Читать книгу Полководцы первых Романовых - Дмитрий Володихин - Страница 5

Начало XVII века открывает эпоху самозванчества на Руси. Суть этого явления проста: некий энергичный хитрец объявляет себя «царем», «царевичем», «наследником престола» и ждет поддержки от тех, кто недоволен законным правителем. Если таких людей оказывается достаточно, он становится крупной политической фигурой и может даже взойти на престол. Но чаще всего авантюра заканчивается для него гибелью. От лукавых действий авантюриста страна может понести страшные потери.

Русское общественное сознание не было ничем защищено от самозванчества. На протяжении XVII–XVIII веков наиболее масштабные, наиболее кровавые бунты проходят под знаменами самозванцев. Ведь если самозванец на самом деле является тем, чьим именем называет себя, то на его стороне истина, и грешно не поддержать его. Но если он лжет, грешно не выступить против него, служа верой и правдой истинному государю. Самозванцев известны десятки, и бывали ситуации, когда доказать их ложность оказывалось крайне трудно. Или попросту невозможно.

Кем был Лжедмитрий I, самый известный самозванец, историки не знают до сих пор. По самой правдоподобной версии – беглый монах кремлевского Чудова монастыря Григорий Отрепьев, по другим – знатный человек. Кем бы он ни был на самом деле, именно он разжег пламя Великой смуты.

Почему это произошло? Корни фантастического успеха, достигнутого Лжедмитрием, уходят далеко в прошлое.

В 1598 году на российский престол взошел умный, деятельный правитель – Борис Федорович Годунов. Возможно, он стал бы хорошим государем… если бы законность его правления не стояла под вопросом. Прежняя династия – Рюриковичи Московского княжеского дома – пресеклась со смертью царя Федора Ивановича. Он не оставил наследников. А при всем уме Бориса Федоровича способ, которым он воспользовался для восшествия на трон, был для Руси крайне необычным.

Права Годунова на подобное возвышение считались, по понятиям того времени, просто призрачными. Он являлся братом царицы Ирины, жены Федора Ивановича. После кончины Федора Ивановича Борис Годунов созвал Земский собор, который избрал его царем, хотя имелось множество более знатных претендентов на трон.

Новый царь покровительствовал полезным иноземцам, особенно англичанам, отправлял русских дворян в Европу для учебы, много строил.

Но правление его имело шаткую основу.

Еще в 1591 году в Угличе погиб младший брат царя Федора Ивановича – царевич Дмитрий. До сих пор историки спорят, ушел ли он из жизни по причине несчастного случая или принял смерть от наемных убийц. Подозрение в том, что его смерти способствовал властолюбивый Борис Годунов, бросало на нового правителя страшную тень.

Аристократия видела силу и ум царя, но презирала его за происхождение. Годуновы – хотя и старинная боярская семья, а все же стоявшая относительно невысоко по знатности. Родословием Годуновы уступали слишком многим. А в России был заведен порядок, согласно которому аристократия делила власть над страной с монархом. Ее мнение значило очень много.

На протяжении всего царствования Борис Федорович старается ладить со знатью, не восстанавливать ее против себя и своей родни, но с некоторыми родами жестоко враждовал.

В целом обстоятельства его правления неудачны. Несколько лет неурожая приводят к страшному голоду. Дороги страны наполняются нищими. Люди гибнут в массовом порядке. Относительно недалеко от Москвы разбойничает бунтовская армия Хлопка Косолапа, и разбить ее удается с большим трудом.

Наконец, в 1604 году в пределы Московского государства входит с отрядом наемников некий авантюрист, именующий себя царевичем Дмитрием, братом Федора Ивановича и, следовательно, законным наследником престола. Все враги Годуновых моментально обретают надежду на их крушение.

Лжедмитрий упорно боролся с армией Бориса Годунова, законного царя. В разгар этой борьбы Борис Федорович умер, оставив после себя наследника – Федора. Его мало кто поддержал.

Появление «чудом спасшегося» царевича, идущего забирать «родительский престол», смутило многих. Ведь Борис Годунов был не «природным» государем, а избранным. Его сын Федор, если бы ему довелось править, считался бы куда более «твердым» и «правильным» государем, так как был бы вторым в династии и, следовательно, государем по крови. Но престол ему достался всего на несколько недель.

