Читать книгу Принц и Ницше, или Всегда говори «никогда» - Дмитрий Рокин - Страница 4

Незаметно минула половина года. Весна потушила мосты, а лето ветром перемен одело мир в зеленое. В свежее и прекрасное. В новое и непорочное. В сочное и желанное. Мир летом – кровь с молоком.

Вова шагал по улице энергичной походкой, заложив руки в карманы, под мышкой – кипа рабочих бумаг, зудящих и требовавших подписи.

Лазурный полдень густо пах сиренью, поздно, впопыхах распустившейся. Летела одинокая, переливающаяся в лучах паутинка, совершенная, как …дцать первый летний день. Трава на клумбах была подробно усеяна мерцающими созвездиями повылуплявшихся одуванчиков, опаляемых строго вертикальным солнцем и служащих посадочной платформой для винтокрылых стрекоз. Спел цветов аромат. Струился цвет лета. Легкокрылый ветер прокатывался позолоченной волной по кончикам листьев. Пух кружил по спирали, взметался вверх, собирался в тончайшие ручейки у обитых бордюров. Пух требовал всем своим естеством поднесенной, как в детстве, спички, требовал ритуального очищающего огня, стремительно убегающего куда-то вдаль.

Вова подошел к нужному адресу. Возле одноэтажного офисного здания сверкал металлом пафосный красный красавец-мерседес. На его капоте, истоптанном пыльными лапами, сидели два кота, гибкие спины вопросительными знаками изогнув, и синхронно, точно на полотне Ренессанса, вылизывали один и тот же бок.

Вова, остановившись возле отделанного резным металлом крыльца, закурил, что-то почувствовав. В голове скользнула какая-то мысль, которую нужно поймать в паутину табачного дыма, обездвижить и тщательно продумать. Легкие разнонаправленно выдули тонкие волокна сизого смога через ноздри, но проворная мысль ускользнула, паутину миновав. Вова почувствовал стигматное жжение на ладонях – всмотрелся: линии судьбы вздыбились шрамами, крапивными ожогами, суля изменения, но какие? Судьба медленно и излишне неряшливо растолковывала свои намерения через свои же знаки.

Вова бросил недокуренную сигарету в изящную чугунную урну и шагнул, сняв с носа солнцезащитные очки, в мяукнувшую дверь, быстро вдохнув пение цветущей липы, раскинувшей крону совсем рядом со входом. Веснушчатая девушка с ресепшена, накрахмаленная тягучим офисным бездельем, хрустела орешками и, расстегнув еще одну пуговку светлой рубашки в крупную красную горошину и отодвинув пачку фиктивных сигарет как повод выйти из офиса, суетливо потянулась к трубке телефона – узнать у директора, подходящее ли сейчас для визита время.

– Чай? Кофе? – предложила Веснушка.

– А у вас есть яд? – обидно незаигрывающе ответил Вова.

Девушка одарила его поощрительным смешком. Директор тем временем дал утвердительный ответ, неожиданно выпрыгнувший из светло-кофейной трубки, плечом удерживаемой у уха Веснушкой.

– Здравствуйте, вы Алена Александровна? Генеральный директор? – с порога забасил Вова, приближаясь к огромному статному столу, во главе полированной глади которого сидела красивая, аккуратная девушка, согласно клишированным предубеждениям, никак на роль генерального не годившаяся.

Алена коротко утвердительно кивнула, быстро оценивающе пробежавшись по внешности визитера, – приемлемо рваные джинсы, футболка агатового цвета, темная джинсовая жилетка, подтянутый торс, черные, вороненые волосы подстрижены под «бокс», горящая хищная чернота темно-карих глаз с янтарной каймой, трехдневная щетина, высокие скулы, харизматичная челюсть, четко очерченное лицо, точно выточенное из гранита.

«Средний рост, средний вес, средний доход – средненький паренек, хоть и красавчик», – резюмировала Алена, тут же вспомнив голос Вовы, слишком низкий, не под стать комплекции – это запоминается.

