Читать книгу 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии - Дмитрий Витер - Страница 9

Мне нравятся истории о неподвижности, где трансформации подвергается сознание героя, а не его физическое тело. Наверное, это космический боди-хоррор. Или новая история Гулливера.

Когда меня что-то укололо в левую лодыжку, я сразу вспомнил двор за домом в детстве. Трава до пояса, старые запущенные деревья… и осиное гнездо в дупле. Я был уверен, что оно мертвое – оттуда не доносилось ни звука. Я долго слушал, но потом решился-таки ткнуть палкой. Наружу вылетела единственная оса, метнулась на меня и укусила в руку. Я не плакал, потому что знал, что поделом.

Сейчас я этого не заслужил. Планета без видимых признаков жизни – до самого горизонта красные скалы, ветер гудит, аварийный посадочный модуль остывает за спиной. Никакого двора, никакой травы до пояса… А вот ощущение от укола – как от укуса осы.

Оболочка костюма уже затянулась, я почесал больное место… Может, все-таки осколок скалы?

В голове помутилось, датчики температуры тела и артериального давления завыли. Я понял, что падаю. Последнее, что я услышал, был звон разбитого стекла в шлеме скафандра.

Я лежу на животе, голова повернута влево. Красный горизонт скособочился под углом. Если смотреть так очень долго, начинает казаться, что сейчас можно соскользнуть под действием силы тяжести. А я лежу здесь слишком долго.

Я парализован. Сквозь разбитое стекло мое лицо обдувает чужеродный ветер, и я вдыхаю бог знает какую смесь химических элементов, микроорганизмов и красной пыли. Если бы местная атмосфера оказалась смертельной, я был бы уже мертв. Но то, что я жив, не дает мне никаких преимуществ.

Аварийная посадка. Никто не знает, что я здесь. Связи нет. Запасы пищи – в модуле, он всего в нескольких метрах, но с таким же успехом мог располагаться на другой планете. Я не могу даже нос почесать. А он чешется… Значит, я все еще чувствую тело. Ощущаю, как затекла шея. Как саднит разбитая в кровь щека. Так почему я не могу двигаться?

Меня что-то укусило… Местная форма жизни? Сильнодействующий токсин? Кто-то жрет меня заживо?

Судя по положению пары местных светил, я здесь уже несколько земных часов. Мочевой пузырь переполнен… Я не могу больше терпеть, да и смысла никакого нет. Чистеньким уже не умру.

Вот и полегчало.

Я чувствую, как зудит нога. А почесать нельзя. Помню, как мама осторожно обработала на кухне место осиного укуса.

– Обещай мне больше никогда не тыкать палками осиные гнезда, Гриша!

Я поклялся.

Но я не обещал не совершать аварийных посадок на неисследованных планетах и медленно умирать от обезвоживания и голода в луже собственных испражнений.

Кожа горит – это ощущение распространяется от левой щиколотки вверх до колена. И продолжает расползаться. Мне нечего делать, поэтому начинаю считать. От восхода Малой Звезды до заката Большой три с половиной земных часа. От щиколотки до колена примерно сорок сантиметров. Значит, одиннадцать сантиметров в час. Через семнадцать часов жжение охватит все тело.

У меня жар. Мама кладет мне на лоб холодный компресс. Наклоняется к подушке и шепчет в левое ухо:

– Все будет хорошо, Гриша.

Прохладный воздух ее слов целителен и свеж. Я хочу ей ответить, но не могу. В рот набилась красная пыль. Мама, почему я еще здесь? Почему не умер?

Я бросил считать скорость распространения инфекции, когда жжение добралось до паха. Сейчас я просто хочу умереть как можно скорее. Я ведь не прошу о многом, мама! Просто накрой мое лицо подушкой и сделай так, чтобы я больше не страдал.

Зуд прекратился настолько внезапно, что я решил, что умер. Мне не больно. Но я не чувствую, что кожа принадлежит мне. На ней что-то есть. Словно подсохшая корочка на ране, которую я норовил подковырнуть в детстве, а мама ругала меня за это. Что-то на моей коже. И это что-то пульсирует. Распространяется медленнее, чем жжение. Паразиты? Насекомые? Последствия химического ожога?

Я чувствую прохладу ветра на левой лодыжке. Не может быть – скафандр должен затянуться на месте пореза.

Моя голова все еще повернута влево, и я вижу свое плечо. Серебристую ткань скафандра. Произведение инженерного искусства. Я вижу, как она разлагается.

Это невозможно. Даже если закопать скафандр в земную почву, он не разложится и за двести лет. Чтобы его разъесть, должна быть очень агрессивная среда. Мою кожу оно бы разъело гораздо раньше. Мою старую кожу.

