Читать книгу Спецприключения Миши Шерехова - Дмитрий Наумов - Страница 1

Крупные звезды как капли живительной росы на черном бархате мерцали в душной ночи. Ветерок, дувший с моря, не приносил облегчения. Окно, открытое навстречу великой пустыни, соединяло усталую душу майора Шерехова с вековой тоской южного неба.

В резидентуре начинались рабочие сутки. Вся подготовительная работа к этому часу была закончена – бланки проверочных маршрутов по городу были заполнены, аппаратура звукозаписи проверена, экипировка подогнана точно по фигуре резидента.

" Дождались, – с облегчением подумал Шерехов, – из Центра получено "добро" и пожелание успеха… Наконец-то".

Шерехов еще раз вспомнил как нелегко ему было доказать Центру необходимость разработки второй любимой жены местного эмира, вспомнил как впервые пришла к нему эта гениальная мысль и невольно улыбнулся широкой, по-детски доброй улыбкой.

Перед его глазами вновь возникла обстановка торжественного зала Голубого дворца эмира Обдурмана. Сам эмир Ахмад Ахад Аль-Сабах Аль-Амир ибн Сауд встречал гостей хорошо отработанным жестом ото лба к груди и ниже, чем-то напоминающим жест аборигена племени Макваква отдаленного кенийского района Каруме, возвращающегося с хорошей вечеринки в субботний вечер и перед расставанием с друзьями показывающего им, что решение жены не пускать его в родное бунгало в "таком состоянии" он принимать во внимание не будет.

Конец белой чалмы спадал широкой лентой на грудь эмира, скрытую многочисленными боевыми наградами, выданными самому себе за годы непрестанных поисков в песках родного эмирата достойного врага цитадели и оплота всего арабского мира. Сабля темной дамасской стали свисала с портупеи, подаренной эмиру кладовщиком советского посольства дядей Васей по случаю седьмой годовщины восемнадцатой свадьбы светоча и надежды всего Обдурмана.

Везир представлял каждого вновь прибывающего гостя и его супругу эмиру и здесь опытным взглядом психолога-агентурста майор Шерехов отметил живую реакцию Аль-Сабаха на каждую спутницу представляемого дипломата – кадык эмира судорожно дергался и каждый раз суетливым движением он откидывал за спину орден "Святой непорочности". Шерехов был без жены и очень жалел об этом, так как не мог провести оперативный эксперимент и удостовериться в том, что сложные телодвижения эмира не являются следствием халатности придворной няни, уронившей Аль-Сабаха в его детские годы на святые камни мазара прародителя династии, а есть не что иное, как результат неравнодушного отношения ибн-Сауда к прекрасному полу, приобретенного им в отрочестве и так бережно донесенного до своих весьма зрелых лет.

После того, как последний гость и его супруга были представлены эмиру и визирь достал папирусный список имен первых двухсот жен Аль-Сабаха для ответного представления семьи ибн-Сауда дипломатическому корпусу, Шерехов, проведя глубокий квалифицированный анализ, сделал для себя однозначный вывод – эмир по женской части слаб… Причем не просто слаб, как большинство арабских эмиров, а слаб до нервных тиков и обильного потовыделения.

Визирь зачитывал очередное имя и женская фигурка, накрытая паранджой, выходила из боковой двери тронного зала и, шлепая чарыками, по голубому ливийскому мрамору переходила между колонн к двери гарема, над которой горело табло с ярко-красной аварийной надписью на арабском и английском языках "Не входить". Эмир был большим любителем всевозможных технических штучек и задался целью приобщить Обдурман к прелестям научно-технического прогресса. Начал он, как понял Шерехов, с собственного гарема.

Шерехову надо было побыть одному и обдумать мысль, поразившую его в тот момент, когда визирь зачитал имя второй жены из группы любимых жен эмира первой лиги класса "А", на которые был разделен весь гаремный состав этой сексуальной сборной. От профессионального взгляда майора Шерехова не ускользнула та дрожь, которая передернула эмира, когда в боковой двери тронного зала появилась небольшого роста женская

фигурка, накрытая ярко-черной попонкой и по особо сложным телодвижениям Аль-Сабаха, последовавшими за появлением этой черной незнакомки, Шерехов понял, что оперативная удача разведчика наконец-то улыбнулась ему – он нашел ключик к сердцу непреступного эмира Обдурмана.

