Читать книгу Танковая гвардия в бою - Дмитрий Шеин - Страница 2

Вопреки присвоенному ей при формировании номеру, 3-я танковая армия была первой танковой армией, сформированной в Вооруженных Силах СССР. Директива № 994022 на формирование 3-й танковой армии была отдана Ставкой Верховного Главнокомандования 25 мая 1942 г. в 21 час 20 минут:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Сформировать 3-ю танковую армию в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 164-й отдельной танковой бригады, 154-й стрелковой дивизии, одного лап РГК[3] пушек УСВ, одного гвардейского минометного полка смешанного типа в составе двух дивизионов М-8 и одного дивизиона М-13, одного зенитного дивизиона.

Дислокация управления 3-й танковой армией – г. Тула.

2. Назначить:

командующим 3-й танковой армией – генерал-лейтенанта т. П.Л. Романенко, освободив его от должности командующего 17-й армией;

начальником штаба армии – полковника т. М.И. Зиньковича, освободив его от должности зам. командующего 17-й армией по АБТ.

3. Управление 3-й танковой армией сформировать распоряжением начальника Генерального штаба и начальника Главупраформа Красной Армии.

На формирование обратить управление 58-й армии.

4. Все части и соединения, включенные в состав 3-й танковой армии, сосредоточить:

а) распоряжением начальника Генштаба 154-ю стрелковую дивизию – в Тульский лагерь;

б) распоряжением начальника ГАБТУ Красной Армии 12-й танковый корпус и 164-ю танковую бригаду – в район Ново-Тульск, Ясная Поляна; 15-й танковый корпус – в район восточнее Тулы;

в) распоряжением начальника артиллерии один пап РГК пушек УСВ – в г. Тула;

г) распоряжением командующего гвардейскими минометными частями Красной Армии один гвардейский минометный полк – в г. Тула;

д) распоряжением начальника ПВО территории страны один отдельный зенитный артиллерийский дивизион – в г. Тула.

5. Получение подтвердить, исполнение донести.

Ставка Верховного Главнокомандования.

И. Сталин

А. Василевский»[4].

Перед командованием армии была поставлена задача подготовить части и соединения армии для активных наступательных действий, научить их самостоятельно прорывать оборону противника и развивать достигнутый успех в тактический и оперативный прорыв[5]. На протяжении двух с половиной месяцев войска армии вели интенсивную боевую подготовку. За это время «по огневой подготовке каждая специальность отработала по 3–4 упражнения (задачи) курсов стрельб, вполне удовлетворительно изучила баллистические данные и материальную часть своего оружия.

По тактической подготовке: мотопехота и пехота научилась выполнять 25-км марши за 3 часа с последующим выполнением боевых задач и совершать длительные марши по 50 км. Кроме того, пехота и мотопехота отработали броски на 7 км за 40–45 мин, а также основные темы: встречный бой, наступательный бой с прорывом обороны противника и развитие успеха, закрепление захваченных рубежей, организация разведки и боевого обеспечения, оборонительный бой. Все темы отрабатывались со взводом, ротой, батальоном во взаимодействии с танками и артиллерией.

Танковые части: со взводом, ротой и батальоном отработаны темы – марш, встречный бой во взаимодействии с пехотой и артиллерией, действие танков в обороне, встречный бой и действие танков в засаде. При отработке основной темы – наступательный бой, главное внимание уделялось организации прорыва и развитию успеха в глубине обороны противника.

Экипажи танков получили исключительно большую практику в вождении боевых машин по пересеченной местности.

С командующими соединениями и штабами проведено два занятия на тему: организация подхода к полю боя армии и сосредоточение для наступления. Организация прорыва обороны противника, развитие успеха и действие танковой армии в оперативно-тактической глубине.

Кроме того, за этот период проведено несколько специальных сборов по выучке разведподразделений и частей, радиосборов по выучке радистов и сколачиванию радиосетей, две военных игры на картах штаба армии со штабами соединений и два крупных штабных радиоучения.

Проведена большая работа по замене красноармейцев больших возрастов, физически непригодных к строевой службе, за счет изъятия молодых возрастов из тыловых частей и учреждений армии…»[6].

Однако сложная обстановка, сложившаяся летом 1942 г. после перехода немецких войск в общее наступление, потребовала изъять из состава армии подготовленные части для немедленного использования их на фронте:

«26 июля 1942 г.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Направить железной дорогой 86-ю и 96-ю танковые бригады в распоряжение комвойсками Брянского фронта. Погрузка для 86-й танковой бригады – станция Выползово, для 96-й танковой бригады – станция Скуратово, начало погрузки 12.00 26.7.19, темп – 6[7], выгрузка – для обеих бригад – район станций Долгоруково, Плоты.

2. Бригады отправить полностью, с имеющимся личным составом, матчастью, имуществом, запасами.

3. Отправляемых снабдить боеприпасами – 1 боекомплект, горючим – 2 заправки, продовольствием – на путь следования 3 суток и 5-суточным выгрузочным запасом.

4. Прикрытие с воздуха районов погрузки, выгрузки – распоряжением комвойсками Брянского фронта.

5. Комвойсками Брянского фронта организовать встречу, прием прибывающих бригад, зачислить на все виды довольствия.

6. Об отправлении, прибытии каждой бригады донести в Генштаб.

По поручению Ставки Верховного Главнокомандования

Начальник Генерального штаба Василевский»[8].

Взамен убывших 86-й и 96-й танковых бригад 10–12 августа в состав армии прибыли 106-я и 195-я танковые бригады, однако, ввиду отсутствия времени, эти бригады не прошли боевой подготовки в составе армии[9].

