Читать книгу Боги великой пустоты. Мертвец - Дмитрий Расторгуев - Страница 1

Пролог

Волны густыми клочьями пены с грохотом разбивались о валуны, что тянулись безжизненной вереницей утёсов вдоль кромки океана. Руины древнего замка, прочно обосновавшиеся на вершине одной из прибрежных скал, вырисовывались острыми очертаниями на фоне серого неба. Крепость была столь древней, что даже горы, имей они память, не вспомнили бы, кто и когда её здесь воздвиг. Уже никто не узнает, сколько армий полегло на крутых, каменистых подступах, и сколько храбрых жизней отдано в жертву неприступной твердыне. Но отгремели звуки битв, войска больше не штурмуют стены, и теперь мрачной цитадели угрожали другие враги – враги более опасные, нежели многотысячные людские армии: силы природы год за годом безжалостно и неотвратимо подтачивали могучие фортификации, обращая дело рук человеческих в бесформенную груду камней. И всё же старая развалина не сдавалась, стояла на краю обрыва назло неприятелю, какими-то неведомыми силами удерживаемая от бесславного падения в океанскую пучину. Ветер гулял среди морщинистых, будто кожа старика, стен, завывая в пустых залах, а несколько башен всё ещё гордо возвышались над холодными, бушующими водами, бросая вызов стихиям.

Сохранился и узкий, извилистый серпантин – единственная дорога, ведущая к груде камней, оставшейся от воротной башни. И сегодня, в холодный, ненастный день, когда снег мелкой крошкой сыпал с набрякшего серостью неба, по серпантину поднимались люди. Девять человек – уставшие, грязные, с тощими, обветренными лицами, на которых читались лишь мрачная, обречённая решимость, – брели к пролому в стене. Из-под волос, спадающих замасленными космами, смотрели впалые глаза, одежда висела лохмотьями на изнурённых телах. Стараясь согреться, люди кутались в рваные плащи, почти не спасавшие от холода. Временами тяжёлый кашель вырывался из простуженных лёгких то одного, то другого путника. В группе можно было различить двух женщин: одна, постарше, несла на перевязи грудного младенца, завёрнутого в тряпки, вторая, совсем молодая девушка, ковыляла позади отряда. Все мужчины имели при себе оружие. Шли молча, не желая тратить силы на бессмысленные разговоры. Тропа то отчётливо виднелась впереди, то пропадала под завалами, через которые приходилось пробираться с большим трудом.

– Замок пуст! – не выдержала женщина с младенцем. – Неужели никто не видит? Здесь нет людей, нет пищи, даже от проклятого ветра не спрятаться. А вокруг мёртвые земли на много миль! Зачем мы сюда пришли?

– Молчи, женщина! – приказал ей хриплым голосом высокий, тощий, как жердь, мужчина в истёртой меховой шапке, – колдун говорил именно об этой крепости. Она одна сохранилась в скалах у Холодного океана. Надо потерпеть ещё немного, цель уже близко.

– Но здесь никого нет! – не унималась женщина.

– Это просто испытание, – устало проговорил широкоплечий, низкорослый бородач, идущий впереди отряда, – надо верить. Только здесь мы можем спастись от грядущей Тьмы. Маг не мог соврать – этому человеку доверяет сам король.

– Колдун может сделать всё, что ему захочется, – вступил в разговор идущий следом за бородачом пожилой мужчина весьма крепкий для своего возраста, его серые глаза под нависшими седыми бровями недобро щурились.

Высокий бросил на него грозный взгляд, но промолчал. И они продолжили путь в тишине, устало перебирая ногами по колючему гравию.

Вдруг предводитель удивлённо воскликнул, указывая куда-то перед собой. Люди стали всматриваться: из трещины в скале, возвышающейся над головами путников, проросло тоненькое, извилистое деревце. На нём из последних сил держалась пара пожухлых листьев, так и не сорванных осенним ветром.

– Что случилось, Модулф? – спросила бородача женщина с младенцем.

– Дерево среди мёртвых земель! – воскликнул тот. – Такого никто прежде не видел. Это знак! Мы на верном пути!

***

Почти год они находились в дороге. Именно столько времени потребовалось, чтобы дойти от побережья Зелёного моря до самой северной точки земли – края мира, за которым простирались лишь бесконечные океанские воды. С тех пор, как группа отправилась в путь, её численность сократилась почти в десять раз: кто-то повернул обратно, кто-то был убит в стычках с дикими племенами, кто-то умер от болезней. Последняя драка произошла три недели назад. Кочевники долго следили за путниками, скача за ними попятам на диковинных северных животных с ветвистыми рогами. Племена, встречавшиеся южнее, предупреждали об угрозе нападения на границе мёртвых земель, и теперь остатки отряда готовились к неминуемому столкновению. Тем не менее, дикари долго не решались напасть: они ехали за чужаками на почтительном расстоянии, будто выжидая удобный момент, и только когда путники достигли мёртвой земли, воины племени бросились в атаку. В короткой схватке удалось отбить первую волну кочевников, и отряд поспешил вперёд, не досчитавшись пятерых мужчин – они остались на поле боя, утыканные стрелами. Было ясно, что дикари просто так не отпустят добычу, и выжившие ожидали следующего удара, который положит конец их странствию. Но стоило путникам вступить на серые, безжизненные пески мёртвой земли, преследователи, сдерживаемые суеверным страхом, отстали.

Ни одно живое существо не обитало на этих мрачных просторах, тут не росли травы и деревья, и даже птицы не летали в небе. Только серый, будто пепел, песок заполнял всё пространство вокруг: он стелился под ногами и тучами летал в воздухе, подгоняемый порывами ветра. Целыми днями люди шли среди гнетущей мёртвой пустоты, где ничто не радовало глаз.

Вскоре захолодало, пошёл снег. Далеко на юге осень вовсю расцветала яркими красками, а здесь уже зима вступала в свои права. Запасы дров иссякли быстро, и на костры пошли телеги, щиты и прочие вещи, которые теперь не на чем стало везти. Когда закончилась пища, забили последнюю лошадь. За несколько дней сожгли всё, что могли, а конца пути так и не было видно. Холодными ночами кутались в рваные плащи, жались друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. От сырого мяса мучили боли в животе и понос. Жестокий, пронизывающий ветер гулял среди равнин, он нещадно дул в лицо, выжимая из усталых, замёрзших путешественников последние остатки сил.

На горных перевалах пришлось ещё тяжелее. Подъёмы выматывали так, что люди падали в изнеможении. Ещё четверо не выдержали путь – их пришлось оставить в горах. А в сердца выживших пробирались отчаяние и страх перед неминуемой гибелью. Но люди продолжали верить – ничего другого им не оставалось.

Пища закончилась за день до того, как впереди показался замок. Когда с последнего перевала путники увидели серую океанскую гладь и очертания крепости, покоящейся на вершине скалы, ликованию не было предела. Казалось, вот она награда за страдания, цель, к которой так долго стремились, но, как только подошли ближе и увидели, что собой представляет замок, надежды развеялись, как песок по ветру. Здесь не было тех, кого путники хотели найти: разрушенные стены и башни всем своим видом говорили, что там давно нет места живым. И чем ближе люди подходили к руинам, тем сильнее в головах укоренялась мысль: это монументальное сооружение станет для них могилой.

***

Пространство внутри замка оказалось завалено обломками рухнувших стен.

– Надо осмотреть подвалы, – решил Модулф, – те, кого мы ищем, наверняка там. От Тьмы можно спастись только глубоко под землёй.

– Как это странно, – проговорила другой мужчина, – спасаться от Тьмы во тьме…

Собрав в кулак волю, силы и остатки надежды, люди принялись за дело, никто не желал признавать тщетность потраченных усилий. Путники тщательно осмотрели уцелевшие комнаты. Внутреннее убранство давно обратилось в прах: не осталось ни деревянных перекрытий, ни предметов обихода, ни мебели. Искателей окружали только голые, холодные стены, сложенные древними строителями из массивных блоков.

В подвалах было темно и пусто. Местами свет падал из проломов в потоке и узких окон в цокольной части, но большинство помещений тонули в кромешном мраке. Подземелья поражали своими размерами. Легенды утверждали, что замок построили великаны в прошлой эре, и в это охотно верилось, стоило только увидеть огромные пустые залы. Крепость имела разветвлённую сеть подвальных комнат, часть их давно покоились под завалами, но даже те, которые время пощадило, пришлось обходить довольно долго, порой пробираясь в темноте на ощупь. Но близился вечер, а прибывшие не нашли даже намёка на чьё-либо присутствие ни в самой крепости, ни под ней.

В конце концов, пришлось выйти обратно на поверхность. Путники собрались на небольшом, свободном от завалов пятачке, они растерянно и обречённо переглядывались, даже не представляя, что делать дальше. У подножья скалы рокотали волны, а над головой тоскливо клубилась пелена облаков. Снег кружился среди величественных глыб, холод пробирал до костей. На замок опускались сумерки.

– И что теперь? – наконец раздался вопрос, который вертелся у всех на устах.

– Вероятно, мы что-то упускаем, – нахмурил лоб Модулф. – Мы не осмотрели всех помещений: их слишком много, и там довольно темно. Завтра продолжим и тщательнее обыщем подвалы.

– Лучше давайте выбираться отсюда, – заявил крепкий пожилой мужчина. Его лицо, заросшее густой, белой бородой, хранило решимость, а во взгляде читалась угроза.

– У нас нет еды и воды на две недели обратного пути, – возразил предводитель. – Но даже если каким-то чудом и доберёмся до живой земли, там нас поджидают дикари. А у нас закончились стрелы, значит, не сможем ни обороняться, ни охотиться. Думать об обратном пути бессмысленно!

– В чём-то ты прав, – рассудительно произнёс старик. – Но с чего ты взял, что еды нет? Еда найдётся, ведь тот, кто завёл нас сюда, должен и вывести, отдав собственное тело ради выживания остальных.

– Что ты такое говоришь, Лантольд! – ужаснулась женщина с младенцем.

– Побойся Всевидящего! – прохрипел высокий. – Твои слова безумны!

– Твой младенец мёртв уже неделю, Фаста, – обернулся к женщине Лантольд, – но почему ты его до сих пор держишь при себе? Он мог бы насытить нас. Да и женщины… Зачем теперь нам женщины? Они не осилят обратный путь.

– Не смей! – воскликнула Фаста. – Только попробуй прикоснуться к моему малышу, свинья!

– Он прав, – вмешался один из путников, – благодаря кому мы оказались в этом месте? Кто уверял, что тут ждёт спасение? Колдун обманул тебя, Модулф, а ты заставил поверить в эту ложь всех остальных! Ты должен ответить за свою ошибку и спасти тех, кого ещё можно спасти.

Двое мужчин поддержали Лантольда, остальные же заняли сторону Модулфа. Теперь люди стояли в напряжении, готовые в любой момент обнажить сталь. Женщины спрятались за спины тех, кто был готов защитить их от безумного старика и его приспешников, они отошли чуть в сторону, к обломку стены.

– Глупец! – грозно произнёс Модулф, сжимая рукоять меча. – Ты потерял человеческий облик. Это лишь испытание, которое надо пройти с честью. А ты…

– Нет никаких испытаний! – оборвал его старик, и его глаза заблестели злобой. – Ты следовал за миражом – признай это и покорись судьбе. Колдун просто рассказал одну из небылиц, но ради неё погибло столько славных воинов! Ну так хватит обманывать себя, посмотрите правде в глаза, признайтесь в собственной глупости! Даже если перевернём каждый камень на этом треклятом утёсе, мы не найдём ничего. Но у кого-то ещё есть шанс выжить – так дай его нам!

– Хватит! – гаркнул предводитель. – Надоела твоя болтовня!

С этими словами он выхватил меч. Остальные тоже взялись за оружие и бросились друг на друга – четверо против троих. Модулф нанёс колющий удар в шею ближайшему противнику прежде, чем тот успел замахнуться, а затем, увернувшись от топора второго нападавшего, вонзил меч ему в бок по самую гарду. В руках Лантольда сверкнул шестопёр. Старик парировал им клинок тощего мужчины и мощным ударом размозжил противнику голову. Кровь брызнула на лицо и седые волосы старого воина. Затем он обернулся и, увидев, как Модулф вытаскивает меч из живота хрипящего человека, шагнул к ним и одним ударом раздробил предводителю ключицу. Тот закричал от боли и, выпустив из рук оружие, свалился на землю. В последней паре сражающихся побеждал сторонник Модулфа, он яростно размахивал клинком, а его противник, раненый в плечо, из последних сил отбивал удары топором. Не выдержав натиска, он споткнулся и упал, пытаясь закрыться руками от гибельного острия. Меч уже был занесён над головой несчастного, когда Лантольд подскочил к ним и обрушил шестопёр на затылок нападавшего.

Несколько секунд понадобилось на то, чтобы схватка завершилась, и вот уже старик стоял над убитыми и ранеными, а с его оружия капала вязкая красная жидкость. Женщины, окаменев от ужаса, молча наблюдали за ним, ожидая неминуемую гибель от рук безумца.

Лантольд несколькими ударами добил Модулфа, а затем не спеша подошёл к дрожащей Фасте.

– Не надо, прошу! – закричала она, прижимая к груди мёртвое дитя с посиневшим личиком.

Шестопёр превратил лицо женщины в кашу. Пара ударов по голове довершили дело. Пока Лантольд спокойно, не торопясь, добивал Фасту, девушка, стоявшая радом, визжала, плакала и умоляла прекратить, а затем, наконец, взяв себя в руки, бросилась к проёму в стене, ведущему в подвал.

– Стой! – крикнул вдогонку Лантольд. – Далеко не уйдёшь. Здесь некуда бежать!

Он обернулся к раненому приятелю, пытавшемуся остановить хлещущую из раны кровь.

– Чего смотришь, сто проклятий тебе на голову? – выдавил тот сквозь сжатые зубы, – Помоги же!

– Ты не сможешь идти обратно, – покачал головой старик и занёс орудие над головой раненого.

***

Девушка бежала без оглядки. Ослабевшие ноги спотыкались, она падала, разбивая колени и ладони о шероховатый пол, почти ничего не видела в полутьме, но продолжала мчаться по лабиринту каменных подвалов. Девушка знала, что сможет спрятаться на какое-то время: помещений много, старик не сразу найдёт её. Но потом… Она не думала, что будет потом, только одна мысль вертелась в голове: уйти от безумца.

Беглянка забралась туда, куда не проникал свет, где не было окон и проломов, и теперь, оказавшись в абсолютном мраке, она могла передвигаться только вдоль стены на ощупь. Но ведь и преследователь здесь ничего не разглядит! Успокаиваемая этой мыслью, она шла вперёд, даже не думая о том, найдёт ли дорогу обратно. Образ страшного, забрызганного кровью старика со всклокоченной бородой стоял перед глазами, внушая гораздо больший ужас, чем все подземелья в мире. Казалось, Лантольд вот-вот настигнет её, хоть позади не слышалось шагов. Этот человек и прежде внушал опасения: что-то недоброе таилось в его взгляде. Но тогда был жив Модулф и другие мужчины, которые не дали бы слабую девушку в обиду, теперь же она осталась один на один с безумцем, жаждущим отведать человеческой плоти.

Руки нащупали дверной проём, и девушка, не раздумывая, шагнула в него. Под ногами оказалась лестница, уходящая вниз. Найдёт ли там её старик? Медленно и осторожно переставляя ноги по скользким ступеням и цепляясь руками за стену, она спускалась всё ниже и ниже, а лестница никак не заканчивалась. И тут новый страх вселился в сердце беглянки: страх неизвестности. Чем-то зловещим и ужасным дохнуло из шахты. Девушка уже хотела остановиться, как вдруг нога соскользнула, потеряв опору. Пальцы попытались зацепиться за гладкую поверхность камня, но тщетно – стена под ними пропала. Падая вниз и крича от ужаса, несчастная лишь на короткий миг заметила свет, теплящийся среди глубин подземелья. Тело ударилось о твёрдую поверхность – крик смолк.

Глава 1. Берт

Едва снег в полях начал таять, как снова ударили морозы. Здесь, в северной части королевства, зима всегда уходит медленно и неохотно, создавая дополнительные трудности в и без того непростой жизни земледельцев. Вот и в этом году начало второго месяца весны выдалось морозным, что не могло не вызывать беспокойства у местного населения.

Из покрытого инеем леса вышли два человека – две серые, сутулые фигуры в плащах с капюшонами. За их спинами висели примитивные охотничьи луки и колчаны с самодельными стрелами. Один – низкорослый молодой человек с тощим, глуповатым лицом – нёс наплечную сумку, раздувшуюся от поклажи, другой – мужчина средних лет с вытянутой физиономией землистого цвета – тащил тушу небольшого оленя. Они шли по направлению к прятавшейся вдали за лесополосой деревушке, о присутствии которой намекал шпиль святилища, торчащий над серой щетиной ветвей. Мужчина постарше выглядел спокойно, его заботила только отлепившаяся подошва на башмаке, он то и дело поправлял её, попутно кляня жизнь, нищету и всё, что приходило в голову. Но вот его молодой товарищ был явно чем-то обеспокоен: он то и дело напряжённо озирался по сторонам, ожидая неприятностей.

