Читать книгу The Long Dark - Dmitriy Voron - Страница 2

"Хворый судьбой

не совсем обездолен:

этот счастлив сынами,

этот близкой родней,

этот богатством,

а этот деяньями."

 – Речи Высокого

1

Вьюжит. Дикий зверь чует неладное: мечется, принюхивается, прячется. Даже шумные вороны безмолвно восседают на зубчатых скалах. Они чувствуют, что Хель уже близко и метель с каждым часом продолжает расти.

С давних пор вороны облюбовали рудник на окраине Туманного леса, но не первый год делят его с шумными людьми.

Под множеством колючих гнезд стояли караульные и у каждой наготове всегда по толстой плети. Закутавшись в плащи, они часто и много пили из своих фляг, скверно отзываясь о налетевшей вьюге. Иногда некоторые бросали презрительные взгляды, но тут же забывали, продолжая толковать о своем.

Каменоломня у деревни Берг обладала лучшим камнем на территориях Норланда. Каждый день здесь трудилось множество окрестных деревень, от окраины леса вплоть до Ледниковой границы. Все рабочие лишь подростки, да дети…

Каждая группа сбилась в тесные кучи, среди них, и невольники из Берга. Тряпье на их телах с трудом спасало от сильного ветра, прищурив голубые глаза, подростки стойко откалывали огромные куски камня.

Многие из них все чаще косились на своего вожака. С каждым ударом Уль все сильнее прикладывался к кирке, и с каждым ударом бубня что-то себе под нос, бросал гневные взгляды на стражу.

– Ссс… Уль! Хватит! – чуть слышно буркнул парень помладше.

– Вот именно! Хватит! – возмутился вожак со всей силы ударив по камню. – Сколько можно терпеть!

– Оставь его, Рун! – рявкнул третий. Олаф всегда присматривал за другом и не желал быть на поводу любого из окружавших их детей. – Пусть себе бурчит.

Тревога была уместной. Недоверчивость и осторожность являлись свойствами необходимыми для существования. В любой час сильный брал у слабого, а хозяин убивал непокорного слугу.

– Мы тут все вскоре умрем, – не унимался вожак, – они убили наших родных, а мы еще работаем для них, строим стены и поганые дома для чужого Бога.

– Вельш из-за тебя нас прикончит, – чуть ли не шепотом сказал Рун, с опаской поглядывая в сторону пьяного надсмотрщика. Вельш с радостью пинал всех "бездельников", не выпуская из рук флягу сладкого эля.

Уль осмотрелся и скрытно махнул вожакам других деревень. Другие, погодя, ответили тем же.

– Что ты задумал? – спросил Олаф. Ему все это не нравилось. Рун предчувствуя беду, усерднее взялся за работу.

– Я выберусь отсюда! Все мы сбежим! – обернувшись ответил Уль, в его глазах читалась злоба и отчаяние. – Но не сегодня… нет…

Олаф не ответил, с тоской слушая, как ноет лес под морозным ветром и часто стучит металл о камень.

Долго он пытался отвлечь себя работой, но мрачные раздумья о словах вожака не выходили из головы. Верно, Уль прав, не протянут до следующей зимы, а если и протянут, то намеренно убьют. С детьми управиться легче, а рынок рабов все так же переполнен рабочей силой. Тому свидетельствовали все новые и новые лица, что сменяли подростков из других деревней. Лишь Берг еще стоял на ногах… но и он все чаще лишался друзей.

Мысль о побеге не раз приходила в голову даже Руну, но казалась чем-то нереальным. Все то немногое, что видели дети за свою жизнь, это стены деревни и ненавистные рудники, а все о чем слышали от взрослых, казалось еще более невозможным. Достаточно посмотреть на то подобие жизни, что царило среди их народа.

Но к старикам Олаф прислушивался, повидавшие на своем веку, многие из них были воинами и путешественниками. Они рассказывали о неимоверных существах и подвигах, о богах и героях, о мире где правил истинный конунг и народе, не преклоняющем колен. Они верили, что эти времена еще вернутся, но говорили о них шепотом и с трепетом, как о самой заветной надежде.

Между тем буря усилилась. Караульные не желали потерять работников из виду и приняли решение на сегодня сворачиваться.

– На сегодня все! – объявил надсмотрщик. – Арн, Дэйл, Боун, забирайте своих щенков, а не то подохнут раньше часу. Возвратимся как кончится буря… Эх, жаль на них хлеб за зря переводить.