Спустившись вниз напервый этаж, где располагались коммунальные службы дворца (бани, гардероб, службы общепита гарема и буфет для гостей), Миша уже имел в голове план шифротелеграммы, подготовленный по всем правилам информационно- аналитической работы, основы которой безуспешно пытались привить ему на далекой заснеженной Родине.

Плотно закрыв и зашторив окно, Шерехов включил настольную лампу, достал из сейфа бумаги и, в который уже раз за этот вечер стал перечитывать телеграмму из Центра. Текст телеграммы был знаком Шерехову до боли, приобретенной бессонными ночами в раздумьях о том, как выполнить боевой приказ, не растеряв при этом с таким трудом подобранной и обученной группы бескорыстных помощников. И сейчас, перечитывая заново текст шифротелеграммы, Шерехов чувствовал, как сладкая истома растекалась по телу от сознания того, что он, майор разведки Шерехов, нашел решение сложного вопроса, который сам придумал и поставил перед Центром и разработал оперативно грамотный план, утвержденный Москвой, начало которого назначено на 9.00 местного времени.

"Надо поспать, утро будет трудным", – подумал Шерехов, но из-за стола не встал, а придвинув кипу бумаг, стал перебирать их, отыскивая и откладывая в сторону нужные. Сюда легли бланки проверочных маршрутов по выявлению возможного наружного наблюдения, составленные Шереховым еще в прошлую свою командировку, лист оперативных расходов, еще девственно чистый и расписка особо ценного агента "Али", в конце которой Миша с удовлетворением прочитал еще раз: "О моем сотрудничестве с советской разведкой никто кроме меня и моих родственников знать не будет".

"Али" был особо дорог Шерехову, поскольку работал в банях Голубого дворца Эмира Аль-Сабаха, родственников имел не так много, как другие "штыки", а главное – имел прямой выход на гарем эмира. Сам ибн-Сауд часто доверял "Али" помывку основной части своих жен, будучи уверенным в качестве обслуживания. За полную сохранность своей сексуальной сборной, как часто в шутку эмир называл свой гарем, Аль-Амир не беспокоился – он знал, что еще в раннем детстве на светлом празднике обрезания будущего банщика Голубого дворца мулла хватил "лишку" как до операции, так и во время нее. Так что, начиная с бурных лет отрочества "Али" был лишен некоторых земных радостей.

Шерехов приобщил «Али» к оперативной работе еще в прошлую свою командировку, подставив ему по всем канонам оперативного искусства женщину весьма легкого поведения, не зная, к сожалению, всех вышеизложенных обстоятельств жизни банщика. И когда эта разработка дозрела до логического конца и дала результат прямо противоположный ожидаемому, Шерехов, по согласованию с Центром, завербовал его на идейно-политической основе.

* * *

Работать с "Али" поначалу было трудно. Труднее всего было объяснить "Али", что он, Шерехов, из разведки, а не очередная жертва наркомании. Первые шесть встреч Шерехов посвятил только воспитательной работе, рассказав своему новому агенту краткую историю органов ВЧК-КГБ, их нынешнюю структуру, довел до его сведения наиболее удачные результаты обдурмандийской резидентуры за последние несколько месяцев и охарактеризовав некоторых своих товарищей по работе, работающих под дипломатическим прикрытием в посольстве.

Уже через год "Али" начал активно работать, передавая ценнейшие сведения о работе коммунальных служб зимней и летней резиденций эмира Обдурмана. Ценность этой информации была особо отмечена Центром, поскольку подтвердила данные нашего разведчика-нелегала о том, что эмир совмещает свою летнюю и зимнюю резиденции в одном дворце.

Но все это были цветочки. Время ягодок пришло только сейчас. Шерехов даже похолодел от одной мысли о сложности и важности задания, которое ему предстояло выполнить. Одно лишь успокаивало – в любом случае в конце долгого пути его ждала награда. Правда в случае провала ее получит за него жена, а ему придется отбывать принудительные работы в банях эмира после, естественно, небольшой хирургической операции… Майор Шерехов знал, на что идет.

Собрав листы, сложив их в сейф и опечатав его, Шерехов одел "пинджак" (вид национальной одежды обдурмандийцев) и вышел из кабинета с единственным желанием – уделить несколько минут совершенствованию своей физической подготовки. Привычка, оставшаяся после незабвенных дней учебы в развединституте, гнала майора Шерехова на стадион ежедневно, и избавиться от нее Шерехову было невозможно, как невозможно было избавиться от богатырского храпа, который так не вовремя появлялся у майора на оперативных совещаниях.