– Не уверен, что стоило ходить, – произнёс молодой человек. – А если узнает кто?

– Всё ещё трусишь? – старший скорчил презрительную гримасу – Мы же почти дома. Сколько раз говорил, что лесничие в нашу глухомань не захаживают. Зато сегодня вам с семьёй будет, чем набить брюхо.

– А вдруг кто-то увидит и доложит? Мельник, например – он мне никогда не нравился. А если люди сеньора через деревню будут проезжать?

– Какой же ты трус, Берт.

– Но это лес графа, нам нельзя в нём охотиться без разрешения.

– Этот лес – лес людей, которые жили здесь испокон веков. Мой дед тут охотился, и дед его деда охотился, и никто ни у кого не спрашивал разрешения. Плевать на графа! Он не обнищает от одного убитого оленя и пары кроликов. А нам надо семьи кормить. Или ты хочешь, чтобы твой малец от голода помер, как и предыдущий? Знаешь, сколько денег надо отдать за проклятый клочок бумаги? У тебя есть такие деньги? Вот и у меня сейчас нет, а кушать надо. Граф жрёт от пуза, сидя в замке на заднице, в то время, как народ второй год голодает из-за неурожаев. И ещё неизвестно, что будет в этом году: видишь, какие морозы ударили под самый сезон? Думаешь, граф хоть пальцем пошевелил ради нас с тобой? Вот!

– Но за это же могут повесить! – не унимался Берт.

– Хватит уже ныть, надоел! Все охотятся и ничего, а нас почему-то должны повесить. В этом мире надо быть храбрым и проворным, чтобы урвать своё. Будь мужиком, в конце концов! К тому же сейчас за браконьерство больше не вешают. Неужели ты не слышал указ прошлым летом?

Укоры в трусости приходилось слышать не в первой, Берт и сам стыдился этой ужасной черты своего характера. Вот и сейчас он почувствовал себя виноватым перед старшим товарищем за проявленное малодушие, хотя при этом не перестал боязливо озираться.

– Это же просто предосторожность, – буркнул он, на что приятель только усмехнулся.

Шли дальше. Под ногами бугрилась мёрзлая грязь, по краям тропы лежали сугробы оледенелого снега.

– Послушай, Ман, – вновь заговорил Берт через какое-то время, – помнишь двух монахов на дороге в лесу?

– И что?

– Странные они: ты видел, какой взгляд. И лица, как будто… – он замялся, пытаясь подобрать слова, – как будто не от мира сего.

Ман хмыкнул:

– Они и есть не от мира сего – это же монахи, дурень!

– Я видел монахов – обычные люди, эль постоянно хлещут. Эти совсем другие. А высокий на меня посмотрел ещё так… странно. Вдруг это знак был? Случается же такое, что святые являются людям. А те очень похожи на святых.

– Откуда тебе знать, на кого похожи святые? Как дитё малое! Думаешь, святым есть дело до нас с тобой? Нет уж, ради нас с тобой никто не станет спускаться из Небесных Чертогов.

Монахи, которых охотники встретили сегодня на лесной дороге, произвели на Берта неизгладимое впечатление: бледные, как у мертвецов, лица, пустой взгляд не моргающих глаз, будто устремлённый сквозь все предметы этого мира, голос с отсутствующей интонацией. Эти люди были похожи то ли на оживших покойников, то ли на духов из загробного мира. «Это не простые смертные», – подумал тогда Берт. Он всю дорогу перебирал в голове слышанные когда-то истории и легенды, пытаясь понять, кто же повстречался ему. Вспомнились рассказы деревенского мобада(1) о святых и посланцах Всевидящего, через которых Он доносит до людей Свою волю. «Наверное, именно так выглядят посланцы или святые», – решил для себя молодой охотник. Оставалось только понять, что именно хотел сказать Всевидящий двум самым обыкновенным сервам(2). Берт никогда не отличался особой религиозностью. Здесь, в северных областях, многие ещё помнили старых богов и в большинстве своём равнодушно относились к религии, принесённой катувелланскими лордами и мобадами менее сотни лет назад. Однако, в отличие от более старшего поколения, молодой человек уже был воспитан в духе почитания Всевидящего и Его воплощения на земле – пророка Хошедара, и очень серьёзно воспринимал рассказы и проповеди местного мобада.

Вдали на востоке синей дымкой тянулась гряда Восточных гор – именно там, у их подножья, заканчивалась власть короля Катувеллании Годрика Второго Железноликого, и начиналась нейтральная территория, испокон веков служившая границей между людьми и тёмными – загадочным народом, что обитал по ту сторону хребта. Берту нравились горы, они манили красотой и неизведанностью. Парень с детства лелеял мечту о странствиях и приключениях, как и любой мальчишка, слышавший сказки о далёких краях, великих героях и славных подвигах. Вот только дальше соседней деревни ему так и не удалось побывать за свою недолгую жизнь.

Берт и Ман спускались с возвышенности, приближаясь к лесополосе, за которой расположилась деревня Обернвиль. Сквозь паутину голых ветвей уже проглядывали утлые деревянные постройки, а вдали показался скалистый холм, где среди сосен укрылся высокий каменный дом местного сеньора. «И чего я переживал? – подумал Берт. – Так всегда и бывает: боишься-боишься, а ничего не происходит. И правда, глупо это». Он даже повеселел, предвкушая сочный кусок оленины, который сегодня дополнит надоевшую пустую похлёбку.

Однако радость сменилась новым приступом испуга, когда из-за деревьев показались четыре всадника. Они скакали рысью по направлению к охотникам. Берт сразу понял – это солдаты: под их плащами виднелись коричневые стёганки(3), на поясах позвякивали фальшионы(4), а из-за спин торчали луки. Особенно выделялся среди них скачущий впереди полный, круглолицый мужчина, одетый в фиолетовую котту(5) с вышитым на ней гербом замка Блэкхилл.

Берт и Ман встали, как вкопанные, глядя на приближающихся всадников. Берт почувствовал, как задрожали ноги, он огляделся вокруг, инстинктивно выискивая, куда можно удрать или спрятаться. Но лес был далеко, а вокруг простирались голые поля, укрытые подмёрзшей коркой снега – бежать от конного отряда представлялось бессмысленным.

– Ты говорил, нас никто не поймает! – срывающимся голосом пробормотал Берт. – Бросай оленя, Ман, надо что-то делать.

– Заткнись! – огрызнулся приятель, в голосе его тоже чувствовался страх. – Ты, главное, рот не разевай и не лезь на рожон, я всё решу.

Всадники подскакали к двум охотникам и стали кружить вокруг них, едва не задевая корпусами лошадей.

– Лесничие графства, – представился человек с гербом, являющийся, по всей видимость, командиром отряда. – Регалия на охоту имеется?

– Попались! – злорадно оскалился другой. – Правильно мы засаду возле деревни устроили – так и знал ведь!

Берт весь сжался. Четыре вооружённых человека глядели на него сверху вниз с наглыми усмешками на бородатых лицах. Ман, так храбрившийся несколькими минутами ранее, сейчас тоже выглядел напуганным кроликом.

– Думали, сможете безнаказанно воровать в графском лесу? – продолжал зубоскалить всадник. – А мы вас прижали. Допрыгались!

– Послушай, господин, – Ман силился предать голосу уверенную интонацию, – мы не сделали ничего противозаконного, у меня есть разрешение на охоту.

– Показывай! – скомандовал человек с гербом.

Охотник осторожно уложил тушу оленя на землю, полез за пазуху и к великому удивлению Берта вынул свёрнутый лист бумаги и протянул лесничему.

Тот внимательно изучил документ, а потом, прищурившись, посмотрел на Мана:

– Ты, должно быть, за дурака меня держишь? Или думаешь, я читать не умею? Это прошлогодняя регалия!

– Не может быть! – Ман попытался сделать удивлённое выражение лица. – Я же только на прошлой неделе покупал. Там наверняка ошибка! Или я не ту бумагу взял. Точно! У меня дома лежит разрешение, я просто перепутал! Я никогда…

– Хватит дурака валять, – прервал его всадник с гербом, – в замке разберёмся. Посмотрим, вспомнит ли главный лесничий твою рожу.

Он приказал своим людям связать браконьеров.

– Стойте, но ведь можем же договориться! – Ман попытался прибегнуть к последнему доводу. – У меня дома лежит бочонок отличного вина! Клянусь, вы не пожалеете!

Удар в лицо от одного из спешившихся всадников заставил его замолчать. На губах Мана выступила кровь. Берт даже не думал сопротивляться, не желая получить по зубам. Он стоял с обречённой покорностью, пока лесничие связывали его руки.

Оружие и добычу, отобранные у незадачливых браконьеров, погрузили на лошадей. Берта и Мана, обмотав длинной верёвкой, привязали к седлу одной из лошадей так, чтобы они могли идти следом. И процессия двинулась в направлении леса, из которого приятели только что пришли. Берт печально посмотрел на шпиль колокольни, торчащий над деревьями, где остались родной дом и семья – парень даже попрощаться с ними не успел. В душе начала зреть обида и злость на Мана, на его разглагольствования о храбрости, укоры и обвинения, из-за которых Берт и потащился за ним в лес.

– Всё из-за тебя! – обиженно прошептал он приятелю, идущему впереди, – Тоже мне, храбрец! Что теперь делать?

Но Ман даже не обернулся. Следовало полагать, ему и самому было паршиво на душе. Всадник, скачущий позади, приказал заткнуться, и Берт больше не делал попыток заговорить.

Несколько часов Берт и Ман семенили за лошадью лесничего. Командир отряда по-прежнему ехал впереди, а замыкающий то и дело подгонял пленников грубыми окриками, стоило кому-то из них попытаться размять гудящие ноги. Берт, проведший в пути большую часть дня, чувствовал, что скоро свалится от усталости, а Ману приходилось тяжко из-за рваного башмака, сильно мешавшего при ходьбе. Но всадники даже не думали делать привал. «Им-то не надо отдыхать, сидят себе и сидят», – с обидой думал молодой человек и продолжал покорно идти.

Блэкхилл являлся ближайшим замком к деревне Обернвиль, в которой вырос и прожил свои неполные двадцать лет Берт, но даже эту крепость молодой человек не видел ни разу. Он знал о замках только по рассказам ныне покойного отца и деревенских стариков. Образы крепостей и катафрактов(6) в блестящих доспехах по легендам представлялись чем-то величественным и прекрасным, с детства будоража воображение Берта. Но разве так он хотел побывать в замке: в качестве заключённого, которого связанным тащат за лошадью? И во всём виноват проклятый Ман! Ман и другие сельские парни, вечно подтрунивавшие над ним за нерешительность и трусость. Раздумывая обо всём на свете, Берт старался отвлечь себя от накопившейся в ногах усталости, но из-за мыслей становилось только гаже на душе.

Смеркалось. Лес вокруг дороги растворялся в сумерках. Всадники зажгли фонари, и свет заиграл на хмурых, усталых лицах и серо-коричневых одеждах людей. Длинные тени от движущихся фигур заканчивались во тьме, куда не доставал свет тусклых горелок. Ноги Берта заплетались, но из слов лесничих он понял, что Блэкхилл был уже близко. Если бы Берт сейчас мог радоваться, то радовался бы этому факту, но удручающее положение, в котором он находился и безрадостные перспективы омрачали душу молодого охотника.

Выйти из глубоких раздумий Берта заставил тревожный возглас замыкающего.

– Эй, за нами кто-то скачет! – крикнул всадник и натянул поводья.

Отряд остановился, Ман и Берт обернулись: и правда, позади в полумраке проглядывали нечёткие очертания фигур, едущих верхом по лесной дороге. Было в них что-то необычное, зловещее, но что именно, Берт и сам понять не мог.

– Давайте, пошевеливаемся! – приказал командир отряда, – не нравится мне это.

– Может путники? – предположил один из всадников.

– Странные они какие-то, – заметил замыкающий.

– Нечего глазеть, – повторил командир, – нас не так много, чтобы разбираться. Лучше побыстрее добраться до замка. Пусть сэр Фридульф высылает сторожевой отряд.

Сердце Берта заколотилось сильнее. Забыв об усталости, он прибавил шаг вслед за ускорившимися лесничими. Теперь парня беспокоило только одно: когда же, наконец, он окажется в безопасности в стенах замка. Загадочные преследователи не на шутку его перепугали.

– Странные они, – твердил замыкающий, – и лошади у них какие-то странные.

– Может, оставим этих здесь и поскачем быстрее в Блэкхилл? – кивнул на пленников другой лесничий, и на лбу Берта выступает холодный пот.

– Нет уж, – возразил третий, – я получу свою двадцатку за арестованных, пусть хоть сами бесы из преисподней меня преследуют.

– Если б они хотели, давно напали бы, – рассудил командир, – поэтому никого отпускать не будем. А может, они на то и рассчитывают, пытаясь нас запугать? Может, эти двое – их дружки?

Почти всю оставшуюся дорогу до Блэкхила неизвестные не отставали. Когда совсем стемнело, фигуры исчезли в ночи, но люди понимали, что они ещё там, в темноте, следуют попятам. Однако лес скоро закончился, и Берт увидел впереди огни. Там была деревня, а за ней, на холме, вырисовывался приземистый силуэт замка. На открытой местности преследователи отстали, но Берт вздохнул с облегчением, лишь оказавшись за крепостными стенами.

Когда Берт представлял замки, воображение рисовало огромные белоснежные сооружения, упирающиеся в небесный свод. Сейчас же он видел перед собой невысокую стену грубой кладки и три толстые приземистые башни с деревянными крышами. Одна из них – прямоугольная, похожая на большой дом, – являлась по совместительству жилищем сеньора, остальные две выполняли в основном оборонительные функции. Внутри замок был очень тесен: основную часть пространства занимал донжон(7), а двор вокруг заполняли амбары, конюшни и прочие хозяйственные постройки. Впрочем, времени осмотреться у Берта не оказалось, поскольку их с Маном сразу же повели в подвал одной из угловых башен и затолкали в маленькую вонючую камеру, куда почти не проникал свет единственного фонаря, висящего снаружи рядом с дверью. Здесь уже находились двое заключённых: они храпели, свернувшись на соломе возле полукруглой стены. Берт разглядел крошечное окошко под потолком, выходящее во двор.

– Ты во всём виноват, – набросился на приятеля Берт, как только дверь за ними захлопнулась; обида, глодавшая его всю дорогу, выплеснулась наружу, – из-за тебя я попёрся в проклятый лес! Вечно за нос меня водишь! И что теперь с нами будет? А с ребёнком моим?! Тебя только должны были схватить – это твоя идея, я вообще не при делах.

– И так тошно, может заткнёшься? – огрызнулся Ман, – Я тебя силой тащил? Вот! Что ты меня обвиняешь? У меня тоже семья.

– Да что ж это такое! Опять спать не дают, – рядом раздалось хриплое ворчание, и оба приятеля вздрогнули.

Что будет? – продолжал разбуженный. – Я скажу, что будет. На рудники вас отправят – вот, что будет. А теперь хорош гундеть – спать надо.

– Что происходит? – раздался молодой заспанный голос второго заключённого. – Ещё кого-то привели?

– Да, принесло на ночь глядя, – ответил ему первый.

Глаза Берта попривыкли к темноте, и теперь парень мог разглядеть сокамерников. Рядом на соломе лежал мужчина средних лет, приземистый и массивный, как башня, в которой они сейчас находились. Другой, упитанный молодой человек, был ровесником Берта. Сразу бросались в глаза его щеголеватые сапоги с узким носом, а под плащом он носил короткую котту из дорогого сукна.

– Что ж, так и быть, давайте знакомиться, раз уж разбудили. Поспать на том свете успеем, – голос старшего сокамерника звучал размеренно и теперь уже добродушно. – Как звать и откуда?

Ман и Берт назвали своим имена и уселись на солому.

– Я – Даг, – представился мужчина, – а это – Эмет. Похоже, ближайшие дни нам придётся вместе торчать в этом вонючем подземелье.

– А вас за что тут держат? – спросил Ман.

– Да так, за ерунду: я с сеньором поссорился, а паренёк монашку охмурил.

– Брехня! – проворчал Эмет. – Она по собственному желанию, сучка, пошла, а потом всё на меня свалила. Ну ничего, меня отец выкупит.

– У него папаша – богатый виллан(8), – объяснил Даг. – Подфартило парню. Не всем из нас такие везунчики, но у каждого своя судьба – ничего не поделаешь.

– А тебя, – осторожно спросил Берт, – тоже на рудники?

Даг покачал головой и усмехнулся:

– Не, что ты, меня на главную площадь в Нортбридже, на виселицу.

– На виселицу?! – Берт даже подумать не мог, что можно так беззаботно говорить о собственной казни.

– За то, что поссорился с сеньором? – удивился Ман

– Так я его слуге физиономию подправил. Вот и обвинили в бунте и подстрекательстве.

Берт и Ман сочувственно посмотрели на Дага.

– За что же ты его так? – поинтересовался Ман.

– Да надоело всё, – махнул рукой Даг. – Понимаешь, тут жрать нечего, а они на свои поля гонят работать сверх всякой меры. Да это баран первый полез с плёткой. И поделом ему! Об одном жалею, что к «свободным» не удрал, когда была возможность.