– Выпивка с тебя, Вельш! – напомнил надсмотрщик с другой деревни.

– С вами забудешь…

Хоть до деревни Олафа рукой подать, дорогу замело настолько, что добраться стоило неимоверных усилий. Тем более что Рун, был не в силах справиться сам, и часто приходилось помогать товарищу сделать еще шаг. Он что-то бормотал о теплой кровати и еде. Казалось парнишка бредил, но Олаф не мешал ему, сам погрузившись в фантазии, он старался позабыть о ноющем теле и крепком морозе.

Мысль о сегодняшнем утре, самая приятная. Проснувшись, он выбрался из своей заброшенной хибарки. Тишина над еще спящей деревней радовала слух. У дома словно в поддержку стоял давно высохший дуб, видавший времена, когда вместо деревни еще рос густой лес.

Взгляд мгновенно привлек ворон. Огромная черная птица, в два раза больше размером чем любой ее собрат, восседала на ветке и угрюмо уставилась на парня.

Олаф растерялся от ее взгляда и невольно поклонился, на огромное удивление – ворон поклонился в ответ. Парень какое-то время, не веря своим глазам рассматривал птицу. "Какой уважающий себя ворон будет кланяться такому оборванцу как я?" – спросил он себя.

Ворон продолжал серьезно наблюдать за ним, будто ожидая от парня каких-то действий. Олафу стало не по себе, но набравшись храбрости и исполненный детской наивности, он обратился к птице:

– Великий ворон, я прошу простить меня за то, что обращаюсь к вам. Возможно, Один услышит нас… Мы нуждаемся в помощи…

Одинокая слеза покатилась по щеке парня, но быстро смахнув ее рукой, Олаф насупился. Нет, он не будет плакать, только не он.

Ворон вдруг каркнул, нарушив тишину долгим эхом и будто вновь поклонившись парню, взлетел. Несколько раз взмахнув крыльями он скрылся за деревенским частоколом, оставив изумленного парня одного. Может, все-таки он его понимал?

Жестокая реальность вновь вернула Олафа из мира грез. Один из караульных пнул его и Руна требуя поторопится.

Наконец показался частокол, а в нос ударил запах теплых очагов. Дозорные на башнях перекинулись парой слов и тяжелые ворота с трудом отворились, разгребая наметённый снег.

– Зайдем к старику Руги? – поинтересовался Рун. – Так хочется есть… Хоть краюху хлеба…

– Ты слишком скромен, – возразил Олаф. – Клянусь твоими рваными сапогами! Руги задолжал нам рыбу.

Старик жил на другом конце деревни и частенько выбирался к ручью за стеной. Стражники нечасто шныряли у его дома и даже не пытались отобрать рыбу, как часто делали со всем, что им понравится. Единственный лекарь на всю деревню слишком ценился.

После войны болезни нахлынули повсюду, порой даже маленькая царапина способна лишить человека жизни в страшных муках. Несмотря на все молитвы, солдаты чаще заходили за помощью к целителю, ведь он знал, как вылечить болезни и магического характера. Проклятия разрушенных капищ и тотемов довольно часто преследовали церковников.

Большую часть деревни составляли деревянные дома с соломенной крышей, и ветхие, напоминавшие об умирающей культуре северян длинные очаги. Хижина гончара уже осталась позади, а справа показалась кузница Хельна, но дети всего этого не замечали, опустив глаза, они старались скорее пройти, мимо не привлекая внимания шедшего им навстречу инквизитора. Черный плащ скрывал его с головы до ног, но даже тень, спадающая на лицо ужасного человека, не могла скрыть уродливого лица. Олаф не хотел и знать, что скрыто под шлемами троих сопровождающих его рыцарей. Такие "гости" бывают нечасто в столь отдаленных местах, но никогда их визит добром не кончается.

– Снова он. Я боюсь его… Каждый раз, когда этот человек проходит рядом, мне кажется, что он укажет на меня пальцем, – заикаясь, сказал Рун.

– Я тоже боюсь, – пробормотал Олаф. Взгляд его вильнул в сторону Руна. – Но он не должен знать об этом, не должен учуять нашу слабость.

– Мы всего лишь дети!

– А они всего лишь взрослые! – напомнил Олаф, слегка улыбнувшись.

Но тут же его улыбку сняло как рукой, а глаза расширились до предела. Схватив товарища за рукав, он резко потянул его в сторону, не дав поднять головы.

– Что там Олаф? Что ты увидел? Я хочу посмотреть! Отпусти!

