Читать книгу Эфир - Дмитрий Петелин - Страница 2

Не знаю, у кого как, а у меня полно вопросов. По поводу вообще всего. И, чем взрослее становлюсь, тем их больше. Ответов, понятно, нет. Сейчас мне двадцать один, и я уже вообще перестал что-либо в этой жизни понимать.

Самое большое недоумение вызывает любовь – с ней все совсем плохо. Единственное, что есть более-менее понятного в любви, это фраза «давай останемся друзьями». Каждый раз, когда я её слышу, чувствую себя как втулка от туалетной бумаги, которая умеет растворяться в воде: «Просто смойте меня в унитаз». И да, это вполне понятное и конкретное ощущение.

В остальном же… Сколько девушек мне сказали «давай останемся друзьями» хотя бы за последние пару лет? Я ведь был уверен, что влюблен в каждую из них. Я носил им цветы, дарил всякую фигню, писал стишки. Отвратительные, конечно, но все же. Я не спал по ночам, худел из-за потерянного аппетита. А что сейчас? Вероятно, не получится даже всех их вспомнить и расставить в хронологическом порядке. Мы можем встретиться где-то, поздороваться, поболтать или просто не заметить друг друга. И нигде ничего даже не екнет. Так вот, это была любовь или нет? Может страсть? Боже, какая невероятная пошлость…

– Это просто недотрах, – резюмировал Степа, когда я поведал ему свои мысли, – если бы ты просто получал удовольствие, а не компостировал девкам мозги, всё было бы окей.

Мы сидели в баре и занимались самой распространенной в наших широтах терапией – пили. Толку от этой терапии, конечно, никакого, но почему-то всем она очень нравится. Положено пить крепкий алкоголь: водку, виски или коньяк, но меня такие напитки просто убивают. И не в том смысле, что я превращаюсь в пьяное неуправляемое животное, а в том, что организм мой слабоват для такой терапии. Блевать я несусь раньше, чем успеваю как следует запьянеть, поэтому напиваюсь обычно пивом. Сколько мне надо и в каком темпе, я давно уже знаю, так что при помощи этого напитка медленно, но верно я всегда достигаю нужного состояния, не загадив ботинки и не уснув лицом в салате.

Вообще-то я хотел входить в нирвану дома, но Степа сказал, что это бытовой алкоголизм, а бытовой алкоголизм – вещь безнадежная. По этой причине пить надо в каком-то заведении.

– Надо к людям идти! К людям! – повторял Степа снова и снова после каждого моего фиаско.

И мы шли в какое-нибудь заведение. И сейчас тоже пошли. Я рассказывал своему лучшему другу про Наташу, про то, как всё замечательно складывалось и как неожиданно закончилось.

– Почему? – спрашивал я Степу пьяным голосом. – По-че-му?

Степа расплывался у меня в глазах и отвечал:

– Петя, я её сам не знаю. Только по твоему рассказу. Но и так понятно, что она просто хотела потрахаться с чуваком с радио. Для коллекции типа. Хотела и потрахалась. Вот и всё. Ты не при чем.

– Это т-точно, – согласился я угрюмо.

– Вот в этом твоя главная проблема, – говорил Степа. – Нет, чтоб радоваться: во, какая девка на мне прокатилась! А ты тут сопли развозишь.

– Так ведь… как же теперь?

– Да никак! Эта ушла, другая придет. Та, которая твоя, никуда не денется.

– Не путай меня с собой. Это у тебя не денется. А у меня еще как денется.

Что такое быть неудачником, Степа не знал. Это он предлагал остаться друзьями, а не ему.

– Не денется! Вот давай прямо сейчас найдем тебе еще одну!

– Не хочу еще одну. Хочу Наташу.

– Так, не ной.