Берт мысленно восхитился поступком Дага и его мрачной решимостью, с которой мужчина смотрел в будущее.

– К Трёхпалому, что ли? – переспросил Ман. – Это же бандиты. Они только деревни разоряют.

– Эх ты, – упрекнул его Даг, – веришь всему, что сочиняют мобады и сеньоры? Да они это специально напридумывали. «Свободные» никогда не поднимают руку на простых людей, вроде нас.

Ман хотел возразить, но тут со двора донёсся топот копыт и встревоженные голоса. Все четверо прислушались.

– На дороге видели тёмных, – кричал человек, только что прискакавший в замок. – Они подошли совсем близко к деревне! Передайте сэру Фридульфу, надо выслать отряд.

Люди во дворе засуетились, ржание лошадей и топот ног наполнили ночную тишину.

– Тёмные перешли горы, – задумчиво проговорил Даг, – на моём веку такого ещё не было. Жопой чую, что-то грядёт.

Примечания:

1.Мобад – здесь священник в хошедарианской религии

2.Серв – крепостной крестьянин

3.Стёганка – стёганый доспех, представляет собой кафтан, набитый паклей, ватой или конским волосом. Использовался либо, как самостоятельный доспех (небогатыми воинами), либо в качестве поддоспешной одежды.

4.Фальшион – однолезвийный меч с клинком, расширяющимся к концу. Был проще в изготовлении и дешевле, чем обоюдоострый меч. В то же время, благодаря конструкции клинка обладал хорошей пробивной способностью при рубящих ударах.

5.Котта – верхняя туникообразная одежда с рукавами.

6.Катафракты – здесь тяжеловооружённые конные воины, обычно знатного происхождения – основа феодальной армии.

7.Донжон – главная башня замка, могла служилить так же жилищем для хозяина замка, слуг и гарнизона.

8.Вилланы – в разных странах средневековой Европы так назывались как феодально-зависимые, так и лично свободные крестьяне. Здесь обозначение свободных крестьянин, имеющих собственные земельные наделы.

Глава 2. Ардван

В камине, украшенном скульптурой с двумя оскаленными волчьими пастями, потрескивали остатки дров, почти не дававшие тепла для обогрева огромных графских покоев. Отблески огня плясали на развешанных по стенам коврах, оружии и головах убитых зверей. Возле камина расположились резное дубовое кресло с высокой спинкой, письменный стол и кровать, рядом с которой на полу лежала медвежья шкура. Дополняли интерьер скамьи, расставленные по периметру, пара шкафов и комодов. Дневной свет проникал в помещение сквозь высокое стрельчатое окно, устремлённое к каменному своду потолка, покоящемуся в полумраке.

У окна, скрестив руки на груди, стоял высокий, стройный мужчина с лысеющей седой головой. Его длинная, чёрная котта, покрытая растительным орнаментом, имела золотые завязки на груди и была подпоясана кожаным ремнём. Безупречная осанка и широкий торс выдавали в нём воина, а жёсткие черты лица, плотно сжатые тонкие губы и гордо приподнятый орлиный нос говорили о несгибаемом характере и привычке повелевать. Под изящными бровями расположились близко посаженные карие глаза, в которых в настоящий момент читалась усталость. Именно усталость в последние годы стала неизменным спутником графа Ардвана Нортбриджского, временами загоняемая глубоко внутрь, она не отступала ни на шаг и вновь давала о себе знать в минуты одиночества. А всё потому, что теперь воину приходилось день за днём вести неравный бой с новым грозным врагом – старостью, которая довлела мрачной тенью, забирая себе с каждым годом всё больше прав.

Ардван смотрел на город, раскинувшийся внизу. Замок стоял на вершине холма, и из графских покоев, находящихся на верхнем этаже донжона, просматривались, как на ладони, все прилегающие окрестности. Каменистый склон опоясывали три ряда крепостных стен, между которыми притаились казармы, кузницы, амбары и небольшое святилище с кладбищем в роще по соседству. Город же имел собственные стены и отделялся от замка рвом с водой. Попасть в цитадель графов Нортбриджских можно было, только пройдя через город и воротную башню с подъёмным мостом, а затем поднявшись по дороге, выдолбленной в склоне холма, ко вторым воротам. Третьи ворота, расположенные ещё выше, вели непосредственно во внутренний двор. Ров опоясывал холм с двух сторон, а с остальных подступы защищала полноводная река, прозванная Мутной за характерный зеленоватый цвет воды. Из графских покоев просматривался и длинный каменный мост, построенный так, что его башни примыкали непосредственно к городским стенам, а сам он являлся продолжением системы фортификаций Нортбриджа. Эта переправа и дала в своё время название замку, а потом и поселению, возникшему рядом.

Сегодня город, как обычно, кишел человеческой массой, а серые дома в этот пасмурный, холодный день казались мрачнее обычного. Узкие улочки стекались к главной площади, рядом с которой высилось тяжеловесное строение главного храма – его устремлённые вверх стрельчатые арки и окна даже издалека поражали строгостью и величием. Но сейчас взгляд графа был прикован к самой площади, там вершилась казнь: нескольких преступников, приговорённых к повешению, возводили на эшафот.

Стук в дверь прервал раздумья. Граф обернулся, и в его глазах вспыхнул огонёк, столь привычный для всех, кто знал этого человека.

В покои, припадая на одну ногу, проковылял кастелян замка – коренастый мужчина с крупной головой и прямодушным выражением на грубом лице.

– Разрешите, Ваше Сиятельство, – небрежно произнёс он.

Ардван снова повернулся к окну, огонь в глазах погас.

– Как ты думаешь, Тедгар – обратился он к вошедшему, – сколько времени нужно, чтобы перевешать всех разбойников в моём графстве? Уже который день я вижу одну и ту же картину. Им же нет конца края!

Тедгар встал рядом и тоже уставился в окно. Травма, некогда полученная им в бою, уже давно сделала невозможной участие в сражениях, и теперь этот коленопреклонённый(1), который к тому же приходился графу двоюродным племянником, служил сюзерену на мирном поприще, обнаружив в себе талан к управлению хозяйством, а заодно став доверенным лицом своего дальнего родственника.

– Да, милорд, верно, разбойников и повстанцев становится всё больше. Люди бегут к «свободным» целыми деревнями. В голодные годы всегда так. Вы же знаете этих сервов – у них нет ни чести, ни человеческого достоинства.

– Знаю. Но близятся полевые работы, а людей становится всё меньше. Кто трудиться будет? Этой весной едва ли половина сервов выйдет на мои поля. Придётся увеличивать количество дней отработки, но тогда разбегутся даже те, кто есть. Или передохнут все.

В голосе графа чувствовалась печаль. Сейчас, более чем когда-либо, он напоминал усталого старика – потухший взор, осунувшееся лицо, даже спина, казалось, ссутулилась.

– Так что ты хотел, Тедгар?

– Гонец требует ответа, милорд.

– К чему такая спешка? – раздражённо проворчал граф. – Будь он не ладен! Не могу сейчас ехать, и катафрактов не могу отправить, понимаешь? Они мне нужны здесь, в Вестмаунте. Того и гляди начнётся война с тёмными, на кого оставить земли и шахты? Кто защитит границу: наёмники, которым каждый шаг надо оплачивать, да сервы с вилами?

– Шахты находятся на нейтральных территориях. Думаете, тёмные решатся развязать войну с королевством из-за того, что им не принадлежит?

– Это были нейтральные территории до тех пор, пока там не нашли золото. А сейчас у тёмных столько же претензий на Восточные горы, как и у нас. Я не знаю, что они сделают, если до них дойдёт весть – а она до них дойдёт – про глупую войну, которая взбрёла в железную голову нашему светлейшему монарху. Нападут! Как пить дать, нападут.

– Но это не просто война, милорд. Это война против еретиков, на которую призвал лордов сам Отец-покровитель(2). Как Его Святейшество воспримет отказ?

– Раздери его нечистая! – процедил сквозь зубы Ардван. – Любому дураку понятно, ради чего Годрик и Отец-покровитель затеяли эту возню. Ладно, передай гонцу, что я дам ответ сегодня после дневной трапезы.

Уже через полчаса граф сидел в «келье» дастура(3) Фравака. Именно с этим человеком Ардван мог обсудить очередной щепетильный вопрос, в котором была замешана религия. Фравак, как духовное лицо, не являлся вассалом графа Нортбридского, но именно ему Ардван мог доверить такие вещи, которые приходилось скрывать от многих своих подчинённых. Дастур немедля принял старого друга в своих покоях.

Хоть дом Фравака и назывался кельей, как и подобает жилищу священнослужителя, в роскоши его убранство могло переплюнуть даже замок. Дом располагался рядом с центральным храмом, и представлял собой двухэтажный особняк с большой прилегающей территорией. Приёмная дастура уступала в размерах покоям графа, но здесь обосновалось гораздо больше предметов роскоши и ценных вещей, чем в жилище лорда: золотые канделябры, махровый ковёр под ногами, посуда из чистого золота, несколько резных стульев и стол работы лучших мастеров графства. А чего стоила библиотека на нескольких дубовых стеллажах! Целое состояние, которое мог себе позволить разве что герцог. То, что это комната священнослужителя, а не просто богатого лорда, можно было понять по большому золотому глазу – символу хошедарианской церкви, – вышитому на гобелене, который украшал северную стену кельи. Этот глаз, будто недремлющее око Всевидящего, зорко следил за всем происходящим в стенах дома.

Пухлый дастур развалился в кресле у камина и своим добродушным взглядом лениво наблюдал за сидящим напротив высокопоставленным гостем. На его оплывшем лице с тройным подбородком застыла лёгкая улыбка. Поверх белой мантии висел золотой медальон в виде такого же, как и на стене, знака.

– Что думаешь по поводу всего этого? – спросил Ардван, когда изложил свои мысли.

Лицо Фравака скривилось в понимающей усмешке:

– Я думаю, Отец-покровитель не будет против того, чтобы завладеть прибыльными рудниками на востоке. Лучше не давать ему повод.

– Но зачем Железноликому и Отцу этот поход, тем более в такое тяжёлое время? Он только ослабит королевство.

– Дела Божьи всегда на первом месте, – провозгласил Фравак, подняв палец вверх и сделав притворно благочестивую гримасу, – заразу ереси нужно остановить, и Отец-покровитель полагает, что это следует сделать именно сейчас. Весь юг поглощён напастью. Если своевременно не приять меры, Катувеллания лишится благодати Всевидящего, а заодно и торговых портов на Зелёном море, что, сам понимаешь, недопустимо.

– Хочешь сказать, южные герцогства могут отойти от короны? – уточнил граф.

– Более того, они уже это делают. Герцог Редмундский мнит себя практически королём и по последним слухам собирает в своём замке коленопреклонённых и наёмников. Интересно, зачем? Так что отказ от участия может быть приравнен к пособничеству врагам короны… и еретикам.

– Годрик должен понимать, как непросто вести войны без золота.

– Южные территории дают больше, чем это захолустный северный домен: там выход к морю и торговым путям, а тут? Будь у тебя хоть сотня рудников, вряд ли ситуация изменится в нашу пользу. Кроме того, пара прибрежных графств является личными вассалам Отца-покровителя.

– Годрик и Отец сидят слишком далеко, они не знают того, что здесь творится, – грустно покачал головой Ардван.

– И объяснять им сейчас бесполезно. Будь сейчас здесь кто-то другой, я бы сказал, что Всевидящий усмотрит, как распорядиться Своим воинством и отведёт руку врагов. Но тебе не стану заливать в уши этот благостный бред. Да, король не всезнающий, и Отец-покровитель не всезнающий, но отказ от участия в кампании может оказаться чреват. Особенно, если учесть, что у тебя в замке под боком сидит этот мерзкий тип Лаутрат, который только и ждёт любого промаха с нашей стороны. Сдаётся мне, Его Святейшество не просто так отправил апологетов(4) присматривать за нравами королевских вассалов. Апологета не пошлёшь на все четыре стороны, особенно, если с ним полсотни боевых монахов. Хочешь пополнить число еретиков и изменников? Не пожелал бы тебе такого, да и сам не хочу. Мало приятного, уж поверь.

Ардван сидел, откинувшись в кресле, и думал, глядя усталым взором на огонь. На его лице отразилась буря сомнений, терзавших душу.

– Я, кстати, вот о чём хотел с тобой поговорить, – прервал размышления Ардвана дастур, – извини, что вмешиваюсь в личную жизнь, но всё же, это моя… скажем так, прямая обязанность, как твоего духовного наставника.

– Ну? – недовольно произнёс граф, возвращаясь мыслями в «келью».

– Ты сильно дорожишь своей возлюбленной, этой, как её…

– Эстрид, – напомнил Ардван. – А в чём дело?

– Если поедешь на войну, в Нортбридже ей оставаться нельзя. Вся хошедарианская церковь в моём лице не сможет её спасти от козней графини. Что станет с бедной девочкой? У Берхильды наверняка найдётся для неё пара убийц.

Граф почесал бритый подбородок:

– И что предлагаешь?

– Увезти из графства и подальше.

– Я думал об этом. Знаешь, твоя правда. Берхильда – жестокая женщина. Боюсь представить, что она может устроить в моё отсутствие. Но куда спрятать Эстрид?

– Есть у меня одна мысль… – медленно произнёс Фравак.

***

Когда Ардван вернулся домой, общий зал был уже наполнен людьми: многие придворные сидели за столом, а слуги суетились, разнося блюда. Последний год рацион обитателей замка всё чаще походила на пищу простых землепашцев. Даже мясо подавали не каждый день, а белый пшеничный хлеб частично заменили ржаным. Многие роптали, говорили, что едят, как безродные сервы, но граф оставался непреклонен: кто знает, как долго продлится голод и к чему приведёт?

Из всего убранства зала сразу бросалось в глаза огромное пурпурное знамя, висящее над внушительных размеров камином. На полотне красовался герб графов Нортбриджских – мифическая хищная птица с загнутым клювом, держащая в четырёх когтистых лапах змею. На возвышенности рядом с камином располагался отдельный стол, за которым уже восседали Берхильда и Нитард – двенадцатилетний сын Ардвана. Графиня застыла в важной горделивой позе, пристально следя за слугами холодными, бесцветными глазами, и когда Ардван вошёл в зал, лишь на миг повернула к нему своё бледное лицо. Не обращая внимания на привычное равнодушие супруги, граф занял место рядом с ней.

Берхильда была значительно моложе мужа. Сейчас её высокую, стройную фигуру облегало платье из бардового бархата, а длинные светлые волосы покоились под сетчатой накидкой. Грубоватое, нордическое лицо женщины могло считаться привлекательным, если бы не одна особенность: резкость, холодность и надменность, непрестанно сквозившие в мимике, из-за чего графиня чаще всего производила на людей отталкивающее впечатление. Берхильда принадлежала древнему роду Рёнгвальд – выходцам из северных земель. Ныне лорды из этого семейства правили несколькими доменами в центральном королевстве и даже служили при дворе Железноликого. Женившись на ней, Ардван получил могущественных родственников, но счастья в семейной жизни так и не обрёл. Он никогда её не любил, и неприязнь к супруге росла с каждым годом.

Но ещё большим несчастьем для графа стали его сыновья. Нитард, названный в честь великого мученика, будто сам унаследовал мученическую судьбу. Врождённый порок обезобразил тело ребёнка: руки и ноги были искривлены и плохо откликались на команды головы. Мальчик даже передвигался самостоятельно с большим трудом, пользуясь костылями, а ел и пил он с помощью приставленного к нему слуги. Сын от предыдущей жены, скончавшейся при родах, покрыл себя позором во время Западной войны восемь лет назад, был лишён всех титулов и казнён. На той же войне погиб первый сын от нынешнего брака, а следующие двое умерли в младенчестве. И вот жизнь Ардвана неумолимо двигалась к финалу, а единственный наследник был немощным инвалидом, который даже в седло сесть не сможет никогда в жизни.

За длинным столом, протянувшимся через весь зал, расположились гости и придворные. Ближе к камину, рядом с возвышенностью, где трапезничал граф со своей семьёй, на самых почётных местах сидел королевский гонец, кастелян Тедгар и маршал барон Адро. Капитан дружины Ньял, начальник городской стражи Сигебальд, капитан наёмников Лефмер, мажордом Хальдер, казначей Балдред и мобад-канцлер Гуштесп сидели чуть подальше. Далее расположились придворные рангом пониже, а затем шли дружинники и остальные коленопреклонённые. Все слуги низкого происхождения, включая кнехтов(5), ели за отдельным столом в самом дальнем и самом холодном конце зала.

В кругу высокопоставленных придворных, на одном из почётных мест восседал и Лаутрат – апологет-наместник, присланный Отцом-покровителем следить за чистотой веры и нравов. Благообразное, постное выражение лица этого человека и его неизменная коричневая ряса, носимая в знак смирения перед Всевидящим, внушали обитателям замка лишь страх и неприязнь. Даже Ардвана коробило его присутствие, граф проклинал день, когда в Нортбридж явился этот святоша со своей свитой и обосновался в маленькой комнатушке одной из башен. Но ничего поделать с ним было невозможно: Лаутрат представлял верховную власть.