Вырвавшись из крепких хватки Рун ошарашенно уставился вперед.

На виселице среди площади, болтались безмолвные, мерзлые тела, на их груди висели таблички, что гласили:

«ОНИ СКРЫВАЛИ ВЕДЬМ»

Парни хорошо знали этих добрых людей, они смотрели на их бездыханные тела, освещаемые тусклым светом факелов, безмолвно вспоминая слова Ульриха. Родители девушек с горя старались защитить детей, но поплатились за это жизнью. Впервые ни кольчужная перчатка, ни длинные мечи, больше не пугали Олафа. Он чувствовал, как что-то внутри ломается, трещит, вот-вот рухнет последний рубеж и вырвется темное, ненавистное, жестокое… Но взглянув на ошеломленного Руна, гнев его утих.

– Эй заморыш! Что смотришь? Твоя родня, пожалуй, болтается? – сказал человек, углядев парней.

Дети не сразу заметили двух стражников, что стояли у виселицы, скорее всего любуясь своим поступком.

– Не нравится мне твоя недовольная рожа. Смотри, Джон, а то уродец разорвет нас на куски, – добавил второй, и они вновь разразились диким хохотом.

Рун гораздо чувствительнее Олафа с трудом сдерживал слезы. Немногие в темные времена могли оказать поддержку, немногие находили добрые слова. У этих людей все чувства в достатке. Две рыжеволосые дочки, отобранные инквизитором теперь, пожалуй, остались лишь в памяти, что никогда не угаснет – памяти ребенка.

– Пошли, – сказал Олаф, потянув Руна за рукав. – Им уже ничем не помочь.

Недалеко за площадью начиналась тропинка, тянувшаяся вдоль пологого склона вниз, к хижине старика Руги. Там внизу деревни она казалась забытой, если бы не белая дымка, тонко стремившаяся к небосводу. Слегка оправившись от потрясения, Рун постучал в дверь.

– Входите! Нет от вас покоя! – отозвался голос внутри.

Подростки отряхнули ноги от снега и зашли внутрь. Долгожданное тепло мгновенно сняло напряжение, и Рун даже нехотя зевнул. Внутри все неизменно – завал из разноцветных пузырьков, едкий запах трав. Старик всю жизнь жил один, и никогда не заботился о порядке. Некоторые полки покрыты вековым слоем пыли, а семена собранных трав не скрываясь разбирали мыши.

– Это Рун и Олаф, господин Руги.

– А, вы, ну что ж, заходите! Помнится, я обещал накормить вас рыбешкой, – ответил старик, показавшись из соседней комнаты.

Его морщинистое лицо, и легкий приветливый взгляд из-под густых седых бровей напоминал героя сказок о лесных духах добряках. Длинная рубаха и ряд мешочков на ремне, прибавляли старику загадочного вида.

– Я как раз варю похлебку! Снимайте свои лохмотья, вот так. Пойдем, Рун, поможешь мне с рыбой, а ты, Олаф, последи за огнем, да с дровами не части. Годы уже не те в лес ходить.

– Как скажете, господин! Уж это я умею, – отозвался Олаф, в который раз рассматривая бесчисленные разноцветные настойки.

Не прошло и часа, как за столом веяло ароматом похлебки. Такая еда частично возвращала к жизни ослабевшие тела, возможно, лишь она и давала надежду.

– Вы несомненно прошли через площадь. Видно по вашим лицам, – начал старик.

– Да, господин, мы все видели… – ответил Олаф, отложив ложку.

– Возьми ее обратно, малец. Мы северяне, мы сильные, разве забыл, что я говорил? Не давайте слабости взять верх. Я видывал разное за свою жизнь, воин правда с меня не вышел… Но это не значит, что я был когда-либо слаб, – лицо старика сделалось серьезным, как никогда – Север слабости не прощает!

Олаф кивнул и продолжил есть, выбросив из головы ужасную картину.

– Хорошие были люди эти Голдвины, редкость во все времена. Будь прокляты эти собаки, устроили себе хороший рынок, ничего не скажешь.

– Рынок? – переспросил Рун.

– Ага, думаете их на костре сожгли? Даже не знаю, что лучше… продали их. На таких красавиц всегда покупатель найдется.

– Так значит они живы? Их можно спасти! – неуверенно произнес Олаф.

– Не дури, малец, вы, конечно, парни бравые. Пережили многих, но еще слишком малы. Ваша задача – не умереть, и, кто знает… Возможно, для нас еще не все потерянно… – мудро ответил старик.

