Читать книгу О троллях, гоблинах и людях - Дмитрий Пинегин - Страница 2

Семь месяцев

Не встречали в своей жизни гоблинов? Не спешите с ответом…

* * *

В августе проходил очередной литературный конкурс, посвященный какому-то «летию» Компании. В число призеров я не попал. Но, приятно порадовало письмо главного редактора с парой слов: «Снимаю шляпу!» и изумленное выражение лица директора, после прочтения рассказа…

Начало рассказа первоначально было лирическим, но пришлось переделать, из соображения, попадания под эгиду конкурса, что-то вроде «Какую пользу я приношу, своей любимой Компании?» или «Ах, какой я молодец, что выбрал, такую правильную Компанию!».

«Рисуй!»

Замечательная у меня работа!

Мудрый начальник, добросовестные, трудолюбивые подчиненные.

Каждый день работы – как бурный горный поток, заставляет полностью окунуться в пучину «протековской» жизни забыть о личном, постараться втиснуть в рабочий день немыслимое количество дел…

Но, домой я тоже иду с удовольствием!

Однажды, майским утром, возвращаясь с работы после ночной смены, Обычной, привычной дорогой, путь мне преградила надпись на асфальте. Детской рукой посреди дороги было написано:

Рисуй!

Слева лежала горка аккуратно сложенных разноцветных мелков, манящая творить.

Я почему-то оглянулся по сторонам, нет ли прохожих, хотя, все-равно бы, не стал рисовать. На секунду остановившись, я пошел дальше…

Кто он был этот маленький человек с большим сердцем?

Зачем оставил первому встречному, возможно, свое самое дорогое на тот момент?

Может быть от отчаянья, когда, так хотелось порисовать на чистом полотне асфальта, а непреклонная, опаздывающая на работу мама повела в садик, малыш нашел неожиданный выход, недоступный для понимания нам – взрослым – «Рисуй»; и оставил рядом с напутствием свои драгоценные разноцветные мелки.

Смог бы я так? В детстве, – возможно. Что осталось такого же чистого доброго, бескорыстного, идущего от души? Редко думал над этим. Наверное, как и все.

Через пару дней надпись почти стерлась, мелки исчезли, никто не рисовал…

Остался след в душе и понимание превосходства чистоты детских желаний над всеми моими жизненными успехами.

Не уверен, что после этой надписи я подверг верификации все свои морально-этические качества.

Все та же бурная наполненная перспективами и открывающая новые горизонты работа, еще более амбициозные задачи, еще более сплоченный коллектив…

Но иногда, осторожно, рискуя прослыть сумасшедшим, я дарю свои «мелки», в надежде, что и другим они также, станут «напоминалкой» о доброте, живущей в нас с детства, но скрытой, за пеленой взрослых проблем…

* * *

Пре-неприятнейшее выдалось утро, – понедельник, проспал на работу, значит буду оштрафован, голова болела, воды горячей нет, «Багира» уронила цветочный горшок с подоконника и играла раскатившейся по всему полу землей, единственные еще налезающие на меня брюки за белую ночь, так и не высохли L. Бывали дни, конечно, и похуже, убедившие меня, что беда – одна не приходит. Веселее от этого, утро, однако, становиться не хотело.

Преодолев все обстоятельства, я наконец-то, вышел из подъезда… и пошел обратно, за зонтом…

Вход в Метро был временно закрыт полицейским милиционером, так, как месяц назад сломался один из четырех эскалаторов, и обозленным трудягам приходилось по 10–15 минут играть в пингвинью стаю, имитируя их походку на пути к заветной двери. Особо одаренные люди-пингвины держали над своей головой раскрытые зонтики, щедро одаривая окружающих, потоками стекающей по ним воды.

Я застрял в толпе на лестнице перед платформой. В первые три поезда сесть не было не единого шанса. За пару месяцев ремонта эскалатора, вполне можно будет выучить пингвинью походку, возможно даже, носить яйца на ботинках.

Среди плотной массы людей-пингвинов, заметил поляну, на ней, в инвалидной коляске, сидел частично парализованный старик и вопросительно пялился, говорящими глазами, на окружающих. Ртом он мог произносить только протяжное, монотонное «а-а-а», видимо, по – этому, усердно помогал в общении глазами. Признаться честно, Вам могу, что я отметил для себя, в Питере, действительно много людей, готовых прийти на помощь. Старика спрашивало сразу несколько людей-пингвинов. Не поняв языка глаз, но согласившихся друг с другом, что старик куда-то собрался и ему надо в эту сторону, втолкнули его кресло в поезд, на три раньше моего.

На работе, первое, что я сделал, это принял решение о незамедлительном приобретении в перерыве на обед новой обуви, взамен насквозь промокшей и местами уже расклеившейся. Затем погрузился в раздумья, чем еще могу замаскировать, кроме перегара, запах от высыхающих носков, постепенно захватывающий все большую территорию офиса вокруг меня. Рабочий день выдался особенно долгим, но кончился.