Устроившись на стуле, Ардван принялся непринуждённо болтать с гонцом – молодым коленопреклонённым, состоящим на королевской службе.

– Когда я покидал замок, Железноликий велел казнить сенешаля и лорда-маршала, обвинив их в измене, – сообщил юноша последнюю новость, – никто не знает подробностей, но говорят, имел место заговор.

Ардван бросил взгляд на графиню и увидел, как та изменилась в лице – в её глазах вспыхнула ярость. Лорд-маршал приходился Берхильде дядей.

– Неужели при дворе Годрика завелись предатели? – граф постарался изобразить участие. – Надеюсь, смуте положен конец.

– Говорят, к этому причастны города-государства западного побережья: якобы, они подкупили приближённых короля, – юноше-гонцу явно доставляло удовольствие делиться придворными сплетнями.

– Что ж, подлецы всегда действуют хитростью. В тех городах управляют торгаши, у таких людей нет ни чести, ни благородства. К несчастью, даже лорды оказываются не в силах устоять перед золотом.

– Жаль, мы так и не смогли восемь лет назад подчинить себе всё побережье, – вставил Тедгар.

– Ваша правда, милорды, – согласился гонец. – Однако города-государства намерены действовать и на поле боя: они собирают наёмников, дабы отправить на помощь еретикам.

– Наёмники – пустое место, – пробасил маршал Адро, – что хорошего ждать от человека, дерущегося за деньги?

Этот грозный воин, обладающий массивной, мускулистой фигурой, имел суровый нрав, который в полной мере отражался на скуластом, изъеденном оспой, лице с густыми, сведёнными бровями. Глубокая борозда морщины пролегла на лбу, придавая маршалу постоянно сердитый вид. Граф Адро не любил разбрасываться словами, речи его отличались взвешенностью и медлительностью, как и его движения, впрочем, последние – лишь до тех пор, пока дело не доходило до битвы. Ардван был солидарен с маршалом в данном вопросе: он тоже не сильно доверял тем, кто служит за звонкую монету.

– Но если наёмников много, они могут стать проблемой, – возразил Тедгар.

– А что слышно про Лопокарию, королевство Свейн и остальных? – спросил граф. – Они на чьей стороне?

– Боюсь ни на чьей, – развёл руками гонец, – не смотря на увещевания Отца-покровителя, большинство соседних королевств стараются сохранять нейтралитет.

– И эти люди считают себя верными хошедарианцами? – вкрадчиво произнёс доселе молчавший Лаутрат. – Они не желают следовать воле Всевидящего. Боюсь, Господь вскоре обрушит Свой гнев и на их головы.

– Они просто боятся вторжения с запада, – предположил Тедгар, – не стоит недооценивать Нэос и прочие города побережья. Нам-то их армии не страшны, но мелким государствам воевать с полисами не с руки.

Наконец главные блюда были съедены, и Ардван предложил гонцу проследовать в покои. Вместе с графом из-за стола вышли мобад-канцлер, маршал Адро, Тедгар, графиня и Лаутрат.

В своей комнате граф водрузился на стул, на котором обычно принимал посетителей, остальные расселись по скамьям. Слуга налил всем вина.

– Итак, – начал Ардван, – Годрик Железноликий требует от графства Вестмаунт три сотни копий катафрактов(6) для похода на юг и моё личное участия в данном мероприятии.

– Совершенно верно, – слегка склонил голову гонец.

– Что ж, не могу отказать Его Величеству. Разумеется, я с дружиной отправлюсь в поход. К сожалению, из-за проблем с мятежниками многие воины не смогут покинуть домены: полторы сотни копий я смогу предоставить в распоряжение Его Величества, но не больше. Понимаю, этого мало, а потому обязуюсь дополнительно снарядить триста конных наёмников и заплатить в казну пять тысяч золотых.

– Хорошо, милорд, так и передам Его Величеству.

– Моя армия прибудет в Марибург ко второму месяцу лета.

– Милорд, – возразил молодой человек, – король желает выступить, как можно скорее.

– Король должен понимать, что у катафрактов нет крыльев, – произнесла Берхильда резким отрывистым тоном, – отсюда до резиденции в Марибурге больше месяца пути при хорошей погоде.

– А ты, Адро, как думаешь, – граф посмотрел на сурового маршала, – сможем ли мы собрать войско быстрее?

Тот выждал минуту – барон никогда не торопился с ответами – а затем проговорил медленно, с расстановкой:

– Полагаю, коленопреклонённые из ближайших доменов смогут собраться менее, чем за месяц, если их поторопить. Людей из приграничных районов мы призывать не станем. Вместе с твоей дружиной у нас спокойно наберётся сто пятьдесят копий. А наёмников можно взять из тех, кто сейчас находится в наших казармах.

– И оставить Нортбридж беззащитным? – Берхильда пронзила его холодом бесцветных глаз.

– Замок не останется беззащитным, миледи, – так же невозмутимо ответил Адро, – эти стены выдержат любую осаду даже с минимальным гарнизоном.

– Получатся, мы погоним на войну гарнизон, в то время, как в замке сидит полсотни доблестных монахов-воинов? – графиня покосилась на Лаутрата. – Неужели они останутся в стороне, когда Всевидящий ведёт священную войну?

– Если на то будет воля Господа, – парировал Лаутрат нарочито смиренным тоном.

– Вы правы, миледи, – согласился Адро, – странно, если монахи останутся в стороне, но, кто мы, чтобы говорить за Всевидящего?

– Ладно, хватит, – прервал спор Ардван и обратился к гонцу:

– Что ж, сделаю всё возможное, дабы прибыть в распоряжение Железноликого через два месяца.

Гонец снова вежливо склонил голову:

– Хорошо, милорд. Его Величество будет доволен.

Канцлер записал ответ в письме, которое граф скрепил личной печатью и передал гонцу. Тот раскланялся:

– Милорд, я вынужден отправиться в путь немедленно. Премного благодарен за гостеприимство, оказанное в этом доме.

Граф отдал людям распоряжения, после чего все ушли заниматься подготовкой к походу, и Ардван, наконец, остался один. Впереди предстояло много дел. От разговоров заболела голова, и граф надеялся, что свежий воздух принесёт облегчение. Он накинул тёплый плащ и спустился во внутренний двор замка. Шёл мелкий снег, а мороз слегка пощипывал щёки. Недалеко от главной башни разросся розовый сад, заросший голыми шипастыми кустами. Тут же раскинулись несколько столетних дубов, посаженных прадедом Ардвана, их безлистые ветви и кривые, раздавшиеся вширь стволы, производили зловещее впечатление в сгущающихся сумерках.

Граф поднялся на южную стену. Здесь склон холма был весьма крутым и каменистым, а потому с этой стороны замок защищали только два ряда фортификаций. Воды Мутной реки чернели далеко внизу, они текли среди поросших хвойными лесами холмов, и, петляя, уходили на юг, к Зелёному морю.

Ардван стоял и смотрел вдаль, пока не ощутил спиной чей-то пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки. Он обернулся: в саду, прямо среди розовых кустов неподвижно стояла лошадь, на которой восседал тяжеловооружённый всадник в полном боевом облачении. Первой реакцией графа был гнев: «Что за олух? Кто его сюда пустил верхом?» Но когда пожилой лорд пригляделся, страх, так не свойственный этому видавшему виды воину, пробрал его от макушки до кончиков пальцев.

Ржавчина разъедала кольчугу и пластины доспеха, и железо буквально сыпалось при каждом движении катафракта. Шлем, закрывавший лицо, прогнил почти насквозь. А сюрко(7), надетое поверх брони, давно превратилось в лохмотья, свисающие кусками ветхой ткани. Из-под обрывков попоны виднелись втянутый живот и тощие ноги лошади. Кольчуга на всаднике висела так, будто под ней был не могучий воин, а жалкий доходяга или…

«Мертвец!» – сверкнула мысль в голове графа. Он стоял и смотрел на катафракта, а тот неподвижно сидел на коне и таращился в ответ прорезями шлема. Ардван на какой-то момент потерял самообладание, единственное, что хотелось – это бежать. Бежать как можно дальше. Потребовались усилия, чтобы взять себя в руки.

– Зачем же ты здесь? – тихо произнёс граф. Неподвижная фигура всадника хранила молчание, а потом лошадь развернулась и медленно побрела прочь, растаптывая кусты роз на пути. Ардван смотрел вслед незваному гостю, пока тот не скрылась из виду.

Примечания:

1.Коленопреклонённый – здесь низший дворянский титул.

2.Отец-покровитель – глава хошедарианской церкви.

3.Дастур – здесь высокий духовный сан в хошедарианской церкви, как правило, глава церковного округа.

4.Апологет (от греч. апология – защитная речь). Здесь суд апологетов – карательный орган для защиты чистоты хошедарианской веры, соответственно, апологет – официально назначенный борец с ересью.

5.Кнехт – боевой слуга, солдат.

6.Копьё катафракта – здесь аналог рыцарского копья в средневековой Европе, т.е. подразумевается отряд, который катафракт приводит с собой на битву. Может быть от одного (самого себя) до скольких угодно человек, в зависимости от возможностей знатного воина.

7. Сюркó – здесь длинный и просторный плащ-нарамник, часто украшавшийся гербом владельца, воины надевали поверх кольчуги для защиты от дождя, грязи или нагрева солнцем. Обычно сюрко было длиной чуть ниже колена, имело разрезы в передней и задней части, без рукавов.

Глава 3. Монтан

Три дня он брёл через мёртвые земли, пока, наконец, не вышел на побережье Беспокойного океана. Вокруг снова появилась растительность. Пожухлая прошлогодняя трава покрывала землю, едва освобождённую от снежного плена, а сквозь неё уже вовсю пробивались зелёные ростки новой жизни. Здесь, среди прибрежных холмов раскинулись на много квадратных миль руины древнего города, выглядывая кусками стен из-под земляных наносов. Время почти стёрло его с лица земли, но местами останки причудливых сооружений – то ли храмов, то ли дворцов богачей и правителей прошлого – всё ещё поднимались к небу. Молодой странник шёл среди развалин, на его спокойном, как воды лесного озера, лице, хранящем выражение полной безучастности, порой проскакивала тень любопытства. Юноше приходилось читать про город на берегу, построенный в конце прошлой эры. Каким же огромным он когда-то был! И как мало осталось теперь от прежнего величия.

Со стороны океана дул пронизывающий ветер, погода стояла, хоть и солнечная, но довольно прохладная. Однако молодой человек даже не пытался запахнуть изодранный плащ. Сильно поношенная рубаха и штаны из грубого полотна почти не защищали от ветра, но юноша, будто не чувствовал холод. Ветхий наплечный мешок пустовал после долгой дороги. На бледном, как у покойника, лице только начали пробиваться золотистые волосы, ещё не ставшие полноценной бородой. Из-под капюшона торчали светлые, завивающиеся пряди.

Возле руин, на прибрежном склоне, путник обнаружил несколько маленьких, неказистых домиков. Хижины теснились вокруг здания побольше, из окна которого шёл дым, разнося по округе запах готовящейся на очаге пищи. Рядом в поле работали люди: несколько человек пахали землю, собственноручно волоча соху. А вдали на волнах покачивались две рыбацкие лодки.

Молодой человек подошёл к работникам, и те, завидев приближение незнакомца, оторвались от своего занятия и уставились в его сторону. Это были смуглые мужчины с длинными волосами и бородами, одетые в грубую полотняную одежду, испачканную землёй. Один из пахарей – высокий пожилой мужчина, на голове которого уже поблёскивала седина, – в знак приветствия поднял руку с отсутствующим указательным пальцем.

– Здравствуй путник, – произнёс он.

– Здравствуй, – ответил юноша голосом совершенно бесцветным, в котором не улавливалось никакой интонации.

– Рады приветствовать тебя в нашей скромной обители, не часто сюда забредают люди. Но, если ты голоден или устал, каждый из нас будет счастлив поделиться с тобой дарами Всевидящего. Как звать тебя?

– Монтан, – произнёс путник.

– Я Асдин, – представился человек, а затем представил остальных работников, называя каждого братом. – Добро пожаловать в обитель Хошедара!

Монтан понял, что это монахи, которые нашли здесь пристанище подальше от людей и цивилизации. Асдин, судя по всему, являлся главой общины, настоятелем.

Он повёл юношу прямиков к домикам. При ближайшем рассмотрении хибары выглядели весьма неказисто: слепленные из грубых кирпичей на скорую руку, жилища монахов лишь каким-то чудом умудрялись не развалиться. А размеры их были столь малы, что в каждом доме едва ли помещалось больше одного человека, да и тот не мог встать в полный рост под низкой крышей.

В большом здании в центре поселения, куда Асдин привёл Монтана, действительно имелся очаг. На нём два монаха готовили похлёбку, и из котла на всю округу распространялся запах варёной рыбы.

– Скоро трапеза. Можешь разделить с нами эту скромную пищу, – предложил Асдин.

Он усадил юношу за стол, а сам устроился на скамье напротив и стал расспрашивать, откуда и куда тот держит путь.

– Я иду от Сверкающих Гор, – сказал Монтан, – мне нужно в ближайший город.

– Значит тебе в Мегерию, вдоль берега до неё четыре дня пути, – объяснил Асдин. – Но, должно быть, в северных землях, среди дикарей-язычников, ты встречал много опасностей?

– Обычно люди принимали меня хорошо, – возразил юноша. – Многие племена гостеприимны и никогда не отказывают странникам.

– Но что ты ищешь? Что побудило тебя отправиться в путь в столь юном возрасте?

– Мне интересно увидеть мир.

– Эх, юноша, – вздохнул Асдин, – мир жесток и полон греха. Боюсь, ты скоро познаешь это. Мне когда-то тоже был интересен мир, но потом я понял, сколь он грязен и мерзок, и тогда Всевидящий пришёл в моё сердце, и вот – теперь мне интересна лишь Его воля. Только в ней удалось обрести единственно верный путь из всех земных.

Один из поваров начал бить в колокол во дворе, созывая братию к трапезе. Другой же поставил тяжёлый котелок на стол и разложил деревянные тарелки. Вскоре под крышей дома собрались все обитатели монастыря – чуть больше двадцати человек. Они с любопытством смотрели на юношу и перешёптывались. Монтан заметил странную деталь: почти у всех монахов на руках не хватало одного или двух пальцев, а некоторые ещё и прихрамывали.

Когда люди расселись за столом, глава общины вознёс молитву, и братия принялась за еду.

– А вот скажи, – продолжил расспросы Асдин, – к северу отсюда люди почти не знают Господа Хошедара; наверное, и ты никогда не слышал о Нём?

– Слышал, – безучастно произнёс Монтан.

– Это хорошо, – улыбнулся настоятель. – А сам ты каких богов почитаешь?

Монтана спрашивали об этом не раз.

– Я почитаю всех богов, в землю которых прихожу, – ответил юноша словами, обычно не вызывающими лишних вопросов.

– Всех… – вздохнул Асдин. – Но знаешь ли ты, что не все боги даруют спасение?

Монтан промолчал.

– Да, язычники привыкли поклоняться истуканам, но что станет с их душами, когда Всевидящий пошлёт на землю Тьму и устроит последний суд над живыми и мёртвыми?

Монтан снова не ответил: в его понимании вопрос являлся не корректным. Впрочем, настоятель задал его не для того, чтобы услышать мнение гостя.

– Они останутся во Тьме! – воскликнул кто-то из монахов.

– Именно, во Тьме! – подтвердил настоятель. – Но Хошедар не хочет, чтобы души людей остались во Тьме, Он каждому желает даровать спасение. Думаю, Всевидящий ведёт тебя, юноша, и ты не случайно здесь оказался. Господь стремится заронить в сердце твоё Его слово и вывести из тьмы невежества на свет истины. Сердце твоё чисто, его ещё не опутали лукавые мобады. Они служат не Хошедару, а Отцу-покровителю – бесу воплоти. Они погрязли в стяжательстве, похоти, гордыне. Они затмевают умы паствы лживыми речами и преграждают ей путь ко Всевидящему. Не дай себя обмануть этим лукавым язычникам, который требуют поклоняться бесам! Знай, Хошедар лишь с теми, кто живёт в простоте, труде и любви.

Монтан ещё не слышал, чтобы кто-то так настойчиво убеждал в истинности своих верований, обычно люди с уважением относились к богам соседних племён. Монахи же мыслили совсем по-другому.

Асдин вдруг улыбнулся:

– Впрочем, я, наверное, утомили тебя разговорами, а ты ещё не притронулся к еде. Любовь Хошедара не только в Его слове, но и в тех дарах, которые Он даёт нам каждый день.

Монтан принялся за рыбную похлёбку, а когда закончил, на него обрушился град вопросов от сидящих вокруг братьев-монахов:

– Как ты дошёл так далеко? А что за Сверкающими Горами? А как ты смог пересечь Бесконечный лес? Ты встречал лесных троллей? А великанов?

Настоятель, видя, что монахи даже слова не дают сказать юноше, утихомирил подопечных жестом руки.

– Братья хотят услышать о краях, где ты побывал, – подытожил он, – Наверное, ты видел в пути много удивительных вещей?

Монтан начал по порядку:

– За Сверкающими Горами живут такие же люди, как и здесь, просто там гораздо холоднее. Великанов я не видел – их не существует. А троллей действительно приходилось встречать, когда я шёл через Бесконечный лес.

