Читать книгу Тетрадь с гоблинами - Дмитрий Перцов - Страница 5

Тем же вечером, когда я улегся в ванну, дома отключили свет: наглядная демонстрация моего врожденного везения.

– Вы там серьезно?! – крикнул я.

– Какие-то проблемы с подстанцией, – сказал папа утробным басом.

Зараза. Хотел отмокнуть после тяжелого дня, а в итоге потону в темноте. Хорошо хоть пену успел сделать высококлассную. С кленовым запахом, да так, чтоб переваливалась за бортики.

Я погрузился по самый подбородок и сделал “буль-буль-буль”.

– Сына, тебе свечу принести?

– Не, я с телефоном.

– А то свечки нынче нарасхват. Брату твоему и четырех мало.

– И что он с ними делает?

– Чего?

– Что он с ними делает, говорю?

– Чего? Плохо слышно.

– МНЕ НЕ НУЖНЫ СВЕЧИ.

– Это я сразу понял.

Я подставил ногу под струю воды, взял телефон и залип в новостную ленту. Крупный был прав, когда говорил про взрыв. В соцсетях миллион фоток с хештегом #шар. Даже шумиха вокруг финала чемпионата Европы по футболу, когда сборная Орвандии проиграла немцам со счетом 5:3, была не такой громкой.

Авиаперевозчики объявили, что запускают дополнительные рейсы в аэропорт Бьенфорда, уровень пробок достиг десяти баллов. Публиковались разные версии, одна нелепее другой. Вплоть до того, что Шар – это космический корабль.

В инстаграм-сториз появилась новая маска, и теперь половина сториз пестрела людьми с Шаром вместо головы. Мировые бренды сориентировались с ситуативным маркетингом: Apple запостили фотожабу, где на небе висит надкусанное яблоко, Nike объявили, что выпустят лимитированную коллекцию светящихся мячей. Продавцы диско-шаров написали в твиттере “Не благодарите”.

– Дима, хочу писать! – крикнул Мелкий в дверь.

– На том свете пописаешь.

– Дима-а-а-а!

– Ой, прости, света ж нет.

– Ма-а-а-м!

– Играйся со свечами! – крикнул я вдогонку и положил телефон на стиральную машину.

Я выдавил на голову мандариновый шампунь. Защипало глаза. Я стал драться с водой и вдруг услышал, что на телефоне включилось видео.

– И че-как это, – сказал я, выпузыривая пену изо рта. Видимо, забыл заблокировать, и фейсбук автоматически воспроизвел ролик с котами.

Но моя гипотеза не подтвердилась. Я взял телефон и увидел на экране запись, снятую утром в школьном туалете: с Ромой, корфом и трудовиком. Ни дать ни взять, замкнуло что-то, переглючило.

Тем не менее, видео я выключать не стал: оно смешное, не грех досмотреть до конца. Трудовик Иннокеша заслужил “Оскара”, а Рома – тот еще истеричка. И корф получился таким, что хоть вставляй в рамку и вешай в галерее.

… но тут я подпрыгнул, расплескав воду. На рисунке было кое-что, чего я не рисовал. Глаза корфа, полные ярости, пылали ярко-красным, хотя этого цвета, как вы помните, не было. Я поставил видео на стоп-кадр, сделал скриншот, и телефон выключился, лишив ванную единственного источника света.

Странно вот еще что. Почудилось, буквально на мгновение, что в последний момент корф на меня посмотрел. Я встал, залив водой коврик, нащупал полотенце и вылез из ванны. Должно быть, перегрелся и мне следует остыть. Я протянул руку к двери, но ручку не нашел. Провел вверх-вниз по деревянной поверхности: ручки нет!

Стойкость духа медленно спустилась в сточную трубу вместе с мандариновой пеной. Я применил оружие № 1 для подобных ситуаций – лихорадочно потыкался в дверь.

Где ручка?!

И я прибег к оружию № 2:

– Мам, откроешь?

Мама не открыла.

Блин, как же так, вы что, забыли, что в моем арсенале только два оружия?!

