Читать книгу Линия раздела. Цикл ГРАНЬ - Дмитрий Янковский - Страница 6

Сразу после медицинского осмотра, проведенного пожилой тучной женщиной в белом халате, всех прибывших пригласили в учебный класс, заставленный старыми рассохшимися столами и фанерными стульями. Одну из стен, почти целиком, занимала допотопная школьная доска, изрядно поцарапанная мелом, другие были увешаны картонными плакатами, тоже старыми, стремящимися свернуться в трубочку, чему препятствовали деревянные рейки, на которых они и висели. На плакатах были изображены схемы оружия, люди в защитном снаряжении и противогазах, жутковатые сцены оказания первой медицинской помощи.

Майор Грохотов, встретивший всех в ангаре, представился начальником химслужбы внутреннего гарнизона. Себя велел называть по-уставному – товарищ майор. Кириллу это с каждой минутой нравилось все меньше. Неожиданно для себя он вспомнил недавний разговор с Вадимом Семеновичем на полигоне. А ведь инструктор был прав – Кирилл совершенно не готов был к настоящей армейской подготовке, да и не хотел бы ее. В мальчишеских мечтах, конечно, оно все иначе выглядит, менее уныло, более героически, но Вадим Семенович ведь не о мечтах и фантазиях вел речь, а о самой, что ни на есть, реальной реальности. А реальность, она как эти пожелтевшие от времени плакаты на серых стенах. Недавняя обида на инструктора, за то что он не гонял Кирилла по полной программе, а обращался с ним, как с неразумным ребенком, быстро трансформировалась в благодарность. Вот только что с самим Вадимом Семеновичем?

Кирилл вспомнил то странное, ничем, казалось бы, необоснованное чувство, когда, после вызова по громкой связи, Вадим Семенович шагал в сторону штаба. Что тогда заставило подумать о худшем? До чего же странно работает у людей интуиция! Из ничего не значащей, обрывочной, информации, она непостижимым образом формирует неясное ощущение, которому мало кто доверяет, но которое, зачастую, и оказывается самым верным. Потому и говорят, наверное, что именно с опытом у человека растет доверие к разного рода предчувствиям. Потому что они сбываются, и это становится очевидным.

Теперь Кирилл в бункере, в относительной, можно сказать, безопасности, а Вадим Семенович там, на полигоне. Или мертвый лежит, с искаженным болью лицом, или рвет людей в клочья, превратившись в мутанта. Впрочем, оставался один шанс из трех, что он выжил, и, как тот полицейский на перекрестке, спасает людей. Очень хотелось в это верить, ведь такой человечище! Обученный, стойкий, опытный, мудрый. Такой бы очень пригодился выжившим. Вот только надежда на что-то хорошее осталась там, за шлюзовыми воротами бункера, вместе с миллиардами не попавших в бункер людей. Тут, среди растрескавшихся школьных парт, выцветших плакатов и всеобщего страха ей не осталось места.

Майор Грохотов рассадил прибывших, нашел несколько нужных плакатов, выложил на кафедру свернутый общевойсковой защитный комплект, и принялся объяснять, как им пользоваться.

– Погодите! – остановил его, поднявшись со стула, рослый, эффектный парень лет тридцати. – Вы бы хоть сообщили, зачем оно нам!

– Как вас зовут, юноша? – с нескрываемой иронией поинтересовался Грохотов.

– Андрей! Не сочтите за дерзость, но я уже взрослый человек, мне почти тридцать, и я

хочу выяснить степень ценности получаемой информации. Имею право?

– Вообще-то нет, – с еще большей издевкой сообщил Грохотов. – Никаких прав у вас тут нет. У ваших родителей есть, согласно табелю о рангах. А ваше дело собачье – пустили пожить, примите это с благодарностью.

– Зря вы так! – Одна из женщин попыталась упрекнуть майора.

– Думаете, зря? – лицо Грохотова сделалось серьезным. – Нет, дамочка, не знаю, как вас там, но не зря. Мы тут, волей случая, оказались в одной лодке. И у этой лодки, попрошу заметить, есть капитан, есть экипаж, и есть пассажиры. В обычных условиях, наверное, экипаж должен целовать в задницу пассажиров. Но не в авральных условиях. В авральных условиях, а мы находимся именно в них, я имею право пристрелить любого, чьи действия, на мой сугубо субъективный взгляд, будут угрожать всеобщей безопасности.

Он расстегнул кобуру и с грохотом выложил на кафедру армейский пистолет, стволом к собравшимся.

