что дальше? Дальше ведь ничего нет. Куда себя денешь среди расфуфыренных красоток за рулем дорогого автомобиля, среди безучастных к чужому горю толстых начальников в дорогих костюмах, среди дворовой своры, готовой отгрызть от твоего куска последнее, среди жестоких рабов купюр, монет? Куда ты себя денешь?

Наверное, ты не понимаешь меня. Не понимаешь, верно? Представь себе, если способен еще, что бывает другая жизнь, другие обстоятельства, понять и принять которых ты не желаешь, но они все же есть. Банально может, но как часто ты видишь ребенка, идущего со школы, в слезах? Дай угадаю, наверное иногда бывает. И что ты думаешь при этом? Да ничего ты не думаешь, ведь за следующим поворотом ты не вспомнишь даже мальчика или девочку видел. А ребенку этому тяжело. Может быть, его обидели, а может оценку плохую получил. Для тебя, лба здорового, это не проблема вовсе, а для него проблема и еще какая. Чувствуешь?

Да ничего ты не чувствуешь, я это знаю. Дай опять угадаю: тебе лет двадцать, да? Двадцать пять? За сорок? Неважно, сколько тебе, ты ведь не понимаешь меня, не понимаешь. И это плохо. Это очень плохо. Ты должен понимать, должен. С тех самых пор, как ты появился на свет, ты стал кому-то что-то должен, только от чего-то ты отказываешься, а что-то настоятельно избираешь. Почему не чувствуешь проблемы и горечи других? Каменным валом на душе лежит груз невзгод, но ты его не чувствуешь, потому что не на твоей душе. Осознал? А теперь от осознания собственной черствости что-то поменялось? Что-то щелкнуло? Скорее всего нет. А жаль.

Час сидим. То говорим, то молчим. В этой прокуренной комнате уже дышать нечем, но уходить не хочется. Я смотрю на измученное лицо соседа и отмечаю про себя, что он вида не подает: впалые щеки, какие-то заостренные скулы, но губы не шевелятся, дыхание ровное. Держится.

Да какое держится… В одни глаза поглядишь и все сразу становится ясно. В отчаянии этих глаз можно не только утонуть, можно захлебнуться, если только всего лишь ложечку чайную попробовать на вкус. Но он не плачет. Зато у меня ком в горле застрял. Мужчине сорок два. Чем дальше, тем сложнее. Всю жизнь работает руками, как лошадь пашет, оно и видно – еще лет десять назад руки трястись начали. Садится за стол на обеде, открывает свою старую полулитровую баночку с супом, ложкой черпает, ко рту подносит, но пока поднесет, половину прольет на скатерть. А сейчас еще хуже стало, спина прихватывает так, что встать не может. Ты что-то знаешь о такой жизни, приятель? Знаю, что бывает и похуже, знаю, что ты думаешь, что я чересчур сильно переживаю по этому поводу, но… Вот твоя проблема: ты сравниваешь. Сравниваешь себя с ним, себя со мной, меня с ним. А зачем? Быть может, у тебя тоже все очень плохо, но от того, что твое горе на твой взгляд в разы больше, горе не исчезает, не исчезает ни твое, ни сравниваемое с твоим. Отсюда и безучастность, отчужденность, безынициативность. Отсюда проблема, проблема грандиозная. Но как же хорошо осознавать, что хороших людей все еще много. Их всегда будет много.

К слову о соседе: да нет никакого соседа. Именно этого соседа нет. Но зато вокруг тебя точно есть те, кто нуждаются в твоей посильной помощи. Просто не проходи мимо, как бы тебе не было тяжело самому. Я более чем уверен, что самое главное качество в человеке – это готовность оказать помощь, выручить, спасти.

У меня есть для тебя кое-что. У меня всегда есть это для тебя – это мое слово. И именно ты решаешь, к сожалению, нужно ли тебе прислушиваться к нему. К сожалению, потому что если бы это зависело от меня, я бы тебя заставил. Но если ты остаешься со мной, остаешься здесь, тогда я от души рад тебе, честно. Это мое поле боя, мое перо, мои белые страницы. Это наше поле боя, и мы не собираемся сдаваться, друг мой! Идем со мной.