* * *

А, нет, все хорошо. Я вспомнил, что папа пару недель назад поменял положение ручки, чтоб удобней было открывать. Облегченно вздохнув, я переместился и… Снова не нашел ручку!

* * *

Шучу, нашел. В квартире стояла тишина, будто я жил один. Тьма обитаема – вспомнилось. Ха-ха, она обитаема мною голеньким! Я медленно пробрался в комнату, сел в кресло и почувствовал, что Тьма разрослась, как бамбук. И стала глубже.

Если это можно было списать на игры разума, то следующее происшествие так просто не обоснуешь. Я услышал рык. Не рокот, не раскатистый клич Аслана, и уж тем более – не гудение от перепадов температуры в старых трубах. Рык. Тьма обитаема. Она снова стала глубже. Еще чернее.

Двигаясь полушажками, я вышел из комнаты. Почему мама не кричит от страха? А папа – почему он не выносит нас под мышками во двор? Это такая акция? Поблуждав по квартире, опрокинув чашку и ударившись мизинцем об диван, я убедился, что дома кроме меня – никого.

Надо выбираться из засады. Я вернулся в комнату, нашел рюкзак и вытащил оттуда Тетрадь с гоблинами. Что, если первый закон («Тьма обитаема») не был написан в Тетради изначально? Что, если он появился, когда я произнес его? Я снова услышал рык, со стороны шкафа. Спокойно. Держим себя в руках. Моя гипотеза: правильно сформулированный тезис о Темноте помогает в борьбе с ней. В морге формулировка сама крутилась в голове и оказалась верной.

Благо прямо сейчас в ней тоже кое-что крутилось, не менее верное. Я поднес тетрадь к губам и прошептал:

– Помогите.

Не помогло.

Тогда я прошептал:

– Всегда есть более глубокая темнота.

Я был уверен, что это наблюдение – сто процентов верное. Произнес я его не задумываясь, губы все сделали за меня. Рык со стороны шкафа стал громче. Я выскочил в коридор, влетел лбом в дверной косяк, и заорал; рык отозвался эхом.

– Что тебе надо?! – спросил я у Тетради. – Всегда есть более глубокая темнота же! Нет? Хорошо, тогда вот тебе: у темноты черный цвет. Что, тоже нет? Темнота темная, как темень. В темноте все средства хороши. Если у тебя в душе темнота, то, скорее всего, в ванне тоже (тут мой внутренний Иськин зааплодировал). Темнота темноте рознь.

Мимо.

Так можно перебирать бесконечно. Мне нужна подсказка.

Я добрался до комнаты Мелкого, нашел свечу. Он оставил две штуки на столе, рядом со спичечным коробком. Огонь на фитильке оказался блеклым, неживым, но его хватило, чтобы, вернувшись в комнату, различить надписи на странице Далибена.

Они изменились. Как я и ожидал.

1. Тьма обитаема.

2. …

3. Всегда есть более глубокая Тьма.

4. …

5. …

Вот оно что: я пропустил второй закон! А что, а где? Опять перебирать варианты? Я посмотрел в окно, и вдруг за черным-черным ничем, далеко за горизонтом разглядел его. Шар. Отблески долетали сквозь глубину, и ничто не могло их остановить.

– Тьма опаснее, когда горит Шар, – сказал я. И все вернулось. Моя тумба. Моя кровать. И книжки, маленькие союзники, не дающие приуныть в тяжелую минуту. Вернулся к свету и я. А в Тетради с гоблинами синими чернилами были вписаны три закона темноты.

Как мне удалось угадать формулировки?

Кто… Кто говорил за меня?

* * *

Я повалился на кровать и натянул штаны. Включил фонарик на телефоне (общий свет пока не появился), он снова заработал. Потом подошел к шкафу, где слышался рык. Посмотрел на постер “I want to believe” на внутренней стенке шкафа. На свои рубашки.

Ничего из этого не походило на исчадие мрака.

В комнату ввалился Мелкий.

Разве что он.

– Дима, дай бумагу рисовать.

– Подожди. Ну-ка, встань сюда. Ты же заходил в мою комнату, да?

– Да.

– Когда?

– Дай бумагу.

