Читать книгу Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский - Страница 10

28 декабря 1938 года, среда.

Подмосковье, рабочий поселок Долгопрудный

Около одиннадцати часов вечера в ворота клуба спортивного воздухоплавания, фыркая мотором, въехала раздолбанная бездорожьем полуторка. Желтый свет фар дрожал на снегу, высвечивая невысокого толстячка в скроенном на заказ пальто. Тень от него была тощей и длинной, словно воплощала мечты хозяина о росте, который он хотел бы иметь.

– Стой! Хорош! – толстячок поднял руку. – Глуши мотор.

Грузовик чихнул выхлопом и устало притих, цокая в тишине остывающим радиатором и продолжая светить фарами в темноту.

– Пантелеев, твою мать! Ты где?

Толстячок обернулся и, захрустев по снегу, пропал за границей света.

– Да тут я, не кричи.

– Где твои архаровцы?

– Переодеваются. Не нервничай, директор, все разгрузим в срок.

Скрипнул открываемый борт полуторки.

– Почему два куба? – Пантелеев, невысокий, жилистый, забрался в кузов. – Что-то я не помню такого разговора.

– Как Дроздов приказал, так и сделали, – сообщил директор камнеобрабатывающего завода. – Один из гранита, другой из базальта.

– Из чего, из чего? – брови Пантелеева поползли вверх.

– Порода такая. Горная.

– Ну ты даешь, директор, – рассмеялся Пантелеев. – Где же ты ее добыл?

– Слушай, отстань. Если бы ты был директором камнеобрабатывающего, у тебя бы тоже были возможности. Я же не спрашиваю, где ты на праздник своим детишкам шарики водородом накачиваешь.

Пантелеев умолк и сел на один из кубов.

– Прям как стекло! – Он снял перчатку и провел ладонью по гладкой поверхности. – Только черное.

В темноте послышались молодые задорные голоса, обсуждавшие, кто кого утром обыграл в хоккей.

– Вот и ребята, – Пантелеев натянул перчатку. – Надо подогнать грузовик к подъемнику, а то как я такую тяжесть в гондолу уложу? Дроздов тоже жук. Хоть бы предупредил, что два куба будет. Что ему теперь, две гондолы готовить? В одну два куба точно не влезут.

– Может, он приедет и выберет? – директор решил дать совет. – Потом и загрузите, что он скажет. Только меня отпустите.

– Ладно, – вздохнул Пантелеев. – Пожалуй, ты прав. Эй ребята! Готовьте подъемник, будем камни вытягивать. А ты все же подай машину вперед.

Они оба выпрыгнули из кузова. Директор хотел дать команду водителю, чтобы тот трогал, но обернулся, услышав за спиной тарахтенье мотора.

– Да это никак товарищ Дроздов пожаловал, – вытянул шею Пантелеев. – Вот как вовремя! Не надо теперь думать, какой из кубов сгружать.

Он улыбнулся и махнул рукой сторожу, чтобы немедля отворил ворота. Директор же никакой радости не выказал, он натянул до бровей шапку и постучал по кабине полуторки.

– Палыч, заводи колымагу.

Водитель спрыгнул с подножки, вставил под радиатор кривую ручку и принялся вращать. Мотор завелся легко – не успел остыть. Тем временем Дроздов вылез из «эмки» и пожал руку Пантелееву.

– Это глыбы привезли? – первым делом спросил он.

– Да, – ответил председатель аэроклуба. – Ты бы хоть предупредил, что будет два куба. Оба в одну гондолу не войдут.

– Оба и не надо, – усмехнулся энкавэдэшник. – У меня сегодня очень удачный денечек. Директор здесь, надеюсь?

– Да, шофером командует, – Пантелеев махнул рукой.

Максим Георгиевич нехотя обошел кузов и окликнул толстячка:

– Эй, поди сюда! Базальт достал?

– Конечно! Вы ж сказали! – директор спрыгнул с подножки и засеменил к Дроздову. – Все, как велено.

– Показывай.

Толстячок, путаясь в полах пальто и кряхтя, вскарабкался в кузов.

– Вот этот – базальт.

– Отличненько. Пантелеев! Поди сюда. Видишь правый куб? Это базальт.

