Читать книгу Нерусский новый русский - Дмитрий Пинхасик - Страница 5

Мне это рассказывала мама… Где-то в деревне какой-то, когда мама была маленькая, бабушка приносила ей каждый день стакан молока и ставила, чтобы мамочка выпила проснувшись. Жили бедно, поэтому стакан был только один – для малышки. Если заходил туда мой прадед, который был глухонемой почему-то, то он, не думая, выпивал молочко. Каждый раз, поймав эту ситуацию, моя бабушка Галя ругалась на него, как только могла ругать отца! Стыдила его, что как же совесть его до такой степени мала, что он ребёнка молоко каждый раз выпивает. А дед писал всегда на листочке одно и тоже: «Она ещё за свою жизнь молока вдоволь напьётся, а я старый, сколько мне осталось?!».

Вставал и уходил куда-то под кипение бабушки.

Наступил сорок первый, война, моего деда, отца мамы и брата бабушки (тоже по маме) призвали, естественно, в армию. Не знаю, как и почему, но дед оказался политруком! Немцы окружили Ленинград, и началась блокада. Брат бабушки Абрам Маркович каким-то образом получил информацию о происходящем и настоял об эвакуации своей жены и сестры (моей бабушки) с двумя дочками, моей мамой Милой и моей тётей Ирой. Маме было пять лет, а Ирочке итого меньше. Уехав на поезде с двумя чемоданами и парой мешков вещей, эти несчастные женщины оказались в чужой деревне. В чьей-то избе им удалось каким-то образом договориться о закутке за занавеской, где они и жили. Оказалось, что работы в деревне не найти и купить хлеб можно было продав за копейки на рынке что-то из того немногочисленного гардероба, который несчастные женщины привезли с собой. Ужас, в который они там попали, усугублялся ещё и злостью, переходящей в ненависть от местного населения. Никому там были не нужны, в этой голодной и холодной, еле живой, деревне чужие, молодые, городские женщины, одна из них ещё и очевидная еврейка. Все четверо голодали, как в это время и жители, оставшиеся в Ленинграде. Все непрерывно болели. В какой-то из дней, глядя на умирающую маленькую дочь и понимая полную безнадёжность ситуации, бабушка, чтобы уменьшить расход хлеба, попробовала повеситься. Что-то там пошло не так, уж не помню, веревка, по-моему, порвалась, да и пришел кто-то в дом после этого, ну, в общем, оставил Господь её в живых, и как-то прожили они там эту эвакуацию, хотя рядом и хоронили непрерывно остальных Ленинградцев.

Что удивляться после этого, что и мама, и бабушка всю жизнь экономили на всем!? И не мог я, будучи взрослым, переделать, конечно, мать и заставить её покупать, например, нормальные яблоки. Она ехала с отцом на дорогой машине из хорошего большого загородного дома в «Пятерочку», находила там самые дешёвые порченые яблоки, а дома вырезала из них гнилые кусочки. Так и прожила всю жизнь, экономя и откладывая на чёрный день и никогда не позволяя себе тратить копившиеся деньги!

Вернёмся к её отцу, моему деду политруку, звали его Михаил. Как я написал выше, его призвали в начале войны, в сорок первом. Немцы ведь очень быстро подошли к Ленинграду и окружили его кольцом. Из коммуналки на Техноложке дед, поцеловав жену и маленькую дочку, ушел навсегда с большим рюкзаком.