Я вытащил из ящика альбомных листов и протянул Мелкому.

– Только гоблинов не рисуй.

Мелкий вышел. Ему на смену зашла со свечой мама.

– Как чувствуешь себя? – спросила она.

– Нормально. А что?

– Мне показалось, ты перегрелся в ванной. Вышел с краснючими глазами, ушел в комнату. Голова не кружится?

– Когда это я вышел?

– Минут десять назад. Куда свечу поставить?

– На тумбу.

– Хорошо. Как тебе Шар?

– Красавчик, зажег.

– По-моему, это настоящая магия. Удивительная.

Глаза мамы блеснули.

– Завтра, думаю, этому найдут научное объяснение.

– А я все думала, что это мини-маффины. Помнишь, ты в детстве считал, что по углам прячутся и постоянно шкодят живые кексики?

– Я и сейчас так думаю.

Мама улыбнулась. Помню, я мечтал поймать маффин и съесть его, т. к. по моей легенде он был невероятно вкусным.

– Я хотела сказать, что вчера немного перегнула палку.

– Какую палку?

– Когда наорала на тебя.

– Дубовую или березовую?

– Я серьезно.

– Или осиновый кол?

– Дима! – Она шлепнула меня по коленке. – Я не должна так на тебя давить… Хоть ты, конечно, и оболтус.

– Такое себе извинение.

– Я тебя люблю. Ты должен понимать: как мама, я хочу, чтобы у тебя все сложилось, и твоя жизнь была лучше моей.

Я промолчал.

Кретин-начальник продолжал ее третировать. Когда я вернулся с площади Мира, она сидела с телефоном в руках, с глазами, полными слёз.

– У меня для тебя кое-что есть. – Мама протянула мне коробочку, которую все это время держала в руке.

– Что это?

– Парфюм. Ты до этого не пользовался никогда, да? Думаю, «Живанши» – хороший старт. Девчонкам такой понравится.

Я достал флакон и сделал два раза “пшик-пшик”. Хороший аромат.

– Спасибо, мам.

– Пожалуйста. Я так подумала: ты ведь не обязан поступать в этом году? Подождать годик, походить на курсы, подготовиться. А?

Маме самой не нравилось, что она говорила. Но такая уж она: испытывает чувство вины, стоит ей сделать что-то правильное, но жесткое.

Это она еще не знала, что меня могут отчислить.

– Так себе идея, – сказал я.

– Да?

– Да. – Я подтянул рюкзак и вытащил брошюру Университета гуманитарных наук. – Я хочу поступить сюда.

Отреагировали только мамины глаза. В них отразился и весело заплясал огонек свечи.

– Это здорово! – сказала она. – Очень достойный вуз, с хорошей репутацией. Дерзай! Смотри, какая у меня идея. Сыграем в настольные игры, давай? Я, ты, отец, брат. Позовем Ромку с родителями.

– Прямо сейчас?

– Нет, конечно. Завтра.

– Отличная идея. На миллион долларов.

– Ого! Дорогая! Ну, отдыхай, родной. И спать ложись пораньше.

– А если опять сонный паралич?

– Прекрати. Больше с тобой такого не случится.

– Но ведь… Бабушка умерла во время сонного паралича.

– Бабушка была старенькая.

– Она верила, что силуэты – не игры разума.

– Ты уже взрослый. Бабушка знала тысячи сказок, она и мне их рассказывала. Не принимай их на веру.

* * *

Так, ну что? Подготовиться к завтрашней проверке на уроке истории или поиграть?

В истории, как мировой, так и орвандской, я профан профанович. Когда к родителям приходят гости, среди них обязательно оказывается великий ученый. Он знает ровно один факт, вычитанный в старом журнале, и мнит себя экспертом. А когда я не могу ответить, почему, например, во второй половине XX века в Орвандии стали распространяться славянские имена, он качает головой и делает вывод, что “молодежь сегодня совсем не знает своей истории… ”

В общем, я выбрал компьютер и сел играть в какой-то ужастик. Через полчаса мне надоело. Мне всегда надоедает, когда компьютер выигрывает, разнося меня в щи, и хочется выкинуть монитор в форточку.

