Читать книгу За синей птицей - Дмитрий Вержуцкий - Страница 4

– А вот еще был случай, – державший речь затянулся сигаретой и сунул оказавшуюся рядом большую еловую ветку в затухающий костер.

Пламя, облизав добычу, сразу вспыхнуло и осветило неровные очертания силуэтов деревьев из окружавшего их леса. Огромные звезды сверху стали не такими яркими и близкими, как пару секунд назад. Желтые искры, уходя неровным потоком вверх и в сторону, сливались с ними, образуя причудливый разноцветный рисунок. Находившийся рядом горный хребет, у самого подножия которого они расположились на ночь, черной громадиной нависал, казалось, прямо над ними. Лишь белые заснеженные края вершин, поднимавшихся на трехкилометровую высоту, заметно выделялись на фоне более темного небосклона.

– Был у нас егерь один, чудик еще тот! – речь Михалыча, как обычно, не страдала отсутствием нецензурной лексики, но филигранное умение художественно и в меру обставлять изложение редкими, но точными идиомами и междометиями, придавало ей особый колорит.

– Что-то там он окончил, МГУ, кажется. Технарем, по физике или что-то похожее. Или не окончил – кто сейчас вспомнит? Решил, в общем, он из столицы свалить и жизнь настоящую себе устроить. Ну, бзик у него такой был. Единение с природой, вред от цивилизации и все такое, – рассказчик помолчал, глядя в костер.

–А может, просто говорил всем так, а на самом деле просто достали его, тоже бывает. Толком парнишка ничего не знал, не умел, но взяли его в заповедник – на кордонах ведь никуда не денешься, все на виду, жить захочешь – обтешешься. Студентом его прозвали. Конечно, нам тогда всем пришлось постараться, чтоб хоть от части городской дури его избавить. Худо-бедно, но пару лет парень отработал, притерся малость и отпуск, наконец, решил взять. И что? Так и будем в сухую слушать? Горло уже совсем пересохло, а никто даже не пошевелится!

Колька, парень лет двадцати пяти, самый молодой в компании, кивнул, поднялся и молча направился к столу. Через минуту все сидели с налитыми на треть кружками и немудреной закусью из хлеба, сала и лука в руках.

– Во, це – дило! Ну, за женщин! И с ними плохо, но и без них, если рассудить, – совсем никуда! – сказав сей краткий, но емкий и философский тост, рассказчик опрокинул в себя разведенный спирт, крякнул, занюхал рукавом и медленно, с чувством, начал уничтожать бутерброд с салом. Дожевав, ладонью обтер коротко стриженую бороду и усы, затем продолжил свое повествование.

– Так, о чем это я? А, вспомнил – про Студента! Короче, подался он в Москву в отпуск. Ну, а что? Маманька там у него, два года не виделись, только письма писали, она – пять, он ей – одно. Друзья, какие-никакие, но, наверное, остались. Бабки у него были – куда здесь потратишь? Да и отпускные за два года выдали. Короче, поехал при деньгах приличных. Зима только начиналась, до льда еще месяц ждать. Успел он на последний теплоход. Зачем-то всякий полевой бутор с собой взял. Ну, по-разному бывает, может, человеку с Воробьевых гор захотелось на камусных лыжах покататься, пофорсить… Но только никто у нас и представить не мог – как он там, в отпуске своем, на самом деле время проводил! После только узнали, что каждый день утром, когда народ на работу едет, он в этой толпе спускался в метро и часа два по всем веткам катался. Все ничего – кто запрещает? Хочешь кататься – катайся! Но этот Студент ведь не просто так – он ведь с понтами все делал!

Михалыч закурил и снова ненадолго замолчал, с заметным удовольствием оглядывая широко открытые глаза окружающих, увлеченных его очередным рассказом. Огонь снова начал угасать, но Колька поправил положение, подбросив сразу большую охапку сухих сучьев. Пламя весело затрещало, раздвигая темноту и освещая лица четырех человек, сидевших вокруг костра. Сноп ярких искр отправился в низкое небо.

– Спускался он в метро с выдумкой приодетый. Шуба длинная из светлых зимних волков, расстегнутая. Под ней – толстый свитер с оленями. На голове – ушанка большая, мохнатая, из росомахи пошита. Унты на ногах до колена, вы не поверите, полностью – соболь, черная головка, высший сорт! Умереть – не встать!! На руках – огромные рукавицы-шубинки, сверху чернобуркой крытые. За плечами – поняга, к ней с одной стороны карабин приторочен в чехле, с другой – топор с метровой рукоятью. Мешок из грубой дерюжины в поняге шишкой кедровой набит.