Словно в насмешку над его надеждами, все тело внезапно пронзила резкая боль. Старость уже захватила его, а далее – неизбежная смерть. Олаф отвел взгляд, уж он то точно не предназначен для старости. И дожить ли ему до этих времен…

Распрощавшись со стариком, дети устремились домой. Зимой, да еще и на севере, светлое время суток являлось роскошью. С каждым часом снегопад превращался в бурю, будто духи зимы завывали отовсюду, рыская в поисках замерзающей жертвы. Сон не заставил себя ждать, единственная радость после столь тяжелого дня.

2

Проснувшись среди ночи, Олаф поторопился раздуть угли, ощущая мороз, что быстро просачивался сквозь прогнившие стены, в то же время, он старался изгнать из головы страшный сон. Рун, как всегда сладко спал, работа настолько выматывала парня, что он мог до смерти замерзнуть, не просыпаясь. Олаф знал, что довольно часто ему так и хотелось.

Пару щепок и древесная кора быстро наполнили светом хибару, и тепло вновь полилось по дому прогоняя леденящий воздух. В углу показалась толстенная серая крыса, в животе страшно урчало, но Олаф научился отгонять эти мысли. Друзья мастера по ловле крыс и если признаться честно, то они куда приятнее на вкус, чем еда на рудниках. Крыса взглянула Олафу в глаза слегка насторожилась.

– Живи пока, – пробубнел Олаф.

Грызун противно пискнул, словно в ответ и принялся прогрызать новую дыру в стене. Олаф вздыхал и всматривался в ловкость крысиной работы, словно видит это впервые – крыса была мастером в этом деле. Сначала это захватывало, а теперь его плавно клонило ко сну.

Странный шум отвлек от размышлений о крысах. Вопреки буре, кто-то пробирался по снежным сугробам. “ В такую-то погоду?”– подумал парень. Он заглянул в щель забитого окна – никого. Резкий стук в дверь заставил Олафа отпрянуть от стены.

– Кто там? – спросил Рун, протирая глаза.

– Не знаю, – ответил шепотом Олаф – Не достойно северянина оставить гостя в метель…

Олаф открыл дверь, и ветер со снегом больно ударил в лицо, запустив человека с ног до головы укрытого плащом, он с трудом прикрыл двери на засов.

Переступив порог, гость легко поклонился.

Лицо неизвестного скрывал капюшон, в полутьме лица различались плохо. Его плащ облеплен снегом, а за спиной свисала сумка, которую человек сразу же скинул на пол.

– Проходите к огню, согрейтесь. – предложил неуверенно Олаф.

– Благодарю вас, – сказал незнакомец старческим голосом и подойдя к огню, уселся на доски.

Молчание, казалось, длилось целую вечность. Олаф нервно наблюдал за странным незнакомцем. Человек тяжело дышал, словно раненое животное. Олаф не знал, что делать и решил заговорить:

– Простите… но вам лучше пойти в местную таверну. Наша хижина холодна, а из угощений лишь крысы, – сказал он, бросая взгляды на незнакомца.

Ему было не по себе от мысли, кто может скрывать свое лицо. Но инквизитором он не был и это успокаивало.

– Меня вполне устраивает ваш дом. Не могли бы вы принести мою сумку, молодой человек?

Спокойствие и мягкость с которой говорил незнакомец, давало чувство безопасности. Олаф послушно принес сумку и передал старику, последний удовлетворенно кивнул. Осмелев, парень решил спросить вновь:

– Что привело вас в Берг?

– Разве… я забрался так далеко на север? – растерянно произнес человек. – Привело меня то, что многими позабыто и отброшено юноша… То, чего лишились многие из нас…

Сказав это, лишенный сил, старик плавно упал на бок. Олаф подскочил к незнакомцу и снял капюшон. Старик седым не был, черный волос спадал до плеч, а лицо заросло густой бородой. Лишь голос и множество морщин говорило о его возможном возрасте. Бледная кожа. На руках кровь…

– Что с вами? – спросил Олаф

– Я потерял слишком много крови. Руны указали мне путь к вашему дому… но как дети помогут мне…

– Помогут? В чем? – спросил Рун, дав старику воды.

Последний откашлялся. Друзья постелили соломы под голову раненного. Он с трудом развязал сумку и достал оттуда книгу. Книга не из церковных, которые часто видели дети. Ее страницы равномерно вырезаны из кожи животных, а на более толстой коже, что служила обложкой, выжжен знак. Олаф нередко встречал на старых деревьях и камнях что-то подобное. Эти знаки пуще всего стремились уничтожить священники и инквизиция.