Кроме того, в соответствии с директивой № 1035124 Ставки Верховного Главнокомандования, в конце июля в состав армии прибыла 264-я стрелковая дивизия. До момента отправки армии на фронт дивизия успела отработать «часть основных тактических тем, а также 1–2 упражнения курса стрельб»[10].

С утра 15 августа штаб армии получил директиву Ставки Верховного Главнокомандования о переподчинении армии Западному фронту и передислокации в район Козельска. Расстояние между районом дислокации армии и новым районом сосредоточения составляло 120–160 км.

Штаб армии, мотострелковые бригады танковых корпусов, мотострелковые батальоны танковых бригад и другие обеспеченные автотранспортом части выступили в новый район сосредоточения своим ходом. Танки танковых корпусов и бригад и входившие в состав армии стрелковые дивизии были направлены в новый район сосредоточения по железной дороге[11].

К вечеру 17 августа все части, направлявшиеся в район Козельска автотранспортом, завершили сосредоточение в предписанных районах. Передвижение колонн только в ночное время и дождливая погода способствовали скрытности сосредоточения частей армии. Однако сосредоточение частей армии, перемещавшихся по железной дороге, из-за «несвоевременной подачи платформ и вагонов, плохой подготовки станций погрузки и выгрузки»[12] растянулось на десять дней: 15 августа прибыло 4 эшелона, 16 августа – 2, 17 августа – 11, 18 августа – 18, 19 августа – 7, 20 августа – 1, 21 августа – 7, 22 августа – 4, 23 августа – 1 и 24 августа прибыл последний эшелон. Перемещение танковых частей по железной дороге было вскрыто авиаразведкой противника, вследствие чего части армии подвергались бомбардировкам в пути следования и на станциях выгрузки[13], а командование немецкой 2-й танковой армии, наступавшей в направлении Калуги, отдало 20 августа приказ о переходе своих частей к обороне на достигнутых рубежах в связи с появлением у противника большого количества танков[14].

Непосредственно перед фронтом предстоящего наступления 3-й танковой армии протяженностью в 23 км оборонялись части 11-й немецкой танковой дивизии, 26-й и 56-й пехотных дивизий при поддержке 62-го истребительно-противотанкового дивизиона САУ; кроме того, в полосе наступления армии отмечалось появление частей 17-й и 20-й танковых дивизий, не имевших собственных полос обороны. Оборонительная позиция противника состояла из узлов сопротивления и опорных пунктов, оборудованных в населенных пунктах и на высотах. Приказ немецкого командования об организации обороны предписывал опорные пункты «…сильно укреплять, минировать, ограждать проволокой, насыщать противотанковыми пушками и станковыми пулеметами»[15]. При организации узлов сопротивления противник широко использовал противотанковые рвы, минные поля и оборонительные сооружения, ранее созданные советскими войсками и не разрушенные при отступлении[16].

Замысел операции под Козельском

Условия местности и имеющаяся информация о группировке противника указывали на большую выгоду от удара силами 3-й танковой армии из района к западу от Козельска в южном направлении, однако войска армии уже сосредоточивались в районах южнее и юго-восточнее Козельска и на перегруппировку их в район между Козельском и Сухиничами, по самым оптимистическим прогнозам, требовалось не менее 3 дней, в течение которых ударная группировка противника сохраняла полную свободу действий. Потому 17 августа командованием 3-й танковой армии было принято решение о нанесении удара из района юго-восточнее Козельска в направлении Вейно, Сорокино, Старица с целью (во взаимодействии с ударной группировкой 16-й армии Западного фронта) окружения и последующего уничтожения ударной группировки войск противника в районе Колосово, Глинная. Первоначальным сроком перехода частей 3-й танковой армии в наступление было назначено 19 августа, однако в связи с медленным сосредоточением следующих по железной дороге войск армии и запаздыванием выделенных армии частей усиления срок перехода в наступление был перенесен сначала на 21 августа, а позднее – на 22 августа. Таким образом, полное сосредоточение войск армии произошло уже в ходе начавшейся операции лишь на третий день наступления.

К началу наступления – 22 августа 1942 г. – в состав 3-й танковой армии входили 12-й танковый корпус генерал-майора Богданова, 15-й танковый корпус генерал-майора Копцова, 154-я стрелковая дивизия генерал-майора Фоканова, 264-я стрелковая дивизия полковника Маковчука, 179-я отдельная танковая бригада комбрига Денисова, 1172-й легкий артполк, 62-й гвардейский минометный полк, 8-й отдельный мотоциклетный полк, 54-й отдельный мотоциклетный батальон и тыловые подразделения и службы[17]. Во время сосредоточения армии в районе Козельска в ее состав были также включены 1-я Московская Краснознаменная гвардейская мотострелковая дивизия, 1155-й пушечный артполк РГК и 1245-й истребительно-противотанковый артполк. Кроме того, на время операции армии были оперативно подчинены 3-й танковый корпус с подчиненными ему 342-й стрелковой дивизией и 105-й стрелковой бригадой, 995-й пушечный и 128-й гаубичный полки РГК, 319-й, 470-й и 1264-й зенитные артполки, 34-й и 77-й гвардейские минометные полки, 702-й легкий артполк и 5 отдельных дивизионов реактивных установок М-30. Однако полное сосредоточение выделенных армии средств усиления было завершено лишь к 24 августа, то есть к третьему дню операции[18]. В таблице 1.1. приведены данные боевого состава армии к началу наступления.

Таблица 1.1

Кроме этого, на время операции армии был оперативно подчинен 3-й танковый корпус, имевший к началу наступления 78 боеготовых танков.