– Да, надо сказать, что парнишка этот к нам задохликом, глистой сушеной прибыл. Ростиком-то, вроде, ничего, длинный такой, но соплей перешибить можно было. Но, пока с научниками по горам с учетами лазал, с егерями профили чистил, да зимовья рубил, потихоньку и отъелся, силу набрал. А что? Полное ведро мяса каждый день вечером на троих варилось. Медвежатина, изюбрятина, сохатина – этого всегда в изобилии, иногда и оленина бывала. Для разнообразия по осени – утки, гуси, глухари в ход шли. Пару луковиц туда покрошишь, горсть крупы, полгорсти соли – вот тебе и варево. Половину с вечера, половину на утро. Весь день по горам, как тот олень носишься… Э-эх, были же времена…

Мечтательно вздохнув, Михалыч достал из кармана пачку, вытряхнул оттуда сигарету, сунул в огонь подвернувшуюся ветку, подкурил от разгоревшегося конца и продолжил.

– Ну, так вот, что дальше. Кажись, говорил, что был этот поначалу Студент худой, но почти под два метра ростом. А когда заматерел, так вообще за сотню килограммов стал! А тут еще и бородой черной весь оброс – ну, точно, когда уезжал, настоящим варнаком выглядел!

Далее рассказ повествовал о том, как во всем этом диком облачении, неся на плечах понягу с карабином и топором, с широкими, подшитыми лосиным камусом, лыжами в охапку, отпускник спускался в метро. Там он втискивался в поезд, сбрасывал понягу на пол, развязывал мешок, доставал кедровую шишку и, ошелушивая ее на пол, разрызал орехи, съедая ядрышки и смачно сплевывая скорлупу на пол. При этом вид он имел чрезвычайно наглый и смотрел сверху на всех окружающих с нескрываемым высокомерием.

Народ, понятно, был совершенно изумлен таким прикидом! Люди бросали на Студента осторожные взгляды и недоумевали – каким ветром эту колоритную личность из далеких таежных краев занесло в метро? Естественно, стоять вплотную к нему никто не старался и, даже в плотно набитом вагоне, вокруг парня образовывалась пустота. Среди женщин, как всегда, находились и особы внимательные, которые, разглядев – чем покрыты унты незнакомца, вообще впадали в ступор! Меха, надо заметить, в те годы сильно ценились…

Таким вот своеобразным манером, каждое утро в рабочие, многолюдные дни, Студент и кочевал по метро, переходя с ветки на ветку, поднимаясь и спускаясь по эскалаторам, задыхаясь от жары и потея, но демонстрируя всем, насколько глубоко безразличны ему людские условности. Судя по всему, это занятие доставляло ему огромнейшее наслаждение!

Все шло по накатанному, но, однажды, в конце января, привычно сплевывая шелуху на пол вагона и гордясь своим «крутым» видом прошедшего огонь и воду таежника, он не сразу заметил неожиданно заинтересовавшегося всем увиденным и протиснувшегося к нему поближе невысокого пожилого человека.

Это был директор его заповедника, приехавший в Москву по делам. «Бывалый таежник», онемев от неожиданности, сначала просто замер, не зная – что делать и куда прятаться. Он как-то сразу съежился и стал вдвое меньше ростом и объемом. Затем, нервничая и суетясь, тонко запричитал:

– Ой, Аркадий Иваныч, здрассти! Вы как здесь? В командировке? Я вот тут это… Намусорил немного… Сейчас, сейчас приберу! – и, быстро рухнув на колени, бросился сметать с пола шелуху своей замечательной рукавицей и высыпать мусор обратно в мешок. Поезд начал тормозить, затем остановился. Студент быстро сориентировался. – Ой, извините, это же моя остановка, чуть было не проехал! – подхватив в охапку все свои манатки, он с необычайным проворством рванулся к выходу…

– Не стал, в общем, дальше он у нас работать. Приехал, сразу уволился и куда-то подался. Кто говорил – что на севера отправился, кто, вроде, в Ташкенте его встречал – не знаю, врать не буду. Но приколист знатный был! Видно, крепко достала его в молодости Москва, раз он такие понты затеял. Да, вообще – каких только чудиков у нас не появлялось – как-нибудь про других тоже расскажу! Ладно, давай еще по одной, пора и песняка исполнить!

…

Нависающая громада Восточного Саяна осветилась голубоватым светом появившейся луны. Время перевалило за полночь, огонь трещал вновь подброшенными ветками, звучали, сливаясь, голоса. Жизнь продолжалась и было в ней место всем – и серьезным людям и забавным чудакам, без которых тоже неинтересно.