– Вот мое право, – прокомментировал Грохотов. – Такое право есть у всех офицеров гарнизона, и у солдат, несущих службу по охране внутреннего порядка. И мне бы очень не хотелось самому применять данное право, или чтобы кто-то другой его применил в отношении этого молодого человека.

Он ткнул пальцем в Андрея.

– Мне бы хотелось сразу, без прикрас, расставить все точки над «ё», – добавил Грохотов. – Обе, то есть, точки. Одну и другую. И чтобы никто из тех, у кого тут нет никаких, ни малейших, прав, не думал, что они у него есть. Все. Дерьмократия ваша гражданская закончилась. Это вам одна точка. А другая точка – началось для вас строгое единоначалие. Это означает, что вы будете делать, что велит начальство. Поэтому, сядьте, молодой человек, заткните свой фонтан, и откройте уши. Ибо все, что я говорю, касается не только вашей безопасности, но и безопасности всего бункера.

Андрей молча сел. Грохотов убрал пистолет обратно в кобуру, и продолжил:

– Я не нуждаюсь ни в чьих советах. К тому же, перед практическими занятиями по надеванию ОЗК и противогаза, я как раз хотел разъяснить, зачем оно важно именно вам, и почему каждому из вас будет выдан вот такой химкомплект. Суть в следующем. У нас есть связь с группой спасшихся от заражения в Кронштадте. Они достоверно убедились, что ОЗК и изолирующий противогаз спасают от заражения. И передали эту информацию нам. Поэтому, в случае малейшей тревоги, вам будет необходимо облачиться в данное снаряжение, чтобы не заразиться. Понятно, зачем вам это нужно? А теперь объясню зачем это нужно всем остальным. Если произойдет заражение, то примерно треть людей превратится в мутантов, и начнет уничтожать все живое в замкнутых помещениях бункера. Наша задача, если вирус прорвется внутрь, снизить именно риск мутации. Чем меньше зараженных, тем меньше мутантов, тем больше шанс их уничтожить раньше, чем они уничтожат всех.

– А смысл? – фыркнув, не удержался от язвы Андрей. – Ну, перебьете вы мутантов, а дальше что? Продолжать жить в этом присыпанном тальком гандоне, который вы называете химкомплектом?

– Всегда можно найти выход из положения, пока жив, – весомо ответил Грохотов. – К тому же судя по данным из Кронштадта смерть от вируса сопровождается страшными мучениями. Кому этих аргументов недостаточно, можем проводить до шлюза. Подыхайте и мутируйте снаружи. Нам тут проблемы не нужны. Есть желающие?

Никто не ответил.

– Я вас лично, Андрей, спрашиваю! – с нажимом повторил Грохотов. – Вас проводить до шлюза? Не слышу ответа!

– Нет, – неохотно сдался Андрей.

– Громче!

– Нет! – Андрей повысил голос.

– Вот и отлично, – спокойно констатировал Грохотов. – Значит с вас, Андрей, и начнем практические занятия.

Впрочем, по нескольку раз надевать и снимать ОЗК и изолирующий противогаз пришлось всем. Кирилл не нашел в этом ничего сложного, а система подачи кислорода, на основе порошкового картриджа, показалась удобной. Ведь небольших картриджей, в теории, можно таскать на себе довольно много, в отличии от баллонов со сжатым воздухом.

К тому же это монотонное занятие помогало отвлечься от гнетущих мыслей. А они одолевали все сильнее. Выступление Грохотова, хотя и было адресовано по большей части Андрею, оставило тягостное впечатление. Мало того, что весь остаток жизни, судя по всему, неба увидеть уже не получится, так еще и доживать предстояло на собачьих правах. Кирилл снова вспомнил Вадима Семеновича и порадовался, что тот уберег его от жесткой армейской муштры. Но тут, похоже, никто уже не собирался спрашивать, что кому нравится, и что кто желает. Тут жизнь каждого, это уже очевидно, будет подчинена некому усредненному «всеобщему благу».

Но разве не так оно было и в предыдущей жизни, отделенной от сегодняшнего ужасного дня незримой гранью? Ведь, по большому счету, вся Земля – тот же бункер. Просто намного больше. Но суть-то от этого не меняется. Все равно руководит всем горстка избранных, а остальные вынуждены довольствоваться теми же собачьими правами, голодать, гибнуть в войнах, работать с утра до вечера не столько для себя, сколько ради того же «всеобщего блага». Разница была лишь в том, что там, за гранью, Кирилл со своей семьей принадлежал скорее к элите, не думая каждый день о людях, голодающих и прозябающих в слаборазвитых странах. А тут вышло наоборот. Тут он попал в когорту бесправных, а привилегии элиты достались другим.