Недовольство знатных родов, угнетенных при Борисе Годунове, недовольство голодных и разоренных крестьян да еще активная помощь со стороны поляков и литовцев позволяли самозванцу восстанавливать свои силы даже после тяжелых поражений. Теперь же ему противостоял не матерый политик Борис Годунов, а всеми брошенный юноша. С такой мощью молодой неопытный сын Бориса Годунова справиться, конечно, не мог.

Москва открыла ворота Лжедмитрию I, российские воеводы перешли на его сторону, прежние недоброжелатели присягнули ему на верность. Федор, наследник престола, был убит. Так завершился первый акт Великой смуты.

В страшную годину воцарения самозванца Пожарский еще малозаметен. Он еще пребывает на задворках большой политики.

Предполагают, что при Борисе Годунове он участвовал в походе против первого самозванца. Допускают даже, что Дмитрий Михайлович бился в большом сражении при Добрыничах с армией Лжедмитрия I. Однако отправка его в поход сомнительна: Пожарский всего-навсего незадолго до кампании против самозванца получил жалованье и купил хорошего коня. Возможно, на этом коне он ездил сражаться с неприятелем, а возможно… не ездил. Свидетельства источников смутны. Сохранились списки должностных лиц воинства, отправленного против Лжедмитрия I. Имени Пожарского там нет. Значит, даже если князь ходил на самозванцеву рать, никаких командных должностей не занимал. Не был ни воинским головою, ни тем более воеводой.

Неотвратимо приближавшийся к Москве призрачный «царевич» не испытывал к молодому царедворцу злых чувств. Для игры, которую он вел, Пожарские вряд ли могли считаться серьезными фигурами… В лучшем случае – пешки. А какой с пешек спрос? Когда Борис Федорович умер, а Лжедмитрий I воцарился на Москве, ни сам Дмитрий Михайлович, ни род его не пострадали.

Для биографии князя Дмитрия Пожарского важнее другое: он начинал карьеру при незыблемом порядке. А теперь на его глазах этот порядок начал распадаться. Политический строй Московского государства обладал колоссальной прочностью и сопротивляемостью к внешним воздействиям. Но Смута начиналась изнутри. Самозванец, ставший русским царем, хотя и получал поддержку поляков, а все же ничего не сумел бы совершить в России, если бы не внутренняя трещина, легшая поперек государственного устройства.

Лжедмитрий I вошел в Москву.

После воцарения этого сомнительного монарха Дмитрий Михайлович остается при дворе. Он исполняет обязанности стольника.

Современный историк, изучающий биографию князя Пожарского, за весь период с конца 1604 года по лето 1606-го располагает всего-навсего двумя краткими известиями. Весной 1606 года Пожарский вершил свою придворную службу у Лжедмитрия I на пирах. Дмитрий Михайлович присутствовал на свадебных торжествах самозванца, когда Расстрига венчался с Мариной Мнишек, а также при встрече ее отца, Юрия Мнишка.

Всё.

Негусто…

Какие тут сделаешь выводы?

Неизвестно, был ли князь Пожарский столь уж верен Лжедмитрию I. Позднее Дмитрия Михайловича жаловал новый государь – Василий Шуйский. А он пришел к власти в мае 1606-го путем вооруженного переворота, когда самозванец был убит. Как знать, не стал ли Пожарский одним из участников майского восстания, похоронившего Расстригу?

Но это домыслы, гипотезы.

А вот правда: если и не оказался князь среди восставших, на добром имени его все равно пятен нет.

Прежде всего, бо́льшая часть русского общества приняла Расстригу как царевича Дмитрия, действительного сына царского. Это для наших современников он Лжедмитрий. А тогда подавляющее большинство русских восприняло историю с его чудесным «воскрешением» и восшествием на престол как восстановление правды самим Господом. Эйфорическое отношение к «государю Дмитрию Ивановичу» продержалось довольно долго. Отрезвление наступило не скоро и не у всех.

Но терпеть поляков в Москве и служить царице-польке, да еще и католичке, не стали. Лжедмитрий пал, воцарился Шуйский. Для князя Пожарского правление этого государя – время успехов и побед. Щедрое время.