В состав артиллерии армии входило 39 76,2-мм полковых и 126 76,2-мм дивизионных пушек, 50 122-мм гаубиц, 12 152-мм гаубиц, 124 45-мм противотанковых пушки, 16 реактивных установок БМ-8 и 56 реактивных установок БМ-13, 184 50-мм, 260 82-мм и 66 120-мм минометов, 6137-мм зенитное орудие и 117 зенитных крупнокалиберных пулеметов ДШК[19].

Укомплектованность армии автотранспортом оставляла желать лучшего – части и соединения армии суммарно располагали 1240 полуторатонными грузовыми автомобилями, что составляло 60 % к штату, и 31 автоцистерной на базе автомобиля ЗиС-5, что составляло 70 % к штату[20].

Ввод армии в бой прямо с марша не позволил заблаговременно создать необходимые для ведения наступательных операций запасы. В первую очередь это касалось боеприпасов: к моменту начала наступления войска армии имели в среднем по 2,6 боекомплекта. Запасы боеприпасов к зенитным средствам были удручающе малы: 0,9 боекомплекта к зенитным пулеметам и 1,2 боекомплекта к 37-мм зенитным пушкам[21]. В то же время потребность армии в боеприпасах для выполнения поставленной задачи оценивалась командованием армии в 3 боекомплекта по патронам, минам и снарядам дивизионной артиллерии и в 4 боекомплекта снарядов для артиллерии усиления[22]. Обеспеченность армии топливом составляла в среднем 5 заправок и не внушала больших опасений. Запасы продовольствия и фуража составляли 5–8 сутодач[23].

План наступления 3-й танковой армии в Козельской операции

152-мм орудие на позиции

В первой половине дня 19 августа войска армии получили письменный приказ о подготовке наступления. В ночь на 20 августа он был дополнен плановой таблицей наступательного боя, а в течение 20 августа до войск были доведены основные положения плана действий поддерживающей наступление 1-й воздушной армии. 21 августа части 3-й танковой армии начали занимать исходное положение для наступления, сменяя стрелковые части 61-й армии. Немедленно дала о себе знать поспешность ввода армии в бой – «…часть оперативных работников и командиров вынуждены были отрывать время на руководство выгрузкой войск. Кроме того, средний и старший комсостав прибывших частей в исходное для наступления положение 21.8.42 не сумели полностью отработать на местности все вопросы по организации взаимодействия и планированию боя»[24]. К исходу 21 августа войска 3-й танковой армии заняли исходное положение для наступления:

– 3-й танковый корпус, усиленный 342-й стрелковой дивизией и 105-й мотострелковой бригадой, изготовился к наступлению на участке Кричина, Новогрынь;

– 15-й танковый корпус с подчиненной ему 154-й стрелковой дивизией развернулся на участке Новогрынь, Хлопков;

– 12-й танковый корпус с подчиненной ему 264-й стрелковой дивизией занял позиции на участке Хлопков, Грынь;

– 1-я Московская Краснознаменная гвардейская мотострелковая дивизия и 179-я отдельная танковая бригада – во втором эшелоне за левым флангом армии[25].

Отданным боевым приказом предусматривалось наступление 154-й стрелковой дивизии и 15-го танкового корпуса на Мызин, далее в направлении реки Вытебеть и выход в район Перестряж, Починок. 264-й стрелковой дивизии и 12-му танковому корпусу предписывалось наступать в направлении Озерна, Сорокино, Обухово и занять район Медынцево, Никитское, Старица. Обгон стрелковых дивизий танковыми корпусами должен был произойти по выходе пехоты на западный берег реки Вытебеть. 1-й Московской Краснознаменной гвардейской мотострелковой дивизии предстояло по выходе 264-й стрелковой дивизии на меридиан Сорокино перейти в наступление на Красногорье и прикрыть действия армии с юга. 179-я отдельная танковая бригада оставалась в резерве командующего армией[26].

В 6 часов 15 минут 22 августа после полуторачасовой артиллерийской подготовки и налета бомбардировщиков 1-й воздушной армии 154-я и 264-я стрелковые дивизии перешли в наступление. Мощь артиллерийского удара (на 11-километровом фронте прорыва задействовалось 934 орудия, миномета и установки реактивной артиллерии) оказалась столь высокой, что противник к концу артподготовки начал неорганизованно отступать, бросая вооружение, снаряжение и имущество. За первые часы боя 154-я и 254-я стрелковые дивизии продвинулись на 3–4 км при незначительном сопротивлении противника[27]. Обстановка представлялась командованию благоприятствующей немедленному вводу в бой танковых корпусов, и в 10 часов войска 12-го танкового корпуса начали выдвижение из исходного района. К 11 часам утра передовые бригады 12-го танкового корпуса вышли на уровень передовых частей стрелковых дивизий[28].

Однако к этому моменту противник в значительной степени оправился от внезапности нанесенного удара. Наступавшие войска подверглись ожесточенным атакам немецкой авиации – к этому моменту «…авиация противника, беcпредельно господствуя в воздухе, сделала 500–600 самолетовылетов только для воздействия на боевые порядки стрелковых дивизий и 12-го танкового корпуса. Части были буквально прижаты к земле»[29]. Действия истребительной авиации, прикрывавшей наступление 1-й воздушной армии, были подвергнуты в докладе командования 3-й танковой армии об итогах боевых действий резкой критике: «Истребительная авиация 1-й воздушной армии в критический момент отсутствовала на поле боя, а если отдельные самолеты и поднимались с аэродромов, то при встрече с истребителями противника трусливо уходили обратно. Как правило, истребители 1-й воздушной армии не достигали боевых порядков наступающих частей, а кружились над расположением тылов армии. (…) Истребительная авиация 1-й воздушной армии не обеспечила с воздуха действий войск 3-й танковой армии»[30]. Темп продвижения войск армии резко снизился, что позволило противнику закрепиться на промежуточных рубежах и ввести в бой вторые эшелоны оборонявшихся войск. Наступление превратилось в медленное кровопролитное «выдавливание» с позиций упорно оборонявшегося противника.