Наши приняли решение прорвать блокаду. Из каких-то соображений это было в районе «Невской дубровки», тогда это место почему-то называлось «Московской дубровкой», немного странное изменение названия, ну да это не важно. Первая попытка прорыва не увенчалась успехом, технически значительно более оснащённый противник, да и с опытными боевыми солдатами отбил нашу атаку и положил в землю много народу, расстреляв из пушек и пулемётов. Атака эта проводилась силами девятой дивизии, полком, где был мой дед. Посовещавшись, наши решили доказать товарищу Сталину, что его приказ о прорыве быть невыполненным не может, и подтянули дополнительный отряд для повторной попытки. Немцы в свою очередь были уже на стороже в этом месте. Им ведь было не понятно, почему наши напали именно здесь, поэтому они, подозревая тактические задачи или другие ценные для нас здесь активы, усилили кольцо в этом месте. Вторая атака также захлебнулась в немецком свинце, только полегло уже намного больше людей. По цепочке докладывали армейские начальники наверх друг другу о повторной неудаче. Только Сталину эта информация не дошла. Страх непосредственно перед ним останавливал человека, который должен был это сказать. Он знал, что самодур и хитрец может пустить его в расход, как гонца принесшего плохую новость, или для демонстрации железной воли и порядка, чтоб другим неповадно было отступать! Всё это мы с матерью прочитали через семьдесят лет после войны, в мемуарах одного генерала, участника тех событий. Человека, который был в цепочке докладывавших наверх в сторону вождя о наших поражениях. Человек этот описывает круги ада, которые повторялись и повторялись. Наши кидали все больше народу на каждую следующую попытку, постепенно вооружая их все большим количеством железа! В какой-то момент подтянули танки для атак именно здесь, но всё было тщетно. Немец, не понимавший причины непрерывных попыток прорыва в одном и том же месте, стягивал каждый раз сюда все больше и больше сил и техники. Каждый раз это было на несколько порядков мощнее, чем добавляли наши. Земля по воспоминаниям очевидцев была сплошным слоем покрыта телами ребят. Никто не лез убирать трупы после очередной захлебнувшейся атаки. Это было также смертельно опасно, как подняться и идти под шквальным огнём. Поэтому учётом погибших там занимались очень приблизительно, какие-то рапорты на сотни людей пересылались с формулировкой «пропал без вести». Работой политруков было поднять людей в атаку. Всем было известно там, что уже много дней, несмотря на любые стандартные попытки подготовки атак огнем артиллеристов или самолётами, мы встречали значительно более сильные удары в ответ. Даже когда наши запускали уже танки вперед и за ними заставляли бежать людей, все видели и знали наперед, что там будет. Противник каждый раз выпускал танков в несколько раз больше и обрушивал ещё перед этим такой шквал своей артиллерии на наши машины, что разрушал их все до единой! Как мог политрук поднять замерзшего голодного человека из окопа? Какие слова он должен был найти для людей, чтобы они встали и пошли на расстрел!? Наверное, это были и угрозы расстрела своими за неисполнение приказа. Наверное, это были разговоры о детях и других родных людях, за которых человек должен был встать. В какой-то момент политрук должен был показать на своём примере, как это должно работать. Должен был встать и пойти в атаку вместе с людьми…

Мы никогда не узнаем, как он погиб: идя в атаку с поднятыми бойцами, пытаясь расстрелять тех, кто не мог или не хотел высунуться из окопа, или в попытке остановить старшего по званию от убийств несчастных людей! Мы знаем, что он просто был там, откуда не было выхода. Погиб с тысячами невинных людей по решению трусов и идиотов!

Бабушке пришла стандартная маленькая бумажечка «пропал без вести». Всю войну и всю жизнь после, бабушка и мама обивали пороги военкоматов в попытке узнать хоть что-то про судьбу деда. Надежда умирает последней. Надежда про отца и мужа, наверное, не может умереть вообще…

Копатели копают уже более семидесяти лет в Невской дубровке. Земля просто заполнена костями и железом до сих пор. Интернет – незаменимый помощник, по запросам дивизии и полка, выбросил какое-то количество информации, возможно даже ранее она была просто засекречена. Прочитав где-то в две тысячи десятом в интернете опубликованные мемуары генерала, о которых я упоминал ранее, я распечатал и принес их старушке матери. Она плакала, как будто это было вчера. В один из дней моя жена взяла маму и нашего маленького сынишку, и поехали к мемориалу и захоронениям в Невской дубровке. Бродили и ходили там достаточно долго. На одном из общих захоронений они прочитали: «Белозёров Михаил Дмитриевич». Мама стояла и плакала, уже старушкой она нашла отца, которого искала всю жизнь! Нашла.