Читать книгу Тепло одной ладони - Дмитрий Вектор - Страница 2

Ночь в больнице начиналась не тогда, когда темнело за окнами, а когда стихал дневной гул. Когда родственники, до последнего спорившие у регистратуры, расходились по домам, оставляя вместо себя пакеты с мандаринами и нервный запах дешёвых духов. Когда лифт переставал скакать каждую минуту, а в коридоре слышно становилось, как где‑то капает вода из плохо закрученного крана.

Татьяна Петровна любила этот переходный час. В нём было что‑то честное: больница переставала притворяться учреждением и становилась тем, чем была на самом деле – длинным белым кораблём, плывущим по тёмной воде между «ещё» и «уже нет». Днём на этом корабле было слишком много голосов, приказов, телефонных звонков. Ночью оставались дыхание, шорохи и редкие сигналы приборов.

Она шла по коридору, катя перед собой тележку с чистым бельём. Лампочки под потолком горели не все подряд, а через одну, и этот ритм света и тени делал коридор похожим на старую киноплёнку. Под ногами тихо поскрипывал линолеум. За закрытыми дверями кто‑то ворочался, кто‑то стонал, кто‑то храпел с таким достоинством, будто спит дома, а не под чужими простынями.

В пятой палате баба Зина, как всегда, не спала. Она лежала на боку, уставившись в темноту, и пальцами перетирала край одеяла.

– Опять мысли не дают? – тихо спросила Татьяна Петровна, заглянув внутрь.

– А чего им давать, они и так приходят, – буркнула баба Зина. – Внук, говорят, приедет… да всё никак. Наверное, дела. Сейчас у всех дела.

Слово «дела» она произнесла так, будто жевала что‑то горькое.

– Приедет, – уверенно сказала Татьяна Петровна, хотя сама в это верила ровно наполовину. – А вы пока вот что. Давайте‑ка ещё одну подушку под спину подложим, а то будете к утру, как узелок.

Она подправила подушку, осторожно приподняв бабу Зину. Та, ворча, подчинилась. Когда Татьяна Петровна коснулась её плеча, баба Зина незаметно для себя расслабила пальцы. Край одеяла перестал страдать.

– Ну ладно, – смягчилась старуха. – Раз вы говорите – подожду ещё ночь.

В шестой палате дремал Афанасий Иванович. Он делал вид, что спит, но ресницы у него чуть дрожали. При её шагах он чуть приоткрыл один глаз.

– Я вам воды поставлю поближе, – шепнула Татьяна Петровна. – А то ночью потянетесь – опять провод заденете.

– Вы за провод больше волнуетесь, чем за меня, – усмехнулся он.

– За вас врач волнуется, – отозвалась она. – А я за всё подряд.

Она поправила тумбочку, поставила стакан в безопасное место, так, чтобы его можно было нащупать, не вставая. Вместо того чтобы выйти сразу, задержалась, посидела пару минут на табурете у двери. В палате пахло лекарствами и теплой шерстью – жена Афанасия Ивановича вчера принесла его старый свитер, чтобы «тело помнило дом».

Он молчал, она тоже. В этой тишине не было неловкости. Просто рядом сидел человек, которого никто не торопит ни жить, ни умирать.

В ординаторской тем временем раздавался тихий разговор. Молодая медсестра Настя, та самая, с большими глазами, сидела над кипой карт и время от времени шмыгала носом.

– Настюш, чай будешь? – спросила Татьяна Петровна, заглянув на минуту.

– Нет… То есть да. То есть – Настя махнула рукой. – Я все равно не усну после этой реанимации. Перед глазами всё стоит.

Сегодня днём у них умер мужчина – не старик и не мальчик, какой‑то «между», сорок с небольшим. Инфаркт, скорый, злой. Настя помогала, держала подносы, подавала шприцы. А потом стояла у стены, слушая, как реаниматолог ровным голосом говорит «время смерти такое‑то». Это было её первое «время смерти» в жизни.