Атака населенного пункта

Около полудня 22 августа от 3-го танкового корпуса поступило донесение об успешном продвижении на запад и захвате Сметских Выселок (при проверке не подтвердившееся). Исходя из замедления продвижения вперед войск левого фланга армии и сравнительно успешных действий на правом фланге, командование армии приняло решение немедленно перебросить 15-й танковый корпус и 1-ю Московскую Краснознаменную гвардейскую мотострелковую дивизию на правый фланг армии и развивать наступление в направлении Сметские Выселки – Слободка. В 14 часов 17-я мотострелковая бригада и 13-я и 105-я танковые бригады 15-го танкового корпуса перешли в наступление с рубежа восточнее Сметских Выселок.

К исходу дня 22 августа войска 3-й гвардейской танковой армии занимали следующее положение:

– 1-я Московская Краснознаменная гвардейская мотострелковая дивизия вела бой в лесу к северо-востоку от Сметских Выселок;

– 15-й танковый корпус занял Сметские Выселки и развивал наступление в направлении реки Вытебеть;

– 264-я стрелковая дивизия овладела районом Озерна, Госьково;

– 12-й танковый корпус передовыми бригадами вышел на рубеж, достигнутый пехотой 154-й и 264-й стрелковых дивизий.

Танки Т-34 выдвигаются на исходные позиции для атаки

Ход боевых действий 22 августа 1942 г.

План развития наступления 3-й танковой армии

В 23 часа 45 минут 22 августа командование армии скорректировало задачи, поставленные перед соединениями. Стрелковым дивизиям предстояло продолжить выполнение ранее поставленных задач. 15-му танковому корпусу и 1-й Московской Краснознаменной гвардейской мотострелковой дивизии предписывалось развивать наступление в направлении Слободка, 12-му танковому корпусу – сосредоточиться в лесу в 3 км к западу от Озеренский и, по занятии войсками 154-й стрелковой дивизии Бабинково, наступать в направлении Дебри[31].

На протяжении 23–25 августа соединения 3-й танковой армии вели напряженные бои на всем фронте армии, однако продвижения вперед не имели. Противник закрепился на достигнутых рубежах и неоднократно переходил в контратаки силами до батальона пехоты при поддержке 30–40 танков. Особая активность противника отмечалась в направлении Госьково и Богдановка[32]. Кроме того, с 24 августа войска армии начали испытывать нехватку артиллерийских снарядов – «…командование армии снижало норму расхода снарядов по отношению к потребности не менее чем в 3–4 раза»[33]. Безуспешность атак на широком фронте вызвала новое изменение задач соединений армии: в 17 часов 40 минут 25 августа командование армии отдало приказ, предписывающий 15-му танковому корпусу повернуть на юг и в 6 часов 26 августа из района в 2 км западнее Сметских Выселок нанести (во взаимодействии со стрелковым полком 154-й стрелковой дивизии) удар на Сорокино с северо-запада, а 12-му танковому корпусу в 4 часа 30 минут 26 августа перейти в наступление на Бабинково, Богдановка, в дальнейшем во взаимодействии с 15-м танковым корпусом наступать на Сорокино.

Перед атакой. Командир подразделения ставит боевую задачу экипажу

План наступательного боя 26 августа 1942 г.

К исходу 26 августа войска 3-й танковой армии занимали следующее положение:

– 3-й танковый корпус форсировал реку Вытебеть и занял Белый Камень;

– 1-я Московская Краснознаменная гвардейская мотострелковая дивизия заняла Сметскую;

– попытки 15-го танкового корпуса и 154-й стрелковой дивизии овладеть Сорокино ударом с северо-востока успехом не увенчались, наступающие части были остановлены упорным сопротивлением противника приблизительно в 2 км к северу от Милюгановского[34];

– неоднократные атаки 12-го танкового корпуса в направлении Бабинково, Богдановка успеха не имели[35].

В то же время осложнилась обстановка на левом фланге армии: противник силами до полка пехоты при поддержке 40–50 танков предпринял атаку в направлении Госьково. Для парирования возможного прорыва противника на Госьково командование армии приняло решение к утру 27 августа сосредоточить основные силы 15-го танкового корпуса в районе Новогрынь с задачей быть готовыми к контратакам в направлении Грынь, Железница[36].

Ход боевых действий 26 августа 1942 г.

Ход боевых действий 26–31 августа 1942 г.

Вечером 27 августа штабом армии было принято новое решение: в ночь с 27 на 28 августа перегруппировать 15-й танковый корпус на левый фланг армии в район Паком с целью последующего наступления на Леоново, Блиновский во взаимодействии с 12-й гвардейской и 149-й стрелковыми дивизиями 61-й армии. Ближайшей задачей корпуса являлось занятие рубежа Симоновский, Блиновский и дальнейшее развитие наступления на Уколицы[37]. К 4 часам 28 августа войска 15-го танкового корпуса сосредоточились в районе Паком. В 17 часов 35 минут 28 августа танковые бригады 15-го танкового корпуса перешли в наступление в направлении Леоново[38], однако уже к 18 часам 30 минутам при подходе к Леоново натолкнулись на широкий и глубокий противотанковый ров и минные поля[39], прикрытые огнем противотанковых орудий из района Леоново и огнем тяжелой артиллерии из района Передель[40]. В течение ночи с 28 на 29 августа отдельные группы танков и пехоты разминировали проходы и преодолели противотанковый ров и в 6 часов 29 августа возобновили атаку[41], но через 150 м встретили второй такой же ров и минные поля[42]. Попытки разминирования проходов и форсирования противотанкового рва в течение дня под сильным огнем противника успеха не имели, и в 22 часа 29 августа командование 3-й танковой армии отдало приказ об отводе 15-го танкового корпуса в район Озерна, Грынь и подготовке силами 15-го танкового корпуса наступления на Сорокино со сроком готовности к наступлению 12 часов 30 августа[43].