– Я уже знаю.

– Вот его и грузи в гондолу. Сейчас покажу тебе «летчика». Гондольер, мать его дери!

Дроздов вернулся к легковушке, распахнул дверь и велел Стаднюку вылезать. Тот выбрался, плотнее натягивая на голову кожаный летный шлем.

– Звать-то как? – поинтересовался Пантелеев.

– Павел Стаднюк, – ответил Максим Георгиевич вместо Пашки.

– Щупловат, – оценил председатель аэроклуба.

– Ничего. У него масса других достоинств. Так что отвечаешь за него головой. В прямом смысле слова.

Павлу не нравилось, что его оценивают, словно лошадь на рынке, но зато все яснее вырисовывалась перспектива куда-нибудь на чем-нибудь полететь. А значит – жить. И потом, возможно, неплохо жить!

Конечно, как и все парни, он мечтал подняться в небо на самолете, но кто бы мог подумать, что это произойдет столь скоро, столь неожиданно и без всяких усилий с его, Павла, стороны? Душу опять защекотал страх, но не сильный, а скорее задорный, как перед прыжком в холодную воду. Страшок, а не страх.

– Кто с ним полетит? – спросил Дроздов.

– Лучший у меня Гринберг. Он готовит аппарат.

– Отлично. Пограничники, зенитчики в курсе?

Пашка опять перепугался, и улыбка сошла с его губ. Упоминание зенитчиков напомнило ему о зыбкости его существования. А что, если его отправят в небо, а потом будут стрелять по нему из зениток для какого-нибудь научного результата?

– Обижаешь, Максим Георгиевич, – протянул руководитель летного клуба. – Ты мне что, доверять перестал? Я оформил спортивный полет по всем правилам.

– Если бы я тебе не доверял… – начал было энкавэдэшник, но не закончил, махнул рукой. – Пойдем инструктировать нашего покорителя небес. И Гринберга пригласи, пусть познакомится.

Павел молча поплелся за начальством, скрипя по снегу летными унтами. Наконец он набрался смелости и решил уточнить:

– Я на чем-то полечу?

Дроздов словно споткнулся о невидимую преграду, медленно обернулся и с усмешкой ответил:

– Полетишь. Еще как полетишь! На стратостате тебя устроит? Выше птиц полетишь, увидишь землю с высоты птичьего полета. Всю нашу Родину необъятную обозришь. Завидовать тебе будут. Все комсомолки твои будут, когда вернешься!

У Павла бешено забилось сердце, но не от восторга, как всего минуту назад, а от банального ужаса. Это ведь героям положено рисковать жизнью, поднимаясь на недосягаемые высоты – не ему с плохо заросшей дырой в голове! Он представил себя замурованным в герметичной гондоле стратостата, зависящим от пружинок и вентилей газообменной системы, от прочности тросов и надежности оболочки аэростата. Страх стиснул горло, и Паша чуть не рухнул в сугроб, но шедший впереди Дроздов не заметил этого.

– А почему я? – хрипловато спросил Стаднюк.

– Партия решила поставить наиважнейший для науки эксперимент, – пояснил Дроздов, поднимая указательный палец. – Определить, сможет ли рядовой пролетарий выдержать подъем на рекордную высоту. И важно узнать, как высоко может подняться без риска для жизни обычный пролетарий. Поэтому выбор пал на тебя – не тренированного, перенесшего травму, не очень уравновешенного психически. На обычного парнишку, комсомольца, каких тысячи и тысячи.

«Разве я псих? – с легкой обидой подумал Паша. – С нервами-то у меня вроде полный порядок. Не поймешь их. В экспедицию не взяли. Но, может, потом возьмут?»

Председатель аэроклуба прыснул коротким смешком. За спиной взвыла лебедка подъемника, а впереди замаячило освещенное окно учебного класса. На стенах виднелись плакаты, демонстрирующие устройства парашюта. Дроздов распахнул дверь в помещение и пропустил Павла вперед.

– А ты, Пантелеев, поди Гринберга позови, – напомнил председателю энкавэдэшник.

– Позову, позову. Только нам ведь с тобой тут сидеть неизвестно сколько, а у меня с обеда маковой росинки во рту не было. Может, сгоняешь шофера своего колбаски купить?