Двадцать седьмой круг подходил к концу, когда Шерехов уже точно решил для себя, с каким выражением лица он будет выходить на проверочный маршрут. Сегодня он будет играть скучающего, ничем не обремененного дипломата, вышедшего ознакомиться с новинками детской литературы местных издательств. Технику Шерехов решил с собой не брать – здесь в Обдурмане это было бесполезно – "наружка" общалась между собой при помощи систем зеркал и солнечных зайчиков. Более того, Шерехов решил полностью исключить из своего оперативного гардероба любые предметы, которые могли хотя бы случайно давать солнечные блики. Это было необходимо в целях конспирации, чтобы противник не смог даже заподозрить майора Шерехова в использовании местных образцов оперативной техники.

Перекинув спортивную сумку через плечо, увязая в песке и правой рукой отгоняя надоевшую муху, Шерехов возвращался со стадиона. С далекого минарета раздавались призывы муэдзина к утреннему намазу. Солнце едва окрасило в розовый цвет бездонное небо и утренняя звезда над горизонтом, как далекая надежда манила к себе Шерехова. Что-то радостное скукожилось в душе разведчика, и он громко и озорно крикнул в сторону минарета, что внесло некоторое замешательство в плавный призыв муэдзина, который оборвал молитву на полуслове и, оправившись от шока, стал посылать проклятия в сторону Шерехова.

"Вот разорался старый…, – подумал майор, чье игривое настроение было подпорчено.

Пройдя мимо глиняного забора мечети и обойдя стороной караван-сарай, майор Шерехов подошел к калитке посольства. Опустив руку в расщелину между вторым и третьим камнем высокого посольского забора, Шерехов нажал ручку только ему известного потайного замка. Калитка открылась, и Шерехов прошел во внутренний двор, обсаженный по периметру березами. Как березы прижились в местном климате, для майора было загадкой, пока кто- то из "чистых" не объяснил секрет этого природного феномена. А секрет был прост – чтобы как то материализовать принцип экстерриториальности посольства спецрейсом из-под Рязани самолетом доставили землю, которой покрыли всю территорию посольского двора, убив тем самым двух зайцев – перестали платить эмиру за аренду земли и, посадив березы, создали тем самым душевный микроклимат сотрудникам представительства.

Поднявшись к себе в кабинет, Шерехов разделся, открыл окно, откинув предварительно шторы, и, теребя запонку, стал смотреть на березы.

Город просыпался.

"Надо поспать, день будет трудным," – подумал Миша, но от окна не отошел, а стал перебирать в уме все детали намеченной операции. Экспромт майор не любил и разрабатывал все свои операции с учетом всевозможных "если" и поэтому львиная доля времени уходила у Шерехова на свободный поиск трудностей, могущих возникнуть в ходе проведения операции. В такие минуты казалось, что Шерехов тоскует, вспоминая официальный прием накануне вечером, где чрезмерное увлечение дегустацией вин всегда давало результаты, письменное описание которых могло бы сильно подпортить служебную характеристику сотрудника любого ведомства, но только не сотрудника обдурмандийской резидентуры. Тем более не могло это повредить майору Шерехову, так как все в резидентуре знали, что этот неподвижный, тяжелый и внешне малоинтеллектуальный взгляд скрывал напряженную работу мысли майора Шерехова, который, кстати, на официальных дипломатических приемах всегда придерживался "золотого" правила – не смешивать.

Яркое красное солнце вставало из-за горизонта. Огромное, в полнеба, оно щедро одарило красками купола и башни мечетей, плоские крыши жилых домов и стеклянную глыбу нового здания американской компании по продаже в Обдурмане свинины. Утренний ветерок, еще не утративший своей прохлады, разглаживал широкой ладонью суровые морщины майора Шерехова.

Часы над дверью пробили восемь. Оглянувшись, Миша непроизвольно отметил по всем остальным часам, висевшим здесь же на стене, что сейчас в Москве – девять, в Баку и Ростове – десять, в Свердловске и Алма-Ате – одиннадцать, Ташкенте – двенадцать, на Сахалине и Владивостоке – полночь.

"Пора". – Шерехов решительно зашторил окно.