Гул кулера затих. В комнату прокрались другие звуки – таинственные, новые. Я глянул в окно и помахал Шару, как моряку дальнего плавания. Затем улегся под одеяло, включил настольную лампу и подобрал с пола Тетрадь.

– Что ты такое, а? – сказал я тоном полковника Датча[11].

Надо разобраться со страницей Дорхана. Позавчера она выдала странные записи, которые впоследствии исчезли. Как активировалась магия? Может, я случайно произнес заклинание? Нет, заклинания-слова – это глупости из детских сказок. Не может магия подчиняться череде искусственно созданных звуков.

Но что тогда?

Я устал. К черту все, надо отдыхать.

После случая с сонным параличом каждая ночь для меня – испытание. Каких только я не придумывал способов, чтобы поскорее расслабить мозг и уснуть! Считал овец. Считал баранов. На этот раз решил побыть настоящим подростком и вообразил Аннет. Рыжизна ее волос посыпалась на подушку золотыми монетами, улыбка усилила тусклый свет. Я даже почувствовал запах… А краем глаза увидел, что в Тетради появляются буквы.

Она легла на кровать. Она взяла комикс про мисс Лайс. Она представила, как она вышла из книги.

Я подорвался, как на петарде: Дорхан со мной говорит?!

Она читает. Она читает. Она читает, она поправила одеяло.

Я отбросил тетрадь в сторону. Подошел к углу. К противоположному. Потом к противоположному. Спокойно, Дима, спокойно. Папа, заглянув в комнату:

– Делаешь первую в жизни зарядку? Уважаю!

– Нет, пап. Просто хожу.

– Толково. А я, пожалуй, отожмусь разок-другой.

– Ага. Ага.

– Ага.

Папа закрыл дверь. В голове моей бушевал тысяча и один вопрос. Это гипноз? Это Тень? Это шутка? Это наука? У гугла не спросить, почему с тобой говорят тетради. Или спросить? Ясно одно: Дорхан всех называет: “он” или “она”. И описывает действия тех, о ком я думаю в настоящий момент. В прошлый раз он писал про маму и папу, потому что я думал о том, стоит ли показывать им свою находку.

Нужно проверить эту гипотезу. Я взял Тетрадь, задумался об одной глубокоуважаемой персоне, и тут, прямо на моих глазах, буквы, относящиеся к Аннет, стерлись, как по щелчку, и на их место пришли другие. Новая надпись гласила:

Он какает.

Я пулей вылетел из комнаты и подбежал к туалету.

– Мелкий, ты тут?!

– Уходи.

– Ты же какаешь, да?

– Уходи!

Так-так-так. Это значит… Это значит, что у меня появилось – не иначе – орудие преследования! Но как оно работает? Что за сила скрыта в Тетради? Я вернулся в комнату и подумал о Роме (впервые в жизни, и того потребовала ситуация).

Он надел пижаму, он закрыл окно, он открыл окно, он закрыл окно, он закрыл дверь, он повернул замок, он лег в кровать, он встал с кровати, он проверил замок, он лег в кровать.

Невероятно, это ж страшно представить, сколько возможностей Тетрадь дает своему обладателю! Я пошевелил мозгами, и – не обессудьте – подумал про Марка Дакаскоса[12].

Он сидит в шпагате. Он смотрит в телефон. Он хочет есть. Он на диете. Он сидит в шпагате.

Я стал играть, перечисляя в голове разных-разных людей: Ван Дамма (он тоже сидит в шпагате), Алису (ест гречку), Угрюмова (учит английский). И так – минут сорок. Но как бы извлечь из этого практическую пользу?

Найти компромат на босса мамы и отомстить ему как следует! Точно! Я попытался, но – увы – я никогда не видел этого человека, а на имя – Козел – тетрадь не отреагировала.

Тогда, чувствуя, что идеи закончились, я просто подумал о себе. И рядом включился телефон. Как в ванной – внезапно. Снова видеоролик. Снова корф, который смотрит в камеру ярко-красными глазами.

И Тетрадь ответила:

Он уснул.