– Язычник… – произнес Рун.

Старик заметил, что дети испугались и поспешил заверить, что бояться нечего:

– Сегодня никто не узнает обо мне… Слишком поздно… я так долго искал ее… эта книга так нужна в Винланде… вы должны сжечь ее, это небезопасно!

Старик явно умирал, он бледнел на глазах, а дышать становилось все труднее. Его речь становилась все медленнее, а глаза закрылись. Какое-то время он бредил, говоря на непонятном языке, а после выдавил последние слова:

– На запад… к фьорду Рагнара…корабль через две недели… я должен успеть… Винланд…

Старик притих, его грудь больше не вздымалась.

–Умер… – сказал шепотом Олаф и добавил, – Винланд.

Вдруг, на лбу старика появился знак, словно раскаленный металл он какое-то время светился, в мгновение все тело старика будто загорелось изнутри, и вспыхнув ярким пламенем, исчезло, оставив лишь тлеющие угольки.

Друзья переглянулись и вместе посмотрели на книгу, что лежала рядом с угольками.

– Сожги ее, Олаф, – сказал Рун.

– Этот человек отдал жизнь за эту книгу… Имеем ли мы право сжигать ее?

– Он язычник! Ты ведь знаешь, что сделает инквизитор, стоит ему узнать о нашем разговоре. Куда ты ее денешь? Отнесешь какому-то фьорду Рагнара? Мы дальше стен ничего не видели. Прошу, ты должен ее сжечь!

– У нас не будет другого шанса, Рун. Ты понимаешь, о чем я.

Рун лег на солому.

– Делай что хочешь, а я не хочу попасться инквизитору или волкам на съедение.

Олаф задумался, наблюдая, как остатки пепла подбирает легкий сквозняк.

– Это ведь могло произойти с кем угодно, но старик пришел к нам, – начал он. – Мы ведь не протянем долго, ты сам знаешь, а Хельга и Йорке… Хвицерк, Йоханнес, Сурд… Они не заслужили этого и были сильнее нас… Теперь у нас есть эта книга. Возможно, сами боги избрали нас…

Олаф провел рукой по обложке, она отдавала приятным теплом. Взглянув на Руна, он увидел, что тот смотрит на книгу.

– Богов давно нет, – неуверенно произнес Рун – их убил бог чужаков, как и наших родителей.

– А что, если нет? Что, если есть надежда? Что, если это ключ к свободе нашего народа? Люди еще сражаются! Целые отряды христиан пропадают в лесах, а этот старик? Ведь он отдал жизнь за эту книгу. Значит, и для нас она должна значить не меньше…

– Ты говоришь… ты говоришь, как викинг в сагах, что поведал нам Руги. Но это саги, Олаф, а мы – не викинги.

– Если ты считаешь меня старшим братом, – продолжал Олаф, – скажи, Рун, окончательно ли ты решил гнить на рудниках до смерти?

Рун закрыл глаза, в его мыслях крутились бесчисленные дни на каменоломне, лица друзей, и смерть, множество смертей.

– Уверен? – вновь спросил Олаф.

Рун открыл глаза:

– Не знаю… Мне страшно, но ты мне брат и прав, больше я этого не вынесу, – сказал Рун, поднявшись. – Это ведь руны? Там, в книге.

– Думаю да, руны и прочие знаки, – листая книгу, сказал Олаф.

Книга завораживала, тепло исходило от нее все больше, руки чувствовали слабую вибрацию энергии.

– Знать бы, что там написано… Без знаний, это всего лишь книга, – заявил Рун.

Олаф с усмешкой бросил на него взгляд, его глаза радостно сверкнули.

– Книга, нам помочь не сможет… – задумчиво сказал Олаф, извлекая из кармана пузырек с красной жидкостью и улыбнувшись, добавил, – потому, мы поможем себе сами.

– Ты украл это! Старик не на шутку разозлится.

– Сомневаюсь, что ему понадобится яд, в ближайшее время, – сказал Олаф.

Друзья переглянулись, страх перед будущим и уверенность в сегодняшнем переполняли их сердца. Но они улыбались, впервые по-настоящему, за столько лет.

Этой ночью их сны витали на западе, не раз они случайно слыхали о море и кораблях, которые, как говорили старики, всегда были родным домом северян. Бесконечная, темная гладь предстала перед друзьями. И одинокий драккар легко идущий по волнам.