Танк Т-34 на исходной позиции перед атакой

План наступательного боя 2 сентября 1942 г.

На протяжении 26–28 августа, пока войска 15-го танкового корпуса сначала готовились к отражению немецкого контрудара на Госьково, а потом безуспешно атаковали Леоново, 12-й танковый корпус раз за разом предпринимал безуспешные атаки в направлении Мызин, Бабинково, Богдановка. Большие потери, понесенные мотопехотой корпуса в предшествующих боях, не позволяли мотострелкам закреплять достигнутый танковыми атаками успех; неся большие потери, танковые бригады вынуждены были возвращаться на исходные позиции. Фактически к вечеру 28 августа 12-й танковый корпус утратил ударную силу и с утра 29 августа перешел к обороне на достигнутом рубеже (лес севернее Мызина)[44].

264-я стрелковая дивизия в течение 23–28 августа при поддержке 179-й отдельной танковой бригады (с 24 августа) пыталась наступать в направлении Широкий, Сорокино, однако продвижения не имела[45]. 154-я стрелковая дивизия на протяжении 26–31 августа вела напряженные, но безуспешные лесные бои к северо-востоку от Мызина. Части 3-го танкового корпуса и 1-й Московской Краснознаменной гвардейской мотострелковой дивизии заняли Мушкань[46].

Пехота Красной Армии ведет оборонительный бой

Положение, сложившееся на фронте 3-й танковой армии к 31 августа, выглядело достаточно безрадостно. Соединения армии понесли тяжелые потери, несущественно продвинувшись вперед, и увязли в оборонительных построениях противника. Главные силы 3-й танковой армии по-прежнему оставались на восточном берегу реки Вытебеть; об окружении противника в районе Колосово, Глинная, в соответствии с первоначальным замыслом операции, не приходилось и думать. В этих условиях командованием Западного фронта было принято решение о переносе главного удара 3-й танковой армии в направлении Ожигово, Перестряж, Речица.

В соответствии с полученной директивой командованием 3-й танковой армии было принято решение перебросить на правый фланг армии 15-й танковый корпус и 264-ю стрелковую дивизию[47]. Отданные приказы предусматривали захват переправ через реку Вытебеть силами 264-й стрелковой дивизии, после чего 15-й танковый корпус должен был форсировать Вытебеть по захваченным переправам, обогнать пехоту и развивать наступление на Перестряж и Речицу. Атака была запланирована на 15 часов 45 минут 2 сентября[48]. Однако вследствие несвоевременной смены 264-й стрелковой дивизии частями 61-й армии 264-я стрелковая дивизия не смогла своевременно прибыть в исходный район для наступления. Не обнаружив в 15 часов 30 минут частей 264-й стрелковой дивизии на исходных позициях для наступления, командир 15-го танкового корпуса решил самостоятельно, не дожидаясь частей 264-й стрелковой дивизии, форсировать Вытебеть и атаковать Ожигово силами 17-й мотострелковой бригады своего корпуса. К 22 часам 30 минутам 2 сентября 17-я мотострелковая бригада форсировала Вытебеть и завязала бой за Ожигово, а танковые бригады приступили к поискам брода. В ночь на 3 сентября к Вытебети подошли передовые части 264-й стрелковой дивизии. Около полудня 3 сентября на западный берег Вытебети были переправлены основные силы 195-й танковой бригады 15-го танкового корпуса и два полка 264-й стрелковой дивизии. К часу ночи 4 сентября части 15-го танкового корпуса и 264-й стрелковой дивизии заняли Ожигово[49]. Попытка развития атаки в направлении Перестряж не принесла успеха. 5 сентября в штаб 3-й танковой армии поступила директива командования о прекращении дальнейшего наступления и переходе к обороне[50].

В ходе боевых действий за период с 21 августа по 9 сентября потери войск 3-й танковой армии составили 26 372 чел. из 60 852 чел., состоявших в войсках армии на 21 августа (без учета 3-го танкового корпуса, 342-й стрелковой дивизии и 105-й стрелковой бригады). Из выбывших 26 372 чел. потери убитыми составляли 5210 чел., ранеными – 13 880 чел., заболело, пропало без вести и выбыло из состава армии по другим причинам 7282 чел.[51] Наибольшая доля потерь пришлась на пехоту и мотострелков танковых корпусов: за период операции 154-я стрелковая дивизия потеряла 52 % личного состава, 264-я стрелковая дивизия – свыше 60 %, 13-я мотострелковая бригада 12-го танкового корпуса – 45 %, 17-я мотострелковая бригада 15-го танкового корпуса – 54 % личного состава. Армейский запасный полк, имея к началу операции 2242 чел. преимущественно старших призывных возрастов («…причем в запасном полку специалистов не было совершенно, а только пехота»), оказался не в состоянии хотя бы частично скомпенсировать понесенные войсками армии потери. Численность пополнения, полученного армией за период операции, составила 198 чел. танкистов и около 200 чел. начсостава (при общей численности потерь начсостава 2065 чел., младшего начсостава – 5049 чел.)[52].