– Меня зовут Владимир, я представитель группы компаний «Магистраль», я бы хотел подписать документацию, проект и сопроводительные акты. Вот эти с печатью в шапке – наши, их я заберу. А эти – ваши, они останутся у вас. Вот эти акты продублированы и подкреплены к проекту. С вас автограф и печать. И бабки.

– Лавандос по безналичному расчету вам достанется, – коротко, по-деловому улыбнулась Алена, бегло просматривая блеклую скуку бумаг.

Подпись, печать, подпись, печать. Почерк Алены, словно остроклювая колибри точечными движениями гибкой шеи наносила чернила – изящные пальцы в синергичном союзе с гелевой ручкой ловко загибали завитушки букв в цельный орнамент подписи: большая статная «В», за ней в два раза меньшая размером, полная изящества пионер алфавита «а», следом – изначально мягкая «л», сделавшаяся твердотелой, отесанно-колкой под натиском вспорхнувших из ее тела линий, слившихся, однако, в цельную, витиевато-понятную, женственно-утонченную композицию.

Вова, с расстояния в сажень наслаждаясь духами молодой начальницы, их медовым, пряным ароматом, полным росы и бескорыстной свежести и что-то активно напоминающим, рассматривал ее кабинет – стиль большей частью хайтек, дорогая, на грани с дорогущей, мебель; фото в рамке на столе, от которого солено пахнет морем, где начальница в декорациях тропического рая тянет кого-то за руку в сторону утопающего в вечерней багряной заре океана; рядом – крохотная иконка с извечностью умиротворения в глазах старца; кожаная папка «на подпись», ультрасовременный компьютер в одном корпусе с монитором; изящно раскрытая платиновая ладонь держит россыпь визиток, превратно подразумевая доверие; некое подобие водопада в углу, в центре которого, среди дебрей папоротника, буддистское каменное изваяние, игриво зажмурив глазки, играло не то на флейте, не то курило через длинный мундштук.

– Джинсы порезаны, лето… – как бы сама себе сказала нараспев гендир.

– Ага, три полоски на кедах, – отстраненно закончил за нее Вова.

– Так, значит, днем вы специалист, а по ночам таксист? – не поднимая взгляда от бумаг, спросила Алена.

Вова поднял бровь и перестал жевать ментоловую жвачку – внимательно всмотрелся в мягкие черты начальницы, сопоставляя их с имеющимися в памяти образцами. Современная девушка (беспроводная гарнитура всегда что-то нашептывала в ее правое ухо) ростом чуть выше среднего, стройная, исчерпывающе ухоженная, одетая в невесомую шелковую классическую блузу; загорелое лицо ее с плавными, но четко проведенными чертами – аккуратный, чуть вздернутый носик и пухленькие губки, длинные темно-русые волосы и косая челка, глубокие кошачьи темно-зеленые глаза с перламутровыми крапинками, подведенные стрелками, но под глазами умело скрытая косметически кайма теней, в которых обычно прячут глубокие нелады с миром – незначительное, как минутное опоздание, несовершенство совершенного человека.

Внешность Алены ни о чем Вове не сказала – пассажиры зачастую остаются инкогнито, прячась во влажных от перегара тенях задних сидений. Но аромат ее духов давал туманному образу мгновенное преображение, явственно вырисовывая и саму девушку, и ту странную поездку.

– А. Это вы. А вы по ночам спасительница брата, а днем директор конторы?

– Угу. Зачем вы таксуете? Мало платят?

Чик-чик – печать перевернулась в корпусе, точно сделав подъем с переворотом на турнике, и оставила очередной блеклый след в бумажно-бюрократической истории.

– Я не вправе разглашать эту информацию, политика конфиденциальности, – Вова еле заметно улыбнулся. – Платят чуть больше нуля, где-то посередине между волонтерством и благотворительностью. А таксую потому, что пятерки я получаю именно в такси, а нужно было их получать в школе и институте. Хотите – берите меня личным шофером.

– Я подумаю. Такой ценный кадр пропадает. Столько умений, – Алена повела идеально ровной бровью.