– Но как тебе удалось остаться в живых? – удивился какой-то монах. – Разве тролли не убивают одиноких путников? Говорят, они набрасываются стаей и разрывают человека на части.

– Эти рассказы выдуманы, – объяснил Монтан. – Лесные тролли – боязливые, добродушные существа, похожие на людей. Они живут поодиночке в подземных норах, никогда не собираются стаей и ни на кого не нападают. Обычно они вообще не показываются на глаза посторонним.

– Постой, – перебил его Асдин, – ты говорил, что великанов нет. Но ведь в Книге Истины Хошедара сказано, что когда во втором тысячелетии нашей эры Великий Шахиншах по наущению Всевидящего сверг власть великанов, те ушли за Сверкающие Горы.

Монтан задумался. Он слышал легенду, но неужели эти люди так уверены, что всё, сказанное в ней, правда?

– Вероятно, это было давно, – попробовал уклониться от полемики Монтан. – За горами о них никто не знает.

– Но ведь и сам Хошедар рассказывал о великанах, которые живут на севере. Неужели за тысячу лет они исчезли, не оставив после себя даже воспоминаний?

– Это просто легенда, – попытался объяснить Монтан, – Хошедар жил далеко на востоке, он, вероятно, не знал, что происходит за Сверкающими Горами.

Монахи неодобрительно зашептались.

– Это слова Господа, – строго возразил настоятель, – в них нет лжи. Как Бог может что-то не знать?

Диалог начинал напрягать Монтана. Асдину явно не нравилось то, что говорил юноша – это шло в разрез с некоторыми его верованиями. Юноша задумался: к чему клонит настоятель? Но монахам намёк оказался очевиден: если в словах Господа нет лжи, значит она в словах путника, чьи свидетельства расходятся с Книгой Истины. Монтану показалось странным, что эти люди так уповают на древние легенды, выдуманные и записанные неизвестно кем, но говорить об этом монахам не имело смысла. Повисло напряжённое молчание, которое вскоре прервал настоятель. Он снова добродушно улыбался, как и прежде:

– Всегда хорошо послушать рассказы, но братьям предстоит ещё много работы. Если путник желает, он может отдохнуть и переночевать в нашей скромной обители. Хошедар рад каждому гостю.

– Я хочу вас отблагодарить за еду и кров, – Монтан поднялся с места, – есть ли среди вас больные?

Монахи переглянулись, не понимая, к чему клонит гость.

– Брат Геласио болен глазами, – сказал кто-то.

– Пусть он подойдёт ко мне, – попросил юноша.

Из группы вышел пожилой монах, его покрасневшие глаза жутко гноились. Монтан положил руку на лоб старика и сосредоточился. Остальные замерли, наблюдая за происходящим. Через некоторое время гной перестал идти, и монах почувствовал облегчение. Он умылся в бадье и тут все ахнули – глаза мужчины оказались абсолютно чисты и здоровы.

– Это чудо! – раздались голоса. Монахи подходили к брату Геласио и осматривали его, ещё раз убеждаясь в реальности внезапного исцеления. Асдин же молчал. Даже если настоятель и был удивлён, демонстрировать это он не собирался.

– Спасибо тебе, юноша! – воскликнул старик. – Тебя никак послал сам Всевидящий!

– Я хочу отдохнуть, – сказал Монтан, – а завтра рано утром продолжу путешествие.

Но молодой человек не остался в обители, он пошёл на берег, предоставив монахам осмысливать случившееся. Монтан сел на песок. Набегающие волны временами дотягивались до его ног, но это ничуть не волновало юношу. Он погрузился в себя, и быстро забыл о странных монахах – ему до них больше не было никакого дела.

Когда он вернулся в монастырь, уже стемнело, а братия расположилась вокруг стола за вечерней трапезой. Монтан подошёл к ним и остановился, наткнувшись на шипы злобных взглядов. Прежнее любопытство, будто ветром сдуло, и теперь люди источали страх, смешанный с ненавистью. Только один человек не смотрел на него – брат Геласео. Он сидел с повязкой на глазах, на которой проступали два кровавых пятна. Настоятель поднялся из-за стола. Добродушие и гостеприимство его сменились праведным гневом, а руки тряслись от напряжения.

– Братья, – воскликнул Асдин, яростно жестикулируя и время от времени тыча пальцем в юношу – видите этого человека? Он пришёл к нам под личной смиренного путника, и мы дали ему кров и пищу. Он хитростью втёрся в наше доверие, чтобы смущать нас богомерзким колдовством и опутывать бесовскими сетями. Гореть нам в преисподней за то, что мы оказались столь слепы и не распознали посланника Врага! Страдать нам тысячу лет за то, что позволили ему вторгнуться в святую обитель Хошедара! Ибо сказано в Книге Истины: «И явится перед приходом Тьмы пророк Врага и будет смущать праведных колдовством и ложью, источаемой устами его. И наступит Тьма, и судимы будут все, кто попал во вражьи путы!» Так вот, братья, не это ли лжепророк, обещанный нам? Не поддались ли мы мерзким козням Врага? Враг не дремлет, он ищет пути, чтобы совратить верных слуг Хошедара. Ну так раскаемся же в содеянном, и изгоним прочь бесовское отродье! Брат Геласио уже отверг то, к чему прикоснулся Враг. Но я больше виноват перед вами, что привёл его сюда, и должен понести наказание!

С этими словами настоятель схватил топорик для рубки дров, положил свою руку на стол и со всего размаха рубанул по кисти. Брызнула кровь, один палец откатился в сторону, а два других повисли на коже и не разрубленных сухожилиях. Но Асдин не закричал от боли, он лишь поднял изувеченную руку и продемонстрировал всем.

– Вот как надо бороться с грехом, братья! – кричал он. – Ибо сказано: «тело наше да пострадает за пороки наши».

После этих слов монахи повскакивали со скамей. Молодой человек не понимал, что происходит, и как за столь короткое время успела произойти столь значительная метаморфоза. Прежде в своей жизни он не сталкивался с подобным.

Монахи двинулись на него стеной, но Монтан стоял неподвижно и просто смотрел на них, и они, наткнувшись на страшный, пустой взгляд юноши, тоже остановились, не решаясь приблизиться.

– Не бойтесь, братья, – воскликнул Асдин, – если Всевидящий с нами, Враг и слуги его не страшны!

С этими словами он подошёл к Монтану, не выпуская из рук топор, и хотел уже замахнуться на гостя. Но сделать это не мог: его движения будто сковали невидимые путы.

Юноша почувствовал, как внутри у него рождается какое-то незнакомое доселе чувство. Как смеют эти людишки обвинять его в чём-то?! Монтан на секунду ощутил то, что люди называют яростью. Но вскоре равнодушие и внутренний покой вернулись, и эти глупцы стали для него теперь не важнее, чем свора собак, лающих за каменной стеной. И тогда юноша понял, что на тот миг, пока злоба кипела внутри, он приобщился к человеческому миру, ощутил эмоции и чувства, которыми живут люди. Мог ли он это повторить снова? Хотел ли? Монтан не знал.

Развернувшись, путник медленно пошёл прочь, даже не оборачиваясь на разъярённую и вместе с тем напуганную толпу. А монахи что-то кричали ему вслед, и какой-то наглец даже запустил камнем в спину. Но для Монтана эти странные люди уже не существовали, его путь лежал дальше.

Глава 4. Берт

Под днищем что-то хрустнуло, и обрешечённая повозка с заключёнными завиляла, кренясь на левый бок. Одно из передних колёс откатилось в сторону и упало в придорожную канаву. Зазвенели цепи кандалов, пятеро сидящих в клетке людей завалились друг на друга. Возница тут же натянул поводья. Едущая следом телега тоже остановилась. Конвоиры занервничали, осадили лошадей и начали озираться по сторонам.

Колонна с заключёнными только что спустилась с сопок. По левую сторону дороги тянулся зелёный хвойный массив, а по правую – поля, среди которых виднелась деревня. Опасения стражников оказались напрасными: засады никакой не было, имела место обычная поломка. Возница, ругая всё на свете, спрыгнул в чёрную жижу под колёсами.

Солнце разъедало подтаявший снег – весна, наконец, выгнала надоевшую зиму и прочно обосновалась в графстве Вестмаунт, и теперь на дороге властвовали грязь и распутица.

– Приехали, – констатировал Ман.

– Кажется, Всевидящий дал нам ещё пару часов насладиться жизнью, – улыбнулся Даг.

– Да будь Он проклят! – пробурчал Эмет. – Наслаждаться, сидя в клетке?

– Не богохульствуй, парень, – добродушно проговорил Даг, – меня везут, чтобы повесить, но я же не кляну Бога. У каждого своя судьба. То, что отец отказался тебя выкупить, не повод ненавидеть весь мир.

– И ты будь проклят со своими разглагольствованиями, – выругался Эмет.

– Хорош ныть, не тебе одному тошно. Всем ныть теперь? – повернулся к парню одноглазый заключённый. Он смачно сплюнул на пол телеги, а затем, как и прежде, продолжил глядеть на поля. Мужчину звали Тило. Его обвиняли в ереси и везли в Нортбридж, дабы представить на суд апологетов.

Берт наслаждался природой. После нескольких дней, проведённых в вонючем подвале башни, каждый миг на свежем воздухе казался прекрасен, особенно теперь, когда долгожданное весеннее тепло пришло в этот мир. Вот только вид полей и сельских домиков навеял воспоминания о родной деревне, о свободе, о жене и ребёнке – словом, обо всём, что отняли. Отняли навсегда, ведь по словам Дага те, кто попадал на каторжные работы, обратно больше не возвращались.

Берт вспомнил, как несколько дней назад в темнице замка Блэкхилл их с Маном навестили семьи, приехавшие из Обернвилля сразу, как только узнали, где находятся их родные. Берту всё же довелось увидеть свою жену Хвиту и полугодовалого сына, но вряд ли можно было назвать эту встречу радостной. Девушка рыдала, понимая, что видит мужа последний раз в жизни. Берт попытался её утешить, но тоже не выдержал и расплакался. Его даже не выпустили из камеры. Они лишь смогли переброситься несколькими словами через узкое окошко в двери темницы.

Неизвестность ожидала не только Берта. Что делать одинокой женщине с грудным младенцем, оставшейся без кормильца, тоже было не ясно. Сельская община поможет первое время, но дальнейшие перспективы выглядели весьма туманными. Родня стояла на том, чтобы Хвита вышла замуж за Бруно Мельника. Вдовец не имел ничего против молодой жены с ребёнком, а главное, мог их прокормить. Берт понимал, что это единственный разумный выход, но супруга и сама не желала выходить за этого старого увальня, да и Берт испытывал душевные муки, представляя, как его любимая ложится под уродливую тушу мельника. «Уж лучше сразу умереть, – досадовал про себя молодой арестант, – чем жить, зная об этом».

А ещё Ман умудрился задеть парня за живое. Когда Берт сидел и плакал после встречи с женой, тот недовольно кинул ему:

– Утри сопли. Чего, как баба?

Берт больше не мог себя сдерживать, ярость охватила его, и он кинулся на ничего не ожидавшего Мана с кулаками, повалил на пол и пару раз ударил по лицу. Даг не растерялся, подскочил к дерущимся и отволок парня в сторону. Берт исходил бешенством, пытаясь вырваться из крепких рук сокамерника, а Ман перепугался не на шутку. С тех пор они с приятелем не только не разговаривали, но даже старались не смотреть друг на друга.

А на следующий день заключённых заковали в кандалы и усадили в клетки на колёсах. Путь к замку Нортбридж, куда свозили большинство опасных заключённых и всех приговорённых к каторге, лежал на юго-запад через сопки и занимал несколько дней. Ко времени отъезда камера пополнилась одноглазым заключённым Тило, вечно хмурым и молчаливым.

Все пятерых затолкали в одну повозку. Но была и вторая. Берту лишь мельком удалось увидеть тех двоих, что в ней везли. Первый человек даже на ногах стоять не мог – к телеге его подволокли стражники. Берт разглядел окровавленные тряпки, обмотанные вокруг кистей заключённого. Другой находился в лучшем состоянии и шёл самостоятельно, но и его рубаха тоже пропиталась засохшей кровью.

– Пытали, – процедил сквозь зубы Даг. – Сволочи!

– Кто они? – поинтересовался Берт.

– «Свободные». Не позавидуешь «свободному», попавшему в руки сеньоров.

***

Осмотрев телегу, возница и ещё несколько человек отправились в деревню за помощью. Стражники окончательно успокоились, и от нечего делать болтали между собой посреди дороги. Но вскоре впереди показался конный отряд, движущийся навстречу. Когда он подъехал ближе, Берт смог рассмотреть всадников. Первым ехал человек в жёлто-синем сюрко, одетом поверх длинной кольчужной рубахи. На груди его красовался герб. Ноги и руки воина тоже были облачены в кольчугу, на поясе позвякивал обоюдоострый меч, а из-за спины выглядывал треугольный щит. У седла болтался конический шлем с пышными перьями, торчащими из навершия.

– Благородный катафракт, – пояснил Даг, увидев, как его молодой попутчик удивлённо смотрит на всадника, – коленопреклонённый.

Деревня, где жил молодой охотник, находилась далеко от замков и крупных дорог, и Берт никогда не видел катафракта в полном боевом облачении. Зато парень наслышался много историй и легенд, в которых славные воины на полях сражений побеждали чудовищ, великанов и тысячи врагов. Но человек, едущий сейчас навстречу, совсем не походил на персонажа таких легенд. Он был невысокого роста, а его полноватое тело выглядело бесформенным из-за толстой стёганки под кольчугой. Дорожная грязь обильно забрызгала, как попону лошади, так и одежду самого катафракта. С широкого, некрасивого лица нагло смотрели глаза навыкате, обещая неприятности любому, кто хоть слово скажет поперёк. Берту сразу вспомнился Карл – деревенский пьяница и задира. Этот здоровый парень любил напиться в стельку, а потом они со своим дружком Карлом Мелким шатались по округе с похожим выражением на лицах, ища кому набить морду. Единственное, что Берту показалось действительно благородным в образе всадника, это осанка: катафракт горделиво держался в седле, ничуть не сгибаясь под тяжестью брони – именно это главным образом и отличало его от простолюдина.

Позади коленопреклонённого ехали четыре человека в сюрко таких же цветов и с такими же гербами. Один из них вёл на привязи огромного гнедого жеребца – тяжеловоза, от которого буквально веяло мощью. Конь вызвал у Берта неподдельное восхищение: по сравнению с этим боевым скакуном сельские лошади казались жалкими недорослями. Не удивительно, что на нём никто не ехал: не стоило понапрасну выматывать животное, призванное нести хозяина на битву. Остальные всадники были одеты в обычные стёганки, изредка дополненные лёгкими кольчужными рубахами, и никаких отличительных знаков не имели.

Отряд подъехал к повозкам. Конвоиры спешились и тут же оказались в грязи по щиколотку. Все, как один, поклонились смотрящему на них сверху вниз катафракту. Лицо воина выражало недовольство.

– Вы что встали? Ваши колымаги тут всё перегородили, – начал ругаться он, и ещё больше напомнил Берту деревенского пьяницу Карла, – Быстро убрались с дороги! Как, по-вашему, я проехать должен?

И действительно, телеги остановились прямо посередине тракта, представлявшего сейчас сплошную грязевую лужу. Обойти их можно было только по обочине, но, видимо, гордость коленопреклонённого не позволяла сходить с дороги, объезжая простолюдинов.

– Поломка, сеньор, простите, мы не думали, что здесь кто-то поедет в ближайшее время, – начал оправдываться старый солдат, начальник конвоя.

Затем он стал кричать на подчинённых, чтобы те сдвинули телеги. Стражники, бранясь и увязая в жидком месиве, начали отводить их на обочину, что далось им нелегко. Особенно пришлось повозиться со сломанной повозкой.

– Вы из Блэкхилла? – поинтересовался катафракт, когда путь оказался свободен.

– Да, сеньор, только что оттуда, доставляем преступников в Нортбридж, – ответил начальник конвоя.

– Есть новости про тёмных? Что-то происходило после того, как сэр Фридульф отправил гонца с вестью?

– Тёмные разорили деревню недалеко от замка, а ещё убили нескольких путников на дороге. Люди сэра Фридульфа разыскивают их, но пока безуспешно.

– А чего вас так много? Мятежников что ли везёте? – знатный воин оглядел стражников, столпившихся у повозок.

– А у нас тут все: и браконьеры, и еретики, и мятежники. Вон те двое, – солдат ткнул пальцем в дальнюю телегу, – из «свободных». Надеюсь, первые и последние нашем округе. Пока и тёмных за глаза хватает.

Катафракт ничего не ответил, лишь окинул презрительным взглядом клетки с преступниками, и пришпорил лошадь.

– Эх, если б у меня были деньги, чтобы купить меч и коня, я давно нанялся бы на службу, – мечтательно проговорил Ман, – а вы видели того гнедого? Он же целое состояние стоит!

– Мы вместе взятые столько не стоим, – подтвердил Даг. – А за чей счёт такие покупаются? За наш! У сеньоров и лошади, и оружие, и замки, а им всё мало – хотят больше.