Конечно, размер имеет значение. И бункер, по сути ничем не отличаясь от «большого общества» современной цивилизации, именно за счет скромного размера, сгустил все проблемы до состояния эссенции, представил их намного более выпуклыми.

«Люди никогда не любили людей, – пришел Кирилл к неожиданному для себя выводу. – Они любили близких, себя, каких-то отдельных представителей противоположного пола. Да и то не всегда. Лишь считать принято, что люди любят людей. Но это ложь. Стоит возникнуть малейшим разногласиям, и люди охотно идут убивать тех, кто придерживается чуть иной точки зрения на те же вопросы. Мы все жили в мире, почти начисто лишенном любви. А тут, в сгущенном виде, ей и вовсе не останется места».

Под конец занятий Грохотов выдал каждому из прибывших индивидуальный защитный комплект и заставил расписаться в какой-то бессмысленной пожелтевшей ведомости. Потом, под присмотром солдат, всех развели по выделенным жилым помещениям. При этом никого не волновало, кто с кем в родстве, кто хочет жить вместе. Всех расселили отдельно, объяснили правила. Без излишеств. Причем, маму и отца, тоже в разных комнатах, поселили а дальнем конце коридора, а Кирилла, в самом начале. Чем руководствовались сочинители столь странного порядка, оставалось загадкой.

У Кирилла даже мелькнула мысль, что делается это вполне намеренно, чтобы разделить семьи, порвать связывающие их родственные узы. Или хотя бы ослабить. Но зачем? Создать мир без любви, основанный на чистой целесообразности? Такой подход напугал. А что если бункером руководит шайка психов, свихнувшихся от ужаса произошедшего? Что если они, получив возможность воплотить в жизнь какие-то утопические идеи из фантастических романов о межзвездных перелетах, решили воспользоваться такой возможностью? Выступление Грохотова, угрожавшего пистолетом, предстало теперь еще в более жутком свете, чем раньше.

Кирилл ощутил острый приступ тревоги. Рановато он начал радоваться, что многие проблемы остались за шлюзовыми воротами бункера. Остаться-то они остались, вот только новые проблемы могут оказаться страшнее. И если от мутантов на бронеавтомобиле можно было уехать подальше от воды, где их мало, то здесь от проблем бежать некуда.

Чем-то этот путь показался Кириллу похожим на путь узника, через подкоп попавшего из тюремной камеры в узкий лаз, ведущий на волю. Вон, впереди уже виден свет, и беглец, ползет вперед, не замечая, что лаз все больше сужается. В конце концов удается просунуть голову в дыру, увидеть небо и холмы впереди. Но вылезти не получается, и пятиться назад не выходит тоже. Путник застрял, и никто его не найдет, и он обречен погибнуть от жажды и голода, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой в жутком каменном мешке. По сути, получается, что узник поменял довольно просторную камеру, где его кормили, и откуда он мог выйти через несколько лет, на куда более тесный плен без еды, питья, и возможности выбраться. Как бы тут то же самое не вышло.

Когда Кирилл переступил порог комнаты, дверь заперли снаружи. От этого стало и вовсе не по себе. Как ни крути, но получалось, что руководство бункера не просто полностью контролирует прибывших, не просто лишило их всех прав, но заперло по загонам, как скотину. Это вызывало в душе мощный протест, но сделать с этим ничего было нельзя. Точнее можно, но только по методу майора Грохотова. Если что-то не нравится, пошел вон. До шлюза проводят, дальше сам, как хочешь.

Кириллу досталась бетонная нора со сводчатым потолком, площадью чуть больше десяти квадратных метров, со стальной пружинной кроватью, тремя металлическими шкафами, деревянной солдатской тумбочкой, сохранившейся, наверняка, еще с советских времен, и настольной лампой, такой же простенькой. Никто не потрудился оборудовать комнатушку не то что душем, а даже банальным умывальником. Отхожее место представляло собой просто унитаз в углу. Высоко в стене виднелась круглая решетчатая заглушка вентиляционного канала через которую, с монотонным гулом, подавался воздух из системы регенерации.

Зачем запирали двери, можно было лишь догадываться. Судя потому, что изнутри не было и намека на какой-то звонок, или что-то подобное, в дверь придется молотить ногами, чтобы снаружи услышали и выпустили. Скорее всего, правило запертых дверей не являлось уставным, его ввели специально для прибывших. Вот только зачем? Что-то скрывает руководство бункера. Причем, интуиция подсказывала – скрывают нечто важное.