В годы царствования Василия Ивановича – 1606—1610-й – Дмитрий Михайлович наконец-то выбился на воеводский пост. По понятиям послепетровской России – вышел по должности в «генералы», оставаясь по чину «полковником». Но прежде его испытали ответственным боевым поручением.

Осенью 1606 года к Москве подступили с юга войска Ивана Болотникова, именовавшего себя «воеводой царевича Димитрия». С ним шли отряды Истомы Пашкова – вождя тульского дворянства, Прокофия Ляпунова с рязанцами, а также других повстанческих военачальников. Судьба столицы и самого царя висела на волоске. В той грозной ситуации князю Пожарскому доверили пост воинского головы.

Об этом назначении документы сообщают следующее: «за Москвою рекою противу воров» царь велел встать армии во главе с князьями Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским, Андреем Васильевичем Голицыным и Борисом Петровичем Татевым. В ту пору «с ворами бои были ежеденные под Даниловским и за Яузою»… Очевидно, оборонительная операция носила маневренный характер. То и дело требовалось бросать отряды лояльных войск навстречу неприятелю, рвущемуся в Москву с разных направлений. Следовательно, очень многое зависело от младших командиров – от тех, кого ставили во главе подобных отрядов. Их личная отвага, преданность государю и умение действовать самостоятельно могли решить исход боя. Среди таких младших командиров – воинских голов – появляется имя Дмитрия Михайловича Пожарского⁷.

Тогда Москва впервые стала для него театром военных действий…

Болотникова счастливо одолели. Царские воеводы проявили твердость, к тому же Истома Пашков с Прокофием Ляпуновым перешли на сторону правительства. В итоге полки Болотникова потерпели двойное поражение – у Коломенского, а потом под деревней Заборье. На следующий год его бунтовской армии пришел конец.

Неизвестно, участвовал ли Дмитрий Пожарский в борьбе с болотниковцами после их разгрома в столичных пригородах. Но, как минимум, первая его боевая работа под Москвой оставила хорошее впечатление и запомнилась. Именно она, думается, подсказала государю идею дать самостоятельное воеводское назначение Дмитрию Михайловичу, когда над Москвой разразилась новая гроза.

Лжедмитрий II, еще горший самозванец, разбив армию Василия Шуйского, летом 1608 года подошел к Москве и осадил ее. По своему лагерю, располагавшемуся в Тушине, он получил прозвище Тушинский вор. Справиться с ним оказалось намного сложнее, чем с Болотниковым. Царь Василий Иванович так и не решил этой задачи. Но он хотя бы постарался организовать должный отпор новому самозванцу.

Где был тогда князь Дмитрий Михайлович? Нет точных сведений на этот счет, известно одно: он сохранял верность государю. Скорее всего, ему опять пришлось драться на полях близ московских окраин, скрещивая саблю с клинками тушинцев.

Царю Василию Ивановичу с каждой неделей становилось все труднее находить преданных военачальников и администраторов. Наказывая кого-то за явные оплошности, прямое неповиновение или же за отступления от закона, царь мог завтра недосчитаться еще одной персоны в лагере своих сторонников. Не наказывая и даже даруя самое милостивое жалованье, государь все равно имел шанс нарваться на очередной «перелет»: в Тушине обещали многое, а служба законному монарху стала рискованным делом… Того и гляди войдет «царик» в Кремль, ссадит Шуйского, а верным его служильцам посшибает головы!

В ту пору к русской знати привился «изменный обычай». Многими нарушение присяги теперь воспринималось как невеликий грех. О легкой простуде беспокоились больше, нежели о крестном целовании. То развращение, о котором говорилось выше, с особенной силой развивалось в верхних слоях русского общества.