– Умений и правда много. Вам бы одно из них очень пригодилось.

– Что же это за умение?

Алена подняла пронзительный, наполненный порочащими предубеждениями взгляд настоящей бизнесвуман.

– Да есть кое-что.

Вова рассматривал лето за окном. Лето, самое сердце времени, звало на улицу хрупкой, еле уловимой мелодией светотеней.

– Какова интрига. И все же, скажите, что это?

В уме Алена быстро пролистала многотомные слова встречавшихся ей мужчин, пытаясь угадать, какие повторит Вова, чтобы «произвести должное впечатление».

– Нет, – отрезал с грубинкой в голосе Вова, переведя пронизывающе серьезный взгляд на Алену.

– Так…

Алена, отложив печать и ручку, по привычке подвесила в воздухе недовольное слово, к которому подлизы-подчиненные оперативно прикрепляли оправдания и разные словесные ходы, чтобы смягчить начальницу.

– Нет – это значит «нет», – вновь отрезал Вова еще более убедительно басом. – Может быть, как-нибудь в другой раз, и то, если суеверной судьбе будет угодно.

– Вау. Здорово.

Алена не угадала – ей никто никогда не говорил «нет», тем более два раза подряд, и ей это страшно понравилось.

– Вот ваши бумаги.

– Спасибо, до свидания.

Вова уверенно зашагал к выходу.

– Свидание будет, только если судьбе будет угодно. Как вы сказали. Хоть подсказку дайте, – прикрикнула она вслед Вове.

– Ничего нового. Следуйте за белым кроликом.

Вова подмигнул и вышел из широкого, светлого кабинета.

Алена, немного озадаченная молодым человеком и его двойным «нет», встала из-за стола, прошлась по кабинету и направилась к просторному чистому окну – за ним зеленые кроны подпирали куполообразную синеву неба, а вальяжное, норовящее соскочить с грани солнце вплетало ниточки света между ветвей, просвечивая насквозь широкие, жилистые листья. Лето начиняло здоровой беспечностью все, к чему прикасалось, искрилось и играло сочными красками за бликующим окном.

Алена, запросив у Веснушки кофе латте, добро улыбалась, просматривая последние фото, выложенные в Сеть застывшим фрагментом воспоминания, в котором по-субботнему нетрезвый брат по обыкновению принял лишнего, наговорил лишнего и сделал много лишнего в клубе. А она по обыкновению геройски спасала его из очередной передряги. Брат всегда был на короткой ноге с глупостями, считая их началом приключений. Особенно с тех пор, как родители погибли. И она активно участвовала в глупостях брата, как бы отговаривая его и пытаясь остановить, но на самом деле получая ни с чем не сравнимое удовольствие от выходок брата Алекса, которые действительно иной раз перерастали из авантюры в эпопею. У нее самой не было смелости быть отвязной. И, как ей казалось, не было смелости быть настоящей, быть искренней. И не важно, кто что подумает. Но в этом псевдобунтарстве она нехотя прослеживала тонкую нить тоски по родителям – они уже ничего не могут запретить и прочитать мораль, а значит, нужно вести себя так, словно тебя отправили в лагерь на лето и можно жить на полную/оторвиивыбрось, а когда лето закончится, вернуться домой и сказать, обнимая родителей, что вела себя хорошо. Вот только когда лето закончится, родителей не будет дома.

Алена отмахнулась от назойливой реконструкции ослабевшего чувства потери, в рельефную глубину которого иной раз страшного всматриваться, – ловкие мысли о потере родителей лезли в ее рассуждения постоянно, без элементарного спроса и разрешения. Лезли из каждой незначительной детали, из оброненного слова, из незнакомого взгляда, из огонька зажигалки перед сигаретой. После мысли крепли. И вот, наблюдая извечно пьяный полет пестрой бабочки за окном, внезапно всю голову отрезвляюще заполоняют уже не такие страшные, но до тошнотворного отвращения надоевшие мысли о падающих с неба вместе с разваливающимся самолетом закрытых гробах. И горькое, бесконечно горькое похмелье любви к самым дорогим людям, которых больше нет, оседает прохладным пеплом в голове.