Ощущал, что вместо кваса, который, как воздух, известно, потребен, нуждаюсь в чем-нибудь сороко-градусном. Хуже было сознавать, что по дороге надо выйти из «Метро», затем с одного банкомата снять наличные и положить в другой, для оплаты долга по кредиту, затем обратно спуститься в «Метро», минут на сорок отдалив, все усиливающееся желание забыться.

Подвернув в спешке к банкомату ноющую от пары свежих мозолей ногу, в новых ботинках, я футуристической походкой спустился в «Метро». Не спеша иду к платформе для посадки, стараясь избегать неудачной постановки ног при ходьбе, тормозя сзади идущих и порождая в них праведный гнев. Медленно приближаюсь к группе людей возле вагона поезда, узнаю между ними старика в инвалидной коляске, слышу его протяжное, монотонное «а-а-а»… Его вталкивают в вагон. Я войти не успеваю.

Понимаю, что я почти везунчик, по сравнению со стариком, который целый день, а возможно и не первый, хотя и бесплатно колесит в своем кресле по подземелью. Предполагая, что самостоятельно забраться в «Метрополитен» он не мог, делаю вывод, что ему помогли все те же, всегда готовые прийти на помощь питерские люди.

* * *

Только хотел начать повествование о складском «гоблине», как мой начальник предложил заняться подготовкой и реализацией физического разделения перепутанных ювелирных изделий в количестве нескольких сотен тысяч штук на три разных участка хранения. Удивило меня сие потому, что последнее поручение от него, я получал семь дней назад и вдобавок, складской «гоблин» именно этим и занимался…

Предыдущая компания.

Был у директора филиала друг… Ну, может и не друг, а родственник, или просто хороший знакомый, – никто этого так и не узнал, знали все только, что это был настоящий «гоблин».

Маленький, худенький с большой всегда опущенной головой с большим носом и остроконечными ушами. Злой и обидчивый, с упорством «дауна».

Конечно, «гоблином» он стал не сразу… Сначала, как настоящего друга, его приняли начальником смены в 120 человек, затем перевели на должность логиста аптечного склада.

Представьте себе футбольное поле. Вот такую площадь занимал склад, нафаршированный тысячами всевозможных таблеток, мазей, грелок и другой жизне- спасающей отравой.

Стеллажи с товаром, всевозможных размеров, объемов и конфигураций. Архитектура склада была рождена безумным техническим гением-злодеем в припадке судорог эписто-тонуса. Гением, потому что все дальнейшие попытки целого отдела технологии складов облегчить труд бедолаг-кладовщиков по сбору продукции, по заказам аптек, а, соответственно, нуждающихся в лекарственных препаратах больных и просто долгоживущих хитрых бабушек только ухудшали производственные показатели.

Даже купленный за немалые миллионы евро, конвейер не помогал и филиал был последним в списке из сорока трех городов.

И тут будущего «гоблина» назначили в логисты склада.

Работа на складе остановилась.

Проплавав всю жизнь на флоте и, возможно, решив подлечиться таблетками из складских запасов, будущий складской «гоблин» так и ваял складские законы логистики и тут же применял их на хранимой продукции.

Если Вы надумаете, у себя дома, хранить самые «нужные», повседневно используемые вещи, ну как компьютер, мобильный телефон и зубную щетку, например, в сундуке, запертом на замок, который спрячете в другой по – больше и запрете в шкаф, закинув на самую верхнюю полку, с которой его можно снять только со стремянки и только вдвоем и наоборот, самые «бесполезные» архивы из старых школьных тетрадей, аппликаций и поделок из детского сада разложите на письменном и обеденном столе, крышке унитаза, в раковинах, в душе, на подушках и в любимые тапочки…То, скоро поймете, как его стали ненавидеть рабочие, всего через неделю, получая «денюжки» за количество, ими собранных, «нужных» упаковок.

Находились такие, которым нечего было терять, приходя на работу, кроме собственного перегара и они открыто вдохновляли коллег, если не на убийство, то хотя бы на отстранение от должности этого деятеля, как правило, нецензурно подкрепляя свою правоту.

Тут-то все и заметили, происходящую с человеком «гоблинизацию». Лицо его чернело день ото дня. Разговаривая он смотрел безумными глазами и скрежеща зубами, а если молчал, подбирая наиболее обидчивые слова, то желваки его сокращались, передавая танец злобных мыслей. Но одними эмоциями не ограничивалась «гоблинизация» человека, хотя, и по ним можно было почувствовать, что он способен убить.

Даже не стесняясь присутствия грузчиков, в порывах ярости он выходил на просторный пандус и пинал разбросанные деревянные поддоны. Крушил их с жестокостью берсеркера, добивая их, удушающими движениями ноги, как будто давит на шею своего обидчика.