– Опять ты за своё? – испуганно зашептал Ман. – Услышат же!

– А пусть слышат, мне терять нечего – и так висельник. Хоть перед смертью скажу, что думаю.

– С ума сошёл? А если решат, что мы с тобой в сговоре? Других-то не подставляй!

– Да хватит уже трястись. У каждого своя судьба. Что тебе уготовано, то и случится.

– Вот если б я не болтал лишнего и уважал бы сеньоров, то и не оказался бы тут, – не унимался Ман. – Меня, наверное, Всевидящий наказал, за то, что язык распускал много. И тебя тоже.

– Для Всевидящего все равны, – подал голос угрюмый Тило, не обращавший всё это время на соседей никакого внимания, – что лорд, что серв – Ему никакого дела нет, одним судом судить будет.

Даг одобрительно посмотрел на него:

– Знаешь, если уж помирать, пусть меня и в еретики заодно запишут – мне нравится твой ход мыслей.

– А Всевидящему без разницы, нравится ли тебе он или нет. Если это так, значит так. Это мобады напридумывали: якобы коленопреклонённые и лорды в Небесных Чертогах пируют, а простолюдины дальше трудятся на Небесных Полях. В Книге Истины Хошедара такого не написано. А кто они такие, чтобы свою истину придумывать?

– Твоя беда в том, – рассудил Ман, – что тебя читать научили, вот и набрался.

– Да Всевидящий мне, может, глаза открыл! – оживился Тило. – А вы слепцы! Тебе выдумки преподносят за истину, а ты и не в курсе. А всё потому, что сам не можешь прочесть.

Берт с опаской слушал своих спутников. Спор между Маном и Дагом возник не впервые: пока они сидели в камере, разговор то и дело заходил на подобные темы. Ман почему-то защищал сеньоров, хотя ещё недавно из его уст звучали совсем иные речи. «Малодушное ссыкло», – презрительно думал Берт в такие моменты. Но сейчас молодой человек и сам начал трусить: стражники находились не так далеко, чтобы не слышать разговоры заключённых. А если и правда всех пятерых заподозрят в сговоре и начнут пытать, как тех двоих?

Спор прекратил начальник конвоя.

– Заткнулись! Языки всем поотрезаю! – гаркнул он, проходя мимо.

Из деревни вернулись люди с новым колесом. Чтобы его установить, потребовалось освободить телегу, выведя из неё заключённых. Несколько человек приподняли повозку, а двое начали монтировать колесо. Берт ощутил холодную жижу под ногами, но всё равно оказался рад выбраться из тесной клетки и размять затёкшие конечности. Свежий весенний ветер трепал волосы, и молодому охотнику захотелось уйти в поля, вновь оказаться свободным от цепей и конвоя. Но теперь он мог лишь с тоской смотреть на вожделенные просторы.

Услышав позади звон цепей, Берт обернулся. От второй телеги в сторону леса бежал арестант. Его ноги сковывали кандалы, и человеку приходилось семенить мелкими шажками, утопая в дорожной грязи. Стражники настолько увлеклись ремонтом, что совсем забыли следить за повозкой, где сидели двое «свободных», и один их мятежников, воспользовавшись моментом, каким-то чудом умудрился открыть клетку и бросился наутёк.

Конвой всполошился. Стражники похватали луки и начали стрелять в бегущего. Тот едва успел достичь придорожного кустарника, как в спину ему вонзился с десяток стрел. Заключённый сделал последний рывок и замертво рухнул в кусты. Берт едва успел понять, что произошло. Он первый раз в жизни видел, как убивают человек.

Конвоиры ругались, командир орал на подчинённых, отчитывая в халатности, обещал наказать плетьми и лишить жалования.

– Глупо было убегать, – заметил Эмет.

– А он и не собирался, – сказал Даг, и все с удивлением посмотрели на него. – Если бы его привезли в Нортбридж, стали бы дальше пытать, а сейчас просто застрелили. Думаю, он знал, что так получится. Я на его месте сделал бы то же самое.

– Теперь он стал по-настоящему свободным, – проговорил Тило, глядя куда-то вдаль.

Берт смотрел на бездыханное тело, которое несли обратно к повозке. «Что с ним теперь? – размышлял молодой охотник, – он попал на Небесные Поля? Или оказался в преисподней за то, что пошёл против сеньоров?» Так или иначе, здесь, в этом мире, от незадачливого беглеца остался лишь холодный, утыканный стрелами, труп.

– Всем обратно! Шевелись быстрее! – один из конвоиров начали загонять заключённых в повозку.

Когда люди, гремя кандалами, расселись по местам, колонна двинулась дальше, везя каждого навстречу его судьбе.

Глава 5. Ардван

Граф гулял в саду, наслаждаясь прохладным солнечным утром. Природа недавно начала пробуждаться от зимнего сна, появилась первая зелень – настоящая отрада для глаз после серости зимних дней.

В эти ранние часы сад, да и весь двор находились в тени крепостных стен и массивных сооружений, связанных друг с другом галереями и арочными конструкциями. Серые каменные махины свысока смотрели на копошащихся внизу людей, давя монументальностью и величием, а свободное пространство между ними занимали амбары, конюшни и зелёные насаждения. Замок являлся плодом трудов нескольких поколений графов Нортбриджских, живших здесь уже сотни лет, и был крупнее других крепостей, разбросанных среди лесистых равнин и сопок Вестмаунта.

Центром замкового ансамбля являлась Холодная башня, получившая своё название за просторные помещения, которые редко удавалось протопить морозными зимними днями. В ней располагались и графские покои, и главная оружейная и трапезный зал с кухней, и даже комнаты некоторых придворных. Это угрюмое строение с большими стрельчатыми окнами на верхних этажах и острым, пронзающим небо шпилем возвышалось над всеми остальными зданиями, как бы подчёркивая авторитет живущего здесь лорда.

Рядом стояла башня графини, соединённая с главной арочным мостиком. Она была значительно ниже, имела маленькие окошки-бойницы, а грубая, позеленевшая от времени кладка говорила о древности её стен. Эта башня появилась вместе с первыми укреплениями на холме пять столетий назад, в те времена, когда катувелланцы только обосновались здесь, ведя постоянные кровопролитные войны с местными племенами, не желавшими добровольно платить дань чужакам. Ныне же от первоначального укрепления сохранился только малая часть южных фортификаций и донжон, в котором теперь находились покои графини и её слуг.

Третья, гостевая башня, пристроилась вплотную к западной стене. Высокий каменный дом вытянутой формы некогда являлся казармой, но сейчас помещения для солдат располагались на северной стороне, между вторым и третьим рядом стен, а дом перестроили и приспособили для проживания знатных гостей. Сделал это прадед нынешнего графа Нортбридского около ста лет назад.

Замок имел воистину богатую историю длиной в несколько веков, но за всё это время он ни разу не был взят штурмом, и нога захватчика не ступала на вершину холма.

Ардван бродил по саду и думал о том, сколько всего повидали эти стены: жизней, смертей, трагедий и радостей человеческих. И его смерть они увидят и продолжат стоять дальше величественно и безучастно, как прежде. Сколько ещё поколений замок переживёт? На душе у графа стало тяжело от осознания мимолётности времени: оно проносится, будто миг, и растворяется в пустоте, а дела рук людских остаются на столетия, забывая своих творцов и хозяев. Но и они рано или поздно обратятся в прах. Ардван задумался о вечном. «Как же мы ничтожны даже по сравнению с этой башней, – рассуждал он, глядя на грозный силуэт донжона, вычерченный в лучах утреннего солнца. – Всем мы ничтожны! Все мы исчезнем, и что потом?» После кончины мобады обещали доблестным воинам пиршества в Небесных Чертогах, но почему-то с годами граф всё меньше верил в эти рассказы.

К Ардвану направлялись три человека: мобад-канцлер Гуштесп в скромной белой рясе, мальчик, опирающийся на костыли, еле передвигающий по земле искривлённые ноги, и слуга, приставленный к ребёнку. Обучением детей графа занимались несколько придворных, но главная часть воспитания Нитарда лежала именно на плечах мобада-канцлера. Если ребёнок не способен овладеть военным мастерством, пусть он, хотя бы, станет грамотным и образованным, о чём лучше всех мог позаботиться именно старый придворный священнослужитель.

– Доброе утро, отец! – приветствовал мальчик.

– Доброе утро, Ваше Сиятельство! – поклонились мобад-канцлер и слуга.

Граф поздоровался с ними.

– Как у тебя дела, Нитард? – спросил он сына.

– Хорошо, Отец, – ответил мальчик. – Отец, ты скоро едешь на войну?

– Да, сын, придётся отлучиться на несколько месяцев.

– Жаль, мне не доведётся пойти с тобой, – проговорил Нитард, – говорят, я никогда не смогу сражаться, не стану катафрактом, не буду таким, как ты, сильным и смелым.

Ардван похлопал сына по плечу:

– Всевидящий каждому предопределил своё: одним суждено воевать, другим даны иные способности. Учись хорошо, слушайся наставников, и когда-нибудь ты поймёшь своё предназначение.

Нитард понурился, а на графа вдруг накатило чувство отцовской любви к бедному ребёнку, на котором отыгралась жестокая судьба. Он строго посмотрел мальчику в глаза:

– Знаешь, сила и смелость не в руках и ногах, они вот здесь и здесь, – Ардван дотронулся указательным пальцем до головы и груди Нитарда. – Сила – это не умение махать мечом, это, прежде всего, воля и твёрдость духа. Не все свершения творятся на поле боя. Когда я был молод, я тоже полагал, что главное в жизни – повергнуть как можно больше врагов, но с годами оказывается, что это не так. И ты, когда подрастёшь, поймёшь это. А сейчас запомни мои слова: пусть Всевидящий забрал у тебя способность драться, но зато дал многое другое. В тебе течёт благородная кровь, а значит, ты станешь великим человеком!

«Ни к чему лишать парня надежды», – подумал Ардван. Но это были лишь слова, глубоко внутри граф понимал, что человек, не умеющий держать в руках оружие, мало, на что годен.

– Разрешите пообщаться с вами с глазу на глаз, милорд, – проговорил мобад-канцлер.

Они и Гуштэспом присели на скамью под развесистым дубом, а Нитарда в сопровождении слуги отправили погулять в другой конец сада.

– Думаю, вы знаете, о каком деле пойдёт речь, милорд, – начал канцлер. – Мальчику уже двенадцать лет, и нужно определить его дальнейший путь. Скоро вы отправитесь в резиденцию Железноликого и сможете взять Нитарда с собой ко двору короля, если желаете, чтобы он обучился придворному ремеслу. Заодно вашему сыну будет полезно оказаться в окружении воинов и испытать тяготы военного похода.

Гуштэсп сложил смиренно руки на коленях и многозначительно замолчал.

– Но ты полагаешь, Нитарду предпочтительнее иная судьба? – прищурившись, взглянул на канцлера граф.

– Разумеется, милорд! Вы знаете, что я думаю по этому поводу. Всевидящий лучше позаботится о здоровье и образовании мальчика, нежели королевский двор. В миру многие люди не ведают любви Хошедара, а потому ребёнку-инвалиду предстоит много тягот. Путь монаха тоже имеет свои преимущества: Нитард получит полное образование, сможет прочесть труды великих мудрецов и философов – с такими знаниями перед ним откроется путь учёного, врача или богослова. В его положении становиться придворным – не самый лучший вариант.

– Вот только я останусь без наследника, – развёл руками Ардван. – Кому достанется земля и замок? Моему непутёвому братцу?

– Верно, милорд, Нитард не получит титул. Но графиня в таком возрасте, в котором женщина ещё может рожать. Отдав ребёнка Всевидящему, вы обретёте Его благосклонность.

– Да, да, и тогда свершится чудо, и Бог пошлёт мне здорового наследника. Слышал уже много раз. Вот пусть вначале пошлёт, а там посмотрим.

– Доверьтесь Всевидящему, милорд.

Граф задумался. Принятие этого решения давалось с большим трудом. Дилемма давно нависала тяжким бременем, и тянуть до бесконечности было нельзя. Гуштесп прав: военный поход – удобная возможность отправить Нитарда ко двору короля. Но что его там ждёт? Граф знал: ребёнок должен пройти через испытания, которые сделают из мальчика мужчину, но чутьё подсказывало, что оказавшись непосильной ношей, испытания могут сломить калеку. А что, если Нитарду и правда уготован иной путь? Что, если он добьётся успехов на поприще науки или станет велики лекарем? Тем не менее, Ардван желал видеть в сыне наследника и вариант отправить его ко двору представлялся наиболее предпочтительным.

Раздумья прервал один из слуг, бежавший со стороны ворот.

– Ваше Сиятельство, – сообщил он, – только что в замок прибыли гости. Это ваш брат, и с ним несколько всадников.

– Придётся отложить вопрос, – сказал граф Гуштэспу.

– Милорд… – хотел было возразить канцлер, но Ардван жестом остановил его:

– Я приму решение до отъезда.

Граф лично встретил компанию приезжих, которые направлялись в Холодную башню, дабы предстать перед хозяином замка. Впереди шли четыре катафракта, за ними десяток оруженосцев и кнехтов. Троих знатных воинов с головы до ног покрывала кольчуга с нашитыми на ней пластинами. Четвёртый же на их фоне выделялся не только внушительным ростом и крупными габаритами, но и тяжёлым чешуйчатым доспехом, закрывавшим, как тело, так и конечности бойца. Одетая поверх толстого гамбезона(1) броня делала полноватую фигуре её обладателя ещё более массивной. Лицо катафракта было изуродованное шрамами и имело грозный вид, а густая чёрная борода, свисающие с головы жирные патлы и крючковатый нос придавали чертам толику свирепости. От покрытой дорожной грязью одежды за милю разило потом и лошадьми.

Воины склонились перед графом в знак приветствия, после чего здоровый катафракт оскалил щербатый рот и, раскинув руки, набросился с объятиями на Ардвана.

– Брат! – громко воскликнул он, – Давно не виделись!

– Приветствую тебя, Хадугаст! – сдержанно ответил граф на этот широкий жест, – Рад тебя видеть в Нортбридже! Мой дом – твой дом. Я прикажу натопить баню для тебя и твоих людей и накормить.

Хадугаст был выше Ардвана, и, в отличие от него, обладал солидным пивным животом. Ардвану шёл шестой десяток, и старость уже пометила лорда своими знаками, в то время как его брат находился в самом расцвете сил.

– Несколько твоих рабынь нам пришлось бы как нельзя кстати! – заметили Хадугаст, не снимая с лица плотоядной улыбки.

Ардван возмутился такой наглости, но ответил сдержанно:

– Неужели мой брат за годы отсутствия забыл, что в стенах замка нет публичного дома?

Но воин лишь рассмеялся:

– Да, да, прости. Когда слишком долго терпишь тяготы пути, порой забываешь о приличиях.

Ардван не чувствовал радости от приезда родственника. Хоть при людях они и держались на короткой ноге, порой доходя до откровенной фамильярности, в отношениях братьев всегда присутствовала напряжённость. Когда умер их отец, Ардван по праву старшего сына получил всё, а Хадугаст выпросил денег на лошадь и кое-какое вооружение и отправился искать удачи. И пусть Хадугаст всегда утверждал, что больше всего на свете ему по душе скитания и приключения, Ардван видел зависть и даже уязвлённое самолюбие, временами проглядывающую в словах и поступках брата.

Усугубляла ситуацию и разница в характерах и темпераменте. Ардван слыл расчетливым хозяйственником – сказывалось многолетнее управление графством, ответственность за землю и людей. Он предпочитал целесообразность и умеренность в одежде, еде, выпивке и развлечениях, ценил в подданных верность и дисциплину. Распутство и расточительность, присущие Хадугасту, а так же отсутствие у того чувства долга вызывали у графа отвращение. Женщин, с которыми Ардван имел отношения, можно было пересчитать по пальцам, в том время, как за Хадугастом прочно закрепилась слава бабника и пьяницы. В свои сорок с лишним лет он не задумывался ни о женитьбе, ни о наследниках. Казалось, судьба правильно распорядилась, отдав замок и землю именно такому человеку, как Ардван, а не его брату.

Хадугаст и месяца не мог прожить спокойно, не подравшись с кем-либо. Жизнь в боях, турнирах и всевозможных стычках закалили его, сделав мастером, с которым мало кто из катафрактов был способен тягаться в искусстве владения мечом или копьём, да и в кулачном бою массивный Хадугаст мог уделать почти любого, и каждый раз, как этот человек появлялся в замке, случались неприятности. В позапрошлый свой приезд он по пьяни до смерти избил пару человек в городской таверне, а в прошлый – это произошло три года назад – зарезал слугу. Проблема оказалась в том, что слуга был родом из одного, пусть не богатого, но знатного семейства, и Ардвану пришлось потрудиться, дабы уладить конфликт: он принёс извинения и вместо Хадугаста, у которого деньги никогда не водились, заплатил крупный штраф семье покойного. Брат обещал вернуть должок, но Ардван знал, что слова этого человека ничего не стоят. Да и денег тому неоткуда было взять. Зарабатывал он, либо временно нанимаясь к какому-нибудь лорду, либо банально обирая деревни и мелкие поместья вместе со своими дружками – такими же безземельными катафрактами. Само собой, деньги тут же улетали на выпивку и женщин, и приходилось вновь сидеть на дармовых харчах, пользуясь законами гостеприимства, у какого-нибудь богатого владельца замка в ожидании нового случая разжиться монетой.