Летописец с горечью пишет: государю пришлось заново приводить своих подданных к присяге, но очень скоро о ней забывали: «Царь… Василий, видя на себя гнев Божий и на все православное християнство, нача осаду крепити [в Москве] и говорити ратным людем, хто хочет сидеть в Московском государстве, и те целовали крест; а кои не похотят в осаде сидеть, ехати из Москвы не бегом (то есть не украдкой, а открыто. – Д. В.). Все же начаша крест целовати, что хотяху все помереть за дом Причистые Богородицы в Московском государстве, и поцеловали крест. На завтрее же и на третий день и в иные дни многие, не помня крестного целования и обещания своего к Богу, отъезжали к Вору в Тушино: боярские дети, стольники, и стряпчие, и дворяня московские, и жильцы[7], и дьяки, и подьячие…»⁸

Борьба с самозванцем шла переменчиво. Города по несколько раз переходили из рук в руки, подвергались грабежу и поджогам. Победители устраивали побежденным резню… чтобы пасть жертвами новой резни, когда их воинский успех сменялся неудачей. Половина страны пострадала к тому времени от Смуты. Блокада Москвы отрядами Лжедмитрия II отрезала великий город от источников питания. Обозы с продуктами уже не доходили до стен Белокаменной: их перехватывали по дороге. Над столицей нависла угроза голода.

Особую важность приобрело Коломенское направление. Чуть ли не единственная артерия, по которой к Москве доставляли продовольствие, шла через коломенские места. К ужасу царя, воеводы Иван Пушкин и Семен Глебов прислали известие: «От Владимира идут под Коломну многие литовские люди и русские воры». А драться за город и за дорогу, через него пролегающую, уже некому. Ратники есть, но доверенные лица в недостатке…

Вот тогда-то переламывается судьба князя Пожарского. Он-то хранил верность государю и при Болотникове, и при Тушинском воре. Ему о присяге напоминать не требовалось, а биться с неприятелем князь был готов. И государь сделал на него ставку.

По свидетельству летописи: «Царь… Василий послал воевод своих под Коломну, князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Они же пришли под Коломну и стали проведывать про тех литовских людей. Вестовщики, приехав, сказали, что литовские люди стоят за тридцать верст от Коломны в селе Высоцком. Князь Дмитрий Михайлович с ратными людьми пошел с Коломны навстречу литовским людям, и пришел на них в ту Высоцкую волость на утренней заре, и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял. Остальные же литовские люди побежали во Владимир»⁹.

Итак, под Коломной Дмитрий Михайлович осуществляет в ночное время стремительное нападение на лагерь вражеского войска. Противник разбегается, в панике бросив армейскую казну. Князь показывает себя опытным и решительным военачальником. Его действия спасают столицу он крайне неприятной участи. В Белокаменную потек хлеб…

Таким образом, Пожарский оправдал повышение по службе честным воинским трудом.

Одоление врага под Коломной произошло в начале 1609 года – в январе или первой половине февраля (скорее в феврале).

Скоро Дмитрий Михайлович получил новое поручение – в большей степени почетное, нежели боевое. Как видно, Василий Шуйский хотел показать свое благоволение Пожарскому. Весной 1609 года Россия подверглась страшному бедствию – массовому вторжению крымских татар. Смута ослабила способность страны оборонять южные рубежи. Крымцы почувствовали это: они и в первые годы правления Шуйского устраивали опустошительные набеги. Безнаказанность опьяняет, и вот отдельные набеги сменились чудовищным нашествием. Крымские полчища разорили серпуховские, боровские, коломенские места, дошли до Тарусы, стояли в двух шагах от русской столицы.

Требовалось договориться с татарами. Царь едва справлялся с тушинцами. От крымцев ему оставалось лишь откупиться. Особенно опасная ситуация сложилась в июле: войска крымских «царевичей» вышли на Оку и занимались грабежами в непосредственной близости от Москвы. Тогда, как свидетельствует официальный документ, «…от государя к царевичем за Оку з дары и с речью воевода князь Григорей Костянтинович Волконской, а велено ему царевичю объявить, что будут к ним от государя бояре и воеводы: князь Иван Михайлович Воротынской, да князь Борис Михайлович Лыков, да околничий Артемий Васильевич Измайлов… А провожать послан воеводу князь Григорья Волконского с Москвы для воров с ратными людьми стольник и воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской»¹⁰.

