Читать книгу Москва - Дмитрий Пригов - Страница 5

Вот оно, так сказать, небо. И ведь не скажешь ему: Нале-во!

Оно и так налево и направо.

Так что же ему сказать от имени человечества?

Нечего ему сказать.

Идеологическим подспорьем врагу часто служит недостаточная идейно-научная аргументация мотивов решений наших хозяйственных органов в их постановлениях по разрешению насущных экономических задач.

Вот.

Что вот?

А что подспорьем служит недостаточная идейно-научная аргументация мотивов решений.

Иду по Ленинграду и вижу: Щеточный комбинат имени 18-ой Партконференции. Ну, понятно: 18-ая Партконференция, была там после 17-ой Партконференции, и, наверно, перед 19-ой.

А имя-то у нее какое? – Софья, там, Вера, там,

Надежда, Любовь…

Художник Исаян (фамилия, заметьте, армянская) и другой,

с фамилией непонятной – Волохонский, пошли на рынок

покупать розы по какому-то подходящему поводу.

«Дайте-ка нам, дружок, три розы», – обратился Исаян величаво к грузину (а розы у нас грузины продают) – «Дайте-ка нам три розы». «Пачему три? Пачему не пять?» – изумился грузин. «Я не могу! Я не могу! – вскричал Исаян. – Анри! (а таким непонятным именем вдобавок к непонятной фамилии, назывался Волохонский) Анри! Объясни ему!»

Маленький Анри стал напрыгивать на грузина,

грозно вопрошая: «Сколько лиц у Бога? Сколько лиц у Бога?»

«Два падесят», – испугался грузин.

А ведь это был почти Интернационал: Исаян – армянин, продавец – грузин, и Волохонский – непонятно кто.

Я знал собаку Мурри, и знал собаку Накси, знал собаку Рулли,

собаку Куто.

Но знал и просто собак Фрэнка, Рэкса, Кинга.

И тоже – достойные животные.

Мышь мертвая посереди дороги. Целенькая, аккуратненькая —

с горя, видно, померла.

Что мышь – люди мрут, даже при такой активной

заботе государства.

Но смерть, видимо, заботливее.

В политических кругах Запада развернута шумная пропагандистская кампания вокруг так называемой «инициативы» Европейского совета сообществ о созыве международной конференции, которая была одобрена на состоявшейся недавно встрече глав семи ведущих империалистических держав.

Вот.

Что вот?

А что так называемая «инициатива» на встрече глав семи ведущих империалистических держав.

Виноградье ты мое, виноградье! В смысле, садик ты мой, садик!

В смысле, нет у меня садика! Бедный я, бедный, в смысле!

В смысле, грузины на рынке обдирают! В смысле, я ничего не имею против грузин – хорошая нация, поэты, говорят, у них хорошие.

Хочешь – покупай, не хочешь – не покупай!

Какой же я бедный?

В смысле, бедный ты мой край! Русь, земля моя родная!

В смысле, виноградье ты мое, виноградье!

Когда я работал на ЗИЛе (было дело), на конвейере, мы с соседом

в летнее время выходили на обеденный перерыв во дворик, ложились на редкую травку, и он рассказывал, как принимал участие

в венгерских событиях.

«Вскакиваю я в танк», – начинал он, – твою мать, тра-та-та! И снова тра-та-та! И дальше – тра-та-та!» И обеденный перерыв кончался. И на следующий день снова. И так, сколько я проработал

на заводе, все вскакивал он в танк.

И подумалось: если бы наша жизнь была бы не дела, а слова, то так бы и длиться вечно этим венгерским событиям. А так они – достояние истории уже.

Вот ты говоришь, Орлов, что всяк человек – хозяин своей судьбы.

Помню, случай был в метро. Сидит гражданин, читает газету. Входит девица, становится прямо над ним; вынимает

из сумочки платочек и губки начинает напомаженные вытирать.

Тут она роняет платочек, и он падает гражданину прямо на это место, а девица выпархивает на первой же остановке. Весь вагон смотрит, что же дальше будет. Гражданин замечает всеобщее внимание, выглядывает из-за газеты и замечает что-то беленькое. Он прикрывает это беленькое газеткой и, делая беспечный вид, начинает запихивать. Запихивает, запихивает – запихал.