Ардван не понимал Хадугаста. Граф полагал, что самый верный путь в таком положении – пойти в дружину к одному из герцогов, а может и к самому королю, и верной службой заработать землю и титул. Но, будучи свободолюбивым и необузданным, как дикий жеребец, брат не мог долго служить кому-то одному. Своим образом жизни и нравом Хадугаст заслужил весьма подходящее прозвище – Лихой.

Поговорить с братом получилось только после того, как тот привёл себя в порядок и поел. Когда Хадугаст вошёл, его пивной живот обтягивала котта из бежевого сукна, имеющая тесьму по краям и длинные широкие рукава с прорезями. Лицо его при ближайшем рассмотрении уже не казалось столь свирепым, оно имело нездоровый оттенок от чрезмерного употребления горячительных напитков, а раздробленная вражеской булавой скула делала одну половину физиономии бесформенной, придавая ей страдальческое выражение.

Братья уселись за столиком. Хадугаст вальяжно развалился на стуле, с усмешкой посматривая на графа. Ардван приказал слуге наполнить чаши.

– Хорошее у тебя вино, – бодро начал катафракт, прикладываясь к напитку. – А приехал я, значит, к самому веселью?

– Что ты имеешь ввиду? – Ардван нахмурился, ему не нравилось разнузданное поведение Хадугаста, но приходилось терпеть – не хотелось с порога затевать ссору.

– Я всего пару часов в замке, а тут только и разговоров, что о мертвеце, который сюда приходил.

– Кто говорит?

– Да все говорят.

– Кто конкретно распространяет слухи? – настойчиво спросил граф.

– Да брось, брат, люди болтают всякое, я даже внимания не обратил. Вечно ты подозрительный какой-то. Так значит, это не правда?

Ардван тяжело вздохнул:

– Правда…

– Ну да, и такое бывает, – Хадугаст ничуть не смутился, – иногда мертвецы заходят в замки и города.

– Дурной это знак, беду предвещает, – лицо графа помрачнело, – они тянутся туда, где должно произойти несчастье.

– Сказки это, – пренебрежительно махнул рукой Хадугаст, – Просто их все боятся, вот люди и сочиняют. А мне плевать на них, пусть хоть дюжина мертвецов за мной увяжется. Они же безобидные, как дети. Просто сидят неподвижно и смотрят на тебя. И чего бояться: что до дыр проглядят?

Хадугаст рассмеялся. Ардвану не понравилась эта невинная насмешка в его адрес, но виду он не показал, и лишь перевёл разговор на другую тему:

– Ну а ты-то как? Где был, что видел? Что в королевстве происходит?

Лицо Хадугаста стало серьёзным:

– Что сказать, обстановка непростая. Повсюду с продовольствием проблемы, бандиты кругом – ничего хорошего. Ты бы знал, что наёмники порой вытворяют, которых ты и твои коленопреклонённые нанимают за порядком следить! Мы по пути один отрядик встретили: средь бела дня разоряли деревню, представляешь! В общем, скажи спасибо, что теперь у тебя в графстве бандитов поубавилось.

Ардван промолчал – и минуты не прошло, чтобы брат снова не попытался задеть за живое.

– А что в королевстве… – продолжал Хадугаст. – Так король всех лордов хочет к ногтю прижать. Но ты, наверняка это и сам знаешь. Железноликий разослал апологетов-наместников по графствам и герцогствам, следит за всеми. И если кто-то чем-то не угодит… – Хадугаст провёл пальцем по шее, намекая на перерезанную глотку. – Наверное, слышал о лорде-маршале? А о графе Лэнгтоне слышал?

– Что с ним?

– Ну что? Голова с плеч, что же ещё? Якобы тоже предатель. Само собой, лордам это не нравится. Я думаю, Железноликий своими выходками ведёт королевство к краху. Сложно представить, что будет дальше. Всех не казнишь и войной на всех не пойдёшь. А вообще, говорят, в ставке сейчас заправляют герцоги Сноутон и Фритландский. Но что один – маразматик старый, что другой – дурак дураком. Они и внушают Железноликом, якобы тот новый великий автократор. А смысл? Никому не нравится идея усиления центральной власти. Пока Отец-покровитель грозит Судом Божьим, а Сноутоны и Фритландские держат по две тысячи катафрактов, у них может и будет получаться держать подданных в страхе. Но грядёт война, скоро армии их обмельчают, и вот увидишь, королевство развалится! Мечта о новой Автократории просто смешна!

– И что ты предлагаешь? – Ардван пристально посмотрел на брата: не хватало в стенах замка крамольных речей и призывов к бунту.

– А что я могу предлагать? Я бродяга и воин – человек свободный. Какое мне дело до бредовых идей Железноликого и придворных игр? Да срал я с высокой башни на них всех.

– Так ты не желаешь послужить королю и Всевидящему в предстоящей войне?

– Отчего же? Этого я не говорил! Когда мы восстановим истинную веру по всему югу и истребим еретиков, опустевшие земли должны кому-то достаться, верно? А земли там не плохие. Думаю, цель весьма достойная.

– Значит, ты всё же решил взяться за голову?

– Можешь и так считать.

Обрюзгшее лицо Хадугаста выражало решимость. Он сидел в кресле и сверлил взором теперь уже пустую чашу. Ардван редко видел его таким. Неужели годы берут своё, и ветер в голове уступает место трезвости и рассудительности?

После того, как Хадугаст покинул покои брата, граф позвал виночерпия. Явился молчаливый мужчина, который прежде приходил наполнять чаши. Он нёс кувшин с вином, но сейчас не вина требовалось Ардвану. И не за ношение вина этот человек имел прибавку в двадцать золотых к жалованию.

– Послушай, Йорун, – сказал граф, – мне нужно, чтобы ты следил за Хадугастом и его людьми. Обо всём подозрительном докладывай немедленно.

– Милорд, вы полагаете, ваш брат что-то замыслил? – нахмурился слуга.

– Вот ты мне и расскажешь. От этого человека можно ожидать всё, что угодно.

– А за графиней продолжать наблюдение?

– За ней следи особенно усердно. Есть, кстати, новости?

– Я всё больше сомневаюсь в верности Сигебальда, милорд. Позавчера начальник городской стражи встречался с графиней наедине в гостевой башне. Полагаю, между ними что-то есть.

Ардван только хмыкнул: Берхильда не впервой пыталась переманить его людей на свою сторону таким своеобразным, доступным только женщинам, методом. Он отлично понимал, что графиня желает создать противовес верным людям своего мужа, этой же цели служили и несколько десятков наёмников в её личном подчинении, о которых Ардван тоже не должен был знать. Вот только зачем ей это надо, и какой коварный план замыслила супруга, до сих пор оставалось загадкой. Пока граф находился в замке, опасаться было нечего. Но скоро ему предстояло уехать…

– Ещё Лаутрат вызывает беспокойство, – продолжал Йорун, – он допрашивает слуг Фравака. Думается, копает под нашего дастура.

«Чёртов апологет, – выругался про себя Ардван, – заноза в заднице, каких свет видывал».

– Лаутрат… – вслух произнёс он, – А напомни-ка, кого он перекупил из моей прислуги?

– Одного из рабов-водоносов, милорд, и помощника постельничего.

– Сделай так, чтобы они исчезли. Не хочу, чтобы этот Лаутрат совал нос в мои дела. И да, разузнай, кто в замке больше всех трезвонит о мертвеце. Лишнюю болтовню надо пресекать.

Примечания:

1.Гамбезон – то же самое, что и поддоспешник, стёганка.

Глава 6. Монтан

Всё чаще и чаще попадались отдельно стоящие рыбацкие лачуги и небольшие деревеньки, и вот, наконец, утром четвёртого дня пути, Монтан увидел город. Старая крепостная стена, построенная эллоями на заре Великой Автократории, протянулась по прибрежным холмам, её приземистые, незамысловатые башни квадратной формы выглядели угрюмо и грозно. Крепость за пару тысяч лет многократно ремонтировалась, перестраивалась и расширялась, но кое-где ещё виднелись позеленевшие ото мха, изъеденные океанской солью камни самой старой кладки. С тех пор, как древние строители возвели её на берегах Беспокойного океана, крепость видела много войн и много раз переходила из рук в руки, пока, наконец, после Западной войны не оказалась захвачена армией катувелланского короля, и теперь городом управлял один из коленопреклонённых, назначенный сюда указом Его Величества. Но подавляющее большинство жителей составляло местное смуглое население, которое теперь находилось в зависимости от нового чужеземного правителя.

Множество рыбацких лодок наблюдалось на спокойном полотне океана. Именно рыбный промысел являлся на побережье основой хозяйства. Климат, хоть и был здесь мягкий из-за тёплого течения, но почва не отличалась плодородием: сухой каменистый грунт, перемежающийся песчаником, не давал тучных урожаев.

Монтан брёл по дороге, чувствуя кожей приятный океанский бриз. Погода стояла тёплая – холода закончились, а гнетущая жара ещё не обосновалась в этом регионе. Природа расцветала. Юноша не обращал внимания на проходящих и проезжающих мимо людей. Один раз он еле успел отскочить в сторону, когда совсем рядом, в паре шагов, проскакали несколько хорошо одетых всадников подпоясанных мечами. Они выругались на бродягу, чуть не попавшего под копыта, один даже остановился и пообещал разбить физиономию, но другой одёрнул товарища – они явно торопились. Эти всадники чуть было снова не заставили юношу погрузиться в мир человеческих эмоций, но они быстро уехали, и парень так и остался безучастным к сему происшествию.

В предместьях царила суета: многие куда-то спешили, тут и там слышалась ругань. Монтану всё меньше нравились здешние люди, он ощущал злобу и страх, витавшие в воздухе.

На входе в город юношу снова постигла неприятность: стражники, охраняющие ворота, не захотели пускать внутрь.

– Я лечу болезни, – сказа Монтан, когда его остановили и потребовали назвать цель визита.

Один из стражников рассмеялся:

– Ты похож на бродягу, проваливай, если не хочешь, чтобы вздёрнули. Сюда бродяг не пускают, проси милостыню за стенами.

Монтан равнодушно посмотрел на стражника, минуту подумал и повернул назад. У него и самого не было желания идти внутрь. Раньше молодой человек не раз видел развалины древних полисов, они таили в себе тайны, овеянные веками, и вызывали неподдельный интерес, теперь же, когда перед ним предстал настоящий город, наполненный жизнью, молодой человек почувствовал отторжение: слишком неприятным ему казалось это место, чуждым и агрессивным. Когда Монтан странствовал среди северных племён, он тоже ощущал нечто подобное, но быстро привыкнув к их обычаям и нравам, сумел завоевать доверие и уважение среди варваров, как их называли здесь, южнее. Местное же население по мере знакомства с ним казалось Монтану всё более непонятным и странным. Он решил найти уединённое местечко неподалёку, расслабиться, погрузившись в состояние небытия, а потом снова двинуться дальше.

Пройдя от ворот в сторону океана, юноша нашёл спуск к воде. Отвесная скала, на которой воздвиглись стена и башни крепости, уходила вниз, а под ней тянулась широкая полоса гальки. Построек тут не наблюдалось, место выглядело довольно спокойным, Монтан сел и стал смотреть на волны, ревущие у прибрежных камней. Для всех обитателей материка именно здесь заканчивалась земля. Что находится за океаном, никто не знал. В этой эре ещё не появилось смельчака, который бы обнаружил там хоть что-то, кроме бесконечных вод, а потому западный берег заслуженно считался краем мира. И сейчас Монтан сидел на этом краю, обретая покой и безмятежность.

Шум за спиной отвлёк его. Только теперь юноша обратил внимание, что он не один на берегу: рядом со скалой под навесом, смастерённом из жердей и грязного тряпья, расположилась группа тощих, чумазых людей. Коричневые лица с щербатыми ртами, шрамы, увечья, гниющие язвы – на них было не возможно смотреть без содрогания. Монтан, сам того не ведая, обосновался рядом с одним из притонов городских бродяг и попрошаек. Это сборище юноше показалось странным: в диких племенах, в которых он жил последний год, ничего подобного наблюдать не приходилось. Больные и калеки, а так же люди, лишённые средств к существованию, там либо не выживали, либо находились на попечении родственников, если могли делать что-то полезное. Здесь же, рядом с городом, нищих было великое множество, они приходили в людные места и клянчили у прохожих монету, провоцируя жалость своими отвратительными ранами и увечьями.

Монтан приметил старика, сидящего в стороне от остальных. На ноге его зияла гноящаяся рана, но пожилой мужчина, видимо, не слишком переживая по этому поводу, беззаботно наслаждался видом волн. У Монтана возникла идея, и он подошёл к нищему.

– Я могу помочь, – сказал юноша.

– Интересно, как? Подаришь кошель с золотом? – прошамкал дед беззубым ртом. – А было бы неплохо. Только у тебя, как я погляжу, тоже за душой пусто.

Монтан присел на корточки и положил руку на рану.

– Ты чего делаешь? – запротестовал было старик, но тут же успокоился, изумлённо глядя на ногу. Рана начала затягиваться сама собой, и через несколько минут от неё остался лишь рубец. Старик сидел, недоумевающее глядя то на ногу, то на Монтана:

– Чтоб меня бесы в жопу драли! – воскликнул он. – Не может быть! Да ты, никак, колдун! Это же чудо!

Мужчина встал и побежал к остальным. Демонстрируя вылеченную конечность, он что-то говорил, указывая пальцем на молодого человека, остальные же нищие внимательно рассматривали место раны, изумлённо восклицали и косились на Монтана, а затем медленно и боязливо стали подходить нему.

– Друг, а меня можешь вылечить? – немного помявшись, спросил наконец самый смелый, – понимаешь, такое дело… живот болит. Только мне нечем заплатить!

– Пойдёшь, расскажешь людям, – сказал Монтан и, приложив руку к тощему животу нищего, сосредоточился. Вскоре мужчина почувствовал облегчение.

***

К концу дня на берегу собрался народ: теперь уже не только бездомные желали выздоровления. Слухи разошлись быстро, и люди, страдающие от всевозможных болячек, поспешили к тому, кто может избавить их от страданий – в основном это были простые рыбаки и сервы из прибрежных домов. Внезапно у Монтана оказалось довольно много работы, он даже не предполагал, что здесь так много больных. А люди, выстроившись цепочкой, благоговейно взирали на молодого целителя и нетерпеливо ждали своей очереди. Время от времени над собравшимися проносились изумлённые возгласы после исчезновения очередной гниющей раны или сыпи на коже.

Людей радовало и то, что юноша не требовал платы за творимые чудеса, он просто предлагал принести что-нибудь взамен. И ему несли. Несли в основном еду, реже – одежду или разные безделушки, и лишь совсем немногие благодарили деньгами.

Впрочем, Монтану, чтобы отправиться в дальнейшее путешествие, именно это и было нужно: еда, одежда, да пара монет на всякий случай. К людям он испытывал по большей части безразличие, а в глубине души даже презирал их – этих мелочных, суетливых, слабых и злых существ. Но их оказалось столь много, что к вечеру Монтан устал, да так, как не уставал, бродя целыми днями по мёртвым землям. Физические ограничения легко подавлялись самоконтролем, но душевное изнеможение, которое юноша сейчас ощутил, подчинить собственной воле никак не получалось. Лечение болезней Монтану начало даваться с трудом: всё больше приходилось тратить времени на то, чтобы сосредоточиться и направить мысленную энергию в нужное русло. Но людям было на него плевать, их беспокоило только собственное выздоровление, они возносили хвалу Хошедару и Всевидящему, рассыпались в благодарностях и довольные отправлялись по своим делам.

Давно стемнело, а народ не расходился. Монтану изрядно надоела толпа, и после очередного пациента, он объявил:

– Остальные завтра. Я устал, уйдите.

Собравшиеся запричитали, некоторые послушно покинули берег, другие же стали упрашивать вылечить хотя бы ещё одного. Такая назойливость была неприятна. Среди северных племён люди относились к юному целителю более уважительно, и он не понимал, почему здесь всё иначе.

Тут к толпе подошли два человека, оба невысокие с наглыми физиономиями. Один был более осанистый и худощавый, на его лице с тонкими чертами, которые вряд кто мог назвать приятными, росла козлиная бородка, одна его бровь застыла в чуть приподнятом положении, а во рту не хватало нескольких зубов. Под плащом мужчина носил плотную туника, расшитую орнаментом, которая выделяла её владельца на фоне бедняков в простецкой домотканой одежде, а из-за пояса торчала булава с небольшим набалдашником на грубо-вытесанной деревянной рукояти. На пальцах красовались железные перстни – человек будто хотел придать себе солидности, не имея денег на золото и серебро. Второй обладал коренастой фигурой и широким, приплюснутым лицом, пересечённым розовой полосой шрама, его одежда тоже была не самой бедной, а под плащом он прятал длинный тесак.

А ну разойдись! – гаркнул худощавый. – Слышали, что господин сказал? Свалили отсюда подобру-поздорову!

