Читать книгу Флейта минувшего. Рассказы и эссе - Дмитрий Трипутин - Страница 4

Было начало августа, когда я получил долгожданный отпуск и приехал к деду Алексею в деревню. Конечно, я решил остаться у него на весь месяц. Впереди ждали многие дни, наполненные встречами с рекой, лесом и солнцем.

В то утро я не торопился и начал собираться на реку лишь после того, как хорошенько выспался и позавтракал. Подготовив наживку и снарядив удочки, успел отправиться в путь до того, как на землю обрушилось горячее дыхание полуденной жары. Уже выходя из дома, я сообразил, что следует защитить голову от солнца. Осмотрев головные уборы, в изобилии имевшиеся на вешалке, выбрал тонкую полотняную кепку, буквально сиявшую белизной.

Дорога к реке несколько километров шла лесом, но я всегда быстро преодолевал знакомый до мельчайших подробностей путь. Мысленно даже разбил его на этапы. Первый завершался за деревней в лесу, возле узкого, стремительного ручья в заросшей травой низине и мостика через него. Опустившись на большой плоский камень, там можно напиться чистейшей и вкусной, студёной воды. Она негромко клокотала и была прозрачна, словно хрусталь. На дне ручья, под рябью от течения, ясно различался каждый камушек. Следующий этап заканчивался старым зимником, который пересекал дорогу через пару километров от ручья. По краям зимнего пути и на примыкавших к нему небольших уютных полянках в изобилии росли кусты малины. Иногда я задерживался там, чтобы полакомиться спелыми, порой такими же крупными, как в саду, ягодами. Вдоль дороги слева и справа встречались прогалины покосов со старыми и новыми стоговищами. Я любил запах сена и свежескошенной травы, но покосы всё чаще оказывались заброшенными и заросшими жёсткими стеблями сорняков и чахлыми кустиками.

Временами поднимался ветер. Почти неощутимый внизу, он раскачивал еловые вершины, темнеющие на фоне голубого безоблачного неба, заставляя натужно поскрипывать и постанывать высокие деревья. После пересечения с зимником дорога сужалась. Две заросших травой колеи превращались в широкую тропу. Наконец открывалась так называемая гарь, появившаяся после давнего лесного пожара. Здесь начинался завершающий этап пути. На этом месте, сразу после пожара, выросли частые и невысокие ёлочки, разреженные кое-где кустами и молодыми лиственными деревьями. Иногда, ближе к осени, там в изобилии появлялись рыжики и волнушки. Молодые ели, с каждым годом подрастая, заглушали кусты и другие деревья. Спустя несколько лет лес тут выглядел уже обычным, но грибов в нём стало меньше. В сотне метров от реки гарь переходила в редкий и низкий кустарник, пронизанный тропами. Они чёрными змеями вились между высокими кочками и уже совсем скоро приводили к берегу.

В основном я рассчитывал на вечерний клёв. Но, добравшись до реки, конечно, сразу принялся забрасывать удочку в самые многообещающие места. Вскоре повезло, и я вытащил на берег нескольких вполне приличных окуней. Рядом кружили белые речные чайки, и я поспешил спрятать добычу в рюкзак. Чайки особо не церемонились. Стоило отойти от рыбы, оставить на берегу, как её хватали и уносили. Я обратил внимание и на других птиц, парящих очень высоко в светло-голубом небе. Судя по силуэтам, несомненно хищных птиц. Раньше я их здесь не замечал. Вряд ли их интересовали чайки, тем более моя рыба, и я был несколько удивлён их присутствием.

На рыбалке я всегда терял счёт времени и не думал ни о чём другом. Были только я и река, с её заливами, глубокими омутами и узкими участками с быстрым течением. Подолгу стоял над неподвижным, иногда покачивающимся поплавком и ощущал себя частью окружающей природы, и ничем больше. Вечерний клёв не оправдал ожиданий, а на реке стало заметно прохладней. Неяркий предзакатный диск солнца почти коснулся остроконечных вершин далёких елей, заливая лес красноватым светом. Только тогда я решил, не откладывая, отправляться домой.