Я уже знаю, чем это кончится. Степа познакомится с двумя барышнями и уведет их обеих. Или одну уведет, а вторую отправит на такси домой, чтоб не мешалась, потому что она ему «не очень», он ей – «очень», а я ей – «никак», и мне всё равно ничего не обломится. На фоне Степы я похож на младшего брата, который увязался за старшим и теперь путается под ногами. Слабый пол млел от Степиного роста, уверенности и бешеного напора. Его тут же становилось слишком много. Я пытался юморить, но Степа меня просто заглушал; я ходил в качалку, но добился только одного – стал дохляком со смешными бицепсами. Степа, ничем не занимаясь, имел сложение античного атлета; я пытался давить на интеллект, но тогда уже Степа начинал юморить, и так до бесконечности. Всё это он делал совершенно бессознательно. Но не сказать, чтоб от этого было легче.

Алкоголь все сильнее затуманивал мне мозги. Считается, что проблемы при этом должны разрешаться практически сами собой. В моем случае они только становились менее внятными, но не менее мучительными. Как будто у тебя заноза, которую надо вытащить, а ты не можешь понять: то ли она в указательном пальце, то ли в пятке, то ли еще где.

Я закрыл глаза только на секунду, ну чтобы моргнуть… а когда открыл, обнаружил, что Степа уже усаживает за наш столик двух неизвестных мне дам.

– Та-ак, – приговаривал Степа, – присаживайтесь. Вот этот парень.

Девицы представились. Лена и Катя. Вроде их было только две, одна брюнетка, вторая блондинка, но я всё равно запутался. Не знаю, что Степа им наплел, но они смотрели на меня с интересом.

– Егор, – сказал я.

Степа лягнул меня под столом.

– Петя.

Потом Степа начал городить свою обычную историю: «Мы диджеи с радио. Хотите, привет вам завтра в прямом эфире передадим? Да, конечно, песню поставим. Нет, Овсиенко у нас нет в фонотеке, зато есть „Летние слезы“, последний хит. Какая волна? 106 и 4. В прямой эфир? Конечно, можно! Да чего мелочиться, хотите как-нибудь в гости зайти?» Ну и так далее. Степа приобнял двух девиц одновременно и начал заливать про то, что Петя к тому же не просто диджей, а ночной диджей.

«Это такая особенная должность: надо одновременно спать и радио слушать. А в случае Степы – еще и трахаться. Да-да, всё одновременно. Охо-хо-хо. А вообще, если серьезно, у Пети работа опасная. Шторм недавно ночью был, помните? Еще по телеку показывали, полгорода затопило, деревья ветром с корнем нафиг выдирало, тачки переворачивало. Так вот, Петя во время этого шторма на смене был, выскочил на крышу и держал антенну голыми руками! Чтоб её ветром не унесло и чтоб эфир не пропал. Потому что, самое главное в нашей работе, знаете, что? Чтоб не было тишины! Шоу маст гоу он, понимаете? Радио должно работать всегда. Это наш долг! А там на крыше черт знает что творилось! Ветер ревет, дождь сплошной стеной, гром гремит, молнии кругом хреначат, а Петя держит! Одна молния рядом ударила, вторая рядом ударила, а Петя всё держит! А потом, представляете, прямо в Петю молния ка-аак…»

Степа треснул бокалом по столу так, что бармен из-за стойки крикнул: «Э, полегче там!».

Но Степу было уже не остановить. Девицы, открыв рот и окончательно перестав понимать, что происходит, слушали про то, как Петя пережил удар молнии, благодаря железным яйцам, которые сработали как громоотвод.

Тут я отключился от этого белого шума и погрузился в грустные пьяные мысли о своей нелегкой, несправедливой судьбе.

На самом деле я был уверен, что на мне лежало «проклятие Медсестры» – так я его называл.

Когда-то, когда я только начал интересоваться девочками, ну скажем в шестом классе. Или пятом? Или восьмом? Или к тому времени я уже интересовался… В общем, попал я в больницу с аппендицитом. Операция плевая, пока мама ездила домой за зубной щеткой, кружкой и сменным бельем, меня разрезали, нашли лишний орган, удалили его, зашили меня назад и залили йодом от груди до коленок.