За период с 22 августа по 5 сентября соединения 3-й танковой армии потеряли 224 танка из имевшихся к началу операции 432 танков; из них потери от огня артиллерии противника составили 131 танк, от действий авиации 35 танков и на минных полях 58 танков. Среди общих потерь безвозвратные потери составили 117 танков[53]. За время операции войсками армии было эвакуировано 426 подбитых и неисправных танков, в том числе 58 КВ, 205 Т-34, 150 Т-60 и Т-70, 5 американских и 8 трофейных немецких танков. «В первую очередь эвакуировались танки, имеющие незначительные повреждения, что позволяло их быстро восстанавливать и снова вводить в строй. Отдельные танки за период операции по 3 и даже 4 раза эвакуировались подбитыми с поля боя и поэтому восстанавливались также по нескольку раз»[54]. За период с 22 августа по 8 сентября армейскими, корпусными и бригадными ремонтными средствами было произведено 151 текущий, 125 средних и 15 капитальных ремонтов[55]. 104 танка из числа эвакуированных (14 КВ, 46 Т-34, 7 Т-70, 24 Т-60, 5 американских и 8 немецких танков) требовали капитального ремонта на заводах промышленности или не подлежали восстановлению[56]. Эвакуация подбитых и неисправных танков сильно осложнялась разнотипностью и маломощностью эвакуационных средств. Помощник командующего армией по автобронетанковой технике полковник Соловьев констатировал в своем докладе, что «…часто при эвакуации сильно застрявшего танка на поле боя приходилось вытягивание танка производить несколькими тракторами одновременно. Опыт показал, что вытянуть застрявший танк несколькими тракторами разных марок можно и это на тракторах вредно не отражается, если буксировка не превышает 100 метров»[57]. Отмечалось также, что «…войсковые части не выполняют приказа НКО № 0292, производя самовольную замену годных деталей на негодные, а в отдельных случаях и «раскулачивания», что является характерным для танков, поступавших в ремонт»[58].

За время операции артиллерия армии потеряла подбитыми 10 45-мм орудий, 2 76,2-мм полковых пушки, 19 76,2-мм дивизионных пушек, 2 122-мм гаубицы, 1 122-мм пушку, 1 152-мм гаубицу, 51 50-мм миномет, 10 82-мм минометов и 3 120-мм миномета[59].

За период с 22 августа по 8 сентября войска армии израсходовали 3760 тонн боеприпасов (235 вагонов), 996 тонн горюче-смазочных материалов (27 вагонов) и 1440 тонн продовольствия и фуража (140 вагонов). Поступление за тот же период составило 218 вагонов боеприпасов, 29 вагонов горюче-смазочных материалов и 146 вагонов продовольствия и фуража. К 5 сентября запас артиллерийских выстрелов в войсках сократился до примерно половины боекомплекта[60], «…артиллерия была выключена из решения боевых задач»[61].

1 и 2 октября в штабе армии, отведенной в резерв Ставки Верховного Главнокомандования в район Калуги, состоялся разбор проведенной войсками армии операции. Трудно было спорить с тем, что «первый блин» (первый опыт применения в боевой обстановке танковой армии) в известной степени оказался «комом» – основным итогом трех недель кровопролитных боев, стоивших армии почти 45 % личного состава и чуть более чем половины танков, оказалось продвижение войск вперед на 6–8 км на 20-километровом фронте и освобождение 11 населенных пунктов, что вряд ли можно было счесть удовлетворительным результатом. Наряду с заслуживающими самой высокой оценки упорством и решительностью, проявленными войсками армии в ходе операции, отмечались и многочисленные недостатки в боевой подготовке, в организации взаимодействия, в управлении войсками и в применении войск.

Говоря о недостатках боевой подготовки войск, участники разбора, в частности, указывали: «Наша пехота наступает скученно. Нет боевых порядков на поле боя. Не видно, где же идет взвод, а где рота, батальон. В результате такой скученности при первом огневом налете наша пехота несет большие потери. Подразделения и даже части перемешиваются между собой. В этом случае управление не только нарушается, а очень часто совсем отсутствует. Особенно это положение имеет место при налете вражеской авиации.

Второй очень серьезный недостаток нашей пехоты заключается в том, что она во время наступления ведет незначительный или совсем не ведет огня из своего личного оружия и оружия ближнего боя. Кроме того, нет огневой связи между бойцами и подразделениями.

Действия танкистов: мы еще не научились применять танковые соединения массированно. Во время атаки между отдельными танками и подразделениями нет огневой связи, отсутствие которой приводит к излишним потерям танков.

Третий очень серьезный недостаток наших танкистов заключается в том, что они идут в атаку на малой скорости и не ведут огня с хода из всего танкового оружия одновременно, а стреляют с места, простаивая на одном месте 10–15 минут»[62]. На недостатки боевой подготовки танкистов указывал в своем итоговом выступлении П.С. Рыбалко: «Танкистов надо обучить по приказу Народного Комиссара Обороны № 0728. Когда он будет стрелять с хода из пушки и из пулемета, тогда он будет лучше маневрировать на поле боя, он научится обходить противотанковые районы, выходить на пехоту противника и уничтожать ее. Надо воспитывать экипажи в духе дерзости, решительности ходить только на высоких передачах, подготовку механиков-водителей построить сейчас таким образом, чтобы ниже 20 км/ч они не ходили. Нечего бояться перерасхода моторесурсов. Для страны и армии никакой выгоды нет, когда танк погибает на поле боя, имея 90 % в запасе моторесурсов. Он и погибает потому, что механик-водитель не обучен. Лучше будет, если мы моторесурсы разделим пополам, половину моточасов оставим на повышение квалификации механика-водителя, второй половины моторесурсов вполне будет достаточно, чтобы танк с честью выполнил свои задачи и остался целым бы. Поэтому уже в октябре на вождение израсходовать 0,5 заправки горючего. Танкистам привить такой закон, что танк на поле боя, если он не представляет из себя вкопанную огневую точку, стоять не имеет права и не стрелять не имеет права. В этом и суть приказа Наркома № 0728.