Алена вздохнула полной грудью, задержала дыхание и перевела мысли на другой путь.

«Странно только лишь, что, когда я в ту ночь вытащила брата практически на себе из клуба, никто не останавливался, чтобы подвезти нас. Да, брат, не стоял на ногах. Но мы выглядели как всегда идеально. Стильно и дорого. А это обещало любому водиле солидный кэш. Как уже часто бывало раньше. Но не тогда. Все ехали мимо. И только этот Владимир с низким голосом остановился. Странно», – Алена в раздумьях покручивала давно остановившиеся часы на запястье, обрамленные золотым браслетом.

Телефон на ее широком черном столе пронзительно завибрировал, точно кто-то был заперт внутри. Так и оказалось – внутри устройства томилось сообщение от недорогой подруги Юли:

«Дорогая, быстро открой гугл-карты и найди мой любимый рестик на Малышева и присмотрись повнимательнее!!!)))))»

Алена, вздохнув, открыла карты, вбила адрес и стала рассматривать просторные окна ресторана.

«Очень расплывчато, а лица вообще все в мозаике, кто там?» – без толики энтузиазма написала она в ответ.

«Это Я с Ларгой!!! Прикинь!!! Нас прям в цвет сфоткали))))))».

«Вау…»

Юля прислала еще сотню сообщений, смакующих, подавившись слюной, свежайшую сплетню и пищащих от восторга и восхищения закрытыми скобочками, но Алена перестала читать, начиная с третьего. Вместо этого она следовала по улицам и проспектам города вместе с причудливой фотомашиной. Клубы, бары, рестораны, лофты, дома друзей и знакомых… Сколько приятных, теплых воспоминаний, сколько веселья и куража – стены их ломились от нетривиальной событийности минувших дней и ночей. И все же… Что-то не так. Препарируя каждый момент, Алена ощущала среди обнаженных эмоций и широких спецэффектов отсутствие чего-то важного, того, чего раньше не было, того, в чем она раньше не нуждалась.

Прокатившись по памятным местам, она вбила адрес своей улицы. Проехалась по ее архитектурной выверенной мелодичности: чистый асфальт, облагороженные тротуары, ухоженные дворы, подстриженные кустарники. А вот и дом, милый дом – шикарный, просторный особняк, воцарившийся на внушительной территории, сокрытой от посторонних глаз могучим забором, – фотомашине, как и всем чужим взглядам, не нужно видеть, что внутри. Ни синей широты бассейна, ни бани в отдельном доме, ни просторного гаража на четыре элитарных автомарки (две из которых почти всегда стояли без движения), ни эксклюзивных бильярдных столов из массива дуба в подвале, ни винного шкафа с коллекционными винами, ни мебели премиум сортов дерева и кожи, ни ультрамодных гаджетов системы «умный дом», ни пресловутого антиквариата, ни…

На фото в интернет-картах Алена увидела человека, стоящего у ворот их дома, – бледно-зеленая панама, надвинутая на самые глаза, небольшой рюкзак за спиной, безвкусная серая рубашка в большую клетку и странные шорты с множеством карманов. Алена узнала его, несмотря на вымазанное мозаикой лицо, это был Леня. В их с братом компании он был известен под прозвищем Курьер – за денежное вознаграждение он добывал и привозил разного рода приятные для души и тела вещества.

Кое-что смутило Алену – Леня стоял в странной, неестественной позе, ссутулившись и сильно задрав голову вверх, как будто в обреченной попытке силился заглянуть за ворота. Его пальцы при этом были сильно оттопырены, а руки максимально напряжены – излишне возбужденные мышцы с вплетениями вздутых жил подчеркивали нездоровую телесную реакцию, бросающуюся в глаза даже на фото со слабым разрешением.

«Что этому дураку здесь нужно?» – нервно подумалось Алене. Плавное движение компьютерной мыши переместило ракурс – Леня бесследно исчез.