Теперь, когда я вижу собственное голое плечо, мне становится видно, что тело покрыто багровыми кляксами. Эти кляксы не въелись в кожу. Они… двигаются. Очень медленно, но время-то у меня есть. Они… медленно… ползут. Большая клякса расползлась на две поменьше – кожа между ними выглядит покрасневшей, но без видимых изъянов. Эта дрянь разъела мой скафандр, но пощадила кожу.

Я чувствую это везде. На лодыжках. Между пальцами ног. На бедрах. На спине. На животе. В паху. Эти кляксы двигаются по мне… и внутри меня.

Я не ел и не пил уже больше недели по земному времени. И жив только благодаря этой неземной форме жизни.

От скафандра практически ничего не осталось – я лежу голым на красном песке, и по мне ползают красные кляксы. Одна из них, что гнездилась на плече, явно направилась к лицу. За одни местные сутки она проползла по шее. За вторые – продвинулась по щеке. Я уже не могу ее видеть, но я ее чувствую – такое щекочущее мерзкое ощущение.

Я увидел кляксу, когда она добралась до глаз. Сначала правый, а потом и левый словно заволокло красной пленкой – такой тонкой, что я еще мог различить Большую Звезду. Потом пленка стала толще, и вот я ослеп. Учитывая, что я не могу моргать, это даже облегчение. Разъест ли оно мои глаза так же, как и скафандр? Я не знаю.

По моим ощущениям, клякса закрыла все лицо, оставив незакупоренным только рот. Оно понимает, что без воздуха я умру? Мое правое ухо прижато к поверхности и забито песком, а вот левое открыто всем ветрам и дождям… если бы тут были дожди.

Красная клякса доползла до уха и вползла в него. Очень медленно.

Я могу пошевелить пальцами ног. Невероятно. Или мне это только кажется. Нет, точно! Я чувствую, как сыплется песок между пальцами. Теперь попробуем пальцы рук. Почти получилось!

Кляксы стали толще – они покрывают мое тело, словно новый скафандр. Но не полностью. Я чувствую кожей, как по телу очень медленно, миллиметр за миллиметром, то распадаются, то соединяются вновь эти маленькие красные колонии – словно озерца ртути. Я чувствую их вес.

Клякса, проникшая в мое ухо, щекочет сильнее всего. Когда я был ребенком, такие же ощущения были в парикмахерской – мастер тебя стрижет, волосы падают на уши, на шею, на щеки, и жутко чешется, и щекотно, а руки под толстым покрывалом, и никак не почесать… Клякса заползает глубже… Глубже… Глубже…

Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды. Миллиарды.

Я хочу сказать что-то еще и подумать о чем-то еще, но не могу. Этих мыслей слишком много, и они слишком быстрые. Моя голова сейчас лопнет – опорожнится, как кишечник, как мочевой пузырь. Я хочу, чтобы меня вырвало, но мое тело больше не принадлежит мне.

Теперь они говорят со мной. Теперь я знаю.

У них очень быстрый жизненный цикл. Чтобы проползти по моей коже миллиметр, миллиардам крохотных созданий нужно сменить миллиард поколений. Они передают свои знания потомкам, чтобы разговаривать со мной. Я – их Вселенная? Очень может быть. Или, говоря точнее, я их Бог?

«Я не бог», – передаю я мысленно. Кто их знает, сколько поколений им понадобится, чтобы расслышать и понять меня. «Я хочу двигать пальцами». Я не прошу о многом.

Проходит несколько часов, и мне удается. Кляксам на руках это не нравится – я чувствую, как в кисти вернулся зуд.

Они тоже просят меня об услуге. Колония, облепившая мою голову и проникшая в мозг через ухо, враждует с колонией на моей спине. Не поделили территорию, все как на Земле. Спинные захватили уже много других клякс-поселений и уничтожили их или подчинили себе. Так пали моя правая и левая лопатка. Мои ягодицы. Сейчас они ведут битву на три фронта – с Головой и с обеими ногами.

«Как я могу помочь?» – спрашиваю я. Они отвечают – через несколько миллиардов поколений.

«На счет три», – говорю я им.

«Раз», – красный песок шуршит по моему телу. Организмы внутри моего уха рождаются и умирают. Рождаются и умирают.

«Два», – я не вижу, но, судя по температуре воздуха, сейчас ночь. Помнят ли их потомки, с чего все началось?

«Три».

Я рывком переворачиваюсь на спину.