Нет смысла представлять, что дальше будет. Всякий, с кем случалось нечто подобное, знает, какие продолжения бывают.

В ходе развития законы естественные трансформировались в законы социальные. А все законы взаимосвязаны. Так что, воздействуя на законы социальные, мы можем изменить законы природные.

Это объективная истина.

Так вот отменили частную собственность, и природа тотчас изменилась.

Сомневаться может разум,

А ты поверить обязан.

А я не хочу! не хочу! Не хочу!

И не буду!

В современных условиях, когда под воздействием социального

и научно технического прогресса произошли изменения

в практике религиозных организаций, важно обеспечить комплексный подход к этой идеологической проблеме, проводя планомерную работу в неразрывной связи с трудовым, нравственным, патриотически-интернациональным и научно-идеологическим воспитанием.

Вот.

Что вот?

А что в неразрывной связи с трудовым, нравственным, патриотически- интернациональным и научно-идеологическим воспитанием.

Вот я давлю тараканов и иногда задумываюсь: а хорошо ли это?

Ведь должны же они где-то жить. Они маленькие, места много

не занимают. Они вместе взятые-то меньше меня одного.

Но нет. Нельзя. Этак можно докатиться до мысли, что все дозволено. А дозволено не все. И они должны это знать.

И они знают.

Отец мой до середины 60-х годов очень любил китайцев и говорил: «Вот ведь нация! Собрались – и всех мух уничтожили! Эдак они раньше нас и коммунизм построят».

А после середины 60-х он уже не любил китайцев и говорил: «Вот ведь нация! Собрались – и всех мух уничтожили. Эдак они и весь мир уничтожить могут».

Вот какие слова с детства в душу запали: «Ваша неправда,

дяденька Биденко» («Сын полка»).

или

«Чуешь, Сашко?» – «Чую, дедусь»

(радиопостановка «Александр Матросов»).

Потом были тоже неплохие, хотя и более абстрактные:

«Это что-то неземное!»

или

«Это же крах всего святого!»

Лепили мы с Орловым идеологический объект в Калуге, и был там рабочий Юра. Юра говорит Орлову: «Ты художник?» – «Да». —

«А художник в вечном долгу перед народом». И Орлов снял с себя

часы и отдал Юре.

Это потом уже Орлову стало жалко часов, и он говорил,

что Юра украл их.

Но Юра

Но Юра тех часов не крал

Он просто в виде символическом

Лишь долг тот вечно-исторический

Назад от имени народа взял.

Видел я, как люди от любви плачут.

Возвращался я как-то ночью на такси. Человек стоит.

Мы притормозили, оказалось, ему по дороге. Он наклонился

к открытому окну и спросил жалостным пьяным голосом: «Только

у меня нет денег». Шофер сказал: «Что, совсем нету?» Молодой человек показал на ладони какие-то медяшки. Я сказал, чтобы садился.

Шофер посмотрел на него и спросил: «Ремень у тебя кожаный? Давай ремень, что ли». Ремень оказался из заменителя. Затем шофер спросил,

что у него в портфеле. Там оказались книги. «Вот эта мне подойдет», – сказал шофер. Но студент сказал, что не может отдать, так как ему

по ней отвечать завтра на семинаре. Это были стихи Майорова.

Он был филолог, он провожал девушку, думал у нее остаться,

но она прогнала. И он заплакал от любви.

Вот мое детство, малоспособное запомниться. Неяркое, в смысле.

Хотя ведь – Москва! По тем временам – порт пяти морей!

А вот детство незапоминающееся.

Патриотическое сознание – это тот внутренний идейный, мировоззренческий стержень, который определяет ценностные ориентации и установки личности, та духовная сила, благодаря которой человек занимает активную жизненную позицию, выражающую, в конечном счете, уровень ее нравственной

и идейной зрелости.

Вот.

Что вот?

Я что не хочу! Не хочу! не Хочу!

И не буду!