– Где ее сейчас купишь?

– Ну пусть домой ко мне заедет. Тут ведь недалеко. Жена моя ему выдаст все, что надо.

Когда подвешенный на тросах куб медленно опустился через люк в стальную гондолу, директор камнеобрабатывающего завода забрал отцепленные ребятами стропы и поспешил к грузовику. Устроившись в кабине полуторки, он с облегчением выдохнул и приказал водителю:

– Трогай, Палыч.

– Как скажете, Геннадий Васильевич. – Шофер со скрежетом включил непослушную передачу.

Машина дернулась и, взвыв мостом, задом выкатилась в распахнутые ворота.

– Куда? – разворачиваясь, уточнил Палыч. – На завод?

– На завод, на завод, – директор снял шапку и вытер пот со лба. – Господи, так вот и поверишь в Бога, – вздохнул Геннадий Васильевич и оглянулся на водителя.

Но тот был сосредоточен на управлении полуторкой. Грузовик пробуксовал на льду и двинулся по разбитому заснеженному проселку. Геннадий Васильевич молча вздыхал время от времени. Ехали минут пятнадцать, пробивая светом фар кромешную темноту. Шофер боролся с колдобинами, машина грохотала колесами в заледеневшей колее.

– Так ее перетак! – злился Палыч. – Резину надо было давно менять!

– Где же я ее возьму? – недовольно буркнул директор. – Разнарядки-то не было. План!

– Какой, ядрить ее, план по таким дорогам? – ругнулся шофер.

Со злости он зазевался с перегазовкой, полуторка потеряла скорость и тут же затарахтела, завизжала забуксовавшими колесами.

– От, мать ее!

– Застряли? – вытянул шею Геннадий Васильевич.

Шофер молча поддал газу, но резина визжала и выла напрасно – засели всерьез.

– Сами не выберемся, – наконец смирился он с неизбежным. – Надо тягач цеплять.

– Эх ты, ну вот вечно так! – разозлился директор. – Только из одной передряги, сразу в другую. И где же нам тягач взять? В клубе у Пантелеева должен быть, наверно.

– Далеко уже отъехали, – напрягся шофер, понимая, что если кому и придется идти, то ему. – Может, до утра досидим? Часа четыре осталось, потом от Пантелеева грузовой «Студебекер» пойдет.

– Так ведь замерзнем за четыре часа!

– Пока мотор работает, не замерзнем, – успокоил шофер директора. – А для надежности можно и более верное средство употребить.

– А есть? – взгляд Геннадия Васильевича потеплел.

– Ну, куда же зимой шоферу без этого? – улыбнулся Палыч, извлекая из-под сиденья непочатую бутылку водки. – Погибель одна.

Он ловко распечатал бутыль и понюхал, чуть морщась.

– Закуски-то нет? – спросил директор.

– Да есть какая-то, – водитель порылся под сиденьем и поднял с промасленного пола побитую, чуть подмерзшую луковицу.

– Пойдет, – вздохнул Геннадий Васильевич.

Палыч разрезал находку и протянул половину начальнику. По очереди выпили прямо из горлышка, закусили. Потом выпили и закусили еще. Директор раскраснелся, фыркал, на лбу у него выступили мелкие капельки. Холод действительно отступил, но тревожное чувство, вопреки ожиданиям, не оставило Геннадия Васильевича, а напротив, навалилось с новой силой. Пришлось выпить еще. Сделалось легче.

– Что-то толстею я и толстею, – пожаловался он нечаянному собутыльнику. – Уже и не ем почти, а брюшко-то видел какое?

– Нервная небось работа? – посочувствовал шофер.

– Мастером цеха было проще, – вздохнул директор и сделал еще глоток. – Но другие от нервов худеют!

– Это у всех по-разному. Когда нервничаешь и сидишь в кресле, то, скорее всего, растолстеешь или того хуже – геморрой схлопочешь.

Снова выпили, покривились от луковой горечи.

– Геморрой, – пьяно рассмеялся Геннадий Васильевич. – Иногда его лучше в прямом смысле заработать, чем в переносном. Эх, если бы ты знал, Палыч, как меня этот день вымотал! Нет, надо еще выпить.