Некоторые танковые командиры говорили здесь, что они искали боя с танками противника. Боя с танками противника нам искать незачем, отказываться от него мы не будем, но мы прежде всего должны уничтожать пехоту противника, уничтожать огнем и гусеницами»[63]. Кроме уже отмеченного, в качестве недостатков боевой подготовки танковых подразделений указывалось слабое наблюдение за противником, отрыв танков от пехоты, неумелое использование местности; для артиллеристов – недостаточная эффективность прицельного огня, отставание войсковой артиллерии от пехоты и, как следствие, слабая поддержка пехоты в критические моменты боя или полное отсутствие такой поддержки, низкая эффективность работы артиллерийских наблюдателей[64].

Практически общим местом в выступлениях всех участвовавших в разборе командиров стала констатация слабой организации взаимодействия. Танкисты упрекали пехоту в том, что пехота не поднималась в атаку за танками, не обеспечивала действий танков на поле боя, не сопровождала их в бою и не закрепляла достигнутого танкистами успеха (например, «В 11.00 24.8.42 по приказу командира 1060-го стрелкового полка 264-й стрелковой дивизии рота малых танков бригады перешла в атаку. Маршрут боевого курса роты 1060 м полком не был обеспечен в инженерном отношении, разведка не была произведена, местность не разминирована, в результате чего часть танков подорвалась на минах и, понеся потери от бомбардировки авиации противника, возвратилась в исходное положение. Небольшая группа пехоты 1060-го полка 264-й дивизии в атаку не переходила и находилась в 200 м позади танковых рот»[65]). Представители стрелковых частей высказывали недовольство отрывом танков от пехоты на поле боя. Артиллеристы указывали на то, что «пехотные и танковые начальники в процессе боя собственной артиллерией не руководят. Конкретных задач в ходе боя этой артиллерии не ставится. Полковой и противотанковой артиллерии приходилось работать самостоятельно (стихийно). (…) Орудия сопровождения и их действия еще не все поняли правильно, иногда требовали, чтобы они наступали впереди танков и пехоты, это совершенно неправильный взгляд»[66].

Много нареканий вызвали организация управления войсками и боевое применение войск. В частности, отмечались многочисленные примеры потери связи и управления: «Штабы часто переходили на новые КП, не имея там связи ни с частями, ни со штармом[67]. Все это происходило потому, что начальники штабов не ставили заблаговременно в известность начальников связи о местах новых КП и времени перехода на них. Начальники связи часто узнавали в последнюю минуту о переходе, не успевали ставить задачу представителям от отдела связи и организация связи как правило запаздывала. (…) Основным недостатком в работе подвижных средств[68] было блуждание в поисках КП соединений и частей, т. к. не всегда в штабе было известно (не доносили своевременно), где в данную минуту находится тот или иной штаб»[69]. Также в качестве причин частого нарушения связи отмечались недостатки в организации проводной («Проводная связь… часто нарушалась, медленно исправлялась, дисциплина на линиях отсутствовала. Основной причиной перерывов связи являлось нарушение правил постройки линий, линии прокладывались близко у дорог, плохо подвешивались и поэтому рвались танками и машинами. Не учитывался своевременно габарит машин в связи с маскировкой их большими ветками. Кроме того, первые три дня линии часто рвались авиабомбами противника»[70]) и радиосвязи («…отставание рации от штабов, особенно в начальный период операции, отсутствие оперативных работников на радиостанциях корпусов и дивизий, явка их по вызову зачастую совершенно неподготовленных к переговорам по радио, несвоевременная смена ключей к переговорным таблицам…»[71]). Наряду с примерами хорошей организации радиосвязи («Наиболее полно и лучше радиосвязь была использована в 15 м танковом корпусе и 179-й отдельной танковой бригаде. Командир 15-го танкового корпуса все время рации держал при себе и сам лично управлял бригадами по радио. В 179-й отдельной танковой бригаде очень хорошо была организована радиосвязь взаимодействия с артиллерией. Все заявки на артиллерийский и минометный огонь давались по радио»[72]) отмечались и «…случаи в полках 264-й стрелковой дивизии проявления радиобоязни, когда командиры стрелковых полков не разрешали держать рации на своих КП из-за боязни, что их засекут»[73].

Резкой критике в ходе разбора операции подверглись недостатки в организации разведки: «Опыт боев показал, что разведку организовать и вести так, как этого требует современная война, мы не можем, а всем известно, что воевать без разведки нельзя… В силу того что разведки не было или она была плохо организована, некоторые командиры со своими войсками наталкивались на противотанковую оборону противника и несли большие потери… Перед принятием решения командиры не заслушивали разведчиков, а их вспоминали только после боя и особенно неудачного боя»[74].

Неоднократно упоминалось также слабое применение пехотой и танками собственного вооружения и стремление командиров перекладывать решение любых тактических задач на армейскую артиллерию и тяжелую артиллерию усиления: «Пехотные огневые средства ближнего боя – винтовки, автоматы, пулеметы, ружья ПТР, ротные минометы, орудия ПТО и полковые пушки – в бою использовались плохо. Мало из них стреляют, а начальники требуют все время стрельбы из артиллерии более крупных калибров»[75]. «Не использована вся мощь огневых средств частей, борьба за уничтожение огневых точек противника со стороны отдельных командиров сводилась к заявке на открытие артогня для подавления огневых точек противника»[76]. В качестве курьеза упоминалось о неоднократных заявках на уничтожение отдельных групп автоматчиков противника огнем гаубичных и пушечных артполков РГК[77]. С одной стороны, отмечался большой расход боеприпасов артиллерии крупных калибров (122-мм гаубичных – 2,1 боекомплекта, 122-мм пушечных – 5,2 боекомплекта, 152-мм гаубичных – 3,4 боекомплекта, 152-мм пушечных – 4,6 боекомплекта[78]); с другой стороны, констатировалось, что расход боеприпасов полковых орудий составляет 1,1 боекомплекта, 45-мм снарядов «израсходованы единицы»[79], а расход боекомплекта танковыми орудиями составляет в среднем 6 снарядов на танк за 20 дней боев[80].

Своеобразным итогом осмысления опыта управления войсками, организации боевых действий и боевого применения войск можно считать выступление на разборе итогов операции начальника оперативного отдела штаба армии полковника Зиберова: «Каждая боевая операция заканчивается победой или поражением. Но бывают такие, которые кончаются ни тем, ни другим. Таких операций много в истории. Мы в своей операции не имели позора и не приобрели славы, о которой заговорили бы далеко за пределами нашей армии. Мы имели на это шансы. Мы не сделали того, чего могли сделать.

Несмотря на такой исход нашей операции, она оставила большие уроки, которые надо изучать, чтобы в будущем иметь меньше недочетов и ошибок.

Мы не добились больших успехов в силу многих причин. Главнейшие из них следующие.

Первое. Мы, с точки зрения оперативнотактического искусства, воевали в разрез важнейшим основам военного искусства. Так воевать можно только против слабого противника. Против такого противника, как немцы, надо воевать грамотно, искусно.

Военная наука учит – лучшими формами боя являются охват, обход, окружение. Так учит устав, так учит опыт многих войн и боевых операций. Применяя эти формы, побеждали в далекие времена, используя эти лучшие формы боя, побеждают сейчас.

Мы в своих операциях, ни в ротном, ни в бригадном, ни в корпусном масштабе не применили лучших форм боя. Мы выдавливали противника, гнали перед собою, когда имели возможность охватывать, окружать его боевые порядки. В результате мы несли большие потери, нанося слабые удары врагу. Мы боялись применить лучшие формы боя, чтобы самим не попасть в окружение. Бывают и такие случаи. Но против этого надо иметь противодействие, обеспечение флангов, сильные вторые, третьи эшелоны. Мы их иметь могли.

На войне немало риска. В нашей операции мы могли идти на риск разумный, рассчитанный. Без этого нет победы. Это один из наших крупных недочетов.

Второе. Мы в нашей операции не применили второго основного принципа в массовом применении танков. Удары наши были «растопыренными пальцами». Копцов[81] здесь говорил о действиях его корпуса под Ожигово; он говорил как о важнейшей операции корпуса у этого пункта. Мы с ним вместе были на его КП и наблюдали «сражение» его корпуса. Но больше 9 танков в этом «сражении» мы так и не увидели. Должен был вступить в бой командир 195-й танковой бригады с остальными танками. Мы его за несколько часов так и не дождались. Другая бригада корпуса Копцова действовала у Волосово, а третья в резерве. Так примерно было на других участках. Обычно танки участвовали группами (ротами) по 10–15 танков, редко батальонами. Где и кто пустил сразу в бой 100–200 танков? Никто. А это мы сделать могли. Мы в трех корпусах имели 508 танков.

Некоторые считают, что большое количество танков нельзя было применить по условиям местности. Это неверно. Мы плохо изучаем местность, мы хуже врага знаем нашу родную землю. Ведь не секрет, когда радистка к 40 добавила ноль и получилось «400 танков противника» появилось в направлении Госьково, никто не заявил, что в этом направлении противник не сможет использовать такое количество танков по условиям местности. Получался парадокс – мы не можем там применить и сто танков из-за плохой местности, а противник может применить 400 танков. Вот как получается нелогично.

В действительности мы вдоль опушки лесов в направлении Озеренский, Мызин или через высоту 250.2 могли применить 100–200 танков. Противник не устоял бы против этого железного катка, поддерживаемого таким большим количеством артиллерии, которое было у нас. Мы бы смели его. Пехота пошла бы за танками. Она у нас была устойчивая, хорошая пехота.

Это второй наш крупный недочет. Только по этим двум причинам нельзя было рассчитывать на крупную победу над врагом.

Третьим нашим недочетом было – плохое взаимодействие танков с пехотой и наоборот, а также танков и пехоты с артиллерией. Обычно у нас не хватало для организации взаимодействия времени. Взаимодействие организовывалось поверхностно. Сигналы не соблюдались, ориентиры не использовались. У Ожигово упустили пехотную роту только по вине отсутствия взаимодействия. Артиллерия долго не открывала огня по уходящим, не зная, чья это пехота. А стоявшие в 200–300 метрах наши 9 танков от уходящего противника не атаковали только потому, что не видели врага, а подходившая пехота наша не указала танкам этой цели. А стрельба по своим – разве не результат плохого взаимодействия?

Четвертой очень важной причиной наших неуспехов является плохая разведка. Разведку не умеем организовывать, не умеем вести.

Я говорю о недочетах, которые не позволили нам закончить операцию так, как мы все этого хотели. Мы имели возможность разбить стоявшего перед нами врага, но мы полностью этого не добились. Наш наступательный порыв ослаб. Мы задержали врага, отвоевали у него известный участок нашей земли шириною 20 км, глубиною 7–8 км, отвоевали 11 населенных пунктов. Но этого мало. Мы имели возможность прославить нашу армию»[82].