Читать книгу Alter Ego. Другое я - Дмитрий Сенницкий - Страница 9

Резкий порыв ветра распахнул приоткрытое окно. По стеклам постучали капли, чуть слышно, чуть робко и тут же принялся дождь – оживленней, настойчивей опускался к почве, в следы затекая, в раскрытую ладонь. Ветки ломались, листья вздымались, кружились, плясали, свежие и мягкие опрятно ложились на лужи и медленно утопали, почерневшие и потрепанные падали под ноги прохожим. Вот и ветер уже смолкает, со стен домов сползают прилипшие оранжевые ласточки, веет землей, влагой, влажной землей, запах рябины, резеды, прорастающей из-под каймы, а свыше, откуда-то издалека, из самого теплого окна доносится липовый цвет и сладковатый жасмин. Ветер таял в природном великолепии, исчезал, ломаясь в ромбах радужной призмы. Мы так мало замечаем и так много говорим.

– Люди однообразны, с их лицами и речами они едва мелькают в жизни и слишком привычны для запоминания, – говорил Денис, щурясь в окно. – Но есть и другие, они совсем другие, они мертво цепляются в память.

Денис рассказывал про девушку, которая ему очень нравилась. Она несколько раз в неделю работала в магазине, убирала мусор, вытирала пыль с лотков, расклеивала ценники, а когда мама уже не смогла справляться, ей пришлось торговать без выходных. Он любил смотреть на нее, как она двигается, как разговаривает с покупателями, всегда с милой улыбкой, и не важно, подметала ли она листья или за ночь наваливший у дверей снег, так радовалась она довольным взглядам и так, по-детски, опустив глаза, смущалась, и была до тонкостей прекрасна.

– Ее зовут Оксана, сколько раз я повторял ее имя, сколько раз повторял, повторял, я повторял… Я очень стеснялся к ней подойти и заговорить. Сколько раз я перед сном вспоминал ее лицо, шею, невинный и такой нежный голос и бледно-розовую от смущения кожу, завивающиеся на хрупких плечах каштановые локоны, я вспоминал, но ничего не мог сделать. Для меня этот клад был закрыт, спрятан где-то недостижимо глубоко, поэтому мои чувства накапливались во мне и только во мне. Я сотню раз проходил мимо, натыкаясь на ее взгляд, но не мог вымолвить ни слова.

Денис остановился, Александр Константинович поправил замятый край манжета.

– Вы просто боялись, что вам откажут во взаимности.

– Я люблю ее образ, я люблю ее всю и свою любовь к ней. Я способен дарить ей заботу и ласку свою, и время, я готов отдать ей все.

Мы влюбляемся почти во всех, кто проявляет к нам интерес. Морщимся, визжим от изобилия, обольщаемся, притворяемся, купаемся в вареве, взрывая кожу опечаленным сердцем.

– Жить в простом понимании того, что ты кому-то нужен и необходим. Но любовь без жертвы – лишь желание обладать.

– Я знаю, что люблю, но люди, которые по-настоящему любят, всегда заставляют друг друга страдать. Не помню точно, но кто-то сказал, что никакой, даже самый строгий закон, защищающий свободу слова, не может защитить человека, который умышленно крикнет «Пожар!» в переполненном театре и вызовет панику.

– Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к тому, о чем мы сейчас говорим?

– Сбивание с толку, плавный уход от проблемы, забывчивость или смена орудий – это тоже способы убеждения.

– Скрыть свои мысли и запутать чужие – это ваш способ?

– Любовь, она как солнечные брызги, она как пожар, мой способ – это поджог.

В том сердце еще не было шума, оно сжималось, как резиновая клизма, и разжималось кумачовой струйкой, не было крика, пока не было, пока я не выпил раскаленной лавы.

Денис встал, подошел к умывальнику, протер свои покрасневшие глаза и освежил лицо.

– Предчувствие боли зачастую мучительнее ее самой. Мне позвонила мама, она просила приехать, в тот день был большой завоз товара, надо было выгрузить и разместить его на складе магазина. Она выглядела бодро, весело говорила и всегда смеялась, но в глазах было что-то неестественное, будто она ожидала чего-то. Ты смотришь в глаза открытые и понимаешь, что они уже давно закрылись. Я быстро все сделал и пошел в ателье забрать ее осеннее пальто с отремонтированной молнией и новенькими пуговицами на воротнике.

– Вы жили вместе?

– Да, в своем доме, дом был хоть старый, но там очень хорошо, газовое отопление, колодец и много кустов облепихи. – Непродолжительная тишина, трудные воспоминания, потерявшиеся в закоулках памяти. – Дома я не находил себе места, какая-то сила тянула меня назад. Увидел я ее только ночью в реанимационном отделении. В больницу маму доставили с ножевым ранением прямо из нашего магазина. В ее организме обнаружили огромную дозу снотворных и обезболивающих препаратов, как сказал врач, она вряд ли что-то чувствовала в тот момент и едва ориентировалась, потому дозировка люминала была очень большая. Я всегда думал…

Еще утомленнее звучала его интонация, еще ниже.

– Я думал, что люди склонны к преувеличениям и все обстоит намного проще. Теперь я так не думаю, я точно знаю, что дальше бывает только хуже. Я был Алисой в стране чудес, все мне казалось меньше, чем есть на самом деле, даже сам себе казался я карликом. С приходом темноты я закрывал глаза, закрывал уши и исчезал. И вот я впервые в жизни столкнулся с реальностью. Сомнения и слабость уже тогда сопревали меня, уже тогда моя кровь была отравлена неверием, и априори случайный обломок – я.

Хирург, проводивший операцию, объяснил мне, что лезвие прошло рядом с сердцем и пробило легкое. Воздух с кровью выкачали из плевральной полости, но внутреннее кровотечение возобновилось, легкое невозможно было расправить, пришлось осуществить торакотомию и вырезать поврежденную часть. В данный момент положение стабилизировалось, но было потеряно много крови, слишком много. Теперь она лежала в коме и ничего уже не могла сделать, вообще ничего, и я ничего не мог.

Я просидел с ней всю ночь, она так и не приходила в сознание. Я проклинал человека, который сделал такое, казнил себя, что не был рядом и не предотвратил. Я молил Бога, чтобы она только осталась жива. Упиваясь болью нескончаемой чашей вины, я плавился в бурлящей кислоте, я кричал, кричал от отчаянья, раздирая горло до крови, до кровохарканья, но меня никто не слышал, мой голос проваливался в пропасть, утопая в глубине бессилия.

Опять спад и снова подъем на убывание, и утихшая ненадолго тоска вновь появляется и распирает грудь с еще большей силой, ты проходишь через спираль бесконечно виток за витком по адской пружине времени, то сжимая, то разжимая ее, пока она не врастет тебе в лицо и не станет частью тебя.

Под утро я уже засыпал, от усталости мои веки наливались плотной ртутью, не в силах сдержать груз, я погрузился в объятья сна. Солнце медленно выходило из потемок, становясь все ярче и теплее, море ванильного света наплывало на землю, отражаясь в камнях и деревьях, пахло сыростью и грибами, роса чистая, прозрачная переливалась в лучах рассвета. Очнувшись, я увидел, как мама смотрит сквозь редкие ресницы на последний в ее жизни рассвет, последний громкий вздох. Скупая слеза вытекла из ее глаза, прокатилась по щеке и впиталась в кожу. Без нее мир стал пустым и ненужным. Она всегда боялась конца света, а умерла с его началом.