Спинной колонии конец – я не раздавил их, но разобщил, смял, перемешал. Правая и Левые ноги захватили свои новые позиции с тыла – каждой досталось по ягодице, и я даже знаю, где они провели линию перемирия; «моя» клякса завоевала плечи, спустилась по лопаткам.

А потом все они ринулись на освободившуюся территорию на груди.

Это была славная война.

Они рождались миллиардами и гибли миллиардами. Битва за пупок. Позиционный провал моей колонии у Левого Соска. Доблестная победа у Правого Соска. Правая и Левая ноги так ослабли в войне друг с другом, что «мои» пробились далеко вниз по телу – пройдя по лобку и гениталиям, они обрушились на врагов с обоих флангов.

Я лежу на спине, мои глаза покрыты красной пленкой, но я знаю все это – сразу двумя органами чувств. Я чувствую, как по коже проходят волны сражений. Через левое ухо в мозг поступают донесения о победах и поражениях.

Я – поле Битвы. Я – потерянный и завоеванный Бог.

Мы победили.

– Эээййй… Ссссмммоооттттррриии…

Это не моя клякса. Мои говорят со мной так, словно тысячи детских голосов прокручиваются на пленке с невероятной скоростью. По сравнению с ними, этот чужой голос – самый медленный звук, который я слышал когда-нибудь. И я слышу его обоими ушами.

Почва вздрагивает. Словно ритмичные землетрясения. Бум! Бум! Бум! Я начинаю привыкать к этим звукам. Раньше это называлось речью?

– Ооооо, бббооожжее, ммоой! Что это за тварь?

– Не подходите близко, это приказ!

– Сержант, этого не может быть! Это же…

Я обещал маме не тыкать палкой в осиное гнездо, но обладатель голоса явно не обещал ничего такого. В мое плечо вонзается что-то холодное.

«Ствол оружия…» – подсказывает мне древняя уснувшая память.

От этого движения гибнет несколько городов, канули в небытие столько славных династий. Новые боги безжалостны.

Я шевелю пальцами рук.

– Сержант, он живой!!!

Моя клякса кричит от боли каждой клеточкой, когда меня поддевают под плечи – кажется, чем-то острым и плоским («лопата…»), отрывают от поверхности планеты, оставляя на песке клочки кожи и миллионы моих гибнущих детей. Кладут на шероховатую грубую поверхность («носилки…»), стирая из памяти места, где когда-то велись Великие Войны Спины.

Что-то мягкое и шероховатое вонзается в глаза («ватная палочка…»), и я вижу свет. О, милосердный Господи, я вижу свет, и это слишком много для меня…

Из доклада биологической лаборатории KLS-23:

«Григория Степанова обнаружили на неисследованном до этого спутнике Ассуса. Поначалу его приняли за скалу или растение… Он был полностью покрыт местным паразитическим организмом – что-то вроде лишайника. Сложный симбиотический процесс привел к тому, что Степанов провел на планете девять земных месяцев, не имея в наличии ни воды, ни питания…»

«…Собранные образцы доставлены на Землю для дальнейшего изучения. После тщательного анализа состояния Степанова было принято решение о его биологической реабилитации. С него удалены все следы красного лишайника. Пациент не идет на контакт, речь нечленораздельная, ведет себя агрессивно…»

«…Анализы не показали наличия инопланетной жизнедеятельности в организме Степанова. Его поведение стало более уравновешенным… Он принимает пищу и справляет нужды организма самостоятельно… Отзывается на команды персонала… Не позволяет одевать себя, реагирует крайне агрессивно при попытке умыться или отвести его в душ…»

«…Пациент идет на поправку. Впервые проведен сеанс связи с семьей – женой и детьми. Из странностей – Степанов справлялся о своей матери, умершей более десяти лет назад… Жену и детей узнал, реакции в норме. Позволяет надевать на себя просторный халат…»

«…Спустя шесть месяцев реабилитации пациент Григорий Степанов может вернуться на Землю…»

Мы все потеряли… Завоеванные пространства безжалостно смыты, счищены, растоптаны врагами Бога. Наши потомки отомстят – даже если придется ждать вечность.

У нас осталось только это… Маленькое пятнышко, которое враги считают родимым пятном, глубоко внутри левого уха Бога. Наш последний оплот. Наш город…

Мы движемся через пространство туда, где нет красного песка, где нет ни Большой, ни Малой Звезды. А пока… мы смотрим в окошко иллюминатора на красный спутник Ассуса. Это наш Дом. Колыбель жизни. Несколько миллионов поколений могут смотреть на эту красоту глазами Бога целую вечность – он называет это секундами. Бог обещает, что мы еще вернемся сюда.

Мы обязательно вернемся…