В окружении высоких деревьев было заметно темней, чем на открытом берегу реки. Когда я добрался до гари, на лес уже опустились настоящие сумерки. Довольно широкая тропа нередко петляла, и ветви деревьев порой настоящим шатром смыкались надо мной, закрывая небо.

На одном из прямых участков тропы я вдруг почувствовал, что происходит что-то необычное. Это неуловимое действие не сопровождалось какими-либо звуками или другими явными проявлениями. Всё, казалось бы, шло как обычно, как и должно быть. Я шагал, глухо и размеренно стуча сапогами, и каждый шаг приближал к дому. Сумерки сгустились настолько, что уже в десятке метров перед собой я видел лишь тёмно-серую массу, в которой с трудом угадывались отдельные деревья. Вскоре показалось, что надо мной промелькнула тень. Но я не был в этом уверен. Потом широкая тень, пройдя совсем низко надо мной, совершенно бесшумно пересекла участок тропинки и исчезла где-то впереди. Сверху сыпанулась щепотка мельчайшей древесной трухи и пара сухих еловых иголок, подтверждая, что всё это мне не кажется.

Стало немного не по себе. Я сошёл с тропинки и попытался осмотреться. Но увидеть что-либо, стоя в тени вековых деревьев, было невозможно. Следовало возвращаться на дорогу. Я снова вышел на тропу и, внимательно вглядываясь, медленно двинулся вперёд. Неожиданно от дерева, стоявшего вблизи, бесшумно отделилось большое тёмное пятно и исчезло в чаще за тропинкой. Подумалось, что это, скорее всего, какая-то очень крупная птица. Пройдя немного вперёд я буквально в трёх шагах от себя увидел громадную сову. На крохотной полянке, на открытом месте мне удалось хорошо её рассмотреть. Птица уселась на длинную сухую ветку, метрах в двух от земли. Она уставилась на меня большими круглыми глазами, напоминавшими светофоры, и иногда забавно ворочала головой. Только сейчас я, наконец, догадался снять с головы белую кепку. В темноте вечернего леса она заметно выделялась светлым пятном. Понятно, хищная птица охотилась за мной, приняв, вероятно, за зайца. Когда я шёл по тропинке, белая шапочка, конечно, подпрыгивала, особенно если попадались препятствия.

Видимо, сова была достаточно умна. Хищница сообразила, что предполагаемая жертва ведёт себя несколько необычно. Иначе она давно вцепилась бы мне в голову внушительного вида когтями. И наверняка долбанула бы хорошенько массивным клювом. Трудно передать испытанные ощущения, когда я понял, что стал объектом охоты для этой крупной хищной птицы. И это ночью, в глухом и дремучем лесу, в нескольких километрах от ближайшего жилья. Могу лишь сказать, что тогда я хорошо понял чувства мелких птиц, которые, найдя днём спрятавшуюся в укромном месте сову, поднимают шум и нападают на неё. Следуя первому порыву, я подобрал обломок сухой ветки и запустил в хищницу. Но палка запуталась в густых еловых ветвях и повисла, качаясь, не достигнув цели.

Сова внимательно наблюдала за мной, но не двигалась с места. Только поняв, насколько она сейчас беззащитна, я немного успокоился. Захотелось, пользуясь случаем, просто получше её рассмотреть. Птица оказалась действительно крупной, серовато-бурое тело – около полуметра высотой. Интересно, что её круглые глаза располагались как бы в глубине светлых, больших и гладких блюдец, которые были аккуратно выложены мелкими и плотно прилегающими друг к другу пёрышками. Сова тоже пыталась меня разглядеть и поворачивала голову под самыми неожиданными углами. При этом она как-то совсем по-человечьи моргала глазами. Когда я приближался к ней, ясно слышал сердитое шипение и какие-то щелчки. Сова почему-то не улетала, и я сообразил, что большой размах крыльев не позволяет ей перелететь подальше, в густую чащу, без риска их повредить. А на относительно просторном и свободном от ветвей пути теперь стоял я. Но, возможно, сова просто сомневалась, стоит ли переводить меня из разряда жертв сразу в разряд опасных для неё существ. В конце концов я оставил птицу в покое, спрятал белую кепку поглубже в карман и отправился домой. Успел выйти из леса, пока дорога была ещё различима, и оставшуюся часть пути проделал уже без приключений.

Когда мы с дедом Алексеем приготовили уху и накрыли на стол, за окнами, аккуратно задёрнутыми лёгкими занавесками, уже давно воцарилась ночь. Уха получилась душистой и замечательно вкусной. Её аромат наполнил комнату и смешался с другими запахами деревенской избы. В доме деда Алексея всегда ощущался приятный, какой-то особенный дух. Он состоял из запахов хмеля, разных трав, леса и чего-то ещё, присущего только этому дому. Приезжая в деревню после долгого отсутствия, я сразу, с радостью и лёгкой ностальгией, отмечал этот запах. Неяркий свет лампочки, висевшей под самым потолком, оставлял глубокие тени в углах комнаты, и было очень уютно. Я с наслаждением ел уху, смотрел на чисто побеленную печку, на железную спинку старинной кровати и с удовольствием проникался атмосферой нехитрого деревенского быта. Потом за крепким и ароматным чаем – дед добавил в заварку немного смородиновых листьев – я во всех подробностях рассказал о сегодняшнем приключении. Дед Алексей слушал меня очень внимательно. Потом пригладил редкие седеющие волосы и привычным жестом вытряхнул папиросу из полупустой пачки «Беломора». Перед тем, как закурить, дед долго её разминал, наклонившись вперёд и задумчиво глядя куда-то поверх меня. «Сколько же ему пришлось испытать и увидеть за свою жизнь», – думал я, глядя на смуглое и твёрдое, будто вырубленное из дерева, лицо.

– А знаешь, я слышал, что действительно известны случаи нападения сов на человека, – сказал, наконец, дед Алексей, выпустив длинную струю дыма.

Я невольно поёжился.

– Но это, конечно, бывает в самых крайних случаях, когда птица защищает гнездо и птенцов, – добавил дед, заметив мою реакцию. – А были у совы уши?

Я вспомнил, что уши у неё, действительно, были, потому что в самый первый момент её силуэт напомнил рысь. Но я не успел испугаться по-настоящему, так как практически сразу понял, что передо мной всё-таки птица.

– Тогда, скорее всего, филин. Это действительно одна из самых крупных птиц, которые встречаются у нас, – заключил дед. – Пожалуй, крупнее бывают только полярные совы, особенно самки. Но у тех белые перья, и живут они далеко на севере.

– Но у филина не настоящие уши? – уточнил я.

– Нет, это просто топорщатся перья, а уши у него не видны, – подтвердил дед.

Он положил недокуренную папиросу на край пепельницы и, внезапно став очень серьёзным, строго посмотрел на меня.

– Знаешь, ни в коем случае, никогда, ни при каких обстоятельствах не следует изображать из себя жертву или дичь для охоты. Не только ночью в лесу, но и в любых других местах тоже. И неважно, зверь перед тобой или человек.

Я был полностью согласен с дедом и сразу сказал об этом.

– Да, уж лучше изображать охотника, – добавил я.

– Изображать охотника? – удивлённо переспросил дед и снова надолго задумался.

– Был у меня один случай, – наконец медленно произнёс он, раскурив потухшую папиросу. – Как-то, уже много лет назад, я ездил на дальние колхозные поля и проверял, насколько созрело зерно. Это было в начале августа. Овёс к тому времени стал набирать восковую спелость, и я хотел уточнить время уборки.

Прежде дед Алексей работал главным агрономом, и даже я примерно знал, что такое молочная и восковая спелость. В детстве, на каникулах, я иногда ездил с дедом Алексеем на колхозные поля и следом за ним перетирал в ладонях разные колоски и изучал зёрна. Если сжимать неочищенные зёрнышки, иногда из них выдавливалась капелька белой жидкости, напоминавшая молоко. Более спелые зёрна, если их очистить, были прозрачными, как воск, и почти так же легко ломались.

– Поле было примерно в полукилометре от деревни, у самого леса и в стороне от дороги, – продолжал рассказывать дед. – Я увлёкся, проверяя колосья, и шёл по полю, не глядя по сторонам. Потом заметил краем глаза какое-то движение неподалёку, обернулся и вдруг увидел медведя! Он был буквально метрах в десяти от меня, если не ближе. Медведь загребал лапами целые пучки стеблей и срывал пастью метёлки овса. При этом он смачно и громко чавкал. Я удивился, что не услышал этих звуков раньше. Видимо, из-за ветра. Он иногда усиливался, и заглушал, и уносил звуки и запахи в сторону. Я сначала даже не понял, обратил ли зверь на меня внимание. Поле вблизи было сильно примято, образовалась целая полянка. К лесу от вытоптанного поля вела едва заметная стёжка. Понятно – медведь пришёл полакомиться овсом.

Я знал, что медведи иногда кормятся на засеянных овсом полях, и сам видел примятые участки с оборванными верхушками стеблей. Но прежде дед Алексей никогда не рассказывал о встрече с медведем на овсяном поле, и мне не терпелось узнать все подробности.

– Возможно, медведь посчитал, что ты для него не опасен? – спросил я.

– Да, наверняка, но тут я допустил ошибку… – ответил дед, невесело усмехнувшись, – дело в том, что я увидел на земле большую и толстую палку, почти корягу, и машинально схватил её в руки. Как будто она могла чем-то помочь. Медведя словно подменили, хотя до этого он вроде бы не обращал на меня внимания. Он тут же поднялся на задние лапы, и только тогда я увидел, как он велик. Медведь замер, вытянул вперёд морду и стал внимательно следить за мной. У него были блестящие чёрные глазки, и я навсегда запомнил их пристальный взгляд. У медведя был угрожающий вид, и казалось, вот-вот он бросится на меня.

Я слушал деда как заворожённый, чай в стакане давно остыл. «Как же, всё-таки, хорошо и уютно дома, вдалеке от дремучего и непредсказуемого леса», – думал я.

– И тогда я поступил единственно правильным способом, – продолжал дед Алексей, – медленно и аккуратно положил палку на землю и замер неподвижно. Я перестал смотреть на зверя и старался показать, что он меня совершенно не интересует. Через некоторое время медведь успокоился. Сначала опустился на все четыре лапы, а потом снова занялся овсом.

– А ты чего? – не удержался я от вопроса.

– Я начал потихоньку пятиться, стараясь не поворачиваться к медведю спиной, и, шаг за шагом, ушёл с поля, – ответил дед. – Я знал, что от медведя нельзя убегать. Он может погнаться, просто так, как любая собака. А бегает он очень быстро и обязательно догонит. И в глаза медведю долго и пристально смотреть не следует – это его злит. Если, конечно, ты не вызываешь его на поединок, – добавил дед и засмеялся.

– Да, это был бы очень короткий поединок…

– На самом деле мне просто очень повезло. Зверь был настроен миролюбиво и не был рассержен. Иначе мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

– Ты считаешь, медведь решил, что у тебя в руках ружьё, когда ты поднял палку? – спросил я.

– Может быть. Не знаю, что он подумал, – ответил дед. – Но медведь, конечно, понял, что с этим предметом я представляю для него угрозу.

Дед Алексей выпил остывший чай и задумчиво посмотрел на меня.

– Вот, я и хочу сказать, что изображать охотника тоже не нужно, – неожиданно заявил он, – тем более, если ты им не являешься.

– Да! – воскликнул я, искренне проникаясь правотой деда Алексея. – Лучше всего изображать того, кто ты есть на самом деле.

– Да вообще не надо никого изображать, – сердито сказал дед.

Ошеломлённо взглянув на деда Алексея, я встретил его лукавый взгляд, и через мгновение мы оба рассмеялись.

Старенькие «ходики» на стенке показывали далеко за полночь. Пора отправляться спать, а я не успел обсудить с дедом Алексеем планы на завтрашний день. Летний отпуск был в самом разгаре и сулил ещё много интересного.