Отходняк от наркоза, наверное, сопоставим с приходом наркомана. Я веществ никогда не употреблял, но подозреваю, что так и есть. Соседи по палате рассказывали, что я показывал «фак» медсестрам и матерился, они смущались и говорили: «Ой, а такой хороший мальчик…» Потом я засыпал, опять просыпался, матерился, засыпал и так несколько раз. Всю ночь после этого я безостановочно блевал.

Две недели я пролежал в больнице и увидел много нового. Увидел деревенских пацанов, которых сдавали в больницу родители, чтоб пару недель поэкономить на еде. Они в столовке набивали хлеб в карманы, про запас. Тогда я осознал, что живу довольно неплохо. Можно даже сказать, с некоторыми излишествами. Увидел уборщиц, которые испытывали к только что прооперированным и перепуганным детям такие же чувства, как надзиратели на Колыме к политзаключенным. Помню, мудрая мама принесла тогда пакет с конфетами, сказала подарить их самой злобной уборщице и поздравить её с Красной горкой. Я так и сделал. После этого она орала во всех палатах, кроме нашей.

Еще я узнал, кто такие медсестры. Узнал, что укол они могут поставить быстро и небольно, «хлопком», а могут медленно вводить иглу, как положено, – и будет больно. Это, собственно, и был главный критерий оценки медсестер. Шпана, обитавшая в палате вместе со мной, имела свой взгляд на медсестер. Их интересовало больше, что у них надето под халатом. Вернее, они страстно надеялись, что ничего. Нетрудно догадаться, что главной доблестью было заглянуть в вырез халата, пока тебе делают укол. Но я тогда действительно числился хорошим мальчиком и такого себе не позволял.

Короче говоря, впечатлений полно. И на фоне всего этого я встретил Галю. У неё была какая-то благородная птичья фамилия… Орел… Лебедь… Сокол…, не помню. В общем, девочка мне понравилась, мы много болтали, ходили друг к другу в гости в палаты, играли в карты. Я был уверен, что, когда мы выйдем из больнички, она станет моей девушкой.

Но нашему счастью не суждено было сбыться: всё испортило «проклятие». Галю выписали неожиданно раньше меня. То, что моя подруга уходит, я узнал случайно, услышав, как она в коридоре прощается с медсестрами. Я не совсем понял, почему Галя не зашла попрощаться, ведь она уже почти моя девушка.

Придерживая зашитый бок, я выскочил в коридор и побежал за ней. Вернее, поковылял, держась за стену. Я звал её, но она не слышала. Тогда я позвал громче, уже на выходе Галя остановилась.

И тут из-за спины до меня донесся шепот медсестры:

– Жалко парня, так и будет всю жизнь бегать.

Вот, собственно, этой фразой можно описать всё моё существование, начиная с того самого момента. Бегаю… а они спокойно уходят. А я бегаю. И меня даже жалко. Такое вот «проклятие Медсестры».

И, что характерно, это говорила добрая медсестра, которая ставила уколы «хлопком», небольно.

– Ох, Петя-а-а… – неожиданно встрял Степа.

Кажется, в какой-то момент я перестал думать и начал говорить. Да так, что заткнул Степин фонтан. Лена и… как её там… куда-то испарились. Передо мной сидел один Степа, уже заметно окосевший.

– Ну, по крайней мере, тебя можно поздравить, – он поднял бокал, – как мы недавно узнали, теперь ты не только бегаешь, но и догоняешь!

Степа захохотал и долбанул своим бокалом по моему.

– Даже не-эт. Подожди… За тобо-ой бегают!

Степа еще раз попытался разбить мой бокал своим и продолжил хохотать.

Бармен орал, чтобы мы выметались, мой друг ржал, как конь, и дразнил бармена, я сдерживал рвотные позывы и, натыкаясь на стулья, бесконечно долго брел к выходу.