– Ага, пошли прочь, – вторил ему широколицый хриплым тенором.

Для пущей убедительности они вытащил оружие. Назойливый пациенты, опасливо косясь на агрессивно настроенных незнакомцев, ругаясь и ворча, побрели прочь, и целитель остался один на один с этими загадочными личностями.

– Достопочтенный Монтан, – нарочито учтиво произнёс худощавым, – позволь представиться: зовут меня Феокрит, а это мой коллега – Неокл.

– Откуда ты знаешь, как меня звать, и что тебе нужно? – спросил молодой целитель обычным отстранённым тоном.

– Господин, слава о тебе разнеслась по всему побережью. Эти оборванцы слишком тупы и невежественны, но каждый образованный человек знает про великого лекаря северных племён. Я вижу, этот сброд порядком тебе докучает, да и недоброжелатели могут встретиться на пути. За скромное вознаграждение я бы мог предложить наши услуги.

– Мне не нужно, – сказал Монтан.

– Но господин, ты не знаешь, какие опасности поджидают одинокого путника в этом порочном месте, особенно если он имеет при себе много ценных вещей, – Феокрит покосился на дары, сваленные кучей рядом. – Наши услуги обойдутся недорого, но, поверь, господин, без них тебе придётся не сладко.

Монтан уловил угрожающие нотки в его голосе.

– Вам нужны вещи и деньги? Берите, что хотите, – юноша лёгким жестом указал на дары.

Мужчины переглянулись:

– Он что, серьёзно? – буркнул Неокл.

– Мы премного благодарны за такую щедрость, но значит ли это согласие?

– Подай мне еды, – внезапно приказал Монтан, обращаясь к Феокриту, – а потом сядьте там, – он ткнул пальцем на скалы неподалёку.

Оба человека снова переглянулись. Неокл хотел возмутиться, но коллега жестом запретил ему.

– Как пожелает господин, – Феокрит растянул рот в подобии улыбки, демонстрируя недостаток зубов, и через пять минут перед молодым человеком появились несколько жареных рыб, кусок хлеба, фрукты и бутыль вина.

Монтан понял, что за люди перед ним, но это его нисколько не смутило. Юноша решил: если они не будут чрезмерно назойливыми, то могут пригодиться отгонять надоевшую толпу, носить поклажу и заниматься другими незначительными делами. А два бандита, забрав оставшиеся еду, вещи и деньги, отошли в указанном направлении, уселись на песке и начали о чём-то бурно спорить и делить добычу.

Монтан пытался забыть обо всём и погрузить сознание в состояние покоя, но на этот раз червоточина тревоги, зародившаяся глубоко внутри, не давала этого сделать. Крылась ли причина в двух непрошеных помощниках, в большом количестве людей, требующих исцеления, или в том, что ему внезапно стало сложнее заниматься своим обычным делом, он не знал.

Глава 7. Берт

Вдали на вершине холма показались башни замка Нортбридж. Солнце временами пробивалось сквозь тучи и освещало строгие очертания цитадели, заставляя сверкать белизной каменную кладку стен. Берт заворожено смотрел на величественное строение: именно такими он и представлял замки. В то же время, маячившая на горизонте крепость не сулила ничего хорошего – впереди ждала новая темница и скорая отправка на рудники, где, если верить словам Дага, парню предстояло провести остаток дней.

У подножья холма обосновался город. Его, как и замок, окружали возведённые на насыпи стены, к которым подступали пригороды. Местами дома кучковались группами, местами стояли поодиночке, перемежаясь огородами, садами и небольшими полями. Дорога петляла по неровной, лесистой местности, и Берт, как ни старался, издали не мог рассмотреть городские укрепления.

Наконец, перебравшись через ручей, телеги поползли на возвышенность, где и начинались предместья. И тут Берта объял ужас. На подступах к городу всё пространство вдоль дороги было уставлено виселицами и кольями. Мёртвые тела покачивались в петлях или сидели, застыв на толстых заострённых брёвнах. Среди них бегали собаки и обгладывали ноги покойников, а вороны клевали гниющую плоть. Берт обратил внимание, что многие тела изуродованы ещё до казни: у кого-то отсутствовали конечности, у женщин были отрезаны груди, у мужчин – отсечены половые органы. Берт вздрогнул, когда увидел, как один из посаженных на кол пошевелился – бедняга находился ещё в сознании. Парень машинально отвернулся, и взгляд его упал на лицо повешенной девушки, замершее в предсмертной агонии. Глаза уже выклевали вороны, и на Берта таращились пустые глазницы. Молодой заключённый ужаснулся, подумав о том, сколько страданий, унижений и нечеловеческой боли она пережила. Сколько пережили остальные, пройдя пыточные камеры? И за что? За что можно обречь человека на такое? Берта чуть не стошнило, он опустил глаза в пол, тело била дрожь.

Зрелище потрясло не только заключённых, стражники тоже напряжённо озирались по сторонам.

– «Свободные», – прокомментировал Даг, – незавидную участь им приготовил наш достопочтенный граф.

– В преисподней с проклятыми палачами сделаю то же самое, – злобно пробурчал Тило.

– Смотрите, что бывает с теми, кто противится власти лордов! – обернулся к заключённым командир конвоя. – Это в назидание недоумкам, чтобы неповадно было руку на сеньоров поднимать.

– Запугать нас хотят сеньоры, – прошептал Даг, и Берт понял, что уже запуган до предела. Он вздохнул с облегчением, когда висельники остались позади и вдоль дороги потянулись пригородные дома.

Как только колонна миновали крепостные ворота, Берт очутился в тесноте городских улиц, грязных и многолюдных. Прохожие злобно смотрели на арестантов в клетках, плевались в них и осыпали проклятиями. Продравшись сквозь сутолоку, процессия выехала на главную площадь. Здесь находился городской храм – он был огромен. Берт ощутил себя подавленным этим тяжеловесным сооружением, оно будто нависало над городом гигантскими арками, колоннами и витражами, постоянно напоминая жителям о столь же могучем и грозном божестве, обитающем в его стенах.

И снова пред взором предстали виселицы: незамысловатые деревянные конструкции сгрудились прямо в центре площади. На этот раз Берт отважился рассмотреть покойников, но кроме омерзения не почувствовал ничего: разум не мог свыкнуться с мыслью, что посиневшие туши с искорёженными лицами и следами предсмертной дефекации прежде являлись людьми. Они когда-то ходили, разговаривали, смеялись, грустили, а теперь… Парень содрогнулся от понимания того, что однажды и сам станет таким же. Только он не знал, как и когда это произойдёт: погибнет ли он под обвалом, сорвётся ли в пропасть, или душа просто выйдет вон из обессилевшего тела. «Что значит быть мёртвым? – размышлял Берт, – Что ты чувствуешь, умирая? Боль? Страх? Каково это – перестать жить?» Но об этом никто поведать не мог. Висельники никогда не расскажут, что испытали, когда верёвка сдавливала шею. Берт слышал истории, в которых людям являлись их умершие родственники, но даже там умалчивалось о том, каково это – умирать и быть мёртвым.

Проехав через ров по подъёмному мосту, соединяющему город и замок, повозки поползли по косогору ко вторым воротам, расположенным наверху между двумя толстыми оборонительными башнями. По одну сторону дороги тянулась отвесная скала, плавно переходящая в крепостную стену, по другую – крутой склон, спускающийся к полноводной реке. Подъём к воротам должен был представлять огромную трудность для вражеских армий, решивших штурмовать замок.

Трёхэтажная тюрьма находилась в одной из внешних стен крепости.

– Вот и всё, приехали, – печально произнёс Даг, когда телеги остановились. – Что ж, всё когда-нибудь заканчивается.

Первыми высадили Дага и Тило. Куда их повели, Берт не знал, но больше он их не видел. Его самого вместе с Маном и Эметом проводили в просторное подземное помещение, глядя на которое, Берту снова пришлось испытать ужас, а поджилки его затряслись сильнее, чем когда-либо, ведь тут была камера пыток. Один вид окровавленных кресел, лож, дыб и инструментов, развешанных по стенам, мог заставить содрогнуться даже самого мужественного человека. «Зачем мы здесь?» – в панике подумал Берт. Ответа на этот вопрос долго ждать не пришлось. Всех троих подвели к печи, из жерла которой торчали железные прутья. Пузатый палач в кожаных перчатках вытащил один из них – на раскалённом конце виднелся небольшой знак. Два стражники крепко схватили Мана.

– Что вы будете делать? – дрожащим голосом пролепетал он.

– То же, что и с остальными каторжниками, – спокойно произнёс палач. – Не дёргайся: некрасиво получится.

Толстяк быстрым, отточенным движением руки приложил раскалённый конец прута ко лбу Мана, и у заключённого вырвался крик.

Схватили Эмета. Тот начал упираться:

– Вы не можете! Я свободный человек! Отпустите!

– Не дёргайся, я сказал, – палач был неумолим, – или, небось, вот на то кресло хочешь?

Он приложил клеймо ко лбу сына виллана, и очередной вопль огласил стены.

У Берта перед глазами всё плыло, когда его подтащили слежом. Раскалённый кусок железа пребольно ужалил лоб, и мир пред глазами померк.

Очнулся Берт на пути к камере, его волокли под руки два солдата. В голове мутило, лоб жгло адским огнём.

– Куда их девать-то? – слышал он голос тюремщика. – Мест нет!

– Придумаешь что-нибудь, – ответил другой голос. – Этап отправится уже скоро, потерпят.

Берт и Эмет оказались в одной камере, а Мана увели в другую. Войдя в длинное, узкое помещение, Берт тут же окунулся в смрад немытых тел, смешанный с вонью из бадьи с фекалиями, стоящей в углу. Свет сюда поступал, как от коридорных фонарей, так и сквозь обрешечённое окошко в стене, с трудом рассеивая густой полумрак. В камере имелась пара рядов деревянных полок, расположенных вдоль стен в два этажа, на них сидели и лежали люди, по несколько человек на каждой. Но всем места не хватало, и остальные заключённые расположились прямо на полу в проходе. У всех присутствующих на лбу красовались такие же клейма, как и у Берта с Эметом. Масса людей, заполнившая всё пространство вокруг, непрерывно гудела: то тут, то там раздавался смех, кто-то громко спорил, кто-то ругался. Были и те, кто просто спал. Три десятка пар глаз сразу же устремилась на вошедших.

Берт и Эмет стояли, не понимая, куда идти.

– Нет тут мест, садитесь у входа, – недружелюбно проворчал кто-то.

Они уже хотели устроиться там же, где и стояли, втиснувшись между заключёнными, как из противоположного угла камеры раздался гнусавый голос:

– Эй, парень! Да, да, вот ты, в сапогах, давай сюда – место есть.

Человек обращался к Эмету, и Берту стало обидно, что позвали не его. Он посмотрел в ту сторону, куда направился сын виллана: в углу на нарах расположилась группа из шести человек, таких же грязных и оборванные, как все вокруг. Среди компании выделялся крупный парень с лицом, не сильно обременённой умом. Но говорил не он. Говоривший был лет сорока, нескладный, с выступающим подбородком, кривым носом и глазами навыкате. Большие жёлтые зубы ухмыляющегося рта делали физиономию ещё более отталкивающей. Судя по всему, именно он являлся лидером этой, совсем не вызывающей доверия, группировки. Но Эмет без задней мысли, радуясь, что нашлось, куда приткнуться, устроился на предложенном месте. На него тут же набросились с расспросами.

– В плохую компанию попал твой приятель, – сказал человек, сидящий на ближайших нарах.

Он был старше Берта, обладал крепким телосложение и спокойным, мужественным лицом. Сразу бросалась в глаза его высокие сапоги из толстой кожи и короткая, до колен, котта с разрезами по бокам, предназначенная для верховой езды. Прежде, чем обратить внимание на Берта, мужчина о чём-то разговаривал с сидящим рядом бородачом в широкополом стёганом ватнике и светловолосым человеком нордической внешности с длинными свисающими усами.

– Почему? – не понял Берт

– Это Ломоть и его дружки – бандиты и налётчики. Они быстро его разуют.

– Думаешь? – засомневался Берт

– Как пить дать. Меня Снелл звать, кстати, – представился человек. – А тебя?

Берт назвал своё имя.

– Что ж, будем знакомы, – сказал Снелл.

Берт прислонился к стенке. Разговор немного отвлекал от жжения во лбу, а потому парень только порадовался, что есть с кем поболтать.

– И давно ты здесь? – поинтересовался он у нового знакомого.

– Пара недель. Никак отправить не могут, ждут, пока в камере дышать нечем станет.

– А за что тебя сюда?

Снелл усмехнулся:

– Ерунда. Случайно попал.

– Как? – не понял Берт.

– А вот так, всякое в жизни случается. А ты, наверное, что-нибудь стащил. Я угадал?

– Не совсем. Охотился в лесу без разрешения, вот и поймали.

– Бывает. Тут не ты один такой, вон те двое, – Снелл кивнул куда-то в проход, – за то же самое попались. В деревнях с едой совсем плохо?

– Да, скоро жрать совсем нечего будет! В этом году мы уже кору начали в муку толочь. Если озимые не уродятся, страшно представить, что нас ждёт. А у меня жена и ребёнок. Первый помер, думал, хоть второй выживет. Им теперь вообще край, не знаю, что и делать.

Снелл посмотрел сочувствующе на Берта:

– Да, приятель, сейчас всем тяжело – время такое. Ты знаешь, что мир скоро накроет Тьма? А перед ней придут многие беды, – голос Снелла звучал довольно беззаботно, контрастируя с содержанием речи, – Вот, что написано в Книге Истины: «И раздерётся королевство, и придёт народ неведомый и будет глад и мор по всей земле». И посмотри, что происходит сейчас: в королевстве начинается война, голод наступил, а мор обычно следует за голодом. Вот только не понятно, что за народ явиться долен.

– Может быть, тёмные? – предположил Берт. – Они несколько дней назад горы перешли.

– Вот видишь, – развёл руками Снелл, – всё, как предсказано.

– И когда наступит Тьма? – нахмурился Берт.

– Да кто ж её знает? Спросил тоже. Когда наступит, тогда наступит. Что-то мне подсказывает, мы её уже не застанем.

– Да не слушай его, парень, – осклабился бородач, лицо которого заросло чёрными волосами по самые скулы, из-за чего выглядело весьма зловеще, – он у нас любит всякую чушь втирать людям.

– Ну а чем ещё заняться? – пожал плечами Снелл. – А вот ты, Тэлор, как думаешь, придёт Тьма?

– Я думаю, это басни, – грубо обрубил тот, – говорил уже.

– Тоже может быть, – согласился Снелл, и обратился к Берту:

– Да ты не стой, присаживайся, я подвинусь.

Собеседники умолкли, и Берт, втиснувшись на край полки рядом со Снеллом, предался боли, которая поглотила все мысли.

      «Проклятое клеймо!» – ругался про себя парень. Он внезапно осознал, что клеймо, обезображивающее его молодое лицо – есть печать смерти. Теперь ему, как и всем этим людям, не было пути обратно в человеческое общество, а значит, он фактически мёртв, хотя ещё ходит и дышит до поры до времени. Если раньше, пока Берт сидел в темнице Блэкхилла и ехал сюда, остаток надежды ещё теплился в душе, то теперь любые чаяния казалась напрасными. Чувство безысходности захлестнуло с головой, захотелось плакать, и молодой человек, не желая опозориться перед новыми знакомыми, еле сдержал подступившие слёзы.

Он мрачных мыслей Берта отвлекла возня в углу, где сидели Ломоть с товарищами и Эмет. Берт прислушался.

– Давай, давай, снимай свои сапоги. Раз уж проиграл спор, будь добр, плати, – раздавался гнусавый голос Ломтя. Другие поддакивали ему.

– Я ничего не проигрывал! – возмутился Эмет. – Это моя одежда.

– Значит, не хочешь по счетам платить? – в голосе Ломтя зазвучали угрожающие нотки.

– Ничего я тебе не должен! – не сдавался сын виллана.

Берт увидел, как здоровяк схватил парня и заломил ему руку за спину так, что тот вскрикнул.

– Сейчас посмотрим, – насмешливо проговорил Ломоть. Он резким, коротким хуком ударил Эмета в откормленный живот, и тот застонал от боли.

– А так?

Никто из заключённых не вмешивался. Никому не было дела до избиваемого, да и связываться с бандой вряд ли кто-то хотел. Берту стало жалко парня. Поначалу Эмет вызывал лишь раздражение: этот щёголь в добротной одежде имел всё, что нужно, и даже попав в темницу, мог отделаться штрафом, заплаченным богатыми родителями. Но, когда стало ясно, что эти богатые родители отказались его выкупать, сочувствием к Эмету прониклись все сокамерники, в том числе даже угрюмый Тило. В один момент жизнь молодого человека перевернулась с ног на голову, как и жизнь Берта, когда его с Маном поймали лесничие. А теперь Эмета избивали, желая отнять последнее, что у него оставалось.

– Всё отдам, – запричитал сын виллана, – не надо, не бей больше!

– Всё, твой друг влип, – беззаботно сообщил Снелл.

– Ну нельзя же так! – возмутился Берт. – Что делать-то?