Смысл этой краткой записи в государственной документации того времени расшифровывается просто: дары – откуп, а охрана Волконского, едущего с дарами, – великая честь и неограниченное доверие. В сущности, полагаясь на преданность Пожарского, государь ставил на кон очень многое. Если бы Дмитрий Михайлович сплоховал, потерял драгоценный груз или же решил присвоить его, то страшная крымская проблема не была бы решена и юг России кровил бы еще очень долго… Царь, по всей видимости, крепко верил: этот – не предаст!

Именно тогда, в разгар Смуты, самым очевидным образом проявляется воинское дарование Пожарского. Начав с коломенского успеха, Пожарский активно ведет боевые действия, защищая столицу от польско-литовских шаек и русских бунтовщиков. Вернувшись из ответственной «командировки» на Оку, Дмитрий Михайлович вскоре получил новое воеводское назначение.

Среди тушинцев появился дерзкий и энергичный полевой командир, некий «хатунский мужик» Сальков. Он собрал большое войско и перерезал Коломенскую дорогу, столь драгоценную для московского правительства. Лояльные государю Василию Ивановичу войска сталкивались с Сальковым неоднократно. Князь Василий Мосальский двинулся было под Коломну – собрать провизию для столицы, но в конце октября неподалеку от Бронниц подвергся нападению сальсковских отрядов, поддержанных ратниками польского офицера Млоцкого. Мосальский потерпел поражение и потерял обоз, столь необходимый царю Василию Ивановичу. Шуйский в ответ приказал строить острожки по Коломенской дороге. Но, видимо, гарнизоны этих небольших укреплений не могли защитить обозы, шедшие в столицу: Сальков продолжал «чинить утеснение». Разорив коломенские места и не чувствуя должного отпора, Сальков двинулся ближе к столице. Он появился у Николо-Угрешского монастыря. Там его атаковал воевода Василий Сукин «со многими ратными людьми», однако разбить не смог. С большими потерями Сукин вытеснил Салькова с занимаемых позиций. Непобежденный Сальков стал для Москвы серьезной проблемой.

Тогда вспомнили о воеводских дарованиях Дмитрия Михайловича. Пожарский должен был сойтись в жестоком сражении с отрядом этого тушинца. Ему, как можно видеть по предыдущим «подвигам» Салькова, достался серьезный противник.

Летописное повествование в подробностях извещает об упорной борьбе Дмитрия Михайловича с Сальковым и о полной победе князя: «Тот же вор Салков пришел на Владимирскую дорогу и на иных дорогах многий вред творил. Царь же Василий послал на него воевод своих по многим дорогам, и сошелся с ним на Владимирской дороге, на речке Пехорке, воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский с ратными людьми. И был бой на много времени, и, по милости Божией, тех воров побили наголову. Тот же Салков убежал с небольшим отрядом, и на четвертый день тот же Салков с оставшимися людьми пришел к царю Василию с повинной, а всего с ним после того боя осталось тридцать человек, с которыми он убежал»¹¹.

Бой на Пехорке произошел в промежутке от ноября 1609-го до первых чисел января 1610 года.

За заслуги перед престолом князь Пожарский награжден был новыми землями. В жалованной грамоте, среди прочего, говорилось: «Против врагов… польских и литовских людей и русских воров… стоял крепко и мужественно и многую службу и дородство показал, голод и во всем оскуденье и всякую осадную нужу терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо, безо всякия шатости…»

В феврале или марте 1610 года царь Василий Иванович ставит князя воеводой на Зарайск.

Место – важное. Зарайск выдвинут на сотню с лишним верст к югу от Москвы, далеко за Оку. Он играет роль правительственного форпоста близ мятежной Рязанщины. Он закрывает направление, где исстари пошаливали крымцы. К западу от города концентрируются силы Лжедмитрия II, отступившего к тому времени из-под Москвы в Калугу. К тому же город располагает каменным кремлем, а это даже в начале XVII века – редкость для России. В большинстве городов имеются лишь древоземляные укрепления, а небольшой Зарайский кремль отличался мощными стенами.

Василий Шуйский создал в лице зарайского воеводы живую занозу для любых бунтовских сил на юге России. Без сомнений, зарайское воеводство – и почетное, и хлопотное. А это идеально подходит к характеру князя Пожарского.

В апреле 1610-го скончался блистательный полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Именно ему правительство государя Василия Ивановича было обязано серьезным улучшением своих позиций. Он крепко тряхнул поляков и тушинцев. Располагая целой армией, он добился побед более масштабных, нежели Пожарский. Правда, польский король Сигизмунд III открыто вмешался в московские дела и вошел на территорию России с корпусом вторжения, поскольку поддержку Скопину оказали шведы – первейший враг Польши. Но для Сигизмунда это была формальная причина. На самом деле враждебные действия короля объясняются проще: его обнадеживала московская партия сторонников польской власти. В очерке, посвященном Михаилу Борисовичу Шеину, об этом будет рассказано подробнее.

На Скопина-Шуйского возлагались большие надежды. Как военачальник он мог бы организовать успешный отпор и Тушинскому вору, и королевской армии. Но его настигла скоропостижная кончина. Царю Василию Ивановичу князь приходился родней. Однако вину за его смерть многие возложили на семейство государя. Мол, завидовали. Мол, боялись, что молодой полководец заявит претензии на трон… С кончиной Михаила Васильевича положение государя немедленно пошатнулось.

Отчаянным неприятелем Василия Шуйского сделался тогда неистовый вождь рязанского дворянства – Прокофий Ляпунов. Он рассылал по городам грамоты, вербуя сторонников против царя и требуя отмщения. Ляпунов связывался с тушинцами, стоящими в Калуге. Зарайску, лежащему меж рязанскими и калужскими местами, он придавал особое значение. Его племянник Федор отправился туда с бумагой, содержащей предложение о союзе.

Пожарский, выслушав посланца, «…не пристал к совету его и того Федора отпустил… А с той грамотой быстро послал к царю Василию, чтобы к нему на помощь из Москвы прислал людей. Царь же Василий тотчас послал к нему на помощь».

Из Москвы к воеводе явился с большим отрядом Семен Глебов – старый соратник Пожарского еще по боям под Коломной – да стрелецкий голова Михаил Рчинов со стрельцами.

«Прокофий, – сообщает летопись, – услышав о том, что пришли на помощь люди в Зарайский город, с Вором (Лжедмитрием II. – Д. В.) перестал ссылаться. Дума же была у него большая против царя Василия с боярином с князем Василием Васильевичем Голицыным, и от Москвы отложился и начал царя Василия не слушать. В то же время стоял под Шацким князь Василий Федорович Мосальский, а с воровской стороны был князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, и князя Василия под Шацким побили. Царь же Василий, про то услышав, послал к нему на помощь голову Ивана Можарова. И Прокофий сведал то, что идут к Шацкому, повелел Ивана перехватить и их не пропустил, повелел им быть у себя». Таким образом, князь Дмитрий Михайлович проявил лояльность к государю, в результате чего ляпуновцы не получили поддержку из Калуги. Но последовавшее за этим поражение у Шацка резко ухудшило положение правительственных войск на юге России. Пожарский оказывался без серьезной поддержки со стороны полевой армии.

Его положение стало просто отчаянным, когда от Василия Шуйского отложилась Коломна. Военачальник Михаил Бобынин, стоявший в городе с сотней ратников, решил переметнуться на сторону Лжедмитрия II. Он увлек за собой горожан. Коломенские воеводы князья Михаил Туренин и Федор Долгорукий не сумели противостоять стихии бунта. Владыка Коломенский Иосиф также поддался изменным настроениям.

«Коломничи все поцеловали крест и к Вору послали с повинной, – рассказывает далее летопись. – И послали с грамотами на Каширу и к Николе Зарайскому (на Зарайск. – Д. В.). Посланные же их пришли на Каширу. Каширяне же, услышав про Коломну, начали Вору крест целовать. Боярин князь Григорий Петрович Ромодановский не хотел креста целовать и стоял за правду. Они же его чуть не убили, и привели его к кресту, и к Вору послали с повинной. И пришли в Зарайский город из Коломны посланцы, чтобы также целовали крест Вору».

Но тут нашла коса на камень. Дмитрий Михайлович оказался крепче волею, чем воеводы коломенские и князь Ромодановский. Жители Зарайска собрались вместе и толпой двинулись к воеводе, чтобы принудить его к изъявлению покорности Тушинскому вору. Как видно, часть ратников, присланных из Москвы, также решила перейти на вражескую сторону. У Пожарского остался лишь небольшой отряд. Князь заперся с ним в крепости. Стрельцы наводили свои пищали на бешеную толпу горожан. Пушкари стояли с зажженными фитилями близ орудий. Дворяне, обнажив сабли, встали у ворот – на случай, если озверевший люд полезет на них с тараном. И, как видно, посадский сброд, возбужденный изменными словами, сделал попытку приступа. Но воевода зарайский изготовился к штурму, его не пугали грозные выкрики и народное буйство. Порохового зелья, свинца, пушечного дроба и ядер у Дмитрия Михайловича хватало, чтобы достойно встретить целую армию. Были бы люди его крепки в своей верности царю…

За спиной у него стояла великая святыня – древняя высокочтимая икона святителя Николая Мирликийского, к которой приезжали молиться московские государи. Образ хранился в каменном Никольском соборе Зарайского кремля. Соборный протопоп отец Димитрий Леонтьев встал на сторону воеводы. Надо полагать, выполняя свой долг, воевода надеялся не только на собственные силы, но и на небесное заступничество.

Горожане «…приходили, хотя его убить. Он же отнюдь ни на что не прельстился. Никольский же протопоп Дмитрий укреплял его и благословлял умереть за истинную православную веру. Они же еще больше укрепились. Видя же он свое бессилие, заперся в каменном городе с теми, которые стояли в правде… Те же воры, видя свое бессилие, прислали в город и винились, и [предлагали] целовать крест на том: “Кто будет на Московском государстве царь, тому и служить”. Он же, помня крестное целование царю Василию, целовал крест на том: “Будет на Московском государстве по-старому царь Василий, ему и служить; а будет кто иной, и тому так же служить”. И на том укрепились крестным целованием, и начали быть в Зарайском городе без колебания, и утвердились между собой, и на воровских людей начали ходить и побивать [их], и город Коломну опять обратили»¹².

А вот это был уже очень серьезный успех. Пожарский не только удержал Зарайск, не только укрепил позиции государя, но и способствовал возвращению жизненно важной Коломны. А значит, и хлебных потоков. Кроме того, он своим выбором и твердостью, проявленной в этом выборе, показал, что слово «царь» еще чего-то стоит, хотя бы и в пламени Смуты.

К несчастью, стратегическая ценность «крепкого стоятельства» Пожарского оказалась сильно сниженной чудовищным поражением на другом направлении.

Борьба за Коломну и Зарайск шла в мае и, может быть, июне 1610 года. Тем временем польский король Сигизмунд III осаждал Смоленск. Воевода смоленский Михаил Борисович Шеин стойко держал оборону от поляков. Твердостью воли и верностью государю он был подобен самому Пожарскому. На помощь Шеину из Москвы отправилась русско-шведская рать под общим командованием князя Дмитрия Ивановича Шуйского с приданными ей отрядами западноевропейских наемников. Против нее пошел талантливый польский полководец гетман Станислав Жолкевский. Армия союзников страдала от худого управления, между русским командованием и офицерами иноземцев установились нелады. Последние возмущались из-за невыплаты жалованья. Несогласованность в действиях иноземных отрядов и русских полков лишала их возможности вести совместную борьбу с грозным неприятелем. Итог – настоящая военная катастрофа, постигшая Дмитрия Ивановича Шуйского 24 июня под Клушином. После клушинского поражения Жолкевскому сдалась русская армия, оборонявшая Царево Займище. Затем пали Можайск, Борисов, Верея и Руза.

В июле 1610 года совершилось восстание против монарха. Государя ссадили с престола, затем попытались принудить его к пострижению в иноки. Вскоре законного русского царя Василия Ивановича передали в руки его врагов, поляков. Затем боярское правительство (Семибоярщина) призвало на русский престол польского королевича Владислава. Он должен был явиться в Москве и принять православие, но не сделал ни того ни другого. Вместо этого его отец король Сигизмунд III утвердил в русской столице пропольскую администрацию, а Семибоярщина впустила в